По следу судьбы

Пролог

Два здоровенных бугая выволокли меня за шиворот из тьмы и мрака, где я бессмысленно прозябал уже черт знает сколько времени. Яркий, словно луч прожектора, свет больно резанул по глазам. Я отчетливо ощутил запах каких-то чистящих средств, хлорки, лизола, мыла и еще чего-то очень едкого, будто в общественном сортире после генеральной уборки. Хотя, могло показаться. Протащили легким перышком метров десять и с силой швырнули на жесткий стул перед столом какого-то напыщенного хлыща в сером костюме с металлическим отливом. С виду сухой, тощий как мумия, но с очень живыми и влажными глазами, этот, с позволения сказать чинуша, небрежно осмотрел меня, не сдерживая брезгливого отношения, смерил надменным взглядом и стал неторопливо развязывать тесемки картонной папки проштампованной десятком печатей, и скрепленную в углу сургучным оттиском, которую подал ему один из верзил.

— Год рождения?

— Девяносто пятый.

— Страна?

— Россия.

— В ад! — Рявкнул чиновник, ударив кулаком по так и не открытой папке.

Один из амбалов шагнул ко мне и бесцеремонно стал сгребать в кучу поднимая над стулом и комкая как надувную куклу.

— А чего сразу в ад!? — Завопил я, видя такое отношение. — Это дискриминация! Мало того, что я не верующий, так еще и безгрешный. Чего в ад сразу!? Потому что русский да?

— А куда хочешь? — Вдруг спросил чиновник, показывая знаком конвою чтоб не спешили. — В рай намылился, голубчик? Или опять, на Землю?

Перед глазами вспыхнула и застыла сумрачная, дождливая картинка родного шахтерского поселка. Меня аж передернуло от таких воспоминаний.

— Ладно, в ад, так в ад. — Согласился я. — На Землю, опять, не хочу.

— Вот вас, суетные умы, не поймешь. То в бога не верую, то в ад не пойду.

— Может тогда в Валгаллу? — Предложил я наобум.

— Нет, дорогой мой жмурик, это не наш департамент. Да и рыльцем не вышел. За какие подвиги ратные тебя в Валгаллу?

— И то верно. — Согласился я.

— Вот и выходит, что в ад.

— Да что я такого сделал, что сразу в ад!? Жил по совести, не крал, не убивал честно трудился, не грешил даже! На мою зарплату и не согрешишь как следует.

— Не грешил!? — Чиновник все ж таки открыл папку и стал листать страницы и перекладывать какие-то прошитые грубой бечевкой листы и документы. — Так, а что это у нас тут такое? Это почему же, позволь спросить, мой дорогой, у тебя не было ангела-хранителя? Так быть не должно, может ошибка в деле? — Поинтересовался чиновник, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Может рылом не вышел? — Вставил я вариант.

— Ах вот, нашел. Так ты у нас безотцовщина!

— Отец в шахте погиб, — пояснил я, — когда мне пять лет было. Да, как и я, собственно, причем, в той же самой шахте.

— Да, вижу, — буркнул чинуша, — тут все написано. Ага. Во как. У тебя бланк грехов не заполнен.

— А может просто заполнять нечем было?

— Так не бывает! — Чиновник шмякнул по столу ладонью, так что все канцелярские принадлежности запрыгали на месте. — Развели бардак.

— Я помер, мне еще четвертной не стукнул. Начальник сука…

— Ну ка хватит! Попрошу не выражаться! Тут вам не стройка и не забой.

— А иначе что? В ад сошлете? Так вы уже. Так что, любезный, а не пошел ка ты…

— Ни звука больше!

Мою челюсть будто сдавили тисками, а губы срослись сами собой.

— Да, уж, никакого уважения. Отправил бы в ад, да действительно не за что. Интернат в райцентре, технический колледж, сварщик четвертого разряда. Армейская служба, даже с наградой! Мать, медсестра в больнице, умерла три года назад от рака. Ни друзей, ни родственников. И что даже девушки не было?

Чиновник вопросительно посмотрел на меня, а потом, как бы опомнившись, взмахнул рукой, и я опять смог разжать челюсти.

— Вы ж дело читаете, сами как думаете, откуда ей взяться? Жил в общаге, денег — от зарплаты до зарплаты, чай да макароны. А девушки, они таких как я, даже не замечают, а то не знаете…

— Знавал, знавал. — Процедил чиновник, впадая в задумчивость. — Ладно. Дело твое тощее да плевое, разбираться тут не с чем. Будем играть в азартные игры.

— В каком это смысле? Партейку в покер, на интерес!? Так не пойдет.

— Да что ж вы мятежные все кобенитесь? Не покер и не рулетка. Будете тянуть билет.

— Не буду. — Заупрямился я. — Хотите с больной головы на здоровую проблемку сплавить, типа, сам выбрал, а с нас взятки гладки!? Фигу!

— Вот же ты стрекозел упрямый! В таких случаях как у тебя, дозволяется лотерея. Двенадцать миров нашего сектора, двенадцать воплощений. Все двенадцать воплощений вполне приличные, а там уж как фишка ляжет. Что вытянешь, то и твое. Есть бонусные билеты.

— Стало быть не в ад, и не в рай, а все по новой? Сомнительный выбор.

— Могу в качестве поощрения, за пустой греховный бланк, память оставить. Все-таки подспорье. И как ты с таким упорством и талантами, торгашом не стал, милейший. У нас тут не торгуются, хочу заметить.

— А что такое наш сектор?

— Наш сектор, — прошипел чиновник, делая акцент на слове «наш», — это человеческий сектор. Или желаете перевоплотиться в разумную медузу? Вам как бы по статусу, разум уже положен, заслужили, так сказать, хотя, пользоваться не спешим! Так я понимаю!

— Да ладно вам, орать. Понял я вас. Давайте ваши билеты.

Чиновник поправил очки на переносице указательным пальцем, и открыв ящик стола, вытащил пачку небольших одинаковых карточек, умело перетасовав их как карты, выложил на столе.

— Даже я не знаю где какая. Выбирайте.

Недолго думая, я ткнул в пятую слева и неуверенно попытался подтянуть к себе пальцем.

— Берите, берите, — кивнул чиновник, — вот с этой самой карточкой и ко второму окошку. Там у нас распределение.

Не удержавшись взглянул на карточку. Фигня. Каракули какие-то. Громилы меня больше не трогали. Я встал со стула и направился в указанном чиновником направлении, где оказалась приоткрытая дверь. Двигаясь в этом сумрачном, зловонном кошмаре, я осознавал себя в некой зеленоватой дымке, словно во сне, и только зарешеченное, на манер заводских бухгалтерских окошек, где зарплату выдают, стойка, четко виднелась впереди выделялась большой цифрой «два», нарисованной через трафарет.

— Чего телишься, болезный, — гаркнула толстенная бабища с оплывшим лицом чуть приукрашенным яркими пятнами косметики, сидевшая за стойкой, — карточку давай.

Нас разделяли только прутья решетки. Я протянул картонку и с явным нежеланием разжал пальцы.

— Ой. Ну до чего ж пугливые душонки стали, а…

Бабища схватила со стола печать и с проворством молотобойца влепила оттиск на карточку.

— Все. Погашено. — Матрона растянула напомаженный алым цветом рот в довольной, жабьей улыбке, и мир вокруг померк и схлопнулся.