Перевозчик душ

Глава 20. Ответы

Междумирье. Это место стало для меня родным. Если честно, я не разбирал дороги, не видел куда еду, вёл машину чисто на инстинктах и мышечной памяти. В голове крутилось множество вопросов. Вот мост, другая сторона, Хаос. Затем старая кухня, где мы сидим с Иванычем, и он говорит, что мы только три часа назад, как познакомились. После этого я срываюсь и еду к перевозчикам, которых не нахожу на месте. Стремясь получить ответы, выезжаю в реальность, где натыкаюсь на тысячи бродящих душ, разрывающийся смартфон и панику, которая чуть было меня не поглотила. В суматохе начинаю перевозить всех, кого могу, чуть было не сгорая полностью. Иваныч, говорящий, что меня не было два года. Но как? Ведь ещё утром он рассказывал про три часа. Ничего не понимаю. Что за бред? Так, нужно успокоиться и прийти в себя. Надеюсь, что вольный сможет ответить на все мои вопросы.

Сам не заметил, как мы подъехали к знакомой пятиэтажке. Здесь ничего не изменилось. Дом стоял посреди бесконечного тумана, как корабль-призрак, брошенный посреди океана. Он не изменился ни капельки — всё те же облупившиеся стены, ржавые перила, трещины в штукатурке, будто кто-то заморозил её в момент моего последнего визита.

Остановился, вышел из машины и подошёл ближе. Над подъездом всё так же висел перекошенный фонарь, его стекло давно треснуло, но свет внутри горел — тусклый, желтоватый, как угасающая звезда. Под ногами хрустел тот же самый гравий, те же окурки валялись у входа. Даже запах не изменился — затхлость подъезда, смешанная с ароматом старого дерева и ржавых труб.

— Насмотрелся? — раздался сзади голос Иваныча.

— Что? — я вынырнул и потока мыслей, не совсем поняв о чём меня спрашивает вольный.

— Всё то же самое, ничего не изменилось.

— А где остальные?

— У тебя всё нормально? Ты сам перевёз их пару лет назад. Только я и остался.

— Но… Как??? Ещё сегодня утром …

— Сегодня утром «Волга» пропала из гаража. Только удаляющиеся габаритные огни мелькнули в тумане.

— Это я помню, как ворвался в гараж, прыгнул за руль и поехал к перевозчикам и…

— Дай угадаю. Никого там не нашёл?

Только кивнул в ответ на заданный вопрос.

— Все исчезли, — продолжил он, — Пошли в дом. Ты еле на ногах стоишь. Перекусим, там и поговорим.

Мы зашли в подъезд. Облупившаяся краска и скрипучая дверь, всё тот же запах старого дерева, сырости и едва уловимого аромата чьей-то давней жизни. Лестничные пролёты, узкие и неудобные, вели вверх, где на каждой площадке стояли две двери — скромные, с потёртыми ручками и табличками с номерами квартир. Всё точно так же, как и в моё первое посещение. Когда убегал сегодня… Хотя какое «сегодня». Не важно. Важно то, что я совершенно не обратил внимание на подъезд. Момент времени выхода из квартиры и отъезда совершенно стёрся из памяти.

От Иваныча я отстал. Дверь квартиры была приветливо распахнута. Хозяина нашёл на кухне, раскладывающего готовую яичницу по тарелкам.

— Ешь, — сказал он.

Внезапно я понял, что чудовищно голоден и набросился на еду. Вольный сидел напротив и неторопливо поглощал свою порцию. Закончив с пищей, он закурил и посмотрел в окно. Огонёк на кончики сигареты вспыхивал время от времени.

Расправившись с едой, я откинулся на спинку стула. Иваныч посмотрел с прищуром на меня и заговорил:

— Ну что, герой, расскажу, как ты меня кинул?

— О чём ты?

— Когда ты рванул к мосту, а Ахиллес за тобой, я думал, всё, конец. Этот ублюдок орал так, что у меня в ушах кровь выступила. Как будто не человек кричал, а сама река Стикс. Он метался, как зверь в клетке. Руки в кровь разодрал, цепляясь за камни моста, не мог пройти. Ты ведь знаешь, да? Что ему туда хода нет. А ты прошёл. Исчез во вспышке и всё. А он… Он начал рвать на себе кожу. Буквально. Клочьями снимал, будто хотел стереть с себя всё человеческое. А потом просто завыл — не по-людски, нет. Как паровозный гудок под водой. «Чёрные» стояли как вкопанные. Никто даже пикнуть не посмел. Потом Ахиллес развернулся, и я увидел его глаза. Ты представляешь, что такое увидеть бешенство веков? Он ненавидел тебя так, будто ты лично его мать в Стикс столкнул. А потом… просто ушёл. Даже не взглянул на меня. И "чёрные" за ним. Машины завыли, и скрылись в тумане. Я сидел там, у моста, часа два. Ждал, что ты вернёшься. Потом понял — не вернёшься. Вот и пришлось мне вернуться и снова стать перевозчиком. Души-то никуда не делись. Они как мухи в паутине — шевелятся, зовут, плачут. Представляешь, каково это? Последний старый пердун в этом проклятом месте — и десятки душ, которым некуда идти. Так что да, герой. Ты сбежал. А я остался.

— Почему один? Где все? Ладно, перевозчики исчезли, но куда пропали «чёрные»?

— А это брат, вообще непонятно.

Иваныч затянулся сигаретой, выпустил дым кольцами и уставился в потолок. Его голос стал глуше, будто он говорил не со мной, а с кем-то невидимым за моей спиной.

— Ты хочешь знать, куда делись все? Хорошо. Да ты не вставай, — сказал он, заметив, что я хотел подняться, — Это не та история, которую рассказывают на ногах.

Он потянулся к графину, налил себе стакан мутной жидкости и отхлебнул. Лицо его скривилось — то ли от крепости напитка, то ли от воспоминаний.

— Началось всё с малого. Когда ты ушёл на тот берег начались случайные пропажи. Кто-то не вернулся с рейса. Кто-то ушёл в туман и не отозвался. Сначала думали, «чёрные» пошалили. Ну, знаешь, как это бывает: не поделили пассажира, переругались, один другого в Стикс отправил. Обычное дело.

Он постучал пеплом по краю пепельницы, и я заметил, как дрожат его пальцы.

— Потом пропал Харон.

Тишина повисла тяжёлым одеялом. Даже туман за окном будто замер, прислушиваясь.

— Да-да, тот самый. Старший. Весло, плащ, вся эта мишура. Ушёл на переправу — и не вернулся. Ни крика, ни следов. Просто… растворился.

Он резко встал, зашёл за стул и упёрся руками в спинку, будто боялся, что его сейчас вырвет.

— После этого начался ад.

Его голос стал резким, как скрежет металла.

— Легальные перевозчики начали сходить с ума. Одни кричали, что видели в тумане «что-то большое». Другие шептались про тени, которые шевелятся не так, как надо. А потом… потом они стали исчезать пачками.

Он схватил графин и налил себе ещё, не предлагая мне.

— Представь: ты просыпаешься утром, а в гараже — пусто. Ни машин, ни людей. Только пыль на полу да брошенные куртки. Как будто их стёрли ластиком.

Сигарета догорела, но он не заметил, пока огонь не коснулся пальцев. Иваныч вздрогнул и швырнул окурок в угол.

— «Чёрные» радовались сначала. Думали, теперь они хозяева положения. Глупцы. Меня не трогали, нет. Пили души сотнями.

Он засмеялся, и этот смех звучал как треск ломающихся костей.

— Они продержались на неделю дольше. А потом…

Иваныч вдруг сорвался в шёпот:

— Они начали гнить заживо.

Я почувствовал, как по спине побежали мурашки.

— Кожа слазила лоскутами, но крови не было. Только серая жижа, как у слизней. Они орали, умоляли помочь, но…

Он развёл руками.

— Через день от них остались только лужицы и вонь. А ещё через час — даже этого не было. Живые люди просто исчезли. Хотя, какие живые? Мертвяки, как есть. Продали свою душу, вот и сгнили, чёрт бы их побрал, да он и побрал, наверное.

Тишина. Где-то за окном скрипнула дверь, будто кто-то вошёл в подъезд. Но мы оба знали — там никого нет.

— И знаешь, что самое страшное?

Иваныч наклонился ко мне, и в его глазах заплясали жёлтые огоньки.

— Туман стал гуще. И теперь… он шевелится.

Он откинулся на спинку стула и закрыл лицо руками.

— Так что, парень, если мы остались вдвоём.

Я сидел и не мог вымолвить не слова, переваривая только что услышанный рассказ. Ответы были получены, но вопросов от этого меньше не стало. Что послужило триггером для начала исчезновения перевозчиков? Точно ли все исчезли или кто-то где-то ещё остался? Где Харон? Где Аня? резко поднял голову, внезапно осознав:

— А Людмила? И её жнецы? Они тоже исчезли?

Иваныч мрачно усмехнулся:

— Смерть? О, она держится. Но её жнецы… — он сделал паузу, — их стало меньше. Гораздо меньше.

Я вскочил со стула, задев кружку. Она с грохотом упала на пол, но ни я, ни Иваныч даже не вздрогнули. В голове заметались панические мысли. Аня… Что с ней…

— Где они сейчас?

— Не знаю. Они появляются в мире, когда подходит срок очередного бедолаги. Смерть держит всех подручных в ежовых рукавицах. Я знаю, что многие пропали, остальных она взяла под опеку и своей силой удерживает их от развоплощения. Не стоит делать туман сильнее.

— Туман?

— Ты разве не заметил, что он стал гуще и злее что-ли?

Иванычу удалось вырвать меня из мыслей об Ане. Я встал и посмотрел за окно. Только сейчас увидел, что туман изменился.

— Пойдём выйдем. Там лучше ощущается.

Мы вышли на улицу, клубы тумана тут же качнулись в нашу сторону, но отступили, добравшись до какой-то невидимой границы.

— Почему он остановился?

— А чёрт его знает. Раньше до третьего этажа во время выбросов поднимался, а теперь тормозит его что-то.

Я подошёл к невидимой границе и протянул руку. Клубы тумана окутали её. Какого-то воздействия не заметил, но руку всё-таки убрал.

— Не кусается? — спросил Иваныч.

— Да вроде нет. То, что он гуще, это вижу, но в остальном…

— А вот меня кусает.

Иваныч подошёл и запустил руку за границу. Он стоял так секунд тридцать с какой-то лукавой улыбкой, а затем вернул руку назад, и я в ужасе отскочил от него.

— Ну как?

Перед моим взором предстала кроваво красное месиво. Кожа с неё просто испарилась.

— Вот так оно и происходит. Жрёт и никак нажраться не может.

— А меня почему не трогает?

— Мне бы тоже хотелось это узнать.

Я обернулся и вновь поглядел в глубину тумана. Он висел не просто плотной пеленой — он дышал. Медленные, тяжёлые волны катились по земле, словно невидимые щупальца. Раньше он был белым, почти безобидным. Теперь же в его глубине плескались грязно-серые оттенки, а кое-где проступали багровые прожилки, будто вены на больной коже.

Я стоял, впитывая в себя эту новую реальность. Туман передо мной пульсировал, как живое существо, его серо-багровые клубы переплетались в странных, почти осмысленных узорах.

— Он… наблюдает за нами, — прошептал я, чувствуя, как по спине пробежали мурашки.

Иваныч мрачно кивнул. Его покалеченная рука зарастала прямо на глазах.

— Давно уже. Но теперь он стал смелее. Раньше просто висел, как декорация. Теперь… — он бросил взгляд на свою рану, — теперь он пробует на вкус.

Я сделал шаг вперед, снова протянув руку. Туман охотно обвился вокруг пальцев, холодные струйки просочились под рукав. Но боли не было — только странное покалывание, будто тысячи микроскопических иголочек касались кожи.

— Он тебя не трогает, — голос Иваныча звучал одновременно с восхищением и горечью. — Как и тогда, у моста. Почему?

Внезапно в глубине тумана что-то шевельнулось. Контуры сложились в знакомый силуэт — высокий, с неестественно длинными руками.

— Ахиллес? — я инстинктивно отпрянул.

Но нет. Это было лишь подобие, бледная тень. Фигура сделала шаг вперед, и я увидел — внутри ничего нет. Только туман, сжатый в подобие формы.

— Это… — я не мог оторвать глаз, — Он учится. Подражает.

Мне захотелось войти в пелену и встретиться с человеком, силуэт которого звал меня.

Иваныч резко схватил меня за плечо:

— Отойди. Сейчас не время.

Туманная фигура замерла, будто прислушиваясь. Потом медленно подняла руку — точь-в-точь как я минуту назад.

И тогда меня осенило.

— Он не просто изменился. Он эволюционирует. И я… — я посмотрел на свою нетронутую руку, — я часть этого процесса.

Иваныч потушил сигарету, раздавив окурок каблуком:

— Значит, ты и есть ответ. Исчез на два года. За это время всё и произошло. Это не совпадение.

Мы стояли молча, глядя как призрачная фигура в тумане повторяет мои движения. В голове складывался страшный пазл.

— Нам нужно найти Людмилу, — наконец сказал я. — Если кто-то и знает правду — так это Смерть.

Иваныч кивнул, доставая ключи от машины:

— Тогда поехали. Только учти — она не любит гостей.

Мы направились к "Волге", оставляя за спиной пятиэтажку — последний островок порядка в этом безумном мире. Туман расступился перед нами, но я чувствовал — он наблюдает. И ждет.

"Волга" ревела, разрывая пелену тумана. Мы ехали по междумирью. сквозь клубящийся туман, который с каждой минутой становился все плотнее. Машина летела, разрывая пелену, но туман тут же смыкался за нами, словно живой организм, залечивающий раны.

Я крепче сжал руль, чувствуя, как холодные щупальца тумана лижут стекла. В зеркале заднего вида мелькнуло что-то — силуэт, повторяющий мои движения.

— Он следует за нами, — пробормотал я, заметив в зеркале заднего виды непонятный силуэт.

Иваныч, сидевший на пассажирском сиденье, мрачно кивнул:

— Не просто следует. Он учится. Смотри.

Он указал в боковое окно. В тумане возникали и растворялись очертания — то рука, то лицо, то силуэт, похожий на "Волгу". Туман копировал нас, как ребенок копирует взрослых.

— Он стал другим, — сказал я, чувствуя, как по спине бегут мурашки. — Раньше он был просто… там. Теперь он живой. Либо им кто-то управляет.

Иваныч закурил, выпуская дым колечками:

— Живой? Нет. Он стал голодным. И ты… — он бросил на меня тяжелый взгляд, — ты его любимое блюдо.

— Что-то я не заметил, чтобы туман попробовал меня на вкус.

— Всё впереди.

Я резко свернул, избегая очередного призрачного силуэта. Туман ответил волной — густой, серой, с багровыми прожилками. Он обволок машину, и на мгновение мы оказались в полной темноте.

— Черт! — я ударил по тормозам.

Машина резко остановилась. Туман медленно рассеялся, открывая перед нами… ничего. Пустоту. Дорога оборвалась, уходя в серую мглу.

— Где мы? — спросил я.

Иваныч молча вышел из машины. Я последовал за ним. Под ногами не было асфальта — только серая, пыльная пустошь. Туман висел низко, почти касаясь головы.

— Это край, — наконец сказал Иваныч, — Край междумирья. Дальше — только она.

— Людмила?

Он кивнул:

— Ее владения. Но войти туда… — вольный сделал паузу, — не каждый сможет.

Я посмотрел в туман. В его глубине что-то шевельнулось — высокий, худой силуэт. Жнец. Он стоял неподвижно, наблюдая.

— Нас ждут, — прошептал я.

Иваныч бросил окурок под ноги:

— Тогда пошли. Не стоит заставлять смерть ждать. Только помни — что бы ты ни увидел, не поддавайся. Людмила любит играть с головами.

Мы шагнули вперед, и туман исчез. Я оказался в совершенно другом месте. Туман исчез, оставив после себя абсолютную тишину. Мы стояли посреди бесконечного поля, где вместо травы росли бледные, полупрозрачные цветы. Их лепестки шевелились, хотя ветра не было. Над головой — ни солнца, ни луны, только равномерное серое свечение, не отбрасывающее теней.

— Где… — начал я, но голос застрял в горле. Звук не хотел рождаться в этом месте.

Иваныч схватил меня за руку. Его губы двигались, но я не слышал слов. Только когда он прижал ладонь к моему лбу, в голове раздался его голос:

"Не говори. Здесь слова имеют вес."

Я кивнул. Воздух был густым, как сироп. Каждый шаг давался с трудом — будто земля не хотела отпускать мои ноги.

Впереди показался дом. Небольшой, деревянный, с резными ставнями. Совершенно обычный, если бы не одно "но" — он стоял вверх ногами, крышей в землю, а фундаментом к небу. Из перевернутых окон струился свет.

"Вот и она", — прозвучало в моей голове.

Мы подошли ближе. Цветы под ногами начали вянуть, чернеть, превращаться в пепел. Дверь дома скрипнула и приоткрылась.

Из темноты протянулась рука — женская, бледная, с длинными тонкими пальцами. Она сделала приглашающий жест.

Иваныч отступил на шаг:

"Ты один. Мне туда нельзя."

Я хотел возразить, но в этот момент что-то ударило меня по спине. Не больно — скорее как толчок вперед. Я сделал шаг… и оказался внутри.

Дверь захлопнулась за моей спиной.

Комната была пуста, если не считать стола посередине и стула за ним. На столе — шахматная доска с фигурами. Все черные.

— Садись, — раздался голос справа.

Я резко обернулся. В углу, в кресле-качалке сидела женщина. Не Людмила — нет. То, что я увидел, было лишь ее подобием. Или Людмила была подобием этого существа? Она была одета в платье цвета запекшейся крови, с лицом, постоянно меняющимся — то молодым, то старым, то вовсе лишенным черт.

— Ты… — начал я и тут же закашлялся. В горле стоял вкус меди.

— Я Смерть, — ответило существо. Его голос звучал как шелест осенних листьев. — Не Людмила. Она всего лишь один из моих жнецов. У неё нет ответов, а у меня есть. Поэтому говори со мной.

Она указало на шахматную доску.

— Играешь?

Я покачал головой.

— Жаль. В шахматах все просто. Есть правила. А вот в жизни… — существо наклонилось вперед, и я увидел, что у него нет глаз. Только две черные дыры. — Ты сломал правила, мальчик. И теперь туман голоден. Вернее тот, кто за ним стоит.

— Я ничего…

— Ты УШЕЛ! — Смерть вскочила, и комната задрожала, — Ушел за мост! Туда, где тебе не место! И теперь равновесие нарушено!

Она резко махнула рукой, и стены комнаты исчезли. Мы оказались в пустоте, где плавали обрывки миров — куски улиц, комнат, лиц. Среди них я увидел Аню — она стояла спиной, окруженная серым туманом.

— Она тоже часть игры, — прошептала Смерть у меня за спиной. Её дыхание обжигало шею, — Хочешь вернуть ее? Верни сначала то, что взял.

— Я ничего не брал!

Существо засмеялось.

— Ошибаешься. Ты взял ВРЕМЯ. Два года, мальчик. Куда ты их дел?

Я хотел ответить, но в этот момент что-то сжало мое горло. Невидимые пальцы впились в кожу. Комната начала распадаться, превращаясь в вихрь образов.

Последнее, что я услышал перед тем, как сознание начало угасать:

— Найди Харона. Верни время. Иначе туман съест всех… начиная с нее.

Я упал в черноту. Вдалеке кто-то звал мое имя. Голос был очень знакомым…