Плюшевый: кулак

Глава 1 Лис с плюшевым мишкой

Запах крови я учуял до того, как открыл глаза. Знакомый, металлический, тяжелый. Вероятно, я там, где мне следует быть — по совокупности заслуг. Котлы с кипящей кровью здесь обязательный элемент антуража.

Но веки расклеились с трудом, как будто слиплись. Не бесплотный дух в аду, значит. Заодно вместе с наличием тела я ощутил кое-что еще: силы, благодаря которой я столько лет оставался жив, больше не было.

Потом я увидел свои руки.

Маленькие детские ладошки, торчащие из кружевных манжет белой рубашки. И плюшевого мишку, которого отчаянно сжимали худенькие пальцы с обгрызенными ногтями.

Так.

Взгляд слева направо, ловим панораму. Огромный зал, вроде бального, но что-то подсказывает мне: скорее, спортивный. Или спортивно-бальный. Зеркала на стенах. Деревянный пол, отполированный до гладкости, а стены мраморные. Взрослый мужчина, среднего роста, жилистый, тренированный на уровне «провинциальный чемпион районных соревнований», в черном, с закрытым маской лицом, сражается с мальчишкой лет двенадцати, одетым в белое. Подросток в белом высок и крепок, тренирован получше, но ему не хватает длины конечностей, и он не вооружен. А поединок на полном серьезе: голова мальчишки, снесенная коротким кривым мечом, гулко стукается о полированную половицу, подкатываясь к моим ногам. Смуглый был парень, кинематографичный. Родинка на щеке.

Отрезанные головы первые несколько секунд удивительно похожи на муляж. Потом начинает обильно вытекать кровь и иллюзия пропадает.

А вот более полезное наблюдение: нападающих всего пятеро. Правда, они пока ничего не делают, чего-то ждут. Хотя нет, отрубленная голова послужила сигналом, и они двинулись в направлении обороняющихся. Если так можно назвать кучку детей, сбившихся в дальнем углу, человек десять, но тут мой анализ не полон, кто-то может прятаться за спинами.

Взгляд наверх: высокий сводчатый потолок. Дронов, камер, лазеров и притаившихся бойцов в спецснаряжении нет.

Можно действовать.

Тому, кто отсек голову подростку, я кинул под ноги свое единственное оружие — плюшевого мишку. К счастью, судя по тяжести, он был набит чем-то вроде опилок. Не просто так, а с расчетом: глазомер работал по-прежнему идеально, а детское тело двигалось неожиданно легко и ловко. Бросать оно, по крайней мере, умело. Следующий шаг — к десятку детей — заставил мужика зацепиться носком мягкого сапога за игрушку и полететь носом вниз. Не со всяким бы сработало, но я точно знал, что сейчас получится: видел, как он старается поменьше отрывать ноги от пола, сохраняя устойчивость — вот это его и подвело.

В падении убийца подростка успел сгруппироваться, но я уже оказался рядом с ним и подправил траекторию точным ударом по лодыжке сзади — все, теперь бандит растянулся на полу. Дальше всем весом локтем в основание черепа. Раздался глухой хруст, бандит замер и обмяк. Резкая боль: не рассчитал, запредельная нагрузка для моего столь неожиданно обретенного тела! Но я добился своего: объект надежно обездвижен… кажется. Нет, точно: пальцы бандита на рукояти сабли ослабли, теперь ее легко выхватить. Хорошо, а то на меня уже бежит второй. Молодец, что сам, а то лови его по всему залу.

Проверенного боем медведя я швырнул следующей цели в лицо, а сам прыгнул следом. Опять же, глядя на его движения, я точно знал, что он отвлечется и не сможет проследить за мной глазами. Не знаю, сколько схваток за моей спиной, но счет давно перевалил за былинные десять тысяч.

Двумя кулаками в солнечное сплетение, максимум напора — хватит? Хватило, мужик согнулся. Теперь шаг назад, быстро, еще быстрее, забрать у первого трупа кривую саблю, полоснуть второго по горлу. Успел.

Теперь третий.

При таком росте, как теперь у меня, невозможно соблюдать правило «выше пояса», даже будь у меня такие намерения. Нападающий попытался закрыться — но явно не ожидал, что я смогу взломать его оборону, да еще держа слишком тяжелую для меня саблю двумя руками. Я резко дернул саблю выше, с прицелом на бедренную артерию — попал. Кровь хлестнула фонтаном, забрызгивая и меня, и все вокруг. Не жилец и не боец.

Четвертый и пятый, ау, где же вы?

Прямо тут — и решили напасть на меня вместе. Ай да вы ж мои молодцы, сколько заботы о ребенке! Облегчаете мне работу.

Мне не удалось ловким маневром между ними столкнуть их лоб в лоб — счастье было так близко, но ребята умудрились разминуться! Хорошо сработались. Зато я подрезал одного под коленом и, когда он упал, поймал его голову в захват и дернул со всем напряжением сил — получится сломать? Должно получиться! Судя по сложению, он тоже не совсем взрослый, скорее, старший подросток, мышечный корсет не так хорошо развит.

Вышло, хотя едва-едва: немедленно заныли и задрожали руки, нагрузка для них явно чересчур. Второй, дезориентированный моей пропажей прямо у него из-под носа, все пропустил, разъяренно озираясь.

— Может, сбежишь? — ласково спросил я.

Голосок у меня был под стать телу: тонкий и писклявый.

Но бандит не внял ни моему голосу, ни голосу разума. Опять попер на меня. Боевой мишка, которого я все еще держал в руке, пригодился снова: я опять швырнул его мужику в лицо. Близкий повтор, Марь Иванна подчеркнула бы красным, но что делать? Красиво драться будем чуть потом, пока выжить бы.

Этот бандит вовремя увидел, что у меня в руках не бомба и вообще не оружие, траектории не сменил, не отклонился. На это я и рассчитывал: тип выглядел более опытным и собранным, чем прочие. Поэтому и встал так, чтобы у меня за спиной было зеркало, в расчете, что в угаре боя мужик не заметит, что это именно зеркало, а не продолжение зала. И он в него впилился, как миленький, стоило мне пригнуться.

А я, когда бросил мишку в убийцу — иронично, не правда ли, что я их так называю? — оставил себе пышный бант, повязанный у игрушки на шее. И теперь воспользовался им по назначению: накинул длинную ленту на шею ошеломленного зеркалом типа, после чего затянул изо всей силы. Качественный шелк впился в ладони, но выдержал. Руки ныли уже из последних сил, но это все-таки легче, чем ломать шеи!

…Когда последний бандит перестал хрипеть и дергаться, я выпустил красную ленточку из руки. Подобрал с пола мишку. Поднял глаза и впервые посмотрел в зеркало на самого себя.

Как я и думал, очень худой, очень бледный мальчик. Но одет хорошо, не в лохмотья: кружевная рубашка, короткие штанишки на подтяжках, чулки. Древняя-древняя мода, век точно не вспомню, но что-то на самой грани промышленной революции. А здесь, возможно, последний писк. Ярко-рыжая шевелюра — это оказалось неожиданно. Глаза карие, как у большинства рыжих. Лицо… ничем не примечательное, детское, довольно симпатичное, но выдающейся милоты не видно. Закосить под ангелочка не получится, короче говоря. Возраст — от восьми до десяти лет, может быть, и старше, тут сложно сказать. А вот моложе уже вряд ли.

Несмотря на худобу и бледность, ребенок не производил впечатление недокормленного. Скорее, перетренированного и с недосыпом: уж больно легкие и четкие у этого тела движения, чему-то полезному его явно учили. А вот голова подозрительно легкая, как будто сейчас хлопнусь в обморок.

Или это последствия клинической смерти, которая позволила моему сознанию занять это тело? Потому что предыдущая личность здесь больше не живет, я в этом не сомневался. Мир его душе, надеюсь, его посмертие лучше, чем мое.

— Лис! — сердито крикнула из угла одна из спасенных детей, девочка, на вид примерно ровесница моего тела. — Ты зачем саблю схватил⁈ Твой отец знаешь как сердиться будет⁈

Так, знание языка есть. Это хорошо, а то пришлось бы изображать обморок и полную амнезию. Но узнавания — ни малейшего. Понятия не имею, кто эта девочка, кем она мне приходится и имеет ли право меня отчитывать.

— Он нас спас, дура! — воскликнул другой мальчик. И добавил восхищенно, явно мне: — Я и не знал, что ты так можешь!

— Он неправильно нас спас! — возразила девочка. — И мастер-наставник тоже скажет, что неправильно! Ох, тебе отрабатывать и отрабатывать, Лис! — в голосе ее звучало явное злорадство.

Лис, значит? Знание местного языка оживало во мне, и я тут же понял, что слово из трех букв, первая «л», последняя «с», в середине «и», тут никак не связано с рыжим пушистым зверьком, воплощением хитрости во многих национальных сказках моего мира.

Я еще раз поглядел в зеркало. Лис. С плюшевым мишкой. Ну, будем знакомы, Лис.

Бой кончился; надо было решать, что делать дальше, и быстро.

Передо мной моментально раскинулся веер вариантов действий и взаимодействий с детишками. Наверное, притвориться, что меня саданули по голове, и я плохо соображаю, — самый безопасный. На это можно списать многие нестыковки. Однако я понятия не имел, ликвидирована ли опасность до конца. Где мы находимся? На враждебной территории, нейтральной или у себя дома? Какого размера здание, есть ли в нем другие помещения или этажи? Есть ли в этих помещениях и на этих этажах еще боевики? Пусть один из мальчиков уверен, что я «всех спас», но он может заблуждаться, и спасение еще далеко.

Будут ли дети мне подчиняться, если нужно будет занять оборону? Можно сделать предварительный косвенный вывод, что я — сын некоего «мастера-наставника». Если мой отец — важная фигура, это можно использовать для заемного авторитета.

В таком случае притворяться контуженным, наоборот, худшая тактика из возможных. Кроме того, с технологиями тут, по первому впечатлению, не очень — как знать, не повредит ли мне это временное «помешательство» потом? Проверить мой мозг хотя бы МРТ и убедиться, что все в порядке, они вряд ли могут. Если брать исторические аналогии с моим собственным миром, стоит один раз заронить сомнения в собственной нормальности, как обелить репутацию потом будет трудно.

Значит, этот вариант отбрасываем. Тогда другая ветка поведения: минимум слов, максимум уверенности, от любых нестыковок отмахиваемся и делаем вид, что ничего не было. Должно прокатить: в конце концов, я только что убил пять человек плюшевым мишкой (ладно, и саблей, но упоминать саблю не так забавно). Должно же это повысить мою репутацию!

— Так, — сказал я. — Кто-нибудь знает, это были все бандиты? Или еще кто-то остался в здании?

Дети переглянулись. Судя по неуверенным лицам, не знал никто.

— Так ведь только Кай владел этой техникой! — сказал наконец тот мальчик, который восхитился моей эффективностью. — А его убили… — он вздрогнул. — Мы не умеем!

— Какую технику ты имеешь в виду? — спросил я.

Может, я ошибся, и у них тут есть что-то вроде рентгена? Или хотя бы тепловизора.

— Поиск внутренних огней! Когда обнаруживаешь всех живых существ вокруг и выделяешь враждебных, ну ты чего! Нам же только вчера об этом рассказывали.

Какое подробное разъяснение, спасибо. Звучит как магическая или, по крайней мере, полумагическая техника. Интересно. Может ли быть так, что владение определенными «техниками» связано с уровнем тренированности бойцов, как в некоторой фантастике из нашего мира? Если так, то отлично, у меня только что появилась ясная и четкая задача, в какую сторону развиваться — качаться — дальше.

Но проблему с разведкой это не решало. Достаточно ли дети дисциплинированы? Если я велю им оставаться на месте, а сам пойду проверять остальные помещения, послушаются ли они?

Но тут меня избавило от сомнений прибытие гостей.

Двери в зал распахнулись, и в них вбежало около десятка мужчин в желто-красной одежде. По ощущениям, они были тренированы куда лучше тех, кого я только что победил, да вдобавок умели сражаться в группе. В нынешнем теле у меня не было бы против них шансов даже с саблей, не говоря уже о мишке. Да и в прошлом… скажем так, если действовать более-менее голыми руками, без применения огнестрела и спецсредств, пришлось бы повозиться. Не факт, что удалось бы положить всех без потерь для себя.

Если они враги, оставалось только повалиться на пол и притвориться мертвым, авось, пропустят. Но я поступил так, как привык поступать, пока был сильным: сделал шаг в сторону остальных детей — словно мог загородить их собой.

— Лис! — воскликнул предводитель этой боевой группы. — Что за гадость у тебя в руке⁈

— Мастер-наставник! — крикнул мальчик, который отвечал на мои вопросы. — Не ругайте его, пожалуйста! Он всех спас.

Ага, то есть это кавалерия пожаловала. С моим отцом во главе. Как полиция в кино: к шапочному разбору. Облегчение — не хотелось бы умирать второй раз за полчаса.

Мастер-наставник ничем не походил на мальчика, которого я видел в зеркале. Он не был рыжим, наоборот, темноволосым, с короткой стрижкой, с такими же черными подкрученными усиками и совсем маленькой бородкой. Опять старинная мода. Лицо красивое, даже немного театральное: этакий главный герой истории про корсаров и благородных разбойников. Если бы не одно «но». Через правую бровь и щеку — толстый, старый, когда-то давно плохо заживший шрам. Он не слишком портил правильные черты моего нового родича, но слегка стягивал его кожу, чуть искривляя рот. Ясно, о пластической хирургии и вообще продвинутой медицине здесь слыхом не слыхивали, иначе даже суровый воин, каким, этот человек, несомненно, являлся, обязательно свел бы мешающее ему «украшение мужчины».

Отец моего нового тела повел себя на месте трагедии весьма нетривиально. Что бы я сделал на его месте? Первым делом велел бы своим людям взять под контроль ключевые точки и проверить, зачищена ли локация. Во-вторых, бегло опросил бы детей — раненые, плохо себя чувствующие, спрятавшиеся здесь? Все ли на месте? Нет ли лишних — каждый ли знает всех детей в поле своего зрения? (Шпион под видом ребенка маловероятен, но возможен). В-третьих, оказал бы первую помощь, если чья-то жизнь в непосредственной опасности. В-четвертых, вместе с теми из своей команды, кто не занимается зачисткой, взял бы детей «в коробочку» и вывел на улицу и дальше к эвакуационному транспорту максимально безопасным маршрутом. В-пятых, если обстановка позволяет, отрядил бы кого-то забрать или уничтожить тела погибших. На все про все — минуты две, если нет никого истекающего кровью.

Что сделал этот тип?

Поначалу он действительно показался мне профессионалом: его люди заняли все нужные точки даже без приказа. Но вот на пункте два он сломался.

Даже не поинтересовавшись самочувствием детей, он поглядел на безголовое тело подростка в белом, потом перевел взгляд на остальных ребят и грозным тоном спросил:

— Достойной ли смертью погиб Кай?

— Он защищал Лиса! — крикнула та вредная девочка, которая говорила, что отец меня накажет.

— Значит, достойной, — кивнул мастер-наставник. — Воздадим же ему хвалу!

— Вечная слава тому, кто смертью достойной погиб!.. — нестройно выговорили дети. Я еле успел сделать вид, что присоединился: то есть открыл рот так же, как все. Довольно длинная фраза, явно заученная. Интересно, как часто им приходится ее произносить?

— Кай погиб достойной смертью! — еще раз повторил мастер-наставник. — Будьте, как Кай!

Потом поглядел на меня.

— Лис! Почему ты все еще оскверняешь руку оружием⁈ Ты забыл все принципы нашей Школы⁈ — тут он опять поглядел на остальных детей. — Тот, кто взял оружие — не человек, а раб! Раб своего оружия! Потерял оружие — потерял способность сражаться! Разве это достойно нас⁈

— Не достойно, мастер-наставник, — ответили дети, явно приученные вот так вот говорить хором.

«Фанатик, — подумал я. — Или лидер секты».

Потом отмел это предположение. Что-то не складывалось. В физиогномике, в манере движения этого человека сквозило очень, очень много боевого опыта и очень, очень много самодисциплины. Лидер секты — вряд ли. Эта публика предпочитает почивать на лаврах.

А впрочем, он уже сказал, кто он. Лидер — но не секты, а школы боевых искусств. Мастер-наставник. Предварительная гипотеза: в этом мире существует как минимум несколько враждующих между собой школ единоборств, и они обладают приличными властью и влиянием. То есть этого господина в привычных мне терминах следует считать кем-то средним между вождем племени и старшим менеджером крупной компании.

Сноска для адекватности реакций: пока не доказано обратного, следует предположить, что у странностей его поведения есть рациональное объяснение.

— Лис! — продолжал давить мужчина. — Объясни свой поступок!

А если не объясню, что тогда? Выпорят, оставят без сладкого и поставят в угол? Или отправят бегать пятьдесят кругов по стадиону? А может, с позором выгонят из дому?

Правда, несмотря на резкий тон этого человека, в нем не было холодности. Вот совсем не было.

Возможно, действительно любит сына, но не считает нужным или возможным показывать это на публике.

И я решился на психологический этюд.

Демонстративно разжав пальцы, чтобы сабля со стуком упала на деревянный пол, я взял моего боевого, окровавленного мишку обеими руками и протянул отцу.

— Мастер-наставник, — сказал я самым наивным голоском, который смог выжать из этих голосовых связок без предварительной тренировки. — Но это не я взял саблю! Это мишка! Он очень, очень испугался! Пожалуйста, простите его — он ведь еще маленький!

Лицо мастера-наставника дрогнуло.

Если бы мой собственный сын отколол такой фокус в восьмилетнем, или уж тем более десятилетнем возрасте, я решил бы, что он либо издевается, либо стал жертвой атаки психотропными средствами. Однако в моем мире мало какой мальчик в восемь лет возьмет в руки плюшевого мишку. А вот в прошлом дети из хороших семей с игрушками играли дольше, соответственно, и вели себя в некоторых аспектах куда более по-детски, чем принято в наше время. (В других, наоборот, взрослее, но это тема отдельного социологического исследования). Да и вообще, если мишка оказался у Лиса с собой на занятии, значит, он к нему очень привязан. Короче, я решил, что с учетом обстоятельств может прокатить.

На фактурном лице мастера-наставника, чьего имени я пока не знал, одна за другой сменяли почти физически видимые мысли: «Он что, издевается? А если его ударили по голове? Ох, какой же он еще маленький и слабый, мой мальчик, я, должно быть, слишком суров к нему… Но нельзя показывать мое отношение на людях!»

— Хорошо, — жестко (мне эта жесткость показалась процентов на семьдесят наигранной) сказал мастер-наставник. — Дома разберемся. Пойдем.

Ха! Прокатило, надо же.

Какой полезный мишка, на все случаи жизни.