Мальчишки насторожились, готовые слушать. Гиацинт в общих чертах коротко рассказал о своём пребывании на "Геснере" и о вчерашнем побеге, не останавливаясь особенно на драматических подробностях, чтобы не терзать нервы друзей раскалённым железом, угрозами, шурупами, режущими пальцы и прочими "прелестями" плена. Зато, они от души повеселились, представив, как взбесились Неро` и Тацетта наутро, узнав, что камера пуста, а окна и двери целы.
Он умолчал о беседе с Омелой, решив рассказать позже, и забыл упомянуть, что ел по-человечески только раз, четыре дня назад, а до этого двое суток и потом — трое, пил только лунный свет, пока вчера ночью не появилась маленькая фея и не спасла его.
Друзья и жена достаточно хорошо знали Гиацинта Ориенталь и понимали, что он говорит не всё. Но им хватало того, что они видели искалеченный медальон и могли представить себе всю обстановку на "Геснере". Особенно, зная "горячую любовь" к графу Чёрного Тюльпана и увидев воочию "кроткий нрав" Тацетты.
— Короче говоря, — закончил граф свою историю, — чёрта с два меня теперь заманишь ночью на банкет, особенно без оружия!
— Так был ведь всё-таки нож, — вмешался Розанчик.
— Гм… Оказался чисто случайно в кармане. Повезло, — усмехнулся Гиацинт. Розанчик довольный хмыкнул:
— У тебя всё чисто случайно. А потом мы лично двоих в морге видели, и третий был еле жив. Шикарная работа!
— Ты` видел? — спокойно спросил Гиацинт.
Паж смущённо потупился:
— Н-не я, девчонки. Но я представляю.
Граф невесело кивнул:
— Теперь представляешь. Получил ответ на свой давний вопрос в Бельведере?
Розанчик тяжко вздохнул:
— Получил… И не только я.
— Да, и я могу теперь уверенно ответить на тот вопрос. Ведь, когда стреляешь или наносишь удар, не всегда знаешь, чем закончилось.
Джордано согласился:
— Разумеется, наверняка не знаешь. Но Тацетта, к примеру, вряд ли ещё жив.
— Да, пожалуй. Если и жив, то в очень тяжёлом состоянии. Всё-таки, две пули, почти в упор… А вот твой, — граф обращался к Розанчику, — скорее всего, остался в живых.
— Откуда ты знаешь? — с надеждой спросил паж.
— Видел, как вошёл клинок. В грудь, скользнул по рёбрам и насквозь, под ключицей. Там ничего жизненно опасного не задето; даже если проткнул верхушку лёгкого, спасут, если захотят. У них на корабле есть отличный врач.
— Откуда… А, ну да, — понял Розанчик, покосившись на правую руку Гиацинта. — Значит, думаешь, тот бандит остался жив?
— Думаю, да. Но суть дела не меняется. Главное, факт: ты с оружием в руках защищал свою жизнь. Это кое-что значит.
— Виола тоже, — заметил Джордано и несмело спросил: — А тебе правда было семь лет?
Граф усмехнулся:
— Естественно, было! И семь, и восемь, и девять… Не родился же я таким.
— Ты как разтакими родился, — с иронией заметил Джордано. — Я спрашиваю о другом, и ты знаешь, о чём именно.
— Люди, ну это ж нечестно! — устало возмутился граф Ориенталь. — Каждый раз, как мы оказываемся где-нибудь ночью, при свете огня, вас тянет на разговор об убийствах.
Джордано не возражал:
— Так получается, не сердись. Но сейчас повод действительно есть.
Гиацинт больше не спорил:
— Да, повод есть. У всех. Так уж сложилось. Ну, было мне, чуть больше семи, когда я так же, как Виола сегодня, стрелял в человека "за компанию", то есть, не один. И тоже с близкого расстояния… Это кому как доведётся, не выбираешь ведь. Натал, к примеру, ас по цирковой стрельбе и прочим чудесам меткости. Но только года в двадцать два первый раз поднял оружие, защищаясь. Раньше кулаками обходился. А теперь, после Бразилии, это для него семечки. Амариллис ваша любимая, в пятнадцать лет дралась на дуэли, переодевшись мальчишкой. Весьма рискованная была история…
— Её ранили, да? — в один голос спросили Розанчик и Виола.
Гиацинт хмыкнул:
— Нет. Тот, с кем она дралась, получил по заслугам. А дуэлянтке этой я` чуть голову не оторвал за такие номера. Чью она шпагу позаимствовала для дуэли, угадайте! И при этом она муху убить не может, ненавидит охоту и на зверей, и на людей, кстати, как и я… Но если прямая угроза жизни, моей или чьей-то, рука у меня давно уже не останавливается. Всё-таки, большой стаж…
— Как на войне? — тихо спросила Виола.
Гиацинт даже чуть сбил шаг и медленно покачал головой:
— Не знаю. Может, там по-другому. Я привык к рукопашной: драки, абордажи… Мне легче, если глаза в глаза, тогда нельзя раздумывать. Спасая жизнь, не промахнёшься! Или это будет в последний раз.
А по приказу… Если где-то далеко бегут люди, которые, возможно, первыми и не будут стрелять лично в меня… Говорят, это легче, но я наверное не могу так…
Не пробовал. И не хочу.
Пламя плясало на сталактитовых глыбах. Виола в раздумье сказала то, о чём они все подумали:
— Если очень надо, любой может убить. И даже, должен. Не зря на войне смерть не считается убийством ни по каким законам. Имеется в виду, для спасения жизни, своей и общей, за кого сражаешься. Я тоже смогла бы, хотя толком пока не умею убивать…
Он грустно улыбнулся:
— Солнышко, этому о-очень быстро учатся, к сожалению. И мне бы не хотелось, чтобы твой курс обучения продолжался дальше в таком темпе…
Жена проявила философскую готовность к любому будущему:
— Это уж как получится. Ни один достойный человек не может обещать: "никогда". Если при нём будут убивать ребёнка…
— Эй, смотрите лучше, куда мы пришли! — воскликнул Розанчик, а Джордано высоко поднял факел, чтобы получше осветить странное место.