Погружение

Глава 33 Мама

— Почему ты не оставил сообщения для мамы? Решил уйти, не попрощавшись? Как трус? Если всё в ваших отношениях так прекрасно, как ты считаешь, то почему ты не сказал ни слова для мамы, хотя не поленился записать целый ролик для незнакомых тебе людей? — ну вот, только претензий собственной совести ему для полного счастья не хватало.

Герман достал смартфон, уселся поудобнее, включил камеру:

— Здравствуй, мама… — сказал он, глядя в объектив.

Возможно отношения с матерью были не столь уж и радужными как он привык считать. Просто, так было удобнее жить.

Она посвятила себя заботе о сыне, любила его, это правда. Нет, это не просто правда, это аксиома — не требующая доказательств, отправная точка их отношений.

Но постоянная гиперопека, порой экзальтированная забота. Были ли они бескорыстными? Или это были инвестиции в будущее. О чём она на самом деле тревожилась, о нём или о своих инвестициях?

Припомнились запреты играть на улице, заводить друзей. У него даже никогда не было велосипеда или самоката. «Ведь это слишком опасно, не правда ли, сынок?» Что мог возразить маме хороший сын?

Они много общались, она даже была его другом. Но старшим другом. Для прочих друзей в их отношениях не было ни места, ни времени.

Мама в молодости была красива. А он был единственным ценителем её красоты. Это для него она старалась выглядеть молодой и привлекательной. Он стал её единственным мужчиной. В подростковом возрасте, ему это льстило.

Все родители закладывают в нас программу на будущую жизнь. Одни вколачивают её ремнём, другие страхом и деспотизмом. Мама Германа действовала, апеллируя к логике, совести и сыновнему долгу.

Вправе ли он осуждать её за это?

Ни при каких условиях. Категорически — нет!

И всё же…

То, что происходит с ним сейчас, сию минуту — это его жизнь! И он в праве распоряжаться ею без оглядки на мать. Да, она посвятила себя ему. Но это был её выбор, её жизнь.

Нельзя же сделать человеку подарок, а потом всю жизнь контролировать, как тот этим подарком пользуется. Да ещё и требовать непрерывной благодарности. Надо признать, что такое поведение есть чистейший эгоизм. Конечно, она простительна нашим родителям. Но только, мы не обязаны играть в эту игру.

Герман очнулся от размышлений. Остановил запись видео на смартфоне. Почти полчаса длилась запись, и только два слова: «здравствуй мама».

Оставить, или удалить?

Оставить.

Его внимание вновь привлекла горка таблеток. Они терпеливо ждали его. Герман подошёл к столу и сложил из таблеток рожицу. Добавил ей улыбку. Нет, — не то. Спрямил улыбку в косую черту — сомнение или задумчивость — лучше.

Если бы у этих таблеток было сознание, о чём они бы сейчас думали? Возможно, о том, что цель их существования — быть проглоченными Германом, усыпить его. А если он этого не сделает? Их существование окажется бессмысленным? Их зря изобретали, производили, тратили на них ресурсы. Зря их купили, зря привезли на «Сферу».

И только в его воле придать смысл их существованию. Он для них Спаситель. А кто придаст смысл его собственному существованию?

Вдруг Герман с необычайной ясностью осознал всю чудовищность своего лицемерия. Хватит врать! Он хочет жить! Хочет страстно, неистово. Он будет цепляться за каждую секунду возможности дышать, думать и даже страдать.

Не должно быть так, чтобы вся энергия его души: его переживания, фантазии, идеи, мучения, страхи, его борьба за жизнь просто исчезли как будто и не бывали. Из-за минутной сопливой слабости. Неужели весь смысл его бытия в том, чтобы испытать такое жалкое поражение!

Неужели моя мама читала мне книги, любила, не спала ночами, экономила на себе ради будущего счастья сына, делала всё это зря? Убивая себя, он перечеркнёт и её жизнь, лишит смысла. Нет, не может он её так предать.

А, может, это трусость говорит во мне?

Тем временем здравый смысл вновь напомнил о себе — начал нашёптывать:

— Приняв лекарство, ты просто сократишь время тревожного, мучительного ожидания развязки. Если тебе суждено умереть, не дождавшись помощи, то что ты потеряешь? Какие-то несколько жалких часов жизни, наполненных страхом, напрасными надеждами, разочарованием и, наконец, страданием от неизбежного. Это, без сомнения, будут худшие часы в твоей жизни.

Другой внутренний голос, оспаривал доводы Здравого смысла:

— Ну и пусть этих часов мне осталось меньше, чем пальцев на руке. Пусть это правда — всё, что твердит мне Здравый смысл о страданиях и страхе. Но это моя Жизнь! И я намерен прожить каждый час, каждую минуту её со смыслом. Я прочувствую до мелочей каждое ощущение, испытаю этот мир до последней капли доступного мне. Только на краю смерти человек способен так смаковать каждый миг своего бытия. И я не откажусь по собственной воле ни от единого. Жизнь в страданиях — это тоже жизнь. Моя жизнь! Пряная, сочная, заправленная горечью, но такая настоящая.

В конце концов, смерть — это тоже жизнь, она — финальное событие моей жизни и я не собираюсь его проспать, — Герман решительно сгрёб таблетки со стола…

Герман решительно сгрёб таблетки со стола…

Куда бы их выкинуть?

А вдруг он передумает, дрогнет и в последний момент всё-таки предпочтёт тихое забвение?

Выбросить «по-настоящему» или оставить себе лазейку? Например, высыпать их в мусорную корзину? А потом, если приспичит, можно будет и достать.

Одно дело философствовать и красоваться перед собой в смелости, когда тебе ещё жить и жить (целых три или даже четыре часа). А как он поведёт себя в конце пути? В самом конце.

Рука вспотела и таблетки стали липнуть к ладони. «Тоже по-своему цепляются за жизнь». Надо принять решение. Опять та же дилемма. Опять этот проклятый выбор!

— Хватит! — Одёрнул он себя. Зашёл в туалет и стряхнул таблетки в унитаз, проводил их взглядом и смыл. Всё, обратной дороги нет, прочь сомнения. Жизнь на миг стала такой восхитительно простой.

Над головой послышался невнятный шум. Что-то гулко бухнуло снаружи. «Галлюцинации или опять духи „Титаника“ расшалились?»

Внезапно «Сфера» покачнулась. Что-то истошно заскрежетало под днищем. Судно дёрнулось и похоже сместилось. Неужели это конец?! Сейчас он всё-таки провалится в чрево «Титаника» и останется там навсегда. Станет ещё одной мрачной легендой проклятого парохода. Отчаянное желание жить и смиренное равнодушие в ожидании прекращения страданий захлестнули его.

Страх страхом, но любопытство взяло своё. Герман глянул в иллюминатор, — ничего кроме черноты. Тогда он уселся за капитанский пульт и прмнялся осматривать пространство вокруг «Сферы» с помощью камер наружного наблюдения. Неожиданно заметил смутное свечение. Показалось? Или фантазия разыгралась? Но нет, — свечение было реальным. Оно приблизилось, стало ярче и наконец он смог разглядеть источник света. Прожектор?!

— Ура!!!

Герман несколько раз мигнул наружными огнями. Прожектор спасателей ответил ему.

В этот момент «Сфера» задрожала, за бортом послышался скрежет сминаемого или раздираемого металла. Рывок. И всё разом стихло, а он почувствовал, что движется. Герман включил все прожекторы и прильнул к иллюминатору. Ему не показалось. Сквозь клубы взметнувшегося ила он видел удалявшиеся очертания «Титаника». Герман впился в них взглядом. Это была именно та картинка, ради которой они спустились на дно океана. Та, которую он будет помнить до конца жизни, которую будет видеть в кошмарных снах, как бы ни старался выскрести её из памяти.

Автоматически включился индикатор глубины. Начался обратный отсчёт.