Погружение

Глава 58 Откровенный разговор

— Нам только кажется, что мы сохраняем в памяти предметы, события, запахи, впечатления. На самом же деле наша память хранит только образы того как мы реагировали на то, что доносили до нас наши органы чувств. И они лишь отчасти отражают факты. Наши воспоминания несут в себе следы форматирования, наложенные культурной средой, религией, образованием, жизненным опытом и даже словарным запасом.

Каким бы искушённым психологом не считал себя профессор, повстречав заинтересованного слушателя, он с видимым удовольствием принялся рассказывать о том, что было главным для него самого. Его уже было не остановить:

— Разные люди, увидев одну и ту же картину на выставке, сохранят о ней разные воспоминания. Одному запомнится красота произведения, другому имя художника, третьему богатая рама. А кто-то вспомнит, как у него болела голова с похмелья после вчерашнего.

Даже Библия, вернее Новый завет, включает в себя несколько Евангелий, в которых, одни и те же события по-разному описаны разными очевидцами или вообще по воспоминаниям очевидцев.

Это я тебе говорю к тому, что совсем неважно в каком свете ты видел то или иное событие. Да и вообще видел ли? Важен образ, который ты запечатлел о нём в памяти. В нашем же с тобой случае, всё, что ты пережил при погружении к «Титанику», для твоего сознания столь же реально, как и прочие события твоей жизни. Не важно, что событий не было, мы позволили тебе сохранить их образы.

И их влияние на твою личность вполне объективно. Вот ты, например, стал более жёстким, сильным, решительным.

Воображаемые события стали частью твоей жизни, твоего опыта. Они стали частью тебя.

— Допустим, я готов принять Ваши доводы. Хотя до конца дней своих я буду понимать, что какая-то часть меня не настоящая, — поддержал разговор Герман.

— Думай об этом как об искусстве. Когда мы читаем книги, смотрим кино, или представление в театре, мы прекрасно осознаём, что это не на самом деле. Однако искренне переживаем за героев, смеёмся и плачем. И меняемся. Согласись, что мы меняемся не только в результате личного опыта, но и сопереживая героям книг.

— Черт, Вы так убедительны! Долго готовились? Ну а как Вы утешите меня в том, что стёрли некоторую часть моей памяти. Я ничего не помню о себе-Журналисте? Вы попросту украли у меня несколько лет жизни.

— Нельзя украсть то, чего у тебя нет. Напомню тебе притчу о том, когда человеку правильно умирать…

— Знаю я эту притчу. Прошлого уже нет, будущего ещё нет. Всё чем мы располагаем — это краткое мгновение настоящего. Кстати, когда мы закончим нашу милую беседу, я подумываю лишить Вас этого пустячка, этого краткого мгновения.

Грубый намёк Германа прервал монолог профессора. Он поджал губы и умолк.

— Ладно, не обижайтесь. Я пошутил.

Профессор демонстративно промолчал, но было заметно, что чуть расслабился.

Герман, покончив с сейфом, занялся ноутбуком процессора. Для начала скопировал на флешку все пароли. А потом и остальные документы в рабочих папках. Процедура это не быстрая и чтобы скоротать время, он спросил:

— А когда вы собирались меня освободить?

— Мы люди не жестокие и искренне хотели бы тебе добра. Но в сложившихся условиях отпустить тебя никак невозможно.

— Но ведь я же психически нормальный!

— Это ты так считаешь. Я же в этом не уверен. Для твоего психического состояния не существует пока даже чёткого определения. Кто ты? Твоя личность разрушена и собрана из разрозненных обломков твоего прежнего «Я» и внедрённых чужеродных воспоминаний. По-сути, ты — психологический андроид. Невозможно предугадать твоё поведение в мире людей.

— Ваше тоже, — перебил его Герман: — Ничьё поведение невозможно предугадать на сто процентов, на то мы и люди. Так, что Вы лукавите, дорогой профессор. Вы просто не хотели меня отпускать. Боитесь разоблачения? Или вам попросту жаль расстаться с феноменальным результатом вашего эксперимента? Подозреваю, вы не предполагали меня отпустить с самого начала. Живым во всяком случае.

— А чем тебе плохо жилось здесь? Ты сыт, окружен комфортом. Нет нужды заботиться о тысячах бытовых мелочей. Не надо даже работать. Ты как будто в бесконечном отпуске. Как будто в Райском саду. Миллионы людей на земле обзавидовались бы.

— О, да Вы входите в роль Бога, про рай вот заговорили.

— У тебя даже есть своя Ева, — профессор пошленько ухмыльнулся.

Герман, подумал об Эльзе: «Что-то она не торопится. Ладно, пока поболтаю ещё с профессором.»

— Каков сам процесс? Как внедряли сценарий.

— Нет и долго, и ещё очень-очень долго не будет технологий прямого внедрения мыслей в мозг. Оставьте это фантастам и легковерным журналистам. Есть только известные человечеству с момента появления языка: суггестия, внушение и гипноз. Всё это производные наших способностей говорить, слушать и понимать сказанное.

Никакой демонический взгляд гипнотизёра не передаёт мысли, важна только речь. Исходя из этой гипотезы, мы сосредоточили свои усилия в направлении совершенствования передачи информации.

Снижение барьеров противодействия, подавление критического восприятия, подавление воли к переосмыслению. Слышал о сыворотке правды? Мы задумали сделать сыворотку веры... А дальше было дело техники, вернее химии и фармацевтики.

Мы говорим тебе, что это было с тобой, и ты веришь. Мы говорим, что нечто происходит с тобой прямо сейчас, и ты снова веришь.

— А сейчас, я тоже нахожусь под действием Вашей сыворотки веры? И Вы мне вешаете лапшу на уши?

— Браво, ты верно ухватил смысл. Но нет, к сожалению, пока наша сыворотка действует только когда пациент находится в состоянии медикаментозного транса.

— То есть, пока я спал, Вы начитывали мне историю про глубоководное погружение?

— Даже более того, мы подошли к этому делу творчески. Мы наняли профессиональных чтецов, а некоторые роли исполняли сами. Актеры сидели в соседнем помещении. Мы же с доктором Ритой в интерактивном режиме управляли всем процессом в целом, так сказать режиссировали.

— Значит, всё, что я помню, все, что мне казалось моими личными переживаниями на самом деле это придуманный и срежиссированный кем-то сценарий?

— Не совсем так. Диктор читал тебе текст, задавал канву событий. Ты сам в своём воображении формировал образы. И реакции на них были твоими личными.

— А мои поступки? Они были подсказаны или у меня сохранялась хоть какая-то свобода воли?

— Это и есть самая интересная часть нашего эксперимента. Мы вели с тобой игру. Интерактивную игру, события в которой развивались в зависимости от твоих решений, которые ты принимал сам.

— Возможно, ты сейчас представляешь, что твои внутренние монологи были в твоей голове, на самом деле ты их произносил вслух. Это позволяло нам следить за развитием сюжета.

— Это ж до какой степени вы вторглись в мою интимную суть! Фантастика.

— Ты не поверишь, но внедрить новые воспоминания — это только часть дела, и не самая трудная.

— Куда уж сложнее.

— Видишь ли, стереть хранящееся в памяти — вот настоящая проблема. Нельзя разрушить какой-либо нейрон, в результате чего оборвалась бы цепочка хранящихся в памяти событий. Мы даже приблизительно не знаем, в какой части коры мозга, хранятся те или иные знания и воспоминания.

— Но мои-то вы стёрли!

— Стёрли, хотя гордиться тут особенно нечем. Клофелин с алкоголем. Внутривенно. И ты даже имени своего не помнил.

— Ужас! Вы не врачи, а шарлатаны и живодёры!

— Но в этом есть один положительный момент. Высока вероятность, что со временем память к тебе вернётся.

— А что произойдёт, когда вернувшиеся воспоминания вступят в противоречие с внушёнными?

— Об этом мы, к сожалению, не узнаем, — пожал плечами профессор.

— Это ещё почему?

— Потому, что ты вышел из-под контроля. Но если ты успокоишься, смиришься со сложившимися обстоятельствами, то под нашим наблюдением и с нашей квалифицированной помощью, ты преодолеешь эту проблему с наименьшими последствиями.

Герман усмехнулся неожиданно всплывшей в памяти ассоциации:

— Кажется, я это уже проходил. И в прошлый раз я принял решение не оставаться в рутинном уютном прошлом. Второй раз сделать это проще.

С этими словами Герман сделал инъекцию.

— Положите меня на пол, — последнее, что произнёс профессор.

Посмотрев на то, как обвисло тело в кресле, Герман решил, что тот прав. Он расстегнул ремни, удерживающие руки и ноги, поднял профессора подмышки и не слишком церемонясь разложил его на полу.

«Не задохнулся бы», — подумал Герман и повернул ему голову набок. А потом ослабил галстук и расстегнул ворот рубашки.

Дряхлеющая, старческая кожа на шее. Слабый пульс. Нахлынуло чувство дежавю. Не хватало только секиры в руке. Но на этот раз он не собирается никого убивать.

Герман подмигнул бесчувственному телу.