Обретение стаи

Глава 16. Зоя

Ноябрь 1996 года, Город, 31 год

В четверг Торика окончательно вывели из себя. Случается, что неприятности тоже собираются в пачки, линейно группируются, совсем как троллейбусы или электроны. Но тут уже явный перебор. Мысли о событиях дня крутились в голове без остановки. Люди раздражали. Все, без исключения. Водитель автобуса в тысячный раз поставил блатной шансон. Монтажник затеял один из своих бесконечных и бессмысленных споров, в которые вовлекались все: «А я не пойму, кто хуже — мужчины или женщины?»

Торик чувствовал себя дважды Ихтиандром, загнанным в клетку к обезьянам. Он проехал лишь половину маршрута, но понял, что дольше не выдержит ни минуты, и наугад вышел где-то в центре города, в районе театра.

Поначалу он просто шел, куда глаза глядят, наслаждаясь отсутствием надоевших лиц вокруг и потихоньку успокаивая измученные нервы монотонным движением. Потом с удивлением обнаружил себя на узкой боковой улочке, где за всю жизнь побывал, может, лишь раз или два. Идти, идти, просто шагать — и все. Улочка перешла в другую, разветвилась и совершенно неожиданно вынесла его к заброшенному кафе. Рядом притулился музыкальный магазинчик под названием «Соната».

Музыку Торик уже давно не покупал, разве что у ребят. Новое ему частенько приносила Вика. Их вкусы далеко не всегда совпадали, но он хотя бы раз слушал все, что она ему притаскивала. А там уж как пойдет.

Некоторые исполнители его цепляли, ему хотелось слушать их снова и снова, тогда он был Вике благодарен. Именно так случилось с группой Roxette. Первые два альбома принесли много любимых песен. Теперь они вместе ждали следующего — Crash! Boom! Bang! «Это я удачно попал», — подумал Торик и вошел в магазинчик.

В зале никого не было. Тихо играла ABBA. Такие знакомые песни. Звук приятный, без хрипов и сипения, обычных для подобных мест. За акустикой здесь явно хорошо следили. Настроение тут же начало улучшаться.

Он разглядывал кассеты, выставленные на витринах. Большинство названий ему ни о чем не говорили, другие вызывали отрицательные ассоциации. У стены вереницей стояли пластинки. Рядом витрину занимали разноцветные компакт-диски. Где же…

— Вам помочь? — вдруг раздался голос, вроде даже знакомый.

Торик обернулся на звук и замер. Из-за кассы встала не замеченная раньше девушка. И это была она, Зоя!

— Ты?

— Это ты?

Их голоса прозвучали почти одновременно. А ABBA тем временем сладкоголосо выводила: «Like an image passing by, my love, my life…» Торик первым оправился от наваждения:

— Ты теперь здесь работаешь?

— Ну да, надо же кому-то и здесь работать, — чуть смущенно улыбнулась она. — А тебя я у нас ни разу не видела.

— Да я и не знал про этот магазин. Честно говоря, даже улицу плохо представляю. Я обычно музыку брал у ребят, в компьютерной фирме.

— Знаю-знаю, я как раз у них софт беру.

— Ты тоже программируешь?

— Ну… как сказать. Не совсем. Я же профильный математик, помнишь? Но сейчас это мало кого интересует. Поэтому так… для себя модельки строю разные на «Маткаде».

— Как интересно. Я тоже пытаюсь модели строить, но в более прикладном смысле. Пишу программы, хотя там и математика попадается. Только, наверное, не такая сложная, как у тебя.

— Дело не в сложности применяемого матаппарата. Мне нравится, когда в центре исследования лежит какая-нибудь красивая, элегантная идея. Часто они бывают при этом еще и простыми. Например, недавно строила цепочки вывода на основе формулы Байеса и там…

— Там все очень сильно зависит от весовых коэффициентов, которые задаешь.

— Ты знаешь? — Вот теперь Зоя посмотрела на него с настоящим интересом, серые глаза ее вдруг распахнулись и заглянули ему прямо в душу, точно как бывает у кота перед прыжком.

— Да, я тоже пробовал Байеса. Но мне не понравилась полная непредсказуемость. Случайные числа — штука очень полезная, а вот случайные выводы — вряд ли. Мне больше нравится работать с шансами.

Зоя слегка отодвинулась, поджала губы и помолчала, собираясь с мыслями. Потом осторожно произнесла:

— Так ты — игрок? Делаешь ставки?

— В смысле? — не понял Торик. — А! Нет-нет, я про шансовое исчисление.

— Шансовое? Но это же просто подраздел теории вероятности?

— Технически — да. Но на практике с шансами работать гораздо удобней. Мне очень нравится одна штука под названием «Лулл».

— «Машина открытий»?

— Ты знаешь Луллия? — Теперь настал черед удивляться Торику. — Я пока не встречал никого, кто хотя бы краем уха слышал о нем.

— Нам на лекциях рассказывали. Когда приводили пример реализаций стратегий.

— Надо же! И ты до сих пор помнишь?

— Еще бы! Мне сам принцип понравился. Такой механический генератор случайных чисел. Только где же там шансы?

— А ты представь, что сектора на его круге не одинаковые. Тогда длина дуги каждого из них…

— …будет характеризовать шансовую меру его выпадения! Слушай, а это элегантно, мне нравится.

— Вот и мне тоже. Я использую этот механизм, когда программно формирую музыкальную ткань.

— Ткань?

— Ну, делаю аранжировку.

— Программой? И как, получается?

— Не то чтобы шедевры, но возиться с этим интересно.

— Вот это я прекрасно понимаю. Сама такая!

— Слушай, а можно я еще как-нибудь к тебе зайду?

— Заходи, конечно, только позвони сначала, а то мы тут втроем работаем, можем разминуться. Вот телефон.

— Спасибо. Ну, я пойду?

— Погоди. А ты чего искал-то из музыки?

— И сам не знаю, просто шел и вдруг… А! Я Roxette хотел посмотреть. Есть у вас?

— Crash? Конечно, есть. Все хотят только последний альбом.

— Ну, нет… я и другие слушаю, мне нравится их испанский альбом.

— Правда? Надо же. Обычно люди у них знают только песню из фильма «Красотка».

— Точно-точно. Сколько за диск?

Когда он клал мятые рубли в монетницу около кассы, их пальцы на долю секунды встретились, и Зоя тотчас резко отдернула руку. «…Слегка соприкоснувшись рукавами…» — или что? Она чуть смущенно улыбнулась и повела плечом, а мысль ушла, растворилась в море бессознательного, оставив лишь слабую тень недоумения.

Домой Торик шел уже совсем с другим настроением: «Душа моя поет, душа играет в трубы». И именно сейчас, когда ему больше всего хотелось исчезнуть из этой жизни навсегда, Судьба преподнесла ему такой шикарный подарок!

«…И близкие души, ниспосланные нам в утешение…» — Откуда взялась эта мысль? Из каких-нибудь бабушкиных молитв, которых он и не знал никогда? Вот только почему слова эти произнес бесплотный голос, не поймешь, мужской или женский, близкий или находящийся на другом краю Земли?

Лабиринт странных улочек закончился и отпустил его. Вот уже знакомые троллейбусы. Теперь домой, скорей домой. Сердце билось непривычно часто.

* * *

Почти счастливый, Торик зашел в свой подъезд. Ох… что-то явно было не так. Квартира Михалыча — никто не входит, не выходит, а дверь нараспашку. Дело нечисто. Зайти? Не зайти? Кто знает, что там, внутри… А вдруг Михалычу нужна помощь? Надо все же заглянуть.

Обстановка бедная, холостяцкая, кругом пылища, на столе недопитая бутылка водки и опрокинутый стакан. А где же хозяин?

— Михалыч, ты дома?

Невнятный то ли стон, то ли плач в ответ. Ладно хоть живой. Соседняя комната. Михалыч почему-то сидит прямо на полу, неловко привалившись спиной к поваленной табуретке, весь сжался, закрыл лицо руками, седые волосы растрепаны. Что с ним такое? Белая горячка? Похоже, он вообще не понимает, что происходит. Или что-то случилось?

Михалыч тихонько всхлипывает, как обиженный ребенок. Потом не выдерживает, начинает кричать протяжно и страшно: «Все са-а-ам! Са-ам! А я не хотел. Не хоте-е-ел!» Торик бормочет бессмысленные утешения, и картина постепенно проясняется.

Вчера к Михалычу приходили какие-то люди. Трое мужчин, он их никогда раньше не видел. Принесли целый ящик водки, сами, он не просил. Наливали щедро, не скупились. И все вели разговоры за жизнь. Что всем сейчас плохо, что надо помогать друг другу. Мол, как хорошо, когда есть добрые люди, на которых можно положиться…

Дальше он помнит не очень отчетливо. Все мутно, отдельными кусками. Вроде бы ему совали какие-то бумаги. А он не хотел. Но его уговаривали и снова наливали, а закуска у них — дрянь, а не закуска. Потом вроде угрожали и даже немного били. Но так, больше для проформы. И опять подсовывали бумаги. И он сломался, подписал. Наверное. Этого он уже не помнит.

Утром проснулся — квартира открыта настежь, рядом пол-ящика водки — пей не хочу. А на столе бумаги: его копия договора на немедленное дарение квартиры неизвестно кому. Со всеми подписями и печатями.

Вот так — что сделано, то сделано, и назад не воротишь. Дверь он закрывать не стал — а смысл? Идти ему некуда. Родных в городе нет. Куда податься?

— Может, в милицию обратиться?

— Так я хотел. И пошел бы, да вот какая штука-то. Я плохо помню, как они выглядели. Но один из них вроде как был точь-в-точь наш участковый. Только в штатском. Так что, я так думаю, что с милицией все равно ничего хорошего не получится.

И он опять принялся кричать и плакать: «Все пр-р-родали! Страну пр-р-ропили!»

Что тут скажешь? Торик похлопал соседа по плечу, тяжело вздохнул и пошел к выходу. В дверях его застала последняя реплика Михалыча:

— Ты смотри! Слышь? Смотри, говорю, мож, они ко всем тут ходют?

* * *

Торик ушел к себе. Настроение снова упало под плинтус. Жить и творить не хотелось, поэтому Торик решил поесть. Это всегда помогало. Взялся готовить ужин, вспомнил Карасикова, усмехнулся, поставил сковороду разогреваться и начал чистить картошку.

На душе больным зубом ныло тянущее беспокойство. Что за дикая жизнь вокруг! А ну-ка и правда теперь его очередь? Вдруг эта бригада-ух придет и сюда? Ну, допустим, ему-то есть куда деться — в конце концов, вернется жить к родителям. Но вообще страшно вот так. Живешь и слушаешь каждый шорох снаружи. Каждый скрип за дверью. Каждый…

И тут раздался уверенный стук в дверь. В его дверь!

Сердце одним прыжком ухнуло куда-то в левую пятку и трепетало, как свежевыловленная рыба. В груди стало пусто и холодно.

— Кто там? — еле слышно просипел Торик, но его все равно услышали.