Похождения поручика Ржевского

Глава пятидесятая Недолгая служба под командой Давыдова

3 февраля главная армия двинулась из Плоцка на запад, но добралась всего лишь до Калиша — центра Великой Польши: Кутузов осознал, что ее солдаты и офицеры нуждаются в переобмундировании и доукомплектации. К тому же надо было прояснить вопрос с союзниками: Пруссией, Англией, Швецией и, возможно, Австрией. Этим занялся император Александр, который проследовал дальше, в Бреслау, где 14 февраля встретился с королем Пруссии и заключил с ним долгожданный союз. Охрану императора обеспечивал авангард Милорадовича, в который продолжил входить О…ский гусарский полк. Далее Бреслау авангард не пошел, активничать же против французов было поручено армии Витгенштейна на севере. В это же время Кутузов, пользуясь отсутствием кавалерии у противника (все кони пали или были съедены в России), санкционировал создание «летучих» отрядов, которые были призваны действовать впереди авангардов, глубоко проникая на территорию подконтрольных Наполеону германских государств: Саксонии, Силезии, Брауншвейга, Ганновера и прочих. У Витгенштейна образовалось три таких отряда, переправившихся через Одер и активно действовавших на территории Северной Германии. В частности, 20 февраля летучий отряд Чернышева вынудил Ожеро покинуть Берлин и сам в него вошел. А 6 марта в Гамбург вошел такой же отряд Тетенборна. В полосе главной армии летучие отряды действовали в составе корпуса Винценгероде, который был придан для усиления прусской армии генерала Блюхера. Один из таких отрядов, состоявший из нескольких эскадронов О…ского полка и двух казачьих полков (около 1500 чел.) возглавил известный гусар подполковник Давыдов. Надо ли говорить, что эскадрон Ржевского вошел в этот летучий отряд? К этому времени Дмитрий носил уже гордое звание ротмистра. Как это получилось? В результате все той же канцелярской неразберихи: к рапорту Новосельцева о присвоении поручику Ржевскому очередного звания добавился аналогичный рапорт Милорадовича — и вот народился новый ротмистр, встречайте! Были на нем и все 4 ордена — согласно приказу главнокомандующего, желавшего показать европейцам своих офицеров во всей красе. Давыдов исповедовал индивидуальный подход в работе с личным составом и потому говорил первый раз с Ржевским тет-а-тет в расположении его эскадрона.

— О вас, ротмистр, в армии ходят слухи как о лучшем рукопашном бойце. А как вы себя оцениваете?

— Я не поклонник сабельного боя, господин подполковник и, наверно, вообще не гусар, — огорошил его Ржевский. — Меня и мой эскадрон лучше считать конными егерями, так как наше излюбленное оружие — штуцера, мушкетоны и пистолеты. Машем и саблями, конечно, так как заряды в ружьях быстро кончаются. Эх, были бы в них каморы по пятьдесять патронов, как было б замечательно!

— Такое оружие скорее у противника появится, — едко заметил Давыдов. — То-то всем нам замечательно станет! Потом снова пристал: — Так как же вы машете саблей, ротмистр? Может, проведем учебный бой?

— Вам не понравится, Денис Васильевич. Я предпочитаю фехтовать сразу двумя саблями, но при этом левой владею не совсем ловко, могу задеть руку или шею — а вам это надо?

— О как! Все же я хочу посмотреть!

— Тогда именно посмотреть, ваше высокоблагородие. Я проведу показательный бой с моим вахмистром и затупленными саблями. Токарев! Бери учебные сабли и дуй ко мне на экзекуцию!

Бой, впрочем, продолжался недолго: вахмистр достаточно ловко сражался против одной сабли, но стоило Ржевскому подключить другую, как был поражен сразу в нескольких местах — и слева и справа.

— Благодарю вас, Дмитрий Иванович, — сказал впечатленный Давыдов. — Против одной вашей руки я бы поспорил, но со второй сладить невозможно. Вы и в бою так действуете?

— Иногда приходится. Но повторяю: я любитель стрельбы. Вы видели когда-нибудь стрельбу со скачущего коня задом наперед?

— Видел, — сказал с приязненной усмешкой командир. — На параде в Виллануве в вашем исполнении.

И вот в 20-х числах февраля летучий отряд Давыдова помчался впереди всех через Силезию и Саксонию в направлении на Дрезден — придерживаясь стародавнего тракта Бреслау-Легниц-Герлиц-Баутцен-Дрезден, но легко с него сворачивая, если разведка доносила, что населенный пункт впереди сильно укреплен и обороняется 2–3 тысячами лягушатников или саксонцев (в Герлице и Баутцене такие и были). Их Давыдов оставлял на закуску основным силам корпуса, исправно донося все сведения генералу Винценгероде. Погода стояла вполне весенняя, а с началом марта просто прекрасная, неприятель же практически не беспокоил и потому на вечерних биваках командир собирал в своей палатке офицеров (свободных от дежурства) и распивал с ними чашу пунша под гитарные переборы и песни в его же исполнении: то общеизвестные войсковые (марши «Преображенского полка», «Гренадер», казачьи и т. д.), а то свои собственные:

Гусары, знавшие уже многие песни Давыдова, ему подпевали, Ржевский же только подвывал — и слов не знал, и слухом музыкальным его бог не наградил. При таком благоприятном стечении обстоятельств уже вечером 10-го марта летучий отряд вышел к Нойштадту — правобережному пригороду Дрездена. Вот здесь пришлось остановиться, так как местные жители (основные информаторы Давыдова) сообщили, что этот форштадт обороняет 5-титысячный отряд под командованием французского генерала Дюрота.

Ум у Давыдова был хитрущий: он приказал казакам развести многочисленные костры вокруг города и тем самым ввел генерала в заблуждение о численности своего отряда. А утром послал парламентера с предложением о переговорах. В парламентеры вызвался Ржевский. Взяв с собой верных Токарева и Демидова и оборонившись белым флагом, он поскакал к воротам городской стены и достиг их без приключений. Заметив в надвратной башне офицера, крикнул по-французски:

— Мсье офицер, я — парламентер!

— Это понятно, — крикнул в ответ француз. — С кем вы желаете переговорить?

— С генералом Дюротом.

— У нас нет такого генерала.

— Не говорите глупостей. Наши разведчики хорошо информированы. Например, мы знаем, что вас здесь около 5 тысяч. Нас же гораздо больше, и мы шутить не намерены. В вашей обороне полно прорех и мы все их используем. Не говоря уже об артиллерии. Так что будьте благоразумны, позовите генерала.

— Но он сейчас отдыхает…

— Мы можем его легко разбудить. В каком доме находится его резиденция? Мне стоит поднять руку, и артиллеристы начнут свою пристрелку.

— Пушки есть и у нас, к тому же за стенами…

— Зато у вас нет казаков, которые не только пиками славно владеют, но обожают воевать по ночам. Пластуны, слышали про таких?

— Что за твари?

— Их в ночи не видно и не слышно, но утром ваши артиллеристы окажутся мертвы, а генерал Дюрот будет находиться в нашем плену. Вы тоже можете составить ему компанию. Как ваше имя и звание?

— Вы наглец, гусар. Кстати, вы-то не назвались!

— Извольте: ротмистр Ржевский, кавалер четырех орденов. Обожаю стрелять в цель и рубиться на саблях. Не желаете сойтись в поединке? У меня на счету не хватает одного офицера…

— На каком счету?

— На личном. Девятнадцать уже есть, а двадцатого никак судьба не подбросит.

— Вы пустозвон и бахвал, ротмистр!

— А вот это уже оскорбление, и я с полным правом вызываю вас на дуэль.

— Дуэли во время войны? Что за чушь!

— Чушь не чушь, а при завтрашнем штурме я буду вас целенаправленно искать. Ибо успел запомнить в лицо. Впрочем, штурма может и не быть: наш командир почему-то не любит проливать кровь, даже чужую. Итак, я жду генерала.

— Можете ехать обратно: генерал не будет разговаривать с ротмистром.

— Наш генерал Винценгероде из немцев, а они не любят подставляться под пули. Полковник Давыдов Дюрота устроит?

— Возможно, — дрогнул, наконец, офицер.

— Через полчаса он прибудет на переговоры. Надеюсь, вы обеспечите ему более радушный прием и полную конфиденциальность?

— Возможно.

— Ну, до завтра, в случае чего.

Вернувшись в свое расположение, Ржевский сказал, ухмыляясь, Давыдову:

— Берите их тепленькими. Я их запугал.

И стал подробно рассказывать о своих хитрушках.