Обретение стаи

Глава 17. Вика

…я привычно шагаю через сад. Едва замечаю многоцветье пестрых тюльпанов и копья благородных гладиолусов. Красиво, но все обычное, такое, как всегда. Обхожу полянку люпинов, высоченные дельфиниумы, изящные аквилегии, нарциссы и десятки других видов цветов, у которых и названий-то никто не знает, кроме бабушки Софии.

Вот сладкая рябина, за ней — деревце барбариса, а рядом, у раздвоенного тополя, стоит Двудомик — желтый кубик моего летнего обиталища, надежный, вечный. Тропинка огибает Двудомик и, сворачивая к бабушкиному дому, уходит мимо сирени вниз.

Мне легко и хорошо. Все родное, такое знакомое, что кажется: закрой глаза — и так дойдешь. Но я хочу видеть. Мне нравится смотреть вокруг, вбирать лето целиком, не разделяя на первое, второе и компот. Легкость кружит голову. Я делаю глубокий вдох, потом подпрыгиваю на месте, совсем легонько отталкиваюсь ногой и... Тропинка остается внизу, а я приподнимаюсь над ней. Сначала робко, но потом все уверенней. Я плыву по воздуху, и меня наполняет восторг!

В дом мне сейчас не нужно, поэтому я оставляю сирени позади, пролетаю мимо груши, огибаю сакуру, перемахиваю забор, и вот я уже снаружи, на внешней стороне. Мельком успеваю увидеть удивленный прищур глядящей в небо соседки, тети Нюры. Улыбаюсь, слегка машу ей рукой и, набирая скорость, сворачиваю направо и вверх.

Я лечу все выше, в гору, и сам не замечаю, когда осознаю, что уже не лечу, а легко поднимаюсь по склону. Еще пара поворотов, и я увижу…

Огромный и прекрасный мир вдруг съежился и незаметно перетек в реальность.

* * *

Где-то высоко, в иной Вселенной или на третьем этаже, скулил в полный голос соседкин пылесос.

Протереть глаза. Сесть. Никакой электроники, никаких погружений, сейчас это был самый обычный сон, только вот снился он за последние годы уже раз двадцать. Торику снится, что он летает, легко и радостно, совершенно без усилий. А самое удивительное, что полет всегда начинается строго с одного и того же места — с тропинки. Будто оттолкнуться нужно именно там: у Двудомика из мира его детства. Прыг — и летишь. Если бы это было так просто…

За завтраком включил телевизор. Шел какой-то мультик, а закадровый голос вкрадчиво напевал: «Очень многие думают, что они умеют летать...» Торик криво усмехнулся, отметив, что таких совпадений стало что-то подозрительно много.

Настроение делалось все лучше, может, из-за завтрака или из-за окрыляющего ощущения полета. Или может, просто от осознания, что жизнь его незаметно переменилась к лучшему. А было так.

* * *

Ноябрь 1996 года, Город, 31 год

Открывать? Не открывать? Захотят, так все равно выломают дверь…

— Кто там? — едва слышно просипел Торик.

— Это я! — раздался до боли знакомый женский голос.

За дверью стояла смущенная Вика с большой спортивной сумкой.

— Ты чего стучишь-то? Звонок же есть!

— Я… даже не знаю, отвлеклась. Задумалась и как-то машинально… Привет! Ты спишь, что ли?

— Уснешь тут с вами! Вообще я рад, что ты пришла. — Ему и правда полегчало. Даже сердце вернулось на место и билось там, где положено, а не в пятке.

— Рад? Правда? — Испытующий взгляд. — А давай, может, чаю попьем? У меня с собой чебуреки. В нашем буфете вкусные делают, не как на вокзале. Будешь?

— Буду. А у меня лукум есть, шоколадный.

Он поставил чайник на плиту. Вика была непривычно тихой. Обычно трещит без умолку, что-нибудь рассказывает про музыку или про учебу, а тут — рот на замок и молчок. Что с ней?

— Ты куда-то собралась ехать с такой сумкой? — безразличным тоном спросил он.

— Да… — Она даже растерялась, но потом улыбнулась. — Вот, приехала к тебе жить. Пустишь или прогонишь?

Поговорили о пустяках, попили чайку, разобрали стол. Вместе помыли посуду холодной водой, поскольку горячей уже пару недель не было — где-то очередная авария — а возиться с тазиками сейчас не хотелось. Вика молчала, явно собираясь что-то сказать, но не решаясь. Потом порывисто вздохнула и вдруг спросила:

— Может, в шахматы, а? Как в старые добрые времена.

— Так они же у тебя дома…

— А я их с собой привезла! Будешь играть?

И тут ее словно прорвало. На глаза навернулись слезы, но она крепилась изо всех сил.

— Торик, я больше не могу с ними, я устала. Правда. Мне очень нужно, просто жизненно важно куда-то деться хотя бы на время.

Быстрый взгляд прямо ему в глаза.

— Я не буду мешать твоей девушке! Я все ей объясню и буду уходить куда-нибудь, пока вы…

— Ты знаешь? — удивился Торик и удостоился снисходительной улыбки.

— Конечно, знаю. У нее приятные духи. Да и зубная щетка в ванной сама собой не заведется. Как ее зовут-то хоть?

— Щетку?

— Да ну тебя!

— Катя. Она хорошая, вот только… она теперь редко заходит.

— Поссорились, что ли?

— Вроде того. Как-то все глупо получилось. Но ты тему-то не переводи — а что мама твоя скажет?

— Ой, вот это — последнее, о чем я бы стала беспокоиться! Ей на меня наплевать!

— Ладно тебе, Вик, она за вас с Семеном будет биться до конца, как львица за своих детенышей! Знаешь, однажды они с твоим отцом уже приходили в наш дом…

— Да знаю. Но это же так давно было.

— Хмм… Это как посмотреть. Если Семен с отцом завтра придут сюда и начнут мне говорить всякие гадости, будет очень неприятно.

— Не придут. Я сказала, что ты поможешь мне с физикой. Это их почти убедило.

— А зачем тебе физика?

— Здра-асьте! Ты в курсе, где я учусь? Я собираюсь ее преподавать в школе! Физику. И математику.

— И именно она у тебя не идет? Твой профильный предмет?

— Вот когда ты что-то рассказываешь, все отлично укладывается в голове. Но когда нам на лекциях объясняют, я тут же теряюсь.

— В догадках?

— Может и так. Торик, я постараюсь сама еще подтянуть все, что смогу. Правда. Только не отправляй меня назад.

— Вик, а ты не могла сначала у меня спросить?

— А смысл? Я знала, что ты будешь против. Ну так что, мне уйти прямо сейчас?

В этот момент Торик понял, что Вика не шутила: она действительно собирается жить у него. Это было как-то… неправильно, нелогично. А с другой стороны — ну, пусть, может, поживет? Все равно рано или поздно сама уйдет. Должна же у нее быть своя жизнь. Пару месяцев назад, когда здесь часто жила Катя, он бы ни за что не согласился. А теперь… Он вздохнул.

Вика ждала ответа, искоса поглядывая на хозяина. Впрочем, она уже поняла: ее не прогонят, как засидевшуюся гостью.

— Расставляй, только, чур, я черными. Хотя все равно проиграю, в первый раз, что ли? — махнул рукой Торик.

Так оно и вышло. И с шахматами, и с Викой. Торик, разумеется, проиграл. А она, разумеется, осталась у него жить.

* * *

С Катей Вика так ни разу и не встретилась. Какое-то время Катя продолжала ненадолго заходить к Торику, но скорее по привычке.

На работе у них все действительно прояснилось. Старшая подняла график дежурств и нашла истину. Начальница при всех принесла Кате извинения, да так, что все просто обалдели — никогда еще такого не было: подарила коробку конфет. Дома тоже все на время угомонились. Видимо, сезонное обострение схлынуло. Так что кризис благополучно разрешился сам собой.

А вот отношения с Ториком у Кати разладились. Их встречи потеряли былую теплоту, будто сломалось что-то важное. Постепенно оба осознали, что жили в иллюзорном мире. Приятном и почти идеальном, но мало похожем на реальную жизнь. А ведь любой мир иллюзий недолговечен и изначально обречен.

Никакой особенной сцены расставания с плачем и заламыванием рук не случилось — не те характеры. Просто однажды в январе Торик зашел в ванную и не увидел ни Катиной зубной щетки, ни черного ежика ее расчески. На их месте аккуратно лежали ключи. Одежда с ее полки в шкафу тоже исчезла.

Катя ушла, и вместе с ней ушла какая-то часть его жизни. Жалко и грустно, но особого надрыва Торик не чувствовал, может, как раз потому, что они расстались без обиды и злости? Отношения согревали их как свеча, а потом эта свеча догорела и тихо погасла.

* * *

Февраль 1997 года, Город, 31 год

Чем это так противно пахнет в подъезде? Не иначе, мальчишки опять подожгли какую-то гадость! Надо бы найти, откуда идет дым, и выкинуть. Только сначала зайти домой и взять совок. Ну и запах!

Торик отпер дверь и обомлел: запах шел из его квартиры, вся прихожая и кухня полны сизо-серого дыма! Пожар? Не разуваясь, вбежал на кухню. Чайник весь выкипел, потемнел и раскалился, но запах шел не от него. Рядом в ковшике когда-то варилась свекла. Потом она жарилась в нем же, а дальше начала обугливаться и тлеть, испуская тот самый невыносимый чад.

— Вика, ты дома? — на всякий случай крикнул Торик, схватил тряпку и сунул злосчастный ковшик под струю холодной воды. Яростно зашипев, свекольный огарок наконец перестал чадить, но ковшик, похоже, было уже не спасти.

— Мм? — Раздалось из глубины квартиры, — Ты что устроил-то? Куришь, что ли?

— Я устроил?! — В голосе послышалось негодование.

— Ну а кто? — В кухню вошла Вика и сморщила нос.

Похоже, из одежды на ней была только простыня, краешком которой она брезгливо обмахивалась. Почти сразу наступило прозрение. Глаза ее расширились при взгляде на закопченный чайник:

— О-ой! Прости, пожалуйста, я забы-ыла!

Она кинулась открывать форточку, чуть не потеряв по дороге свою драгоценную простыню. Стало чуть свежее.

— Ну, прости! Поставила чай и прилегла ненадолго. Я сегодня так упахалась на физре, мне просто жизненно необходимо было полежать. И, конечно, уснула!

— «Эх я, лахудра!» — невольно вырвалось у Торика любимое выражение Жанны.

Крылья носа Вики вздернулись. Интересно, это от запаха или она так обиделась? Похоже, второе.

— Почему сразу «лахудра»? Я же извинилась. Ну, хочешь, новый чайник купим?

— Да при чем здесь чайник! Все из-за твоей свеклы!

Ее новое «О-ой!» прозвучало даже громче и протяжней предыдущего.

— Точно! Я же хотела винегрет сделать! Мама принесла соленых огурчиков, я купила колбасы, а теперь…

В серо-голубых глазах снова стояли слезы.

— Правильно мне мама всегда говорила. Я никогда, никогда не научусь готовить! И замуж меня никто поэтому не возьмет! А еще я толстая, жирная корова! И никому не нужна! А я не верила…

Последние фразы утонули в рыданиях. Ну вот, только этого Торику не хватало для полного счастья! Вместо того чтобы быстро привести все в порядок, пришлось утешать чужую дочь. Он сделал то, на что прежде не решался — подошел ближе, слегка приобнял ее и погладил по голове как маленькую. Волосы у нее оказались жесткими и скорее неприятными. Не то что у Кати, подумалось ему. Но дело не в этом. Поддержать. Просто поддержать ее.

— У тебя все получится, знаешь почему?

Она отрицательно помотала головой и шмыгнула носом.

— Ты все задумала правильно, просто не хватило сил и самоконтроля. Давай с тобой купим кухонный будильник, чтобы такие вещи больше не случались. Если не получается доверять себе, своему организму, пускай помогает техника, да?

Она на минуту затихла, стараясь вникнуть в смысл его слов, потом улыбнулась сквозь слезы и хотела что-то ответить, но именно в этот момент простыня, державшаяся на честном слове, предательски соскользнула. Оказалось, белье на Вике все же было.

— Ой-ой! — смутилась она, покраснела и спешно принялась ловить простыню.

— Одевайся потеплей, по-зимнему, сейчас будем все проветривать.

* * *

Терпкий запах горелого витал в квартире почти неделю. Они таки-купили будильник, и дела пошли несколько лучше. Хотя теперь Вика иногда забывала его поставить. Но потом и с этим справились.

Вот с приготовлением еды все оказалось непросто. Сначала Торик думал, что Вика — лентяйка и неумеха. На деле все оказалось не совсем так. Тетя Зина, мама Вики и Семена, прекрасно готовила, легко вела хозяйство и вполне со всем справлялась сама, не ожидая ничьей помощи. Пару раз дома маленькая Вика пробовала что-то делать по кухне, но все получалось не так и всегда гораздо хуже, чем у мамы. А после того, как она попыталась без варки сразу пожарить сухие макароны на сковороде, испортив при этом и то, и другое, мама строго запретила ей любые кулинарные эксперименты. В итоге максимум, на что ее хватало — иногда мыть посуду. Готовить она так и не научилась.

А теперь у нее появился отдельный дом. Пусть не свой, но единственной хозяйкой в нем была именно она, Вика. Над душой никто не стоял. И она очень здраво решила, что это ее шанс — если уж когда и учиться этим премудростям, то лучшего времени и места не придумаешь.

Первый суп получился несъедобным. Мясо так и осталось полусырым и серым, но при этом съежилось и покрылось гадкой пленкой. А овощи, наоборот, превратились в какую-то размазню. Суп они дружно вылили в тазик рядом с мусоркой, чему очень обрадовались бродячие собаки.

Торик охотно рассказывал ей то, что знал сам. Объяснил, почему ее первая яичница получилась горькой. Рассказал, как он делает гречневую кашу без варки, и как сделать, чтобы из риса получилась не серая жижа, а рассыпчатый плов. Она впитывала эти крохи знаний, пробовала готовить сама и не сдавалась, пока не получала нужный результат. А он не ругал ее, если она портила продукты — пусть учится.

Потом этого оказалось мало, она взяла у подруги книгу рецептов и занялась кулинарией более вдумчиво и системно. Тем более, жизнь начала налаживаться, появились кое-какие продукты. Первым, что она по-настоящему хорошо освоила, стали оладышки. Гордились успехом и радовались оба! Потом все лучше получались и другие блюда.

Пару раз внезапно и без предупреждения заходила тетя Зина — посмотреть, как тут ее дочь живет, не обижают ли ее. Иногда приносила что-нибудь домашнее. Порой журила Вику за какие-то женские недоделки, на которые Торик и внимания не обращал. Протирать подоконники? Зачем? Стряпню Вики ее мама не стала пробовать ни разу, даже не попыталась. Торик не вмешивался — это их семейные дела, их отношения.

Перелом в продуктовой теме настал, когда Вика научилась не только повторять чьи-то блюда, но и изобретать собственные рецепты. У нее появилось кулинарное чутье и вкус к правильному приготовлению блюд. Они докупили еще пару кастрюлек, набор баночек со специями, какие-то щипчики, лопаточки, перышки, но и только.

Иногда он удивлялся ее чуткости и умению вовремя остановиться. Она могла бы хотеть все больше и больше, но покупала только необходимое, то, что реально требовалось для готовки. Вика никогда не просила его купить ей одежду или обувь — этим занимались только ее родители. Торик был ей благодарен за то, как она точно чувствует границы. Чего в ней напрочь не проявлялось, так это «жадности от бедности», которая порой проскальзывала в маме — впрочем, у той сказывалось голодное детство, а Вика росла в куда более благополучные времена.

* * *

Она привезла свой магнитофон и часто слушала музыку, но не слишком громко. Видео они иногда смотрели вместе, но ей нравились триллеры и ужастики, а ему — фантастика и иногда мелодрамы. Да уж, с Катей у него находилось куда больше пересечений по вкусам.

Одно время Вика принялась осваивать макраме. Наплела полдюжины красивых подвесок для цветочных горшков. Пришлось завести пару цветков. Но они не прижились, поскольку оба не привыкли и забывали их поливать. Цветы пришлось выбросить. Зато потом она придумала в пустом горшке закрепить пушистый цветной шар. Получилось необычно и эффектно, хоть и странно.

Ходили к ней две близких подруги — Юля и Света. Юля казалась Торику симпатичной и очень позитивной, словно светящейся, но неглубокой.

А вот Света, наоборот, была страшненькой, с набыченным лбом, но довольно умной, хотя и замороченной на религии, что Торику представлялось довольно странным сочетанием. А потом Света перестала к ним приходить. Вика сказала, что она ушла из института прямо на четвертом курсе, уехала по обмену в США, да так там и осталась.

— Замуж вышла? — уточнил Торик.

— Нет, наоборот: у них там религиозная община. А их ребята к нам приезжают, тут есть мормонская миссия, где они учат желающих английскому, а попутно еще и свою религию насаждают.

Одно время к Вике стал захаживать некий Богдан, но чаще всего он уводил ее куда-то, а возвращалась она поздно, одна, бегом в ванную и спать. С Ториком ее личную жизнь они почти не обсуждали.

* * *

Вечер. Торик программирует свой извечный музыкальный редактор и вдруг слышит пение из соседней комнаты. Причем звучит явно не магнитофон:

…Каждый раз, когда спускается ночь

На спящий город

Я бегу из дома усталого прочь

В дожди и холод…

Дверь открыта, и он заходит. Вика расчерчивает очередную таблицу для учебно-методического отчета и тихонько напевает. Улыбнулась ему и петь перестала.

— Хорошая песня, правда?

— Да чушь полная, Вик!

— Почему?! — Полный недоумения взгляд.

— Ну, представь: она по ночам вместо того, чтобы спать, шляется по улицам…

— Ничего не шляется! Она ищет свою любовь.

— Приключений она себе найдет, а не любовь.

— Ничего ты не понимаешь! Это же про нас песня! Мы ее прямо хором поем с девчонками из группы. Это же, практически, наш гимн!

Он смотрит на нее по-новому. Минуту размышляет, потом говорит:

— Ну, если текст воспринимать образно…

— Вот именно!

— А музыка хорошая, хоть ее и затаскали.

Теперь в ее глазах светится не триумф победы, нет, благодарность: он хотя бы пытается понять. Ну хоть-хоть.

Вика-Вика… Жить с ней оказалось не слишком просто. Порой они ссорились, но никогда надолго. Случалось, обсуждали ситуации у нее в институте или у него на работе. Или безудержно смеялись, глядя вместе какой-нибудь фильм. Вика смеялась заразительно, иногда так сильно, что начинала подхрюкивать. От этого смеялась еще сильнее, не в силах скрыть смущение, потом краснела и принималась отчаянно икать, теряя уже всякую связь с реальностью.

Она бывала разной. Иногда ему казалось, что Вика — его младшая сестра, причем именно его, а не Семена. А временами чудилось, что он воспитывает неизвестно откуда взявшуюся взрослую дочь.

Как ни странно, они были нужны друг другу. В этой нетипичной паре тоже возникла своя синергия: они дополняли друг друга, более того, делали полнее миры друг друга. Торик становился более чутким, а Вика — более ответственной. Ему вдруг стало не все равно, что поесть на ужин, а она знала, что он выслушивает ее рассказы об учебе и однокурсницах не из вежливости, а вникает, и, если надо, поддерживает ее.

А еще за эти месяцы он лучше узнал Вику. Если поначалу она казалась Торику поверхностной, взбалмошной и избалованной девчонкой, то теперь, наблюдая ее изо дня в день, проживая сотни общих вечеров, он изменил свое мнение. Вика, в каком-то своем смысле, тоже оказалась белой вороной! Она ушла из родительского дома не от скуки, а чтобы расправить крылья, попробовать себя. И да, могла бы сделать это типично: быстренько выскочить замуж или сломя голову умчаться в неизвестность, чтобы покорять Москву, как тысячи других. Но она нашла для себя третий путь: пришла к нему, к Торику.

Что же все-таки принесло ее в его жизнь? Линейное группирование, подростковое упрямство или сама Судьба? Как бы там ни было, Торика не оставляло ощущение, что это не навсегда.