Перевозчик душ

Глава 3. Последний рейс Петровича

Граница тумана была явна видна впереди. Мы ехали молча. Петрович был погружён в свои мысли, и не торопился начать разговор. Я же немного волновался. Надвигающийся туман пугал своей неопределённостью. Границу мы пересекли как-то в моменте, вот мы ещё двигались по относительно живой местности, и вдруг белая пелена скрыла нас.

Сейчас я постарался лучше разглядеть окружающую действительность. Туман был повсюду. Это не удивляло, необычным было то, что он не просто висел в воздухе — он жил. Его молочные клубы переливались, как жидкий шёлк, иногда вспыхивая едва заметными оттенками серого и голубого. Он обволакивал всё вокруг, холодный и влажный, словно дыхание спящего гиганта. Иногда в его глубине мелькали тени — неясные, расплывчатые, но явно человеческие. Они шли куда-то, не замечая друг друга, и их шаги отдавались глухим эхом, словно звук, доносящийся из-под воды. А ещё были голоса. Шёпот, смех, плач — всё это смешивалось в единый гул, который то нарастал, то стихал, как волны прибоя. Даже звуки работающего двигателя не скрадывали эти звуки тумана.

Дорога, гладкая как стекло, вела только прямо. Никаких поворотов, только вперёд. Я начал замечать странности, которые не привлекли моё внимание при поездке на пассажирском сиденье. Дорога Отсюда не была вымощена камнями или асфальтом — её поверхность переливалась, как осколки разбитого зеркала. Под колёсами машины они звенели, словно стекло, и иногда казалось, что из-под них доносится шёпот. По краям дороги стояли фонари, но светили они не светом, а тенями, которые тянулись к машине, как руки. Время от времени в тумане появлялись очертания домов — старых, полуразрушенных, с пустыми окнами, похожими на глазницы. Они возникали из ниоткуда и так же внезапно исчезали, словно их никогда и не было.

— Держи, — наконец-то очнулся Петрович, он протягивал мне нечто напоминающее смартфон из моей жизни.

— Что это? — спросил я.

— Теперь уже твой личный коммуникатор. Бери и строй маршрут, а то так и будем здесь петлять.

Устройство удобно легло в руке. Матово черного цвета. Экран сливался с корпусом. Выглядел аппарат дорого и стильно.

— Чего застыл? Включай. Там кнопка справа на корпусе.

Стоило на неё нажать, как экран вспыхнул ярким светом, и на нём отобразился текст:

«Приветствую, Дмитрий. Поздравляю вас с зачислением в штат компании такси «Харон». Сегодня ваша первая ознакомительная поездка. Задача: доставить Александра Петровича Степанова к точке перехода. Стоимость триста единиц энергии души. Маршрут построен».

Текст пропал. Вместо него на экране отобразилась карта с движущимся курсором, обозначавшим нас. В принципе, отличий от современных существующих систем навигации я не наблюдал. Закрепив телефон на подставке, обнаруженной на приборной панели, сверился с маршрутом. Навигатор говорил, что через пятьсот пятьдесят метров мне следует повернуть направо.

— Странно, вроде дорога только одна, а мне повороты показывают, — озвучил я свои мысли вслух.

— Это не самое удивительное, что тебя ждёт. Запомни первое правило: никогда не откланяйся от маршрута. Это самое важное.

— Почему?

— «Черти» только этого и ждут. Они очень редко на Дорогу выходят, а вот по туману их хватает.

— Мне так никто и не объяснил, как они могут мне навредить?

— Смотри, у нас есть своеобразный пузырь с офисом, с жилыми помещениями, гаражом и прочими прелестями. Его функционирование поддерживает шеф. На это и уходит практически вся собираемая энергия. Чёрные же живут в тумане. Чтобы не стать его частью, они собирают остатки с теней. Но этого мало. Часто они перехватывают наших пассажиров, вернее, ваших, — Петрович грустно улыбнулся и продолжил, — У них нет комиссий, выпивают души они без остатка, усиливая туман и продлевая свою так называемую жизнь. Отклонишься от маршрута, нарвёшься на чёрных, как пить дать. Потеряешь пассажира, останешься без оплаты, машину они постараются сломать. До базы то доберёшься, но на ремонт потратиться придется, а то в следующий рейс она тебя не повезёт.

Петрович любовно погладил по спинке кресел и дверным ручкам, мне показалось, будто мотор отозвался на эти прикосновения довольными звуками.

— Она что, живая? — испуганно спросил я.

— Тут всё будто живое. Ты вот тоже не совсем мёртв. Сам подумай, двигатель на энергии душ работает. Отсюда и все метаморфозы.

— А за счёт чего мы существуем?

— За счёт воды и пищи, как и в жизни. Со временем тебе всё станет ясно. Вот ещё что, не трать заработанную энергию попусту. Поверь, соблазнов хватит.

Петрович умолк. В его глазах застыла какая-то грустная решимость.

— Не жалко уходить?

— Нет. Пора. Устал я. Знаешь, кого-то хватает на год, кого-то на век. Время здесь очень расплывчатое понятие. Рано или поздно все идут дальше. Мой момент настал. Ты слушайся её.

— Кого?

— Машину. Радио здесь живёт своей жизнью. Я ведь как понял, что ты в перевозчики годен.

— Как?

— Песню помнишь? Которая играла в момент, когда ты очнулся?

— «Харон»

— Вот-вот, это знак был, а потом светофор из ниоткуда. Они редко в тумане возникают, но правила, будь любезен, выполняй. Не остановишься на красный, маршрут потеряешь и сгинешь в тумане.

— Тебе было тут страшно?

— Страшно? — Петрович усмехнулся. — Нет. Пугаешься только в начале, когда не понимаешь, куда попал. А потом привыкаешь. Туман, тени, дорога — всё это становится частью тебя. Как дом. Хотя домом это назвать сложно. Скорее, тюрьма. Но тюрьма, в которой ты сам себе надзиратель.

— А что самое сложное было за эти годы? — спросил я, стараясь отвлечь его от мрачных мыслей.

— Самое сложное? — Петрович задумался. — Наверное, видеть, как души теряют себя. Вот едешь ты, везешь человека, а он не может смириться. Орет, плачет, умоляет вернуть его обратно. А ты ничего не можешь сделать. Только слушаешь. Или вот ещё — когда везешь детей. Это самое тяжёлое. Они ещё ничего не понимают. Смотрят на тебя большими глазами и спрашивают: «А где мама? А когда мы приедем?», а ты не знаешь, что ответить.

Я почувствовал, как по спине пробежал холодок. Дети. Я даже не думал о том, что среди пассажиров могут быть дети. Петрович, словно угадав мои мысли, продолжил:

— Да ты не переживай, детей везешь редко, но когда попадается такой пассажир — это запоминается навсегда. Один раз вёз мальчика, лет семи. Он всё спрашивал: «А где мой пёс? Он тоже умрёт?», а у меня комок в горле. Потом он замолчал и до самой точки перехода сидел, глядя в окно. А когда вышел, обернулся и сказал: «Спасибо». Вот это «спасибо» я до сих пор помню.

Он замолчал, отвернулся, глядя в окно куда-то в туман. В уголках его глаз я заметил слёзы. Не представляю, что пришлось пережить этому человеку. Потерял брата, растворившемся в тумане, перевёз кучу людей, слушая и пропуска через себя все их страдания, мечты, желания. Мне стало понятна та усталость в его глазах и причина по которой он решил уйти.

Дорога вела нас дальше. Я чётко следовал указаниям навигатора, поворачивал там, где нужно, не гнал, вёл машину уверенно и аккуратно. Впереди был довольно долгий прямой участок. Наконец, появилось время рассмотреть приборную панель. Какого то обилия данных на ней не было. Заполненность бака, да скорость. Вот и всё. Хотя нет. Горел ещё один значок в котором узнавался православный крест.

— Петрович, — спросил я.

— А? Что? — вырвался из своих мыслей мой пассажир.

— Тут на панели значок в виде креста.

— Тьфу ты, напугал. Религия пассажира это. Кстати, все эти хахаряшки, кресты, чётки оставлю. Подарки это тех, кого подвозил. Редко когда душа с чем-то кроме одежды на пассажирское сиденье попадает. Отдариваются тогда. Вот я коллекцию и скопил.

В этот момент перед машиной что-то пролетело. Я было вдарил по тормозам, но Петрович не дал мне этого сделать, схватив за ногу.

— Ты что творишь? Решил чёрным меня сдать?

— В смысле?

— Да вот эта тень перед машиной пролетевшая самый настоящий «чёрт». Остановился бы и всё, нет больше Петровича. Вот уж прошёл бы ты тогда испытательный срок. Запомни, кроме как у точки перехода нигде и никогда не останавливайся, собьёшь эту падаль, невелика потеря, туман чище станет. Твоя задача довезти пассажира и вернуться в гараж, — Петрович кричал.

— Да понял я, понял, — примирительно ответил ему, — Только вперёд. Чем они так страшны, «черти» эти?

Петрович задумался и начал:

— Был у меня один пассажир, молодой парень, лет двадцати пяти. Спортсмен, как он сам сказал. Погиб в аварии. Прям как ты. Когда посадил его в машину, я сразу понял — этот не сдастся без боя. Он был не из тех, кто плачет или умоляет. Сначала молчал. Смотрел в окно, сжав кулаки. И только когда мы уже подъезжали к точке перехода, он вдруг сказал: «Я не хочу умирать».

Я посмотрел на своего пассажира. Петрович говорил с каким-то странным спокойствием, но в его глазах читалась боль.

— Как не объяснял ему, что это не смерть, а просто путь дальше, но он не слушал. Начал кричать, бить кулаками по стеклу. Я попытался его успокоить, но парень вырвался из машины и побежал. Прямо в туман. А ты знаешь, что бывает, если душа убегает?

Я покачал головой, хотя догадывался, что ничего хорошего.

— Они находят её. Чёрные перевозчики. Они как стервятники — чуют слабость и набрасываются. Я не мог его так оставить. Развернул машину и поехал за ним. Никакого маршрута двигался только на его крик.

Петрович замолчал на мгновение, словно собираясь с мыслями. Его лицо стало серьёзным, почти суровым.

— Нашёл его минут через двадцать. Он стоял посреди дороги, окружённый тенями. Я до этого слышал уже о «чертях» от бывалых водил. Сразу понял, что это они. Из тумана выглядывали их автомобили, выглядевшие как что-то из кошмаров — ржавые, разбитые, но при этом невероятно быстрые. Они двигались беззвучно, как призраки. А их водители… Ты когда-нибудь видел, как выглядит пустота? Вот они были такими. Лиц нет, только тёмные провалы, как дыры в реальности.

Я почувствовал, как по спине пробежал холодок. Петрович продолжал:

— Я подъехал к нему, открыл дверь и крикнул: «Садись! Быстро!» Он прыгнул в машину, а они уже были рядом. Рванул с места, но чёрные не отставали от нас. Их вёдра с болтами зажимали нас со всех сторон. Никогда я так быстро не ездил по туману ни до, ни после. Маршрут всё никак не выстраивался, Преследователи не отставали. Их машины визжали, как живые, чувствуя, что добыча уходит..

Петрович замолчал, его руки сжали подлокотник сиденья, словно он снова переживал тот момент.

— Мы ехали на пределе. Машина дрожала, как будто вот-вот развалится. Но я знал, что если остановлюсь, то всё кончено. Они почти догнали нас, когда коммуникатор наконец-то проложил маршрут. По дороге Отсюда «черти начали отставать. Парень сидел на заднем сиденье, весь дрожа. Он больше не кричал. Просто сказал: «Спасибо».

Я посмотрел на Петровича. Его лицо было спокойным, но в глазах читалась усталость.

— После этого случая я понял, что в этом мире есть вещи пострашнее тумана. И что иногда нужно бороться, даже если шансов почти нет. Пока ты брыкаешься у тебя есть шанс, остановился и всё, пропал.

— Всё как и у живых. Одна лягушка вбивает масло, дрыгая лапками, а другая молча идёт ко дну.

— Именно так, — мой пассажир успокоился, — почти приехали, готовься к ослепительному виду. Первый раз все поражаются.

Следую указаниям навигатора, я повернул налево и передо мной открылась ослепительная по невозможности панорама. Мы ехали недалеко от обрыва. Другой чуть далее текла река, противоположный берег так же был довольно крутым. Над чёрными водами, соединяя противоположные края, раскинулся самый удивительный мост из всех, которые я когда-либо видел. Он не заканчивался на том берегу. Его конец терялся в тумане, но я знал, что он ведёт куда-то дальше — туда, где нет ни времени, ни боли, ни воспоминаний. Мост был окружён светящимися символами — крестами, полумесяцами, звёздами Давида, инь-ян. Они мерцали, как огни далёкого города, и создавали ощущение, что ты стоишь на пороге чего-то великого. Вокруг царила абсолютная тишина, но иногда из глубины, с того берега, доносились звуки — то ли музыка, то ли пение. Они были одновременно настолько прекрасны и пугающими, что хотелось плакать или убежать.

— Видишь то пятно света? — Петрович указал мне на круг около трёх метров диаметром, — Заезжай туда.

Я послушно направил машину в указанное место. Заехав границы светового пятна, остановился.

— Знаешь, а ведь в каждой религии присутствуют элементы язычества. Вот и круг этот. Оберег своеобразный, — Петрович пустился в философские рассуждения, — Помнишь «Вий» Гоголя?

Я кивнул.

— Там по сюжету ведьму надо было три ночи в храме отпевать. Три ночи Хома читал молитвы. В первую ночь труп выбрался из гроба и стал искать Хому. Догадливый бурсак очертил вокруг себя круг на полу — и нечистая сила ничего не могла с ним сделать. После этого ведьма пыталась прорваться через круг, оберегавший Хому, в гробу, на котором она летала по церкви, но опять у неё ничего не вышло. На вторую ночь дело пошло страшнее: ведьма стала звать нечистую силу, и всю ночь Хома слышал скрежет когтей и удары крыльев. Понимаешь? Не кресты, не иконы оберегли от нечистой силы, а старый добрый языческий круг. Да Харон и сам из языческих мифов вышел.

Он замолчал. Я ждал, что ещё скажет мой пассажир, но он только с грустью смотрел на мост.

— Пойдём, Петрович, — наконец окликнул я его.

Вышел из машины и открыл дверь своему пассажиру. Повинуясь моим движениям он встал и направился следом за мной. Зов моста, как для себя я определил доносящиеся с той стороны звуки, стал сильнее.

— Спасибо тебе, Дим. Будь осторожен. Даже движение по маршруту не всегда безопасно. Слушай машину и радио, они много раз меня выручали. Верю, что сможешь девушку свою спасти и сам не сгинуть.

— Спасибо, Петрович, — сказал я, чувствуя, как комок подступает к горлу. — Удачи тебе там, на той стороне. Ты заслужил покой.

Он кивнул, развернулся и пошёл по мосту. Его фигура постепенно растворялась в свете, который лился из глубины. Зов моста достиг уже каких-то ультразвуковых значений. затем я увидел вспышку света. Проморгавшись от нестерпимой ярскости, заметил, что мост пуст, звук зова стих. Сзади раздался гудок автомобиля. Я обернулся, машина призывно моргнула фарами. Поняв намёк я поспешил вернуться за руль. Мотор завёлся моментально. Навигатор построил маршрут возвращения. Я плавно тронулся и направил автомобиль в туман, следуя предложенному пути. За кругом света почувствовал, как что-то внутри меня сжимается. Это был конец пути Петровича и начало моего.