Попаданка с квартирой приключений не ищет

Глава 10

иВзгляд в прошлое 1. Ева. Юность

Странный сон и новый взгляд на своего квартиранта меня взволновали.

Я задумалась, перебирая свой сексуальный опыт в ретроспективе.

Воспитывали меня строго. Я могла бы пожаловаться на не вполне педагогические, с точки зрения XXI века, приемы моих родителей: меня и на гречку коленями в угол ставили, и ремнем драли. Но с возрастом поняла, что они воспитывали, как умели, выкладываясь на полную катушку.

Родители, работающие оба и старательно делающие карьеру, недостатка средств не испытывали. Только меня не баловали. Одевали в добротную, неброскую одежду, кормили сытно, вывозили «на юга» летом. Однако, когда мои ровесники одевались, стараясь выделиться, кто во что горазд, я ходила в темных платьях, мало отличающихся от школьной формы, с белыми воротничками и манжетами, которые была вынуждена сама пришивать под неусыпным контролем мамы.

Мамины наставления слегка пугали и приводили в недоумение: «Не позволяй мальчикам трогать свою грудь». Я не переспрашивала, покорно кивала, пряча глаза, так как абсолютно не понимала, зачем мальчикам трогать мою грудь. В результате я начала сутулиться, пытаясь скрыть ее, подросшую к десятому классу почти до третьего размера. За что регулярно получала от мамы по спине: «Не сутулься!»

Я была красивой девочкой — вся в маму. Мамины большие карие глаза с пушистыми ресницами, аккуратный носик, сочные губы, темно-розовые и глянцевые, как карамель, чуть скуластый овал лица, небольшой твердый подбородок с ямочкой. Вся в маму, но мама проводила перед зеркалом по часу утром и вечером, а мне краситься запрещала, говорила: «И так хороша».

Хороша. Только все девочки в классе пользовались косметикой, кто больше, кто меньше, а я всегда была «а-ля натюрель». И девчонки с макияжем выглядели старше, а я — натуральным ребенком.

В остальном меня не ограничивали и не следили за каждым шагом. Я занималась спортивной гимнастикой и пластическим искусством в цирковой студии, потом балетом и бальными танцами, пела в городском хоре, с которым объездила полстраны. Участвовала в школьных делах вне учебы.

Моя активная мама была председателем родительского комитета и с размахом организовывала все школьные мероприятия. На новогодних праздниках мама отрывалась особенно, впрягая меня в создание карнавальных костюмов. И в десятом классе я была Цыганкой.

Мама расстаралась так, что меня не узнали одноклассники.

Мы с ней сшили роскошную многослойную юбку «годе» и лиф. Воланы ярусами на юбке, воланы на узких рукавчиках до локтя, воланы на вырезе кофточки. Но убойным финальным штрихом стала косметика.

Мама накрасила меня сама.

Когда я справилась со своим лицом и удивлением, стало понятно, что выгляжу старше, минимум, лет на пять. Мы еще собирались надеть маску, но посмотрели и обе поняли, что ни к чему. Я и так на себя не была похожа.

Кроме того, был еще парик — черные буйные кудри.

В общем, когда я-Цыганка вошла в актовый зал школы и стала оглядываться — где там наши, народ замолкал, тишина волной растекалась по ходу моего движения, пока я шла к своему классу. Одноклассники были в шоке, когда Цыганка моим голосом сказала: «Лен, ну ты чего?» Моя подруга с отвисшей челюстью смотрела на меня и не могла вымолвить ни слова. Первым опомнился наш хулиганище Кот.

— Ох*еть! Детка, ну ты даешь!

— Кот, не выражайся, — осадила его, — я классной пожалуюсь.

Да, хорошим девочкам нельзя не только выражаться, но и общаться с теми, кто выражается.

Кот закрыл лицо растопыренной пятерней, загадочно ухмыльнулся, блеснул между пальцами своими синющими хитрыми глазами и отошел к ребятам из своей компании.

Потом были разные конкурсы и выступления при живейшем участии родителей и учителей.

Я, естественно, танцевала «цыганочку». Хорошо танцевала. И, естественно, в конкурсе костюмов заняла первое место.

А потом в зале погасили большую часть светильников, и начались танцы. Родители и учителя остались в зале, но растворились в тенях на стульях вдоль стен.

Кот пригласил меня танцевать. Правда, пригласил — это сильно сказано. Он даже не предложил пойти танцевать или хотя бы поинтересовался, хочу ли я, просто схватил меня за руку и потащил на середину зала, где уже топтались другие пары.

Я не приучена скандалить, тем более, при большом скоплении народа, потому только слегка упиралась, а когда Кот положил ладони на мою талию и принудил изображать танец, только шипела на него, стараясь, чтобы никто не услышал.

— Прекрати сейчас же. Я не хочу с тобой танцевать.

— Детка, всего один танец. Ты уже со всеми танцевала, и никому не отказывала. А я что? Лысый?

— Остальные вели себя прилично, а ты вытащил меня как мешок с картошкой. И без разрешения.

— Прилично — это как? — он гадко усмехнулся. — Тебя, кроме приличий, что-нибудь заботит?

— И не прижимай меня к себе так близко.

— Тебе не нравится?

— Да, это неприлично, чтобы ты знал.

Он прижал меня к себе еще ближе. Что-то жесткое упиралось мне в живот, вызывая неприятные, почти болезненные ощущения. Я затрепыхалась и покрутила бедрами, пытаясь высвободиться.

— Мне неудобно. Что у тебя в кармане?

— Сука! — он вдруг дернулся, с шипением втянул воздух сквозь сжатые зубы. — Бл*дь! Прости.

Он бросил меня посреди танцпола и стремительно покинул зал.

Я слегка растерялась: матом меня Кот не удивил, но не ожидала ни его бегства, ни этого странного «прости».

Тогда я ничего не поняла и вернулась к классу. Ленка поиграла бровями и спросила, что случилось. Я только пожала плечами и, не задумываясь, припечатала:

— Ну, дурак, он и есть дурак.

— Ты его отшила?

— Лен, куда я его отшила? Он сам убежал.

— Он тебе еще припомнит.

— Что он припомнит? Что я ему сделала? И мне особо терять нечего. Он и так прохода не дает.

— Вот я и говорю: жди от него какой-нибудь подлянки.

— За что?

Мы посмотрели друг на друга и расхохотались, и хором друг другу на ушко проскандировали: «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать!»

На самом деле я Кота не боялась. Он доставал всех, но никогда не переходил границ, чего-то угрожающего здоровью или жизни одноклассников не совершал, а все остальное можно было квалифицировать как мелкие шалости. Меня он просто постоянно дразнил.

Но Ленка оказалась права. Кот меня все же подловил.

После новогодних праздников мы с Ленкой по расписанию были дежурными в классе, но она заболела, и убирать класс после уроков мне пришлось одной.

Я уже принесла воду в ведре и достала из шкафа «лентяйку» с тряпкой, ходила по классу вдоль ряда у окна и лениво выставляла на столы перевернутые стулья.

Вдруг в пустом классе раздался посторонний звук, я подпрыгнула от неожиданности и развернулась к двери. В классе я уже была не одна. Кот деловито поправлял черенок «лентяйки», вставленный в ручку двери от косяка до нижнего края дверной коробки по диагонали.

Не могу сказать, что испугалась, но заволновалась: «Чего это он надумал?»

— Ко-от, — протянула я с нажимом. — Ты что творишь?

— Все, Ледяная, тебе пи***ц! Отбегалась!

Затейлива фантазия детей. Моя девичья фамилия Берг. Далее одноклассники трансформировали это в Айсберг, а потом упростили до Ледяной.

Он неспешно и плавно направился ко мне. Дальше пять минут передвижений — судорожных рокировок с моей стороны, и умелых продуманных с его стороны — загнали меня в угол класса.

Кот подошел очень близко, я уперлась руками ему в грудь.

— Не-а. И не думай, — он перехватил оба моих запястья своей лапищей, вздернул мои руки вверх и вжался в меня всем телом.

Вот тогда я испугалась. Сердце мое заполошно билось в его грудь. И он это чувствовал. Медленно улыбнулся мне в лицо.

— Обожаю твои сиськи, они вздрагивают вместе с твоим сердцем. Я на уроках ни о чем другом думать не могу.

Еще бы, если он на уроке сидит спиной к учителю и пялится на меня.

Он провел свободной ладонью по моему бедру снизу-вверх, задирая платье.

— Бл*дь, какие у тебя ножки!

Глупая мысль посетила мою ставшую ватной голову: «Мама говорила про грудь, а про то, что мне под юбку могут залезть, как-то не упоминала».

Я закрыла глаза, и не могла дышать. А его дыхание гуляло по моему лицу, он будто примеривался. А потом лизнул мои губы и своими губами накрыл мой приоткрытый в жажде воздуха рот. Я резко открыла глаза и очень-очень близко увидела его синющие омуты. Это было невыносимо, и я снова смежила ресницы. Целовал Кот медленно, со вкусом, словно пробовал. Его язык мягко скользил по губам, оглаживал мой язык. Видимо, у него был немалый опыт — это не клевок в щечку. А у меня это был первый поцелуй, и я поплыла.

Опять что-то жесткое упиралось в меня, на этот раз в промежность. И этим жестким он терся об меня через юбку платья, колготки и трусики. Совершенно неожиданно сладкая судорога заставила мое тело задрожать, забиться в его руках. Я простонала ему в рот, а он рыкнул, дернулся всем телом, еще раз толкнулся и отпустил меня, отошел на пару шагов, отвернулся.

— Бл*дь, сука! Ледяная, ну что ты за человек? Ни себе, ни людям. Поставить бы тебя раком и отодрать. Ну, что за х**ня? Я опять обтрухался. Ты как ядерная бомба, от тебя радиация какая-то исходит.

Я стояла, привалившись к стене, поправила платье и обняла себя руками. Колени подрагивали.

— Что значит «обтрухался»?

— Кончил…

Понятнее не стало, но я не переспросила.

— И не надо меня бить.

— Я и не собирался, — Кот, отвернувшись, что-то делал у себя в штанах. — Опять… как пацан… мокрый. У тебя платок есть?

Я протянула ему носовой платок, он выхватил его влажными пальцами, что оставили след влаги на моих.

— Ты сказал «отодрать».

Ну а что я должна была думать, если отец в детстве драл меня ремнем, и в семье была обычной присказка «выдрать как Сидорову козу»?

— Ледяная, детка, ты совсем дура? Ты вообще ничего не понимаешь?

— А что я должна понимать? — мне стало обидно. — Вот и оставь меня в покое, иди к тем, кто понимает.

И он пошел. Освободил дверь от черенка «лентяйки», а напоследок сказал:

— Я с тобой еще не закончил.

После ухода Кота я съехала по стенке на пол, сидела и пыталась понять, почему в этой дурацкой ситуации мне было настолько сладко, что я готова была все повторить. Даже взбесившийся Кот не настолько пугал. Подсохшая на пальцах влага после касания Кота стянула кожу. Я осторожно понюхала. Пахло не уриной (что еще мокрого может быть в трусах?), а остро-пряно. Не сказала бы, что неприятно.

Придя в себя, я все же убралась в классе и поскакала к Ленке.

Я ей все подробно рассказала, включая свои непонятки по поводу его высказываний.

Ленка ржала как ненормальная, кашляла и снова ржала, катаясь по кровати.

— Евка, ну ты, действительно, дурочка. Сколько раз мы говорили про «это самое», а ты так ничего и не поняла.

— Про «это самое» мы говорили, но я не понимаю, что я должна понять.

— Ну, «обтрухался» это значит кончил. Кончил — это семяизвержение. У него был оргазм.

— А-а! Ну я читала, но я же не знаю, как выглядит оргазм.

— Тебе было сладко?

— Ну да.

— И ему было сладко, но ты просто мокрая, а он спермой трусы запачкал.

Я проверила свои трусики. Ну да, мокро.

— И я так понимаю, на Новый год он с тобой не дотанцевал, потому что так же кончил. Ах-ха-ха, ты — не ядерная бомба, ты — секс-бомба! Ев, ну нельзя же быть такой наивной.

Я развела руками.

— Лен, ну не виноватая я. Мне мама только про грудь говорила, и я тогда не поняла, к чему. А в медицинских книжках написано совсем не похоже на то, что сейчас случилось. А в романах только ахи-вздохи и неземные чувства. А мы сами загадочно говорим «это самое».

Подумала и опять спросила:

— А «отодрать» — тоже «это самое»?

— Ой, не могу, я сейчас сдохну, — Ленка снова хохотала. — Ты точно не притворяешься?

Если честно, задав этот вопрос, я уже притворялась. Мне хотелось насмешить Ленку и посмеяться вместе с ней.

Я поняла, что «обтрухаться», «кончить» и «отодрать» — это все о «том самом».

Тогда, последние две четверти перед выпускным Кот либо успокоился, либо просто не сложилось, но он меня больше не трогал. И на выпускном не подошел, и даже когда гуляли до рассвета.

Мы с ним встретились, когда я уже была замужем за Генкой. Он провожал меня от школы, где был вечер выпускников, домой к родителям. Я жаловалась на Генку, на страдания, которые он причинял мне в постели.

А в подъезде мы с Котом начали целоваться, как безумные, как в последний день Земли, и опять оба кончили. Благодаря Коту я уже знала, что это означает.

— Детка, твой муж — мудак, а ты — невероятно горячая штучка. В Новый год на карнавале я кончил от одной только мысли, что ты понятия не имеешь, что у меня «в кармане». Давай, поедем ко мне, я столько лет хочу тебя. И уже третий раз кончаю из-за тебя в трусы. Это абсолютный рекорд. Со мной такого не было с первых поллюций лет в двенадцать. И я обещаю, тебе будет со мной хорошо.

Знал бы он, что в постели с Генкой, я ни разу не кончила, и не испытывала того, что испытывала, просто целуясь с Котом. Так что я верила, что с ним будет хорошо. И я была согласна, что мой муж чудак на букву «м», но изменять ему я не могла, хватит того, что я уже целовалась и кончала с Котом почти на улице. Тогда я ему сказала:

— Прости, Кот, но я пока замужем. Вот разведусь, и мы с тобой это отметим.

Больше с ним мы не встретились.

Я сидела на кухне и вспоминала свою юность с улыбкой. До появления моего второго мужа, Мирона Гранина, все было не особенно радужно, но, тем не менее, есть приятные воспоминания.

Я наделала сладких бутербродов с ореховой пастой и пошла в гостиную звать Марка на чай.

Застала его бегло печатающим на моем ноуте. И меня озарило.

— Маркас, так это вы — попаданец с Земли?

— Да, Ева, — он поднялся мне навстречу, повел рукой в сторону дивана и, когда я подошла, убрал ноут, чтобы я могла присесть. — Слушай, — он волновался и от волнения, наверное, перешел на «ты», — я, действительно, попаданец, как это теперь называется, более того, я — твой муж… Мирон… Мирон Астахович Гранин.

Интермедия 2. За 32 года до текущих событий.

Март 1991 года. Африка. Гамбия.

Полковник Гранин Мирон Астахович

Жарко. Душно. Что уж, это — Африка. Еще хорошо, что не задувает северо-восточный ветер, и не приходится дышать мелкодисперсной пылью, постоянно висящей в воздухе.

Хижина защищает от солнца, а сквознячок дает какую-никакую прохладу. Напротив меня на толстых пружинистых циновках сидит шаман. Выглядит африканский колдун феерично: всё его длинное, худющее, жилистое тело разрисовано белой и синей глиной, а на голове шапка с мощными витыми рогами. Лицо тоже необычное: нет африканской губастости и широконосости — черты острые, узкие, костистые. Чуть раскосые глаза вообще без зрачков. Золотая радужка заполняет почти полностью разрез глаз, едва оставляя место для белков.

Говорим на местном варианте пиджин-инглиша*. Понимаем друг друга, и хорошо.

(* Допущение. Имеется ввиду неправильный, упрощенный английский.)

Только я не понимаю кое-чего другого. Что ему нужно? Почему он пошел на контакт и привечает именно меня? Так-то он распугал народ настолько качественно, что все от него стараются держаться подальше. На заезжих европейцев это тоже распространяется, хотя с ними он вообще не пересекается: его покой берегут сами местные.

Вот. Сидим, бухаем. Он благосклонно относится к русской водке. Я всегда приношу ему пару бутылок и сигареты из магазинчика при нашем местном представительстве. Одну бутылку мы с ним обычно распиваем. Вторую он оставляет себе, сразу убирая в схрон под соседней с ним циновкой. От денег он отказывается, а водку и сигареты пожелал сам и принимает благосклонно.

В этой местности я не впервые. А первый раз был запоминающимся.

На территорию национальных парков вторглись бандформирования из южных областей Сенегала, кипящего военными противостояниями. Местных сил правопорядка не хватало, чтобы отразить набег, и они обратились к нам в представительство. Помощник консула попросил меня поучаствовать, хотя это не входит в мои обязанности, но больше было некому, пока не перебросят основной контингент.

Я с командой разведки обнаружил головной отряд банды. Из-за атмосферных флуктуаций полевая рация не ловила канал связи с земли. В общем, я сверзился с пальмы, на которую закидывал антенну рации. Повредил спину. Думал, что останусь паралитиком. Кто-то может спросить, что делал полковник на пальме, почему не послали кого-то попроще. Ну так я и был самым слабым звеном в отряде, моя квалификация недостаточна для спецопераций, мне всего-то нужно было скорректировать действия, вот я и делал то, что от меня зависело, ну и не последнюю роль играло шило в одном месте. Связь я наладил так или иначе. Отряд справился с задачей, и ребята переправили меня в деревню. Местные отнесли к колдуну. Так мы с ним и познакомились.

Что он сделал, пока ждали вертолет медицинской службы, я не знаю: большую часть времени был без сознания. Но, когда до меня добралась врачи, я уже был как огурец. Не в смысле зеленый и в пупырышек, а свеженький и бодрый. На меня еще и наехали, что зря дернул, потому что я оказался единственным раненным. В общем, лоханулся. Я потом был реабилитирован перед докторами, когда они рассмотрели снимки томографии. Травма была, и да, она грозила пожизненным параличом, но от нее остались только едва заметные следы.

Когда я снова появлялся в этих местах, Ид-Ахрал — так зовут колдуна — посылал кого-нибудь за мной с приглашением. По меньшей мере, я был ему благодарен за то, что вернул мне здоровье, поэтому не видел ничего плохого в том, чтобы навещать его. В этот раз он выглядел особенно загадочно. Достал откуда-то из складок своей весьма скудной одежки каменную куколку на плетеном кожаном шнурке и пытался мне всучить со словами, что это моя вторая жизнь.

Ну уж нет. Я понимаю, что он залечил сложную травму позвоночника, но во вторую жизнь я поверить не готов, поэтому пытался отшутиться, вспомнив о Румпельштильцхене из сказок братьев Гримм, сказал, что ребенка не отдам. А он на полном серьезе заверил, что ни детей, ни жены это не коснется — вообще обойдется без жертв. Ну я и взял фигурку, и сунул в карман форменной рубашки. Поблагодарил. Мне вежливым быть нетрудно.

Кто же знал, что очень скоро немного севернее и восточнее на соседнем континенте мне потребуется вторая жизнь. Наверное, колдун и знал.

Июнь 1991 года. Россия. Москва

На Троекуровском кладбище вокруг закрытого гроба в последнем прощании стояло десятка три человек: штатские — родственники и военные — сослуживцы.

Груз 200 опустили в могилу. Комья земли застучали по крышке так и не открытого цинкового гроба. На табличке временного памятника значилось:

Полковник Гранин Мирон Астахович

Защитник Отечества, сын, муж и отец.

09.09.1950 — 11.06.1991 гг