Ночь роя

— Может быть, — сказал Мандрик, — но пока взгляните на то, что принесли нам селки.

Вдоль задней стены комнаты был аккуратно разложен большой ассортимент ножей, луков, перевязей, кожаных безрукавок, теплых мехов, перчаток, нарукавников, кольчуг из тонких стальных колец. Там были ботинки для ходьбы по снегу, кошки и другие альпинистские принадлежности, палатка, легкая подзорная труба — и по прекрасному селкскому мечу для каждого. Кайер Виспек поднял один из острых клинков и покрутил его, перебрасывая из руки в руку.

— Изысканные, — сказал он, — и очень старые, хотя заточка у них новая и смертоносная. Интересно, как долго они пролежали здесь?

— Найдите меч, который вам подходит, — сказал Рамачни. — Примерьте свой снежный наряд, приготовь свои вещи, набейте рюкзаки. Мы все должны постараться немного вздремнуть перед полуночным восхождением.

Приготовления заняли больше времени, чем ожидала Таша. Когда они, наконец, закончили, многие путешественники попытались заснуть. Таша тоже попыталась, но потерпела неудачу: она никогда не могла заснуть, когда солнце стояло высоко. Она хотела в последний раз отвести Пазела обратно на их зеленое поле, но он крепко спал; у нее не хватило духу его разбудить. Вместо этого она поплавала с Болуту, и он показал ей речных угрей, которые золотисто сверкали на солнце, и тучи пресноводных кальмаров размером не больше монеты. На другом берегу реки она увидела Лунджу и Нипса, идущих рядом среди деревьев. Они быстро разговаривали, жестикулируя, и впервые Таша услышала, как женщина-солдат смеется.

На закате они перекусили и вернулись в свои постели. На этот раз Таша провалилась в сон, как в колодец. Ей снился ломающийся камень, трещина, которая расползалась, как плющ по гранитной стене. Она прижала пальцы к щели и почувствовала, как рука с другой стороны делает то же самое, услышала женский голос, ругающий ее: Выпусти меня, эгоистичная девчонка, ты утверждаешь, что любишь их, когда ты докажешь это, кто спасет их, если не я? а потом призрак прошел через трещину, и ее рука загорелась. Она осмотрела ее: пылающая рука, сила. Пламя было ярким и сернистым, и она не почувствовала никакого ожога. Она была неуязвима; она перестала быть самой собой.

Глава 18. КРОВЬ НА СНЕГУ

В полночь путешественники гуськом вышли из уютного домика с рюкзаками на плечах и псом Шилу, следовавшим за ними по пятам. Пазел ожидал одинокой прогулки по спящему Уларамиту, но обнаружил совсем другое. Снаружи собралось около двух дюжин селков. У каждого в руках была палка, с одного конца гнутая на манер пастушьего посоха, и у каждого на этом крюке раскачивалась бледно-голубая лампа. Свет плясал в пронзительно-синих глазах селков. Ни с какой стороны не было видно другого света, кроме яркого сияния звезд. Но Пазел мог видеть цепочку голубых фонарей, отмечавших путь через городок и за его пределы.

Когда путешественники вышли, селки начали петь, их голоса были такими тихими, что сливались с ночным ветром. Как и прежде, слова не поддавались пониманию Пазела, но это не имело значения; чувство, заключенное в них, было ясным. Народ номадов пришел, чтобы стать свидетелем еще одного ухода, еще одного прощания, самого́ существа их жизней.

Путешественники двинулись в путь, и толпа селков последовала за ними. Они миновали мастерскую, где Скип так увлеченно изучал мастерство селков; дерево, среди корней которого спала в своей норе черепаха; маленький вулканический холм. Каждый селк, на которого они натыкались, присоединялся к остальным, подхватывая меланхоличную песню. Но когда они добрались до Храма Волков, пение прекратилось. Лорд Арим стоял среди колонн, положив руку на плечо Валгрифа. Таулинин тоже выступил из тени, и три фигуры приблизились, не произнеся ни слова.

Теперь процессия шла в тишине, так что Пазел мог слышать ночных птиц, осенних сверчков, журчание ручьев. Так проходили мили и часы. Лорд Арим шел так же быстро, как и все остальные, хотя время от времени выражение боли искажало его лицо.

Они добрались до конца дна кратера и начали подниматься. К этому времени с ними было уже несколько сотен селков, и лампы раскачивались близко друг к другу, как косяк глубоководных рыб. Они поднимались по лестницам, поворачивая и проходя через туннели. Пазел шел рядом с Ташей, время от времени дотрагиваясь до ее руки или держа ее за руку в течение нескольких шагов. Он заметил, что Нипс и Лунджа, хотя и шли на некотором расстоянии, часто смотрели друг на друга, чтобы расстояние между ними не менялось.

К тому времени, когда они добрались до Северной Двери, стало очень холодно. Здесь тропа расширилась и превратилась в огромный каменный выступ, достаточно большой для всех селков, присоединившихся к восхождению: наверняка здесь их около тысячи, подумал Пазел. Черный треугольник был именно тем, чем казался снизу: устьем туннеля, обрамленным огромными каменными блоками и богато украшенным резьбой — фигуры и слова. Из туннеля дул ледяной ветер, гораздо более холодный, чем воздух вокруг них. Пазел прищурился, вглядываясь в вырезанные слова, но было все еще слишком темно, чтобы читать. На конце каменной полки была дверь поменьше и несколько окон, вырезанных в камне: Путь-Дом, решил Пазел.

Таулинин созвал путешественников и представил десять воинов, которые должны были присоединиться к ним. Он немного рассказал об их деяниях и историях из жизни (очень немного; самому младшему было две тысячи лет), и голоса в толпе подхватили его слова, внеся свой вклад. Затем селк дал каждому путешественнику сложенную ткань серебристого цвета, сотканную из какой-то грубой, прочной ткани.

— Завяжите повязкой волосы сзади, — сказал Таулинин, — или завяжите ее вокруг ваших лиц или чего-нибудь, главное — не потерять. Повязки выглядят не очень ценными, но их соткала Айрехи, мать лорда Арима, перед путешествием, из которого она так и не вернулась. И на этой неделе их искупали в пяти священных источниках, к ним прикоснулся и их благословил каждый селк в Уларамите. Тем не менее, вам не нужно обращаться с ними как с реликвиями: они прочные и предназначены для использования.

Затем Пазел почувствовал чью-то руку на своем плече. Сам лорд Арим стоял рядом с ним, и его старые губы сложились в улыбку.

— Ты пытался прочесть надпись над порогом, — сказал он, — и правильно сделал: это прощальное пожелание путешественникам. Хочешь, я прочту ее тебе?

Затем он заговорил на сабделском, и Пазел был тронут красотой и простотой стиха. Затем Арим повторил строки на языке Бали Адро, чтобы все слышали:

Страна грез меркнет за твоей спиной, впереди — ослепительный день.

Но песню твою на всех языках распевают тысячи голосов,

И даже белый хребет возносит ее к далеким для нас небесам.

Никто, кроме тебя, не покинет его, его и его тишину.

Иди, друг мой и не плачь о том, что закончилось и умерло.

Иди, друг мой, но пусть зима покинет глаза твои.

— Это наша надежда для всех вас, — сказал старый селк. — Но пойдемте: мы должны отдохнуть в Путь-Доме. Ваше истинное путешествие начнется с восходом солнца.

Затем селки группами вышли вперед, прикасаясь к их рукам, шепча слова прощания. Пазел знал некоторых из них по именам и дюжины в лицо, и ему стало очень грустно от этого прощания. Однако очень скоро все это закончилось, и Арим повел путешественников в Путь-Дом и в простую комнату, где они могли поспать.

Большинство быстро заснуло, но Пазел снова обнаружил, что абсолютно не в состоянии заснуть. Это безумие, сказал он себе. Спи, дурак, или на рассвете от тебя не будет никакого толку. Наконец он сдался и, как и в Сирафсторан-Торре, нашел дорогу наружу. Он пересек широкий уступ и увидел ленту голубых ламп, змеящуюся вниз, в темную долину, и расходящуюся множеством дорожек по дну кратера.

Час спустя экспедиция была на ногах, солнце сверкало на стене кратера. Они в последний раз взглянули на Уларамит, принц Олик опустился на колени на тропе, где она начинала свой спуск в кратер, и поцеловал землю. Затем все они повернулись и последовали за лордом Аримом в туннель, и ни один из путешественников больше никогда не ступал в Тайную Долину.

В туннеле было темно, но селки все еще сохранили при себе лампы. Пазел поплотнее запахнул куртку, защищаясь от пронизывающего ветра. Очень скоро он увидел скользкий лед на стенах и почувствовал, как под его ботинком хрустит тонкая снежная корка. Каждые пять-десять минут они поднимались по длинной крутой лестнице, все еще в гору, только на этот раз изнутри.

После часового перехода они достигли ворот, очень похожих на те, что были в туннеле, через который они вошли в Уларамит. Таулинин открыл ворота тем же ключом, которым пользовался раньше, и, когда они прошли, запер их. Вскоре после этого Неда заметила, что воздух становится теплее, определенно теплее — вскоре все расстегнули куртки. Шагая рядом с Валгрифом, Пазел спросил, что происходит, но волк сказал только, что скоро все станет ясно.

Затем туннель резко расширился, стены разошлись влево и вправо, и Пазел понял, что они вошли в естественную пещеру. Воздух здесь был сухим и жарким. В тусклом свете ламп он едва мог разглядеть потолок, с которого, как ряды зубов, свисали сталактиты. Примерно в пятидесяти футах впереди по левой стене поднималась лестница. Когда они подошли ближе, Пазел увидел, что лестница ведет к большой круглой арке, выходящей в пещеру.

— А теперь, — сказал лорд Арим, — я должен поговорить со стражем Северной Двери. Ты можешь пойти со мной, Арпатвин, но остальные из вас должны дождаться нашего возвращения. Не приближайтесь, что бы вы ни увидели или ни услышали! Вы не можете продолжать путь без согласия стража.

Он сразу же отправился в путь, и Рамачни пошел с ним. Пазел внимательно оглядел входную арку. Было в ней что-то такое, что ему совсем не понравилось. Он взглянул на остальных и увидел, что они этого не почувствовали. Им было интересно и, возможно, слегка тревожно от этой тайны, но никто не страдал от страха, который испытывал он, от ощущения, что рядом находится что-то ужасное.

Арим и Рамачни поднялись по лестнице и остановились перед аркой — довольно осторожно, как показалось Пазелу. Затем они вошли внутрь.

— Валгриф, — пробормотал Пазел, — что за существо этот страж? Почему лорд Арим так беспокоился, что мы не приближались?

— Потому что мы ничем не можем помочь, — сказал волк, — и только подвергнем себя опасности. Давай больше не будем говорить об этом. Они вернутся в любое мгновение.

Но селк и маг отсутствовали гораздо дольше, чем предсказывал Валгриф. Пазелу показалось, что сквозь камень он услышал низкий, сердитый гул, как будто гром сотрясал землю. Наконец две фигуры появились из проема и направились обратно. Рамачни направился прямо к Пазелу, и в его черных глазах читалось беспокойство.

— Мой мальчик, — сказал он, — страж — это эгуар.

— Эгуар! — воскликнул Пазел. — О, кредек, нет! — Из всей их группы он один когда-либо сталкивался с одной из демонических рептилий — и она терзала его, жгла и копалась в его разуме, как крот. Хуже всего было то, что Дар вынудил его выучить их язык, и это был самый странный и болезненный язык, который Пазел когда-либо слышал, не считая, конечно, языка демона из Адского Леса.

— Рамачни, — сказал он, — я не хочу видеть эгуара. Киришган сказал мне, что селки иногда разговаривали с ними, но я не знал, что они используют их в качестве треклятых стражей границы.

— Это существо не причинит тебе вреда, — сказал Рамачни. — Мы с Аримом поговорили с ним. У них давнее соглашение: селки позволяют зверю жить на пороге Уларамита, скрытому от вражеских глаз теми же заклинаниями, которые скрывают саму Долину. Взамен эгуар сторожит Северную Дверь.

— Это задача хорошо подходит для любящих неподвижность эгуаров, — сказал лорд Арим. — Сорок лет прошло с тех пор, как в последний раз путешественник приходил к нам по Небесной Дороге. Но у каждой двери должен быть свой часовой, и этот эгуар является другом Уларамита на протяжении веков. Мне жаль, Пазел: я не знал, что ты раньше сталкивался с эгуаром. Конечно, они смертельно опасны. Но, как правило, они не злы — не склонны к убийству ради него самого или к бессмысленной ненависти. Существо, которое ты встретил на Брамиане, — исключение. Я знаю его: Ма'татгрил, раненый и озлобленный зверь. Наш эгуар тоже является исключением, но противоположного рода. Он дал нам много своевременных предупреждений о деяниях врага и даже спустился в Долину и искупался в водах Осир-Делина. Он отказался от своего имени при рождении в пользу того, которое мы ему дали: Ситрот, что означает Верный. Мы, селки, почитаем его за мудрость и верную службу.

— Но вы его защищаете? — спросил Болуту. — Что ему угрожает?

— Ничего, в недавнем прошлом, — сказал Арим. — Но сегодня безумие Платазкры приносит смерть эгуарам, как и многим другим. Вы знаете, что Плаз-оружие было изготовлено из их древних костей и шкур, выкопанных из могила-ям эгуаров алхимиками Бали Адро. Со временем эти ямы опустели, и военачальники столкнулись с концом своей власти. Они пытались извлечь эту силу из других материалов, таких как кости драконов и зубы змеев Неллурока. Ни одна из этих попыток не увенчалась успехом. В конце концов, в отчаянии, они стали ловить живых эгуаров, чтобы разделать и использовать — платя, разумеется, ужасную цену в сотни длому за каждого. И эти эксперименты тоже оказались неудачными.

— Но не полностью неудачными, — добавил Рамачни.

— Да, — сказал Арим, — и для наркомана даже малейший запах выбранного им яда может быть непреодолимым. Насколько нам известно, пятьдесят один эгуар был разыскан и убит. Из них сделали мечи, который раскалывались при третьем использовании, осадные машины, которые взрывались на поле боя, шлемы, которые придавали владельцам титаническую силу, а затем прожигали плоть и череп, как какая-то ужасная кислота. Пятьдесят один эгуар; и, насколько нам известно, во всем мире в живых осталось всего восемнадцать.

Капрал Мандрик зашипел. Пазел поднял глаза, и ужас сжал его сердце: из-под арки начал литься свет цвета морской волны. Он становилось сильнее прямо у него на глазах, как и жар.

Пес зарычал. Пазелу было трудно дышать. Я не хочу этого видеть, я не хочу этого слышать. Он отступил назад и споткнулся бы, если бы Нипс его не подхватил.

— Кровь Рина, Рамачни! — сказала Таша. — Язык этой мерзкой твари — пытка для Пазела, ты же знаешь!

— Успокойся, Таша, — сказал маг. — Это существо поклялось не говорить на своем родном языке.

— Но какой великолепный подарок, Пазел Паткендл! — сказал Таулинин. — Даже селки так и не научились говорить на языке эгуаров.

Пазел весь дрожал.

— Никогда... не попробуйте, — сказал он.

В это мгновение из арки начал вырываться мерцающий пар. Точно такой же пар, который поглотил Пазела на Брамиане — и такой же запах: резкий, кислый, обжигающий ноздри. Потом появилось оно: скользящее, сутулое черное существо, похожее на ящерицу, огромное, как слон, более горячее, чем глубины печи. Ряд шипов вдоль его спины царапал верхнюю часть арки, а глаза над черными крокодильими челюстями раскалились добела.

Существо вынырнуло из арки только наполовину, затем устроилось на животе наверху лестницы, свесив одну огромную когтистую лапу с выступа. В облаке паров было трудно его рассмотреть. Зато глаза эгуара сверлили их с такой интенсивностью, что было почти физически больно.

— Люди! — сказало оно, и его голос был подобен катящемуся валуну. — Разбуженные люди! Выходите вперед и не бойтесь. Мне приятно вас видеть.

— Почему, старый отец? — спросил Рамачни.

— Так много причин, — сказал эгуар. — Потому что их форма прекрасна. Потому что я чувствую дружбу, даже любовь, между ними и их товарищами-длому, хотя длому поработили их и многих убили. Потому что я вижу доказательство того, что их раса не исчезла, и это дает мне надежду на возрождение моей собственной.

С каждым вздохом существо испускало волны какой-то огромной силы; Пазел ничего не мог видеть, но чувствовал, как они пульсируют в его теле. Его разум пришел в смятение: эгуар говорил с неоспоримой вежливостью, и все же он был так похож на другого, который проглотил человека целиком у него на глазах.

— Они должны быстро пройти дальше, Ситрот, — сказал лорд Арим, — но я вернусь в течение часа и буду считать себя благословенным, если ты немного со мной поговоришь.

— Вы оказываете мне честь, милорд, — сказал эгуар, — но не могут ли они немного подождать? С тех пор как я связал свою судьбу с селками, моя кровь стала жидкой. Я жажду компании и общения, хотя мой вид назвал бы меня слабым, если бы об этом услышал.

— Наш вид называет тебя другом, — сказал Арим. — Но нет, они не могут ждать. Эти люди — отверженные, и единственный корабль, который может доставить их домой, уходит даже сейчас. Они должны поторопиться, чтобы догнать его, пока могут.

Эгуар опустил голову на передние лапы:

— Эту потребность я понимаю. Судьба отверженных тяжела. Тогда идите, люди, и ищите ваш корабль.

Пазел осмелился еще раз взглянуть в эти горящие глаза. Ошеломленный, он понял, что это ужасное существо было одиноко, изголодалось по общению с себе подобными или с кем-либо еще. Оно вступило в союз с селками и изменилось — возможно, как и они сами. На мгновение он почувствовал искушение заговорить с эгуаром на его родном языке. Но нет, это было невозможно: эгуар складывал целые речи в отдельные, невообразимо сложные слова. На Брамиане, просто услышав одно из них, он почувствовал себя так, словно на него целый час орала толпа. Попытка сформулировать такие слова могла бы просто свести его с ума.

Но он мог говорить с ним на общем языке.

— Я бы хотел... — сказал он вслух, брызгая слюной (чего, во имя Питфайра, он хотел?). — О, кредек, то есть я хочу, чтобы ты был счастлив.

Счастлив? Неда и Нипс недоверчиво уставились на него. Воины-селки выглядели просто изумленными. Эгуар медленно повернул свою огромную голову в сторону Пазела. Черные веки медленно сомкнулись над обжигающими глазами, снова открылись, и он заговорил.

— Маленький угорь, когда мой дедушка впервые взял этот пик в свои когти, мир под ним все еще был ледяной могилой. Он жил в долгие, ужасные века, когда еще ни одно существо с руками не ходило по земле. В его дни еще ползали Горгоноты, которые перемалывали зубами земные кости и прорезали морские пропасти. А потом, во времена моего отца, мир охватил пожар, и пепел сыпался с небес в течение столетия; но он ждал, и выросли новые деревья, и медведица Урмесу вышла из своей пещеры и бродила по лесам Юга.

Я могу видеть их глазами: я могу исследовать мир, который был. Даже сейчас я смотрю и вижу холодную звезду, падающую в Зибр-Шидорно, которая перенесла вас на жестокий Алифрос, — эту медленно падающую звезду, которая осветила равнину, словно в память о вашем рождении. И за все это время ни один из вас не пожелал нам счастья. Если ты говоришь правду, то ты более странное существо, чем кажешься.

— Он довольно странный, — пробормотал Нипс.

Таша толкнула его локтем. Затем она, в свою очередь, посмотрела на эгуара, и Пазел понял, что она тоже осознает его одиночество.

— Когда наша работа будет закончена, — сказала она, — я соберу твой народ вместе в одной стране, если ты пожелаешь. В Алифросе достаточно места.

— Ты соберешь нас, дитя? — сказал эгуар. — Какой неземной силой?

Таша выглядела так, словно собиралась снова заговорить, но тут Герцил мягко и предостерегающе коснулся ее руки.

— Ты не мог забыть нашу любовь к фантазиям, великий, — сказал он. — Прости нашу болтовню, сейчас мы тебя покинем.

— Я скоро буду с тобой, Ситрот, — сказал Арим. — Идемте, путники, впереди долгая дорога.

Один за другим они миновали лестницу прямо под чудовищем, кашляя, когда касались облака пара. Пазел боялся, что волны силы, исходящие от существа, заставят его споткнуться, но он устоял на ногах. Когда все они прошли, он почувствовал огромное облегчение. На некотором расстоянии впереди пещера снова сужалась, превращаясь в туннель. Но им еще нужно было добраться туда, и Пазел чувствовал на себе эти горящие глаза.

— Счастлив, — прошептал Нипс, качая головой. — «Я бы хотел, чтобы ты был счастлив». Тебе не приходило в голову, Пазел, что ты сходишь с ума? — Затем он подпрыгнул и бросил виноватый взгляд на Лунджу. — Айя Рин, прости...

Женщина-длому намеренно задела его.

— Ты прощаешь, — пробормотала она с притворной суровостью. — Ты, безумный, сошедший с ума...

— Да, да, я знаю, — сказал Нипс, призывая ее к молчанию, в свою очередь.

Так треклято интимно, подумал Пазел. Словно влюбленные. Нипс и Лунджа начали разговаривать в стиле, который никто другой не мог до конца понять. Это единственный способ, напомнил он себе. Мы попросили ее это сделать, и она пытается. Они оба великолепны.

Справа от них Олик сильно кашлял; пары, казалось, подействовали на него сильнее, чем на остальных. Болуту взял его за руку.

— Еще несколько шагов, принц Олик. Когда мы доберемся до туннеля, вы почувствуете себя просто...

Лунджа взвыла. Предупреждение. Пазел схватился за виски: волны силы усилились во сто крат. Инстинкт взял верх: он повернулся и бросился на Ташу, чья рука уже лежала на мече. Эгуар пробивался сквозь них, как пушечное ядро. Таулинин был отброшен в сторону; еще один селк был в зубах существа. Пазел старался не дышать, в то время как остальные падали вокруг него, корчась от боли. Так близко испарения были подобны удару мула в грудь.

Олик! Раскаленные добела глаза эгуара были прикованы к принцу. Олик выхватил меч и стоял на месте, но тут Герцил бросился перед ним, развернулся с ослепительной скоростью и нанес удар.

Эгуар издал оглушительный рев: Илдракин пронзил его плоть за челюстью. Зверь вскинул голову, оторвав Герцила от земли и отшвырнув его прочь. Эгуар выплюнул упавшего селка и снова бросился на Олика — и тут пещеру наполнил обжигающий свет. Зверь изогнулся, его рев стал еще громче, пещера затряслась, сталактиты посыпались градом. Затем эгуар повернулся и убежал. В три удара сердца он взлетел по лестнице и исчез за аркой. Они все еще могли слышать его вопли боли.

— Лорд Арим! — воскликнул Таулинин. — Эйаче, мастер мастеров, вы обожжены?

Арим лежал на боку.

— Я обожжен, — выдохнул он, — но всего лишь моим собственным заклинанием. Прошло много времени с тех пор, как я призывал молнию, и это тело слишком старо, чтобы быть громоотводом. Не имеет значения, Таулинин! Что с остальными?

Ответ на его вопрос был очевиден: селк, которого укусил эгуар, был мертв, его тело было ужасно изодрано и ошпарено. Другой воин также был обожжен слюной существа, Герцил был весь в синяках после удара, но оба уже стояли на ногах.

— Арпатвин, ты поддержал мое заклинание, как в древние времена, — сказал лорд Арим. — Как ты?

— Бывало лучше, — сказал Рамачни, стряхивая пыль со своего меха, — но бывало и намного хуже. Вы приняли на себя большую часть удара, милорд.

— Предательство, — сказал Таулинин, опускаясь на колени перед трупом своего сородича. — После стольких столетий Ситрот отвернулся от нас. Как такое могло случиться?

— Может быть, он находится под другим заклинанием? — спросил Пазел.

Лорд Арим покачал головой:

— Со времен Войны Рассвета в Алифросе не применялось ни одного заклинания, способного контролировать разум эгуара, и даже тогда это было великим деянием. Нет, что-то ужасное произошло в сердце Ситрота, и оно заставило его напасть.

Рамачни поднял глаза на принца.

— Вы были его целью, Олик Ипандракон. Он напал в тот момент, когда Болуту упомянул ваше имя. Нет, доктор, вина лежит не на вас, — Болуту стыдливо склонил голову, — и ни на ком из нас. Это была катастрофа, которую никто не мог предвидеть.

— И это оставляет вход в Долину неохраняемым, — сказал Таулинин.

— Да, — сказал Арим, — потому что мы не можем позволить Ситроту оставаться здесь. Верный оказался неверным. — Он вздохнул. — Я должен кое-что сделать, пока во мне есть сила. Идите все в туннель впереди и ждите меня там.

Таулинин запротестовал, но Арим махнул рукой, призывая его к молчанию:

— Вы должны снять с себя все, к чему прикасался эгуар. Оставьте все это здесь; я отправлю наших людей обратно, чтобы собрать это и сжечь. Затем вымойте руки и лицо и промойте любую рану с особой тщательностью: сначала водой, затем нашим хорошим вином. И побыстрее! Во рту эгуара есть яд, который разлагает плоть и ослабляет сердца.

Он направился к лестнице, и остальные неохотно повиновались ему, покинув пещеру и направившись в более узкий туннель. Селкам досталось больше всех, но Герцилу и Олику тоже пришлось снять куртки и перчатки, а Таулинин лично промыл рану на тыльной стороне ладони Герцила.

— Айя! — сказал Герцил, стиснув зубы. — Так это и есть слюна эгуара! Это гораздо хуже, чем слюни огонь-троллей.

Внезапно раздался сильный грохот и взметнулся столб воздуха и пыли. Таулинин бросился в пещеру и вернулся, поддерживая Арима, который выглядел измученным и хрупким.

— Я обрушил туннель за Ситротом, — сказал старый селк. — У него есть выход в горы, но он не скоро вернется в Уларамит. А теперь я должен отдохнуть и вернуться с телом нашего павшего товарища, когда смогу. — Он печально посмотрел на путешественников. — Я подвел вас здесь, в этот первый момент вашего путешествия. Если бы у меня была сила, я бы отправился с вами на Небесную Дорогу. Но сила иссякла. Я выплеснул ее, в последний раз. Не думаю, что она ко мне вернется.

— Вы ни в чем не подвели нас, Арим, — сказал Рамачни. — Отдыхайте и будьте уверен, что часть нас отправится с вами.

Таулинин приказал двум селкам сопровождать его и нести тело.

— Мы обойдемся вашими семью товарищами, — сказал он. — Но вы двое: оставьте свои куртки и перчатки для Герцила и принца. Их путь будет гораздо длиннее вашего.

Лорд Арим поднял глаза на Ташу.

— Вы пытаетесь пробить стену внутри себя, — сказал он. — Вы должны упорствовать в этой борьбе, но не забывайте о цене. Битва в уме изнурит тело, а в высокогорье вашему телу понадобятся все его силы. Любой ценой вы должны добраться до моря живой. Оказавшись на борту «Обещания», вы будете в тепле и уюте, и у вас впереди будут долгие дни на поиски пути к Эритусме.

Затем его пристальный взгляд охватил их всех:

— Прощайте, граждане. Ваш поиск — он и наш, хотя мы его и не предвидели. Маловероятно, что мы снова встретимся за то короткое время, что вы пробудете в Алифросе. Но есть миры за пределами Алифроса, и есть разумы, которые тянутся к нам из них — они надежда для нас всех.

С этими словами он направился обратно к Уларамиту, воины-селки подняли тело своего товарища и последовали за ним.

— Теперь быстро, — сказал Таулинин. — Портал прямо впереди.

Он повел их дальше, и очень скоро туннель закончился парой высоких необычных дверей. Казалось, каждая створка была вырезана из огромного куска нефрита, и на каждой был вырезан вытаращенный глаз.

— Врата Чихаэля Исследователя, — сказал Таулинин. — Он был величайшим исследователем гор из всего нашего народа и пал здесь, защищая Уларамит от огров из Пещер Трандаала. Прикройте глаза, когда я открою дверь, иначе вас ослепит солнце.

Он шагнул вперед и навалился плечом на одну из дверей. Он толкнул ее, затем оглянулся с грустной улыбкой:

— Завалена снегом. Ну что ж, возможно, нам лучше остаться.

Принц рассмеялся и пошел вперед, чтобы помочь ему. они толкнули вместе, дверь слегка подалась, и в щели показался лучик солнечного света...

Пазел покачнулся, споткнулся и упал. Его колени наткнулись на снег. Гонимый ветром, снег хлестал его по лицу. Все было белым. Чья-то рука схватила его за плечо.

— Ты не в себе, — сказал Герцил. — Не волнуйся. Это быстро пройдет.

Они находились на узком гребне, покрытом снегом. Солнце стояло высоко, все остальные тоже были здесь — десять фигур в белых одеждах на фоне еще более белого снега. Пазел был необычайно уставшим, как будто шел пешком несколько дней. Повсюду вокруг них возвышались свирепые пики гор.

— Что... как...

— Ты не можешь вспомнить, как пришел сюда, — сказал Герцил.

— Конечно могу, я...

Пазел оглянулся через плечо. Гребень тянулся прямо за ними на протяжении мили, затем сворачивал вниз и влево. Не было никакой нефритовой двери. Не было видно никакого отверстия.

— Это произошло с каждым из нас. Я сам вынырнул из память-тумана всего несколько минут назад.

— Память-тумана?

— Дверной проем привел в действие заклинание, — сказал Болуту, подходя к ним. — Мы долго шли, Пазел. Мы спускались в долины и снова взбирались на седловины, подобные этой, и сворачивали на многих развилках и перекрестках. Все это было потрясающе красиво и тихо. И теперь, когда чары рассеиваются, они уносят с собой все наши воспоминания, начиная с того момента, когда мы прошли через нефритовую дверь, и заканчивая этим самым моментом. Так защищен Уларамит: мы не можем найти дорогу обратно или сказать другой душе, где именно он находится.

— Почему помнишь ты? — требовательно спросил Пазел.

— Потому что заклинание еще не снято с Белесара, — сказал Рамачни, пробираясь по утоптанному снегу. — Со временем его воспоминания тоже исчезнут — и ты, возможно, будешь объяснять все это ему, Лундже или своей сестре. Эти трое — последние помнящие.

— Как долго мы шли? — спросил Пазел.

Болуту одарил его улыбкой:

— Не могу сказать.

— Верно. — Пазел с трудом поднялся на ноги. — Ты не можешь мне сказать. В этом вся идея, так?

— Правило дома, — сказал Большой Скип, смеясь. — Раздражающее, безусловно. Хотел бы я знать, как долго иду.

— Дни, — сказал Таулинин, — но большего мы вам сказать не можем. Мы принесли свои клятвы. Но вот что я вам с радостью скажу: мы наконец-то на Дороге Девяти Пиков. Не воображайте, что мы будем подниматься на каждую из этих девяти дедушка-гор от основания — вовсе нет. Мы поднимемся один раз и никогда полностью не спустимся, пока не пройдем девятый пик. Массивный горный хребет проходит через Эфарок, как стена богов. Пики вдоль этой стены похожи на крепостные башенки, а дорога — на набор помостов для смельчаков, прыгающих между ними.

— Я думал, это будет большой тракт, — сказал Пазел.

— Мы еще не достигли Королевского Тракта, — сказал Таулинин, — и не всегда будем на нем, потому что должны использовать все возможные кратчайшие пути. — Он указал на огромную, изогнутую, покрытую льдом вершину вдалеке. — Там возвышается первый из Девяти Пиков, который мы называем Исарак. На его западных склонах нас ждет убежище. И это хорошо, ибо я чувствую, что сегодняшняя ночь будет намного холоднее, чем любая другая ночь в этом году. Нашей палатки будет недостаточно. Мы должны добраться до Исарака к ночи, иначе замерзнем на этом гребне. И уже перевалило за полдень.

Он начал идти — или возобновил ходьбу, — остальные последовали за ним. Пазел поморщился: у него болели плечи и ныли мышцы. Естественно. Я шел уже несколько дней! Но сколько? Было тревожно понимать, что он никогда этого не узнает. Но его селкские ботинки были сухими и удобными, а рюкзак, который они сделали для него, плотно прилегал к спине.

И снег не был таким всепроникающим, как ему показалось сначала. Они прошли через длинный сугроб, но прямо впереди гребень был голым, и вдоль тропы виднелись даже пучки увядшей ото льда зелени. Сами вершины были покрыты глубоким снегом, но не склоны под ними. Похоже, они не опаздывают. Даже легкий снегопад, который шел минуту назад, вскоре закончился, впереди было ярко-голубое небо.

Когда они выбрались из сугроба и зашагали по мерзлой почве, Герцил снова подошел к нему.

— Ты житель низин, — сказал он. — Те бугры над Ормаэлом, которые вы называете Высокогорьем, не в счет. Послушай того, кто достиг совершеннолетия в злых Тсордонах, и не рискуй на тропе.

— Об этом не беспокойся, — сказал Пазел.

— У меня есть основания для беспокойства, — сказал Герцил. — Таулинин говорит, что путь скоро станет коварным. Кроме того, воздух разрежен и будет еще более разреженным по мере того, как мы будем подниматься. Ты можешь чувствовать головокружение и беспечность, но не можешь себе этого позволить.

Пазел вздрогнул. Мы будем подниматься. Он спросил себя, насколько будет холодно. Затем он почувствовал жгучий удар по щеке: Герцил шлепнул его, причем совсем не нежно.

— Даже сейчас твой разум блуждает! — Герцил ткнул пальцем в пики впереди. — Мы пойдем через них, Паткендл, ты слышишь? Будь начеку, если хочешь остаться в живых. Один неосторожный шаг, и твое путешествие завершится плачевно.

Они двинулись дальше. Большой Скип подошел и встал рядом с Пазелом:

— У него был такой же разговор со всеми нами, «жителями низин», когда мы выходили из-под действия заклинания. Однако ему было не обязательно тебя шлепать.

Пазел посмотрел на горы перед ними: огромные, холодные, безумно крутые:

— Скип, мне кажется, обязательно. Но все равно спасибо.

Тропа теперь неуклонно поднималась вверх, но гора, казалось, ничуть не приближалась. На середине подъема Пазел увидел, как Лунджа внезапно остановилась, непонимающе уставившись на окружающий мир. Нипс подошел к ней и взял за руку.

Пазел украдкой наблюдал за ними. Не похоже, чтобы она находила его невыносимым. Но как только эта мысль пришла ему в голову, Лунджа вырвала свою руку и как-то странно сжала ее, словно подавляя желание вытереть начисто.

Вскоре после этого Болуту освободился от заклятия. Когда он пришел в себя, Таша поспешила к Пазелу:

— Что с тобой такое? Иди вместе со своей сестрой! Она последняя.

— Мне кажется, она предпочла бы быть с Кайером Виспеком, — сказал он.

— С Виспеком? Разве ты не... о, Питфайр, это было до того, как твое заклинание рассеялось. Пазел, он плюнул в нее. Я думала, он собирается ее ударить.

— Что?

— Никто не знает, из-за чего это было. Герцил двинулся было к ним, но Виспек крикнул ему, чтобы он не вмешивался в их дела, и зашагал вперед. Подойди, а? Заставь ее заговорить с тобой. Как только у нее отшибет память, она даже не вспомнит, как с ним дралась.

Пазел осторожно прошел мимо Герцила и Болуту. Кайер Виспек шел в двадцати футах впереди вместе с принцем Оликом и селком. Неда маршировала мрачно и прямо, как солдат. Но при виде Пазела ее взгляд немного смягчился.

— Когда заклинание рассеется, ты ничего не вспомнишь, — сказал он на мзитрини.

Неда посмотрела на спину Кайера Виспека и нахмурилась.

— Говори на ормали, — сказала она. — Я не хочу, чтобы он понял.

— Что случилось, Неда? — спросил он.

Его сестра глубоко вздохнула:

— Он хотел, чтобы я ему рассказала... все. О продолжительности нашего путешествия, о поворотах и обо всем, что произошло после того, как мы прошли через ворота. Он хотел, чтобы я обманула заклинание, пока я еще помню. Я спросила его, зачем это ему понадобилось. И он пришел в ярость. Конечно, я уже знала. Он боится. Кайер Виспек, герой войны, мастер-сфванцкор, боится любого заклинания, которое влияет на его мысли.

— Как и я, если хочешь знать.

Неда бросила на него раздраженный взгляд.

— Неужели ты не понимаешь? Я спросила его, зачем. Вместо того, чтобы просто повиноваться. Это не то, что позволено делать сфванцкору. Я поставила Уларамит выше своего обета послушания. — Неда остановилась, глядя прямо перед собой. После паузы она сказала: — Я больше не верующая.

— Что?!

— Пазел, не говори никому.

— Из-за того, что ты, Питфайр, спросила его зачем?

Она снова замолчала.

— Потому что я больше не верю, — наконец сказала она. — В Путь Серафима, в божественную кровь королей, в преследование дьяволами, в Невидимое.

На ее ресницах блестели слезы. Они с хрустом двинулись вперед по мерзлой земле.

— Или, может быть, я все еще верю в Невидимое, — сказала она, — но не верю, что мы что-то о нем знаем. Доброе оно или злое, растерянное или безумное.

Пазел не совсем понимал, что мзитрини подразумевали под Невидимым. Но он вспомнил о Ночных Богах, ставящих убийство целого мира в качестве задачи на школьном экзамене.

— Я ставлю на безумное, — сказал он.

Она снова искоса посмотрела на него.

— Не шути так, — сказала она.

— Я не шутил.

Она резко пошла дальше, и он испугался, что она слишком разозлилась, чтобы продолжать разговор. Тропа сузилась, и он больше не мог идти рядом с ней.

— Неда, — сказал он, — есть ли что-нибудь, что ты хотела бы вспомнить о... словах, которые были произнесены между тобой и Виспеком? Ты хочешь, чтобы я тебе о чем-нибудь напомнил, потом?

Неда испуганно оглянулась на него:

— Пазел, я вышла из-под заклинания несколько часов назад.

На мгновение Пазел растерялся. Потом он сообразил и удивился, что не понял этого раньше.

— Твой Дар, — сказал он.

Она кивнула:

— Заклинание двери сработало. Я действительно потеряла память — на мгновение или два. Потом она вернулась. Это произошло даже быстрее, чем раньше в Бабкри, когда Отец ввел меня в транс. И это еще не самое худшее. Я все помню, Пазел. Каждый поворот, каждую тропу, сколько времени мы потратили на каждую из них и двадцать, тридцать ориентиров. Я могла бы нарисовать карту.

— Питфайр, Неда.

— Я ничего не могу с собой поделать. Нет никакого способа это остановить.

Пазел посмотрел на селка впереди и понизил голос:

— Разве они не знали о твоем Даре? Я думал, Рамачни сказал им о нем.

— Мы оба рассказали. Я даже показала им, на что способна. Но они все равно не предполагали, что Дар окажется сильнее магии ворот.

Пазел был потрясен.

— Люди и селки недооценивают нашу мать, — сказал он.

Руки Неды сжались в кулаки.

— Клянусь ее жизнью, — сказала она, — что я не предам это место. Никогда.

— О, ради Рина, — сказал Пазел. — Ты никого не собираешься предавать. Просто держи рот на замке насчет Уларамита, вот и все.

— А что, если меня схватят? Возможно, я и смогла бы выдержать пытки — нас учат противостоять методам Тайного Кулака, — но что я могу сделать против заклинания? Что, если они воспользуются магией, чтобы выудить секрет из моего разума?

— Это ты мне скажи. Что тогда?

На этот раз Неда остановилась и склонилась над ним, как делала в те дни, когда он доходил ей только до пояса. Он не мог по-настоящему смотреть на нее — он стоял лицом к солнцу.

— Тогда я воспользуюсь привилегией неверующей, — сказала она, — и перережу себе горло.

К середине дня они поднялись гораздо выше: тропа сузилась до одного фута. Они долго шли в тени горы, и воздух стал по-настоящему холодным. Наконец они вышли на более широкий и ровный путь. Пазел мог видеть старые булыжники мостовой, торчащие тут и там из-под мерзлой земли.

— Это фрагменты Королевского Тракта, — сказал Таулинин, — по которому путешественники когда-то могли ходить пешком, ехать верхом или даже нанимать экипаж, от этих склонов до самого города Исима, а за ним и до Плачущей Лощины. Именно из Исимы правил величайший из Горных Королей: его звали Уракан, и в его честь названа самая высокая вершина. Он — предок Валридита-самоубийцы. Во времена Уракана высокогорье кишело купцами, разносчиками и пастухами, переезжавшими из одной крепости в другую.

Они пошли дальше, и вскоре Пазел увидел и другие намеки на славу тех ушедших дней: огромную статую без конечностей на вершине холма, ее расколотая голова размером с валун валялась рядом с тропой; квадратные отверстия, которые, возможно, были фундаментами домов; каменные стены, ограждающие бесплодные поля — бывшие пастбища, возможно, или кладбища.

Обогнув один крутой холм, они внезапно наткнулись на пропасть, через которую был перекинут каменный мост. Это была узкая расщелина; Пазел легко мог перебросить через нее камень, но мост был меньше четырех футов в ширину и, пугающе, у него не было перил, а еще налетали порывы горного ветра, дувшего между скал. Здесь они впервые связали себя веревкой. Даже Шилу привязали к остальным, хотя Валгриф пересек реку без привязи, просто низко пригнувшись. Согнувшись в дугу, скользя ботинками по крошечным кусочкам льда, Пазел внезапно почувствовал головокружение. Голова была слишком легкая. Ветер толкал, тянул, дразнил. Пазел почти видел, как он щелкает и извивается в ущелье...

Чья-то рука коснулась его плеча. Это был Кайер Виспек, шедший в шеренге сразу за ним. Голос сфванцкора был низким и спокойным.

— Мост представляет собой две линии, нарисованные на твердой земле. Не бойся: ты мог бы пройти между ними при вдвое более сильном ветре. Ты можешь себя контролировать. Думай о ходьбе, ни о чем другом.

Пазел глубоко вздохнул и попытался подчиниться. Две линии на твердой земле. Он шагнул вперед и, к своему удивлению, обнаружил, что головокружение почти прошло. Он знает, что делает, подумал Пазел, в некоторых вопросах, по крайней мере.

Сразу за мостом стояла густая роща сосен. Селки, несмотря на то, что были тяжело нагружены, побросали свои рюкзаки и начали хватать охапками сухие, мертвые ветки. Остальная часть группы к ним присоединилась. Ветки собрали в пучки и привязали поверх своих рюкзаков, а в оставшиеся места набили сосновые шишки. Блестяще, подумал Пазел. Они нам понадобятся, когда мы доберемся до того убежища. Но, почувствовав дополнительный вес на своей спине, спросил себя, доберутся ли они дотуда.

Таулинин ускорил шаг, потому что солнце стояло низко в небе. Они даже бежали там, где тропа была ровной. Таким образом, они добрались до подножия первого пика, Исарака, — и увидели перед собой катастрофу.

Дорога впереди была высечена в склоне горы, внешний склон которой уходил вниз на ужасающую глубину. И всю эту дорогу похоронил под собой снег: глубокий рыхлый снег, нанесенный ветром сугроб, который тянулся вдоль тропы на милю или больше. Невозможно, подумал Пазел. Мы не можем через это пройти. Мы не треклятые шахтеры и не кроты.

— Отвесные скалы вверху и внизу, — сказала Энсил, прикрывая глаза рукой. — Возможно, мы все-таки проведем ночь в палатках.

Таулинин повернулся и пристально посмотрел на нее.

— Мы не можем, — сказал он. — Надвигающийся холод слишком силен. Нам нужен камень вокруг нас, и огонь.

— Снег не свежий, — сказал Герцил, поднимая глаза. — Должно быть, он оторвался от вершины в теплый день и остался здесь.

— Какая разница, откуда он взялся? — сказал Большой Скип. — Клянусь задницей Рина, мы никогда не сможем...

— Копайте! — сказал Таулинин. — Копайте или погибнете! Через час эта тропа станет черной!

Они нырнули прямо в белую массу. Снег был рыхлый, но наваленный на глубину двенадцати футов или больше. Они рыли туннель, и каждый раз, когда они продвигались на ярд, он обрушивался. Их новые куртки плотно облегали руки и шею, но снег все равно просачивался внутрь. На долю селков выпала худшая часть работы — они пробивали дорогу, копая до первоначальной тропы и всегда помня о том, что поблизости находится ужасный обрыв. Но труд был изнурительным для всех. Снег осыпался; они разгребали его и, извиваясь, двигались вперед. Это было похоже на странный вид плавания: наполовину гребля по-собачьи, наполовину топтание по воде. Но как долго ты мог это делать, прежде чем устать и упасть духом? Впереди, позади, вверху: смотреть было не на что, кроме снега и случайного, вызывающего тошноту проблеска далеких низин, когда они подходили вплотную к обрыву.

Сгустились сумерки. Пазел протер глаза, пытаясь отличить снег от воздуха. Рамачни и икшель, шедшие по сугробу, подбадривали друг друга криками. Но они занимались этим целую вечность. Если бы они все свернулись здесь калачиком, прижавшись друг к другу под снегом, согрели бы они друг друга? Или они умрут во сне, замерзшие, сплавленные воедино, как незаконченная скульптура, и весной их найдут вороны?

Размышляя над этим вопросом, он услышал радостные крики селков: наконец-то они добрались до дальнего края сугроба. Один за другим путешественники, спотыкаясь, выходили наружу, стряхивая снег со своей одежды и волос. Солнце скрылось: на небе осталось только тусклое красное зарево. Теперь, почувствовав дуновение ветра, Пазел получил ответ: они замерзнут насмерть, если останутся здесь. Снег, растаявший от тепла их тел, промочил их насквозь.

— Этого я и боялся, — сказал Таулинин. — Мы слишком задержались. До убежища все еще три мили.

— Тогда давайте свяжемся и пойдем, — сказал Герцил. — Не быстро, но непрерывно, насколько позволяет тропа.

— Найдите своих огненных жуков, — сказал Таулинин, — но я умоляю вас: не используйте их, пока не почувствуете, что сама смерть тянет вас за рукав. Содержащийся в них жар ужасно силен, но надолго его не хватит.

Они снова связались. Затем пошли, дрожа и безудержно стуча зубами. Свет еще больше померк, тропа сузилась и стала крутой. Болуту поскользнулся на льду и сильно заскользил; веревка остановила его только тогда, когда его туловище уже было над пропастью. Они подняли его, похлопали по спине — и побрели дальше, полузамерзшие, упрямые, как бригада каторжников, на которых походили.

Когда путь стал слишком крутым, они пошли медленно; когда свет исчез, они зажгли факелы. Герцил крикнул им, перекрывая шум ветра: «Шевелите пальцами, шевелите носками в ботинках! Только дайте им застыть, и они лопнут, как морковки!» Пазел почувствовал огненного жука у себя под курткой и поборол желание положить его в рот. Ещё нет. Каким-то образом они продолжали идти, обогнули вершину и, наконец, подошли к башне Исарак.

Убежище оказалось более величественным, чем ожидал Пазел: руины высотой в двести футов, хотя вершина башни была срезана, как у старого высохшего дерева. Большие двери давно исчезли, нижний этаж завалило снегом, но каменная лестница примыкала к внутренней стене, и, поднявшись на второй этаж, они обнаружили, что там сухо и нет окон. К этому времени люди и длому так замерзли, что едва могли говорить. Они метались в темноте, ругаясь на многих языках, стряхивая снег с дров. Айя Рин, пожалуйста, пусть он загорится, подумал Пазел, маниакально шевеля пальцами ног.

Появились Неда и Большой Скип с еще двумя охапками веток; Пазел понятия не имел, откуда они взялись. Они сложили все дрова в кучу, зажгли сосновые шишки от факелов и засунули шишки под кучу. Герцил наклонился и дунул. Появился проблеск, затем язычок пламени; затем мертвое дерево с ревом ожило. Вскоре все столпились вокруг костра, снимая мокрую одежду и надевая сухую: мужчины и женщины, люди и икшели, длому и селки. Только Кайер Виспек переоделся в одиночестве, вдали от света и тепла.

Селки пустили по кругу мех, и все они сделали по глотку дымчатого селкского вина. Через несколько минут даже кончики пальцев Пазела были теплыми. В тускнеющем свете он огляделся в поисках своих друзей. Там была Таша, все еще одевающаяся: ее голые ноги были бледными и сильными, ее обветренные губы нашли его губы для случайного поцелуя. Там были Энсил и Майетт, смеющиеся на фоне углей и отчаянно растирающие друг друга подаренной Герцилом тканью из Уларамита. А Нипс? Пазел повернулся. Его друга нигде не было видно. Он спросил остальных: никто не знал, куда он делся.

— Он вел себя немного странно после того, как мы выбрались из-под снега, — сказала Таша. — Когда мы шли, он держал руки перед собой, поднятыми. Мне показалось, он боялся, что у него отломятся пальцы.

— Нипс! — крикнул Пазел. — Отзовись, приятель, где ты? — Ответило только эхо его собственного голоса; затем наступила тишина, от которой у него похолодела кровь.

А затем, очень слабо, стон. Пазел застыл. Звук раздался снова: откуда-то сверху. С Ташей рядом он подбежал к лестнице и сломя голову полез наверх, нащупывая ступеньки в темноте. На третьем этаже, как и на первом, не было окон, но голос — нет, именно голоса — доносились сверху.

На четвертом этаже была пара больших окон. Через одно из них маленькая южная луна освещала припорошенный снегом пол, и Пазел увидел свежие следы ног и сброшенную в спешке одежду. Перед другим, более темным окном обнимались две фигуры, их голоса были негромкими, но настойчивыми, их тела были полной противоположностью: высокое и низкое, угольно-черное и почти белое. Не подозревая о вторжении, они двигались вместе, держась так крепко, что, казалось, едва могли дышать; и все же их конечности изо всех сил пытались сжаться еще сильнее, как будто отсутствие какой-либо дистанции между ними все еще было слишком большим расстоянием, и его нужно было каким-то образом преодолеть.

Таша оттащила Пазела назад.

Они сели на ступеньках третьего этажа, в темноте, ошеломленные. Нипс вскрикнул. Таша держала Пазела за руку, и он вспомнил, каково это, когда у руки перепонки, когда женщина, которая прикасается к тебе, не человек, а какое-то другое, хотя и родственное существо, с кожей, как у дельфина или тюленя.

Они уже собирались спуститься к остальным, когда Лунджа внезапно врезалась в них, все еще застегивая пряжку на своем поясе.

— Вы! — рявкнула она на них. — Держите его от меня подальше! Вы оба меня хорошо слышите? Моя работа закончена!

Она протиснулась мимо них, прикрыв рот рукой. Таша пошла за ней, но Пазел снова поднялся по лестнице и увидел Нипса, стоящего босиком на снегу, в поспешно натянутых бриджах — натянутых Лунджей? — его руки были сжаты в кулаки. Он рассеянно смотрел в пол и напевал себе под нос странную мелодию без слов. Пазел подвел его к освещенному луной окну и приподнял его подбородок: глаза Нипса были совершенно черными.

— Ты, вонючий, невозможный, проклятый богами...

Пазел замолчал, радуясь, что рядом нет никого, кто мог бы увидеть, как из его собственных глаз текут слезы. Нипс стоял бесчувственный, как смерть-курильщик, как пень. Но все было хорошо, наконец-то все было в порядке. Нипс был в нухзате. Пазел обнял его и почувствовал запах пота и грязи этого бесконечного дня. Лимонами не пахло, вообще.

— Один пик прошли, — сказала Таша, выглядывая наружу через щель в стене, — но все эти горы еще впереди, клянусь Древом.

— С востока приходит более теплый воздух, — сказал Таулинин. — Зима еще не воцарилась безраздельно, несмотря на холод прошлой ночи.

Пазел подошел к ним вплотную. Было еще рано, большинство остальных только начинали просыпаться. Они с Ташей нашли Таулинина здесь, на самом высоком (из оставшихся) этаже башни. Теплый воздух приближался, возможно, но его еще не было. Ветер терзал любой участок кожи Пазела, который оказывался непокрытым. В волосах Таши застыли ледяные бусины.

Таулинин передал ему селкскую подзорную трубу и показал как фокусировать ее при помощи ползунка.

— На рассвете я видел хратмогов, — сказал он. — Огромное войско тварей, марширующее по боковой дороге на юг. И всадники-длому вдоль этого участка реки, еще дальше. Однако ни один из них не направлялся в высокогорье. С верхней точки башни я могу видеть дорогу впереди в нескольких десятках мест. Конечно, не так уж много — изгиб здесь, короткий участок там. Я надеялся на лучшее: когда я в последний раз проходил этим путем, в этой башне было на пять этажей больше, и можно было видеть весь путь до акведука на Уракане, величайшем из Девяти Пиков.

— Сколько веков назад это было? — спросила Таша.

Таулинин улыбнулся:

— Всего два. Но с тех пор произошло землетрясение. Нам повезло: на Дороге Девяти Пиков никого нет — ни человека, ни зверя. Высокогорье пусто, если не считать лис и горных козлов. Возможно, Макадра вообще забыла о его существовании или просто решила, что этот путь слишком коварен, чтобы им кто-либо мог воспользоваться. Если последнее, то мы должны поспешить и доказать, что она ошибается.

Вскоре отряд снова двинулся в путь. Сначала тропинка петляла между возвышающимися валунами, но вскоре Пазел увидел впереди яркое солнце и его настроение поднялось. Как раз перед тем, как тропа вышла из-за скал, Таулинин собрал их вместе:

— Мы поднимаемся на горный хребет — он же длинный участок Королевского Тракта. Это означает, что мы часто будем заметны издалека. С этим ничего не поделаешь, но есть меры, которые мы должны предпринять, чтобы увеличить наши шансы. Не кричите: при сильном ветре эхо разносится на многие мили. Ваши щиты обернуты в кожу, а ножны, пряжки и тому подобное покрыты тусклой краской. Но ваши клинки будут отражать солнце, так что хорошенько подумайте, прежде чем их достать.

— И длому должны помнить про свои глаза, которые сверкают ярче серебра, — добавил Валгриф.

Выйдя, они ступили на Тракт. Он был очень древним, конечно: широкие камни потрескались и вздыбились, лед и осыпи погребли их во многих местах. И все же идти было намного приятнее, потому что Тракт почти не поднимался и не спускался и, по крайней мере здесь, не огибал пугающих утесов. Снегам еще предстояло завладеть этой открытой землей. Жилистые кусты и низкие, поврежденные бурей деревья росли вдоль разрушенных стен и разбитых колоннад. Были даже пятна поздних полевых цветов, желтых и алых, поднимавших свои крошечные головки среди камней.

Пазел и Таша шли с Нипсом, и Пазел поймал себя на том, что улыбается. Его друг был прежним нахалом, дразнившим Ташу за то, как она пыталась шантажировать его на «Чатранде», целую вечность назад, пообещав обвинить его в краже ожерелья.

— Если бы только я треклято знал, — сказал он, — ты бы больше никогда не надела эту зачарованную штуку себе на шею, никогда не позволила бы Арунису получить над тобой такую власть.

— Даже не начинай с если, — сказала Таша, улыбаясь в свою очередь.

— Если, если, если.

Он был исцелен, по крайней мере на данный момент. Но когда ему показалось, что Пазел и Таша смотрят в другую сторону, он бросал взгляд через плечо. Пазел знал, почему: Лунджа шла позади них, сопровождаемая Мандриком и Недой. Она не сказала ни слова никому из них с самого рассвета.

Они обогнули второй пик, всего в нескольких милях от первого, прежде чем солнце прошло полпути до зенита. И третий не казался слишком далеко. Но теперь разрушения, вызванные старым землетрясением, стали еще более серьезными. В одном месте земля поднялась почти на двадцать футов — дорога, развалины и все остальное — только для того, чтобы снова опуститься через четверть мили. В другом случае они были вынуждены сойти с дороги и пройти несколько миль в обход гигантской трещины, которая открылась поперек их пути. Когда, наконец, они вернулись на Тракт, Герцил посмотрел на расщелину и покачал головой.

— Два часа, чтобы продвинуться на сто футов, — сказал он.

Они приближались к третьему пику, когда с Пазелом случилось что-то странное. По непонятной причине — он не смог придумать, по какой — Пазел на мгновение почувствовал себя очень несчастным, как будто только что подумал о чем-то мрачном, о котором на какое-то время сумел забыть. Он посмотрел вниз по гребню слева от себя, на мили и мили высокогорья, на меньшие склоны, темные от леса. Мысль или чувство имели какое-то отношение к этой земле.

Он прислушался, и ему показалось, что он слышит слабый гул, эхом отдающийся в горах. Чувство вернулось, более сильное, чем раньше. Пазел прикрыл глаза ладонью, но его взгляд не уловил ничего необычного в пейзаже. Затем рядом с ним появился Рамачни.

— Ты слышал это, так? — спросил маг.

— Мне показалось, я что-то услышал, — сказал Пазел. — Что это было? Гром?

— Нет, — сказал Рамачни, — это эгуар, Ситрот.

Пазел подпрыгнул:

— Откуда ты знаешь?

— Так же, как ты отличаешь бриг от бригантины, когда видишь его на горизонте, Пазел. Потому что это наше дело — знать. Так же обстоит дело с магами и волшебством, за исключением того, что мы чувствуем лучше, чем видим. Магия эгуара не похожа ни на какую другую магию Алифроса. Ситрот где-то там, внизу, среди этих сосен, пытается общаться с другими себе подобными. Было время, когда все эгуары в этом мире, Северные и Южные, могли объединять умы и делиться своими знаниями. Но эта связь была результатом коллективных усилий, и по мере того, как численность эгуаров сокращалась, это становилось намного сложнее. После резни, о которой говорил лорд Арим, я не удивлюсь, если Ситрот изо всех сил пытается связаться только с ближайшими из своих семнадцати оставшихся соплеменников.

— Как ты думаешь, что он хочет им сказать?

— Мой мальчик, откуда мне знать? Возможно, он надеется, что кто-нибудь из них предложит ему убежище или подскажет, где лучше всего спрятаться от Макадры. Возможно, он все еще вымещает ту ярость, которая привела к его предательству. Возможно, он спрашивает совета.

— Я видел двоих из них, — сказал Пазел, — и оба убивали на моих глазах. Я надеюсь, что никогда больше не увижу ни одного другого. Но все равно то, что с ними случилось, ужасно. Рамачни, ты знаешь, почему Ситрот хотел убить принца Олика?

Маг оглянулся через плечо на принца.

— Нет, — сказал он, — но, как мне кажется, Его Высочество знает.

Вторая ночь была еще холоднее первой, но им не пришлось прокладывать туннель, и, когда они остановились на ночлег, все еще было сухо. На этот раз над ними не было крыши, просто грубый холодный камень, фундамент какого-то давным-давно разрушенного замка или сторожевой башни. Путешественники плотнее вжались в холодный угол. Пазел заснул сидя, спина к спине с принцем.

В течение следующих двух дней дорога была совершенно пустынна. Эгуара больше не было слышно, и только однажды они заметили врага: столб пыли показал, что около двадцати всадников-длому скачут галопом по отдаленной дороге; столб исчез почти сразу, как только они его заметили. Здесь, на этих высотах, на обломках погибшего королевства, они были одни.

На шестой день характер дороги снова изменился. Королевский Тракт повернул на север, чтобы начать спуск к руинам Исимы, города Горных Королей; но путешественники держались Дороги Девяти Пиков, двигаясь с запада на юго-запад, даже когда Дорога превратилась в узкую, смертельно опасную тропу. Исчез твердый хребет гор. Все стало неровным и крутым, и гораздо более коварным, чем в худшие моменты предыдущих дней. Тропа огибала шпили, возвышавшиеся подобно покосившимся надгробиям. Она прыгала между ними по мостам, столь же удивительным на вид, сколь и ужасным для перехода: древним каменным мостам, где ветер дул сквозь трещины сверху донизу; горбатым мостам невероятной работы; мостам, втиснутым в каньоны или вклинившимся между разрушающимися утесами; мостам, которые Боги, возможно, спустили с неба. И когда это они успели забраться на такую высоту? В восьмистах и девятистах футах под ними плыли облака и целые горные хребты, тянувшиеся вдаль, как пальцы; их самые высокие вершины находились в миле или более под ногами путешественников.

Тропа так сильно петляла, что казалось, они едва продвигаются вперед. Однако Таулинин поклялся, что это, безусловно, самый быстрый путь через горы, и пообещал, что они выберутся из лабиринта к следующему полудню.

Словно назло ему, свирепый ветер выбрал именно этот момент, чтобы подуть с юга. Через несколько минут пошел мокрый снег. Коварный путь быстро стал, очевидно, смертельно опасным. Путешественники, промокшие с ног до головы, собрались, чтобы посовещаться.

Таулинин надеялся, что этой ночью они разобьют лагерь на горе Уракан:

— Гора не может быть очень далеко — самое большее два часа ходьбы. На ее восточном склоне есть скрытые пещеры, где селки хранят дрова и другие припасы. Отряд Нолсиндар, возможно, прошел этим путем вместе с сыновьями Валгрифа и оставил нам какое-нибудь известие. Но, чтобы добраться до Уракана, нужно пересечь мост через ущелье Парсуа, а это не то, что следует делать в плохую погоду. Ущелье — ужасная пропасть, и этот мост даже в лучшие времена страдал от ветра.

— Давайте решать побыстрее, пока мы снова не промокли насквозь, — сказал принц. — Сухая одежда здесь не роскошь: это разница между жизнью и смертью.

С этим все согласились и быстро решили, что они отступят к последнему строению, мимо которого прошли, всего в нескольких минутах ходьбы назад по тропе. Пазел принял его за каменное зернохранилище, но, как оказалось, ошибся. Переступив порог, они обнаружили пол на несколько футов ниже уровня земли, а, когда опустились на него, оказались на гладком, твердом льду.

— Резервуар, — сказал Таулинин. — Конечно: по всей вершине Уракана есть разрушенные водные сооружения. Что ж, так и должно быть. По крайней мере, крыша прочная.

Болуту топнул ботинком по льду и рассмеялся:

— Жесткая кровать лучше, чем никакая. Давайте сегодня не будем заходить дальше.

— Этого я не могу обещать, — сказал Таулинин. — До наступления сумерек еще несколько часов. Если мокрый снег утихнет, нам следует продолжить путь, по крайней мере, до старой таможни у подножия моста.

— Что, идти сегодня по этой безумной тропе? — потрясенно спросил Большой Скип. — Мы свалимся с утеса!

— Если мы не поторопимся, — сказала Таша, — то окажемся в руках Макадры.

— Это лучше, чем умереть, Мисси.

— Нет, Скип, не лучше, — сказал Рамачни, — но все еще есть надежда избежать и того, и другого. В любом случае мы не можем пересечь Парсуа в мокрый снег или в темноте. Если мы сможем благополучно добраться до подножия моста сегодня ночью, мы это сделаем. А пока отдохни и отведай немного щедрот Уларамита. Я думаю, там еще осталась хурма.

К удивлению Пазела, спать на льду было совсем не неприятно. Лед был ровным и гладким, и холод не проникал в их спальные мешки, которые были сшиты из той же чудесной шерсти, что и их куртки. Засыпая, Пазел смотрел на мокрый снег, проносящийся мимо дверного проема, и эгоистично надеялся, что снегопад продлится до темноты.

К лучшему или к худшему, но этого не произошло: за час до наступления темноты мокрый снег закончился, и выглянуло солнце. Они осторожно выбрались наружу — и капрал Мандрик подскользнулся и упал на спину.

— Питфайр! Треклятая тропа стала ледяной!

Это не было преувеличением: Пазелу тоже приходилось бороться на каждом шагу.

— Мы, селки, можем пройти этим путем, — сказал Таулинин, — и, осмелюсь сказать, Герцил и сфванцкоры могут последовать за нами. Но для остальных это слишком опасно. Боюсь, нам все-таки придется остаться здесь.

Валгриф уверенно шагнул вперед.

— Я вырос на таких тропах и могу бежать по ним даже в темноте, — сказал он. — Дай мне разрешение отправиться на разведку, Таулинин, и мы будем гораздо лучше подготовлены к утру.

Таулинин кивнул.

— Пройди немного вперед, — сказал он, — но не пытай счастья в темноте: этого я не могу разрешить. И я запрещаю тебе ступать на мост, если ты зайдешь так далеко.

Валгриф склонил голову, затем повернулся и посмотрел на Майетт:

— Ты пойдешь со мной, сестренка? Твой взгляд даже острее, чем мой собственный.

Майетт тут же согласилась и заняла привычное место на плечах Валгрифа; осторожными шагами волк двинулся вниз по тропе.

Остальным ничего не оставалось делать, кроме как ждать. У них не было сухих дров, чтобы разжечь их, но под защитой стены резервуара вечернее солнце немного их согрело. Таулинин рассказал много историй о Горных Королях и об ужасном падении Исимы после вторжения огров с юга. Но Рамачни сказал, что не следует придавать слишком большого значения вторжению.

— Город был обречен еще до того, как первый враг неуклюже двинулся из Трандаала, — сказал он. — Народ короля Уракана морил себя голодом. Они вырубили леса, которые замедляли весеннее таяние, и их пахотные земли исчезли во время наводнений. Они осушили болота вниз по реке, которые кормили охотничьих птиц, и забрасывали сети в озера с такой эффективностью, что не осталось ни одной рыбы, которую можно было бы поймать. Они были ослаблены; их неоплачиваемая армия превратилась в банды; их голодающие крестьяне бежали на запад прежде, чем их смогли призвать на защиту города. Надвигалась лавина; трандаальские огры были всего лишь камушком, который ее столкнул.

— Ты там был? — спросила Таша.

Рамачни покачал головой:

— Я видел Исиму только в дымящихся руинах, стоя рядом с лордом Аримом. Это был первый и последний раз, когда я видел, как он плачет. Он пытался предупредить город, а когда это не удалось, защитить его. Но было слишком поздно: огры уже захватили южные горы и наступали на Уракан. И все же Арим сотворил могучее заклинание, стоившее ему больших усилий: он отвел снежную бурю, которая закрыла бы Королевскую Дорогу. Благодаря его поступку дети города были эвакуированы и спасены. По сей день потомки этих детей населяют Бухты Илидрона и благословляют себя именем Арима.

Наступила ночь, но Валгриф и Майетт не вернулись.

Таулинин с тревогой посмотрел вниз по тропе.

— Я слишком легко согласился, — сказал он. — Кто знает, насколько коварной становится тропа, когда приближаешься к ущелью?

— Валгриф — мудрое животное, — сказал один из селков. — Я наблюдал, как он учил своих сыновей уважать опасности, связанные со льдом. С ним ничего не случится.

Но когда прошел еще час, все они почувствовали одинаковую тревогу. Затем Таулинин зажег факел и созвал своих соплеменников.

— Принесите веревку, кошки и молотки, — сказал он. — Мы можем обнаружить их цепляющимися за какой-нибудь выступ.

Герцил и Виспек вызвались идти с ними, но Таулинин отказался:

— Вы, конечно, тренировались в горах, но даже самые лучшие человеческие ноги не могут передвигаться так быстро, как наши.

Затем Энсил рассмеялась:

— Похоже, волчьи лапы — совсем другое дело. Посмотрите туда!

Она указала не вниз по тропе, а выше них, на ледяной гребень над резервуаром. Пазел прищурился и наконец разглядел Валгрифа, который зигзагообразно направлялся к ним вниз по склону. Мгновение спустя он соскользнул и остановился у их ног, Майетт все еще цеплялась за его плечи. Волк был измучен и тяжело дышал.

— Враги! — выдохнул он, падая на живот. — Мост...

— Мост рухнул, — сказала Майетт. — Мы подошли к его подножию: над этим ужасным ущельем возвышаются только фрагменты. И Валгриф учуял длому на дальней стороне, когда ветер подул в нашу сторону.

— Значит, вы никого не видели? — спросил Пазел.

Майетт переводила взгляд с одного лица на другое.

— Мы видели только одну фигуру, — сказала она. — Мы видели Дасту.

— Дасту! Здесь! — крикнули остальные.

— Он был среди деревьев на дальней стороне ущелья, — сказал Майетт. — Мы не позволили ему нас увидеть. Он расхаживал взад-вперед.

— Что, во имя наполненных дьяволами Ям, этот мерзавец может здесь делать? — спросил Нипс.

— Ничего хорошего, — сказал принц Олик. — Я помню этого человека: он следовал за вашим мастером-шпионом повсюду, как собака, причем он и сам по себе коварный.

— То, что он пришел сюда из того места, где сбежал от нас, кажется мне почти невозможным — без посторонней помощи, во всяком случае, — сказал Таулинин. — Возможно, Нолсиндар нашла его и сжалилась. Возможно, она сейчас там, вместе с сыновьями Валгрифа.

— Я не учуял ни селков, ни волков, — сказал Валгриф, — а запах длому доносился слабо, с дальней стороны ущелья. Мы ждали, и однажды сверху до нас донеслось эхо голоса — и не голоса длому.

Майетт указала на скользкую от льда тропу:

— Этот путь заканчивается у упавшего моста, но, когда мы услышали то эхо, я взобралась на скалу над нами и увидела еще один мост за поворотом пропасти. Он все еще был высоко надо мной и странно построен — дальняя сторона выше ближней.

— Водный Мост, — сказал Таулинин. — Значит, по крайней мере, он пережил землетрясение. Этот мост является частью Королевского Акведука, который тянулся почти на двести миль, неся талый снег с высоких вершин на сельскохозяйственные угодья внизу. Увы, он был построен слишком поздно, чтобы их спасти. — Селк посмотрел на Рамачни. — Водный Мост — не самый приятный способ пересечь Парсуа. Но мы должны там переправиться, если только не хотим возвращаться по своим следам до самого Исарака.

— Этого мы не можем сделать, — сказал Рамачни, — но есть и другое объяснение присутствию Дасту, верно?

— Да, — сказала Неда. — Селк не приводит его с собой. Макадра приводит, как ловушка.

— В качестве ловушки, — автоматически поправил Мандрик, — но я согласен. Желудок Рина, только этого нам и не хватало: еще один молодой щенок, помогающий врагу.

— Это действительно кажется наиболее вероятным объяснением, — сказал Герцил, — но если Дасту помогает Макадре, я уверен, что он делает это не по своей воле. Дасту безупречно предан: как своему хозяину, так и религии своего хозяина, которой является Арквал. Он не Грейсан Фулбрич.

— В нем есть что-то очень странное, — сказал Валгриф. — Я не могу объяснить это даже самому себе. Жаль, что я не уловил его запаха.

— Одно можно сказать наверняка, — сказал Кайер Виспек. — Его присутствие на том мосту не случайно. Он кого-то ждет, и кто бы это мог быть, кроме нас?

Таулинин присел на корточки рядом с Валгрифом и положил подбородок на свои руки:

— Нам повезло, что я поступил опрометчиво. Нам следовало бы каждый день посылать тебя впереди нас, Валгриф: враг не принял бы тебя за разбуженное животное, не говоря уже о гражданине, которым ты являешься. Если Макадра действительно послала сюда Дасту, значит, она вовсе не упустила из виду Девять Пиков.

— И мы уже проиграли, — сказал Большой Скип.

— Нет, пока нет, — сказал селк. — Ей нужно следить за слишком многими дорогами, и на некоторых из них мои братья измотают ее силы и введут их в заблуждение. Если она пытается следить за каждой дорогой, то не может приставить к каждой слишком много слуг. И что может быть лучше для небольшого числа людей, охраняющих высокогорье, чем мост через самое высокогорное ущелье из всех?

— Итак, она посылает сюда команду солдат, чтобы они ждали нас вместе с Дасту, — сказал Пазел, — и обнаруживает, что мост разрушен. Что тогда?

— Тогда она ждет, чтобы посмотреть, доберемся ли мы до ущелья, как я бы повел нас, — сказал Таулинин. — Сегодня нас спас только дождь со снегом.

— Они будут наблюдать и за акведуком, — сказала Таша.

— Предположительно, — сказал Герцил. — Мы должны приблизиться незаметно.

Они провели ночь в большом беспокойстве, и Герцил разбудил их всех еще до восхода солнца.

— Сейчас, более чем когда-либо, будьте осторожны с металлом, чтобы мечей было не видно и не слышно, — сказал он. — Вспомните совет в Техел-Бледде: мы обречем нашу экспедицию на провал, если хотя бы один из слуг Макадры заметит нас, сбежит с гор и поднимет тревогу.

Селки уже выбрались наружу и начали подниматься вверх по склону. Это был трудный, холодный подъем под ледяными звездами; и очень долгий, поскольку путешественники с трудом взбирались на один крутой подъем за другим, петляя среди отвесных скал. Пазел подумал о Болуту, идущего с тяжестью Нилстоуна на спине. Он никого не просил нести его со времен Уларамита.

Спустя почти три часа они внезапно выбрались на неровный хребет. Но не на вершину хребта, а, скорее, на широкий, неправильной формы уступ, изгибавшийся в сторону пропасти; уступ был усеян валунами, мелким кустарником и округлыми, покрытыми льдом снежными заносами. К этому времени солнце уже начало показываться из-за восточных гор. Таулинин заставил их всех низко пригнуться.

— Я слышу ветер в каньоне, — прошипел он. — Мы очень близко.

Подобно банде воров, они прокрались через плоский гребень. Пазел увидел впереди что-то похожее на просвет, и вскоре тоже услышал перемену в ветре, как будто тот стонал сквозь едва приоткрытую дверь. Пазел старался, чтобы у него не стучали зубы. Он слышал каждый свой шаг по обледенелой земле.

Ветер усилился, вместе с ним и свет. И вдруг перед ними открылся акведук. Это было удивительное сооружение древней цивилизации: каменный желоб шириной около двенадцати футов и глубиной вдвое меньше, встроенный прямо в древнюю скалу. Желоб постепенно спускался вниз, и Пазел увидел, посмотрев направо, что там, где гребень обрывался, желоб выходил из земли и удерживался в воздухе колоннами, так что угол спуска никогда не менялся. Прямой, как стрела, желоб мчался по склону горы, пока, наконец, очень далеко на востоке, не делал резкий поворот и не направлялся на север.

Пазел был потрясен. Двести миль. Сколько лет, сколько десятилетий народ Горных Королей отдал строительству этого водного пути? Даже сейчас по дну желоба стекало немного воды, окаймленной льдом.

Таулинин жестом приказал им всем отступить, а затем повел их на запад, параллельно акведуку, но по более низкой местности. Это было защищенное место, усеянное валунами и маленькими густыми елками. Через несколько минут они оказались на узкой тропе.

Герцил взмахнул рукой, останавливая отряд на полпути. Перед ними вырисовывался акведук, подвешенный на своих каменных арках. Но не он обеспокоил Герцила. Перед сооружением была поляна, на которой не росло ни одного дерева, а рядом с поляной — пропасть. Расселина, конечно: около двухсот футов шириной и слишком глубокая, чтобы они могли мечтать увидеть дно с того места, где стояли. Акведук перепрыгивал через расселину одним пролетом, без поддерживающей его колонны, и, пересекая ущелье, поднимался гораздо круче, чем где бы то ни было на своем протяжении, соединяясь с противоположным утесом примерно на пятьдесят футов выше, чем начинался. Водный Мост. Явно древний, возможно, когда-то украшенный красивой резьбой. Теперь бугристые выступы по его бокам были размыты и нечетко различимы: драконы или леопарды, змеи или виноградные лозы. У его подножия, по ту сторону расселины, возвышалась полуразрушенная башня. На зубчатой стене башни сидела большая черная птица.

И прямо в центре моста змеилась смертельная трещина. Она тянулась до середины водосточного желоба, и там, где она начиналась, целые камни отвалились, оставив щель шириной около восьми футов. Над трещиной желоб был заполнен стремительной водой на глубину нескольких футов, но почти вся вода выходила через нее, устремляясь прямо вниз, в ущелье, окаймленное огромными ледяными бородами.

Таулинин был прав: сооружение было построено для воды, а не для людей. Но под желобом для воды на самом деле было нечто вроде пешеходного моста, к которому вела лестница, ведущая вниз с края утеса. Пазелу стало дурно при одном виде этого пешеходного моста. Он был около двух футов шириной и подвешен между V-образными стойками, которые спускались с нижней стороны желоба для воды. Между стойками не было никаких перил. Вода, струившаяся через трещину, лилась прямо на пешеходный мост, и с этой точки вплоть до той стороны пропасти, где находились путешественники, узкая платформа была покрыта льдом.

Внезапное движение на противоположном утесе. Пазел подпрыгнул: это был Дасту. До этого более старший юноша сидел на камне так неподвижно, что взгляд Пазела скользнул мимо него. Теперь он медленно и лениво прошелся по по краю пропасти, затем бросил взгляд на птицу.

Отряд отступил. Лица остальных были пепельно-серыми.

— Двое наблюдателей, Таулинин, — сказал один из селков. — Орел склонил голову набок, глядя на юношу-человека, как раз в тот момент, когда юноша поднял глаза на орла. Они в сговоре.

— И, конечно, не одни, — сказал Валгриф. — Что случилось с этим мальчиком? Говорю вам, мне не нравится, как он себя ведет.

— Ты и половины не знаешь, — сказал Нипс. — Так это орел? Я никогда не слышал о черных.

— Они долгое время были игрушками моей семьи, — сказал принц Олик. — Они охотники, выведенные ради силы и выносливости, а также остроты зрения.

— Рамачни, — сказал Пазел. — А что, если эта треклятая птица проснулась? Что, если она увидит нас и полетит прямо к Макадре?

— Тогда ваша миссия провалится, а вскоре и ваш мир, — сказал Рамачни. Он посмотрел на Герцила и, казалось, собирался сказать что-то еще, но что-то во взгляде воина заставило его промолчать. Герцил понимал, и Пазел чувствовал, что он тоже это понимает. Мост охраняли от них. Возможно, невидимые враги. Очень вероятно те, кто мог бы убежать и поднять тревогу.

Поняв, что им нужно немедленно скрыться из виду, группа отступила к ближайшему резервуару, который был заполнен льдом. Крыша частично обрушилась, и, чтобы не быть замеченными с воздуха, им пришлось забиться в тень у противоположной стены.

— А теперь, — сказала Энсил, — ты должен позволить икшелям отработать свое содержание. В другие моменты Валгриф мог бы сойти за обычного волка, но любое существо, приближающееся к этой пропасти, наверняка вызовет подозрения. Однако нас с Майетт никто не увидит. Мы пойдем и немного понаблюдаем за мостом, посмотрим, что мы сможем обнаружить.

— Миледи, — сказал принц Олик, — эти орлы замечают существ вашего размера с тысячи футов.

— Но не икшель, — сказала Майетт. — Мы прятались от хищных птиц так же долго, как и от людей, если не дольше. Кроме того, самый смертоносный враг — это тот, чье лицо ты никогда не увидишь. Если этот орел поднимется в воздух, мы зароемся в сосновые иглы или в снег. Я была непростительно беспечна, когда позволила соколу из Уларамита поймать меня в свои когти. Этого больше не повторится.

Герцил вздохнул:

— Мы не можем вернуться назад, и мы не смеем идти дальше, пока не узнаем, с чем именно мы столкнулись. Мне это не нравится, леди, но я думаю, что мы должны принять ваше предложение. Идите и будьте вдвойне осторожны, как всегда на улицах Этерхорда.

— Отмечайте все, что вы видите, каким бы обыкновенным это ни казалось, — сказал Рамачни. — Прежде всего, прислушивайтесь к тонким инстинктам своего народа. Если они скажут вам бежать, делайте это немедленно, даже если вы считаете, что прекрасно спрятались. Некоторые средства обнаружения не требуют ни глаз, ни ушей.

— Мы не хотим умирать, — сказала Энсил. Затем она посмотрела на Майетт и поморщилась, как будто сожалея о своем выборе слов. Но Майетт только мрачно улыбнулась.

— Да, — сказала она, — даже я больше не хочу умирать. Отпустите нас.

Они бросили долгий взгляд на небо, а затем бросились по тропе к расселине, перебираясь, как пара быстрых белых пауков, с одного сугроба на другой.

На этот раз Пазелу ожидание показалось почти невыносимым. Он не мог даже расхаживать: лед был слишком скользким, а резервуар слишком маленьким. Прошел час, а может, и больше. Неда посмотрела на него и попыталась улыбнуться. Взгляд Таши был отстраненным, в той тревожной манере, которую он знал.

Затем, внезапно, Энсил и Майетт ворвались обратно в резервуар, и новости выплеснулись наружу.

— Хратмоги! — воскликнула Энсил. — Шесть существ, по меньшей мере, а, может быть, и больше. И три воина-длому с солнцем Бали Адро и леопардом на щитах.

— Их предводитель — один из длому, — сказала Майетт. — Он носит на поясе складной нож. Это Плаз-клинок, похожий на тот, который Ваду использовал против нас на Черном Языке. Длому и хратмоги вышли из-за скал и поговорили между собой, а затем снова скрылись из виду.

— Значит, это засада, — сказал Большой Скип.

— Под командой Плаз-воина, — мрачно сказал Таулинин. — Мне следовало догадаться, что Макадра пришлет одного из них. Они умирают очень быстро, и она больше не доверяет им командование своими армиями. Некоторые отвернулись от нее — Вороны и даже ваша семья, принц Олик, — но младшими хранителями Клинков она по-прежнему управляет и использует для особых заданий.

— В поисках Уларамита, например, — сказал один из селков.

Таулинин кивнул:

— Мы должны остерегаться этого длому. Если он зашел так далеко, значит, клинок еще его не покалечил. Возможно, он все еще сможет воспользоваться его силой.

— С ними собаки, — сказала Майетт. — Огромные красные животные, которые пускали слюни и рычали. Их челюсти выглядят такими же мощными, как у лошадей, но они полны собачьих зубов.

— Все хуже и хуже, — сказал принц Олик. — Это атимары с восемью клыками, те самые существа, которые преследовали меня к западу от Масалыма.

— Они отвратительны, — сказал Валгриф, его губы скривились от ярости. — Они были выведены для того, чтобы убивать и раздирать на части, и не думают ни о чем, кроме смерти.

— Есть что-нибудь еще? — спросила Лунджа.

— Да, — сказала Энсил. — Мы думаем, что внутри башни что-то есть. Дверь обращена в сторону от скал, так что мы не могли заглянуть внутрь. Но все они как-то странно смотрят на башню и приближаются к двери с большой осторожностью. И черный орел... он либо проснулся, либо это самая умная птица, которую я когда-либо видела. Он сидел на зубчатой стене и слушал их речь, как будто понимал каждое слово.

— А мальчик? — спросил Рамачни.

— Дасту — один из них, или, по крайней мере, так можно подумать, видя, как они смотрят друг на друга. Он не раболепствует перед ними и не проявляет какого-либо особого почтения, хотя и держится на расстоянии от длому с Плаз-ножом. Он все еще там, как и орел.

Теперь обсуждение началось всерьез. Никто не предлагал повернуть назад: это означало бы навсегда покинуть «Чатранд» вместе с любой надеждой пересечь Правящее Море. Но как двигаться вперед? Пазел вспомнил, как они напали на Аруниса в Адском Лесу, вооруженные в основном палками. Это было ужасно, но объяснимо: маг был их единственным врагом, и они просто побежали к нему по земле. Теперь они столкнулись лицом к лицу со многими врагами — и худшим из них мог быть сам мост.

— Мы должны подстрелить эту птицу, верно? — сказал Мандрик. — Тогда почему бы не начать с хорошего залпа?

— Эти стрелы нам понадобятся во время всей миссии, — сказал принц Олик, — и мне не нравятся шансы, мой добрый человек. Нам придется стрелять с большого расстояния по маленькой, быстрой мишени, и, хуже всего, сквозь пронизывающий ветер над этой расселиной. И все же я не вижу лучшего выбора.

— А что с твоими способностями, маг? — спросил Кайер Виспек почти обвиняющим тоном. — Ты можешь убить птицу одним заклинанием, так?

— Да, могу, — сказал Рамачни, — и я попробую, если не будет другого выбора. Но убить словом — это не простое заклинание, Кайер, и ты, возможно, пожалеешь, что я не приберег свои силы для других целей, если этот Плаз-генерал достанет свой нож. И помни, что мы, возможно, видели не всех наших врагов.

— Мы могли бы дождаться наступления темноты, — сказал Нипс.

— Вы только послушайте этого дурачка, — сказала Лунджа. — Если мы попытаемся пересечь этот мост в темноте, мы умрем.

— Боюсь, сержант права, Нипс, — сказал Герцил, — и мы не можем позволить себе потерять еще хотя бы один день.

— А как насчет Нолсиндар и ее отряда? — спросила Таша.

— Никогда не было уверенности в том, что они пойдут этим путем, — сказал Валгриф, — а с хратмогами на горе это еще менее вероятно. Но если бы она здесь была, то оставила бы крошечный след на самом мосту — вероятно, на обоих мостах.

— А что, если этих собак тоже разбудят? — спросил Большой Скип.

— А что, если этот чертов мост рухнет? — рявкнул Мандрик. — Думай слишком много, и ты испачкаешь свои леггинсы. Пролей кровь на бойне и перестань надеяться, что кто-то другой сделает это за тебя. Это мой стратегический совет.

— Они сделают это за нас, если мы будем неосторожны, — сказал Таулинин.

Спор продолжался. Пазел чувствовал, как с каждым словом нарастает его страх. Не сейчас, яростно подумал он. Будем бояться потом, когда все закончится. Он коснулся рукояти своего селкского меча; карман успокаивающе оттягивала дубинка Фиффенгурта. Он взглянул на Нипса и Ташу: он мог читать их, как страницы любимой книги. Нипс выглядел свирепым и вызывающим. И, хотя глаза Таши немного просветлели от его взгляда, на самом деле она смотрела внутрь себя, ища силу, которая могла бы спасти их, чего бы это ей ни стоило. Ищет щель в стене.

И не находит. Пазел мог это видеть по тому, как виновато нахмурились ее губы и брови. Она берет все это на свои плечи, подумал он. Она спрашивает себя, кто умрет из-за этой стены.

Он потянулся к ее руке, но она быстро ее отдернула.

— Рамачни, — сказала она, — чего тебе стоило сражение с эгуаром? Ты пуст внутри, как в Симдже?

Маг подошел к ней вплотную.

— Нет, не так, — сказал он. — Лорд Арим взял на себя бо́льшую часть бремени удара молнии. Сейчас я сильнее, все еще достаточно силен.

— Ты как-то сказал, что без Эритусмы у нас нет надежды, — сказала Таша. — Это потому, что ты предвидел подобный момент?

Темные глаза Рамачни смотрели на нее с состраданием:

— Никто не мог предвидеть этот момент, моя воительница. Ни мы, ни те, кто по ту сторону моста, ни волшебница, которая поставила их на нашем пути. Чем это закончится, не предопределено. Мы должны помнить об этом и стремиться к завершению без страха.

Час спустя отряд перешел в наступление.

И снова икшели пошли впереди. Это была их ужасная задача — незамеченными пересечь мост и убить орла; бесшумно, если удастся, но, если не получится, любыми средствами. Обе женщины отказались от пешеходного моста под желобом для воды: ни у одной из них не было особой уверенности в том, что они смогут пройти через падающий поток в центре моста и их не унесет течением. Они также видели, как солдаты-длому спускались по лестнице под акведуком, чтобы взглянуть на пешеходный мост.

Таким образом, оставался только главный мост. По обе стороны водотока были бортики шириной в фут, и солнце очистило их обоих ото льда. Но для скрытой атаки по верхней поверхности моста не могло быть и речи, поскольку она была на виду как у Дасту, так и у орла. В конце концов икшели выбрали более изнурительный маршрут: вдоль края моста, вертикально цепляясь за древние резные фигурки. Дасту держался в основном на ближней стороне акведука, и орел с насеста на башне мог видеть поляну и открытую верхнюю часть водотока, но не бок. Если только одна из них (или какой-нибудь другой враг) не переместится к северному краю поляны, Энсил и Майетт будут скрыты. Они также, конечно, будут подвержены воздействию этого чудовищного ветра, и им не за что держаться, кроме слабых, сглаженных временем очертаний животных и людей. А что, если они наткнутся на лед?

— Не позволяйте ветру унести вас, сестренки, — сказал Валгриф, когда две женщины отправились в путь.

Энсил и Майетт оглянулись на отряд.

— Люди назвали нас ползунами, — сказала Энсил. — Сегодня вы будете судить о нас по тому, как мы ползаем.

— Если вы почувствуете на себе эти глаза, — сказал Герцил, — тогда вы поймете, что они не судят вас, а смотрят с любовью.

С минуту обе женщины молча смотрели на него. Затем они с бесконечной осторожностью поползли вперед на животах, пока не смогли разглядеть орла на его насесте.

Остальная часть отряда скорчилась среди валунов, наблюдая за происходящим с глубочайшей тревогой. Пазел все еще мог видеть, как Дасту снует взад-вперед. Что он там делает? Как с ним обращались? Подзорная труба не выявила никаких явных ран или следов пыток. Несмотря на то, что Герцил сказал о его преданности Арквалу, Пазел спросил себя, не мог ли Дасту быстро согласиться помочь Макадре любым доступным ему способом.

— Сейчас, — прошептала Энсил.

Двое икшелей бросились к соснам и замерли за стволом. Пазел затаил дыхание: орел не шевельнулся. Он ничего не видел, а икшели были уже на полпути к утесу.

Держа луки наготове, Герцил и трое воинов-селков заняли позицию за валуном, ближайшим к соснам. Отсюда у них не было возможности хорошо разглядеть птицу, но они могли, по крайней мере, броситься вперед и выстрелить с края пропасти. Если Майетт и Энсил потерпят неудачу, их выстрелы дадут миссии еще один шанс.

Икшели снова рванулись вперед. На этот раз они направились к скале в центре поляны. Она была совершенно обнажена и едва ли была достаточно велика, чтобы спрятать их обоих: они остались на четвереньках, Майетт прижалась к телу Энсил, их головы склонились вниз. Они снова остались скрытыми, на этот раз в тени шириной в палец. Еще одна пауза, затем они побежали в третий и последний раз и достигли укрытия на лестнице. Энсил оглянулась и криво отсалютовала. Затем они проскользнули под акведуком и направились к слепой стороне моста.

Айя Рин, подумал Пазел, пусть они удачно проскользнут над ущельем.

Теперь все взоры обратились к Рамачни. Они могли видеть его за акведуком; он был на противоположной стороне поляны, лежа плашмя за поваленной сосной. Ему потребовалось много времени, чтобы спуститься по гребню к этому месту, но у этого было особое преимущество: оттуда он мог видеть и отряд, и икшелей, когда они поднимались. Для остальных Энсил и Майетт будут невидимы до того момента, пока не нападут.

Энсил сказала, что на переправу им потребуется не менее тридцати минут. Пазел пошевелил пальцами ног. Ожидание будет самой худшей частью, подумал он. Но потом подумал еще раз: Маловероятно, что это правда.

Глядя на тех, кто сидел на корточках рядом с ним, Таулинин многозначительно похлопал себя по жилетному карману. Огненные жуки. На Исараке он предупредил их, что укусы этих существ могут оказаться более опасными, чем сам холод. Но пробиваться через огромный сугроб — это одно, а идти вверх по трехфутовому потоку талой воды — совсем другое.

Колени Пазела застывали. На дальней стороне пропасти орел расправил крылья. Дасту поднялся по лестнице на вершину акведука и сел на край.

Пазел оглянулся через плечо. Неда и Кайер Виспек беззвучно шептали друг другу слова, рисуя движения на своих ладонях. Глаза Виспека были свирепыми и жесткими. В последние дни он почти не разговаривал с Недой, и Пазел знал, что холодность мастера ее ранила. Но они тренировались вместе, и Виспек настоял на том, что они будут сражаться бок о бок.

Остальные выглядели примерно так же плохо, как чувствовал себя Пазел. Большой Скип поймал его взгляд, с некоторым усилием улыбнулся и сделал знак Древа. Лунджа свирепо взглянула на Нипса и жестом велела ему застегнуть куртку.

Затем, наконец, Рамачни поднял голову. Все замерли. Сквозь сосновые ветви Пазел едва мог разглядеть зубчатые стены башни, на которых восседал орел. Рамачни оторвал одну лапу от земли: Спокойно, спокойно...

Орел взмыл в воздух.

Мгновенно все пришли в движение. Рамачни бросился к мосту. Герцил и лучники-селки выскочили из-за своего валуна и побежали к утесу. Позади них остальная часть отряда тоже рванулась вперед.

Орел уже парил в стороне от моста, беспорядочно меняя курс. Лучники выстрелили, но поднявшийся над пропастью ветер унес их стрелы далеко от цели. Дасту повернулся к ним, размахивая руками и крича:

— Вы здесь! Не стреляйте! Рамачни, позволь мне объяснить! Не стреляйте в эту птицу!

Рамачни запрыгнул на край водосточного желоба и устремился вверх по крутому склону моста. Он не обращал внимания на крики Дасту.

Пазел взбежал по лестнице, задыхаясь от силы ветра. Мгновение он смотрел вниз, в ущелье — чудовищно глубокое, дно так далеко, что казалось, будто смотришь в другой мир, — а затем прыгнул в желоб рядом с принцем Оликом и почувствовал, как ледяная вода сомкнулась у его ног. Лучники стреляли снова и снова, но теперь любой выстрел был заведомо безнадежен: орел все еще летел беспорядочно, но быстро исчезал.

— Вы глупцы! — воскликнул Дасту. — Слава богам, что вы промазали! Эта птица на нашей стороне!

— На чьей это стороне, парень? — крикнул Кайер Виспек.

— Вашей и моей! Подойдите ко мне, и я вам все расскажу! Что с вами случилось? Селки позволили вам оставить Нилстоун?

Этот вопрос изгнал последние сомнения из головы Пазела. Дасту предал их во второй раз — и предавал даже сейчас.

— Скажи мне кое-что, приятель, — крикнул он импульсивно, — ты делаешь это ради Арквала?

Ответ Дасту застал Пазела врасплох. Он не усмехнулся, не покачал головой и не нахмурился от гнева. Он просто смотрел на Пазела без всякого понимания.

Теперь Пазел был озадачен. Неужели Дасту настолько изменился и измучился, что забыл даже о своей любимой Империи?

Затем Таша вскрикнула и указала на запад. Пазел поднял голову и увидел, как орел камнем падает с неба.

Икшель! подумал Пазел. Одна из них все это время лежала на спине орла!

Одна из них только что упала вместе с трупом.

Дасту тоже обернулся на крик Таши. Когда птица упала, он потянулся за ней, царапая воздух. Затем он завизжал. Это были самые отвратительные звуки, которые Пазел когда-либо слышал из человеческих уст.

Из-за деревьев на дальней стороне пропасти появились фигуры: хратмоги, длому, атимары. Все они помчались к мосту. Еще несколько хратмогов полезли на крышу башни с луками в руках.

Рамачни был далеко впереди остальных; он уже миновал большую трещину в центре моста. Хратмоги первыми нацелились на него, и Герцил рявкнул магу, чтобы тот укрылся. Но когда лучники выхватили оружие, Рамачни смерил их всех пристальным взглядом, и внезапно трое существ повернулись и выстрелили в своих товарищей. Те, кто не был убит, набросились на тех, кто напал на них, и башня погрузилась в хаос.

Отвлекающий маневр дал нападавшим шанс, в котором они нуждались. Они собрались в плотную колонну, прячась за щитами, и бросились в атаку. Рамачни тем временем запрыгнул на каменное подножие моста, а затем на снег. Он направлялся к Дасту, а юноша отступал, крича и жестикулируя, призывая на помощь. Хратмоги со своими огромными топорами были слишком медлительны, чтобы напасть на него, но собаки набросились, как фурии. Когда их клыки оказались в нескольких дюймах от него, крошечный маг развернулся и сделал размашистое движение одной лапой. Собаки были отброшены от него назад, как игральные кости. Рамачни повернулся к Дасту. Юноша стоял на краю пропасти, все еще визжа, как сумасшедший.

Кредек, нет!

Дасту прыгнул. Ветер подхватил его и закружил, когда он упал и ударился всем телом о скалу. Пазел наблюдал, испытывая отвращение, разрываясь на части. Гнида! Лодырь! Обоссаный невежественный дурак! Ты не должен был этого делать, ты...

— О боги, — сказала Таша, — он меняется.

Это произошло так быстро, что Пазел почти усомнился в том, что он видел. Тело Дасту расплылось, затем внезапно стало огромным и снова затвердело. Теперь под ними было кошмарное чудовище: человеческое тело, длинная змееподобная шея, кожистые крылья, хлыстовидный хвост. Маукслар: самый мерзкий слуга Макадры, тот самый демон, который охотился на них в лесу. Его крылья наполнились ветром. Когда отряд повернулся, существо поднялось перед ними, на его лбу горели желтые руны, а затем голова змеи ударила с ослепительной скоростью, и рука Большого Скипа оказалась в челюстях демона.

Скип взвыл. Пазел на мгновение увидел его лицо, искаженное болью и неизбежностью смерти, а затем шея маукслара дернулась назад, Скипа сбило с ног и швырнуло в пропасть.

Погиб. Даже его крик мгновенно поглотил ветер. Пазел думал, что сойдет с ума от ужаса происходящего. Но он не сошел с ума и не замерз, и никто другой тоже. Они бросились на демона, и Герцил опередил их всех, описав убийственную дугу Илдракином. Но маукслар был слишком быстр: он вовремя откинул голову назад, и меч лишь задел его челюсть. Затем существо нырнуло под мост. Группа испуганно обернулась: он был прямо под ними и кричал. Одна когтистая лапа поднялась над краем с северной стороны моста — и пока они смотрели в ту сторону, хвост взметнулся с юга, схватил солдата-селка за шею и швырнул его вслед за Скипом в ущелье.

Пазел обернулся. Его воля была сильна, а меч поднят, но ударить было не по чему, он ни до чего не мог дотянуться. Затем раздался отвратительный крик, и маукслар поднялся, сильно хлопая крыльями, втянув шею, как кобра, готовящаяся нанести удар.

Но не ударил. Пока Пазел наблюдал, демон начал дрожать, а затем с огромной силой извиваться, колотясь о мост. Отряд отступил назад, потому что сам мост содрогался. Это было хуже любого припадка — хуже того, на что должно быть способно собственное тело существа, подумал Пазел.

Он огляделся в поисках объяснения — и нашел его. Рамачни вернулся к ним. Шерсть у него встала дыбом, и он трясся, трясся в дикой ярости, мотая своей крошечной головкой взад-вперед, как это делают норки, когда хотят убить жертву у них в зубах. Демон был в двадцать раз больше Рамачни, но все равно попал под его заклинание, и Рамачни намеревался затрясти его до смерти.

Маукслар закричал и замахал лапами. Он царапал мост когтями, отрывая камни. Он попытался сложить крылья, прежде чем они были раздавлены, но не смог повернуть для этого свое тело. Остальные сделали выпад и нанесли удар, и меч Неды пронзил его бок. Однако, как только она это сделала, зверь взмахом руки выбил еще один камень. Камень срикошетил от стенки желоба, едва не задев голову Неды, и попал Рамачни в бок.

Маг был на мгновение оглушен — и это мгновения хватило маукслару, чтобы освободиться. Вскрикнув от боли, существо отпустило мост и упало в пропасть.

— Арпатвин, он все еще может летать! — воскликнул Таулинин, заглядывая через край ущелья. — Он улетает! Он направляется к Макадре!

Рамачни встал и встряхнул свою шерсть.

— Эта маскировка, — сказал он. — Мне следовало догадаться. Когда-то давным-давно я бы догадался. И теперь есть только один способ действовать.

Он снова ловко запрыгнул на бортик. Затем оглянулся на них — крошечное существо, гонимое ветром.

— Вы знаете, что должны сделать, — крикнул он. — Сражайся дальше, не останавливайся ни перед чем. Найдите и убейте их всех.

— Рамачни? — спросила Таша.

— Я надеялся никогда больше не покидать тебя, — сказал он и прыгнул.

Таша закричала. Пазел схватил ее, иррационально опасаясь, что она попытается последовать за магом.

— Где он, куда он делся? — крикнул Нипс, перегибаясь через край ущелья.

Пазел приподнялся и заглянул в пропасть. Он не мог видеть Рамачни, но мог видеть маукслара: демон парил вдали, следуя контурам Парсуа, подобно огромной птице. Затем пришла ужасная мысль: магия Рамачни потерпела неудачу, демон каким-то образом заблокировал ее; он шагнул с моста и упал прямо вниз навстречу своей смерти.

Затем Таша указала пальцем.

Далеко под мостом, но все еще в сотнях футов над мауксларом, парила сова. Это не было существо с горных вершин; оно выглядело очень маленьким и неуместным. И все же его крылья мощно месили разреженный воздух, и, когда демон повернулся, сова сделала то же самое.

— Это он, — крикнул Нипс. — Он принял точно такую же форму в лесу. Но что он будет делать, если поймает эту штуку?

На дальнейшие разговоры не было времени. Враг перегруппировался, пять или шесть лучников-хратмогов вели огонь с башни. Трое длому, включая их мрачного вида командира с Плаз-ножом, ждали у подножия моста, атимары кружили и лаяли у них под ногами.

— Соберитесь, соберитесь! — закричал Таулинин. — Щитоносцы, вперед!

Стиснув зубы, Пазел шагнул обратно в ледяную воду. Колонна перестроилась; они стали подниматься на мост. Карабкаться, пригнувшись, было трудно, а еще труднее, когда ноги немели от холода. Пол водосточного желоба был очень скользким. Но между щитами и стенками желоба не было места, куда лучники-хратмоги могли бы вонзить стрелу. У Болуту, стоявшего рядом с Пазелом, из глаз текли слезы. Они с Большим Скипом быстро подружились.

Наконец они добрались до большой трещины. Раздались шипение и ругательства, потому что она оказалась даже шире, чем они себе представляли, и из-за хлынувшего потока было трудно определить, где именно находятся края. Все еще держа щиты поднятыми, они попытались протиснуться мимо трещины по двое, ощупывая камни ногами. У Пазела закружилась голова: в нескольких дюймах слева от него не было ничего: воздух, брызги, засасывающий ветер. Он почувствовал, как камень сдвинулся у него под ногой.

Думай о ходьбе, ни о чем другом. Другие прошли, каким-то образом. Он успокоил свое сердце, медленно двинулся вперед и прошел.

Но все стало только хуже. За трещиной они оказались прямо в потоке, пробираясь вверх по желобу против бурлящего течения, которое доходило им до бедер. Пазелу хотелось закричать: холод был мучительным, словно пальцы с длинными ногтями сдирали плоть с его костей.

Сейчас, подумал он. Если я подожду еще немного, то упаду замертво.

Неуклюжими пальцами он вытащил жука из жилетного кармана и положил замороженную чешуйчатую штуку себе в рот. Но он не мог укусить; его зубы стучали, как у какой-то странной машины. Наконец, при помощи рук, он с силой сжал челюсти, пока скорлупа жука не треснула, как орех.

О, боги.

Жар прошел сквозь него обжигающей волной. Его рот превратился в горнило, голова была в огне, и даже зрение изменилось, как будто он смотрел на мир сквозь бледно-красное вино. Он почти ожидал увидеть пар, поднимающийся от его тела.

Вспомнив предупреждение Арима, он выплюнул жука вместе с изрядным количеством крови: насекомое буквально обожгло ему язык. Мимо него проплывали другие жуки: он был не единственным, кто решил, что время пришло. Но как же Валгриф и Шилу? Волк почти плыл, а Лунджа даже сейчас изо всех сил пыталась обвязать сбрую вокруг шеи и плеч собаки. Им следовало подождать на утесе, подумал Пазел. Они умрут, если это затянется слишком надолго.

Герцил внезапно поднялся из-под своего щита. Он дважды быстро выстрелил из селкского лука, и двое лучников упали. Сколько их осталось? Хратмоги все еще стреляли с вершины башни, еще несколько — от подножия моста. Вскрикнул селк: он поднял свой лук, как это сделал Герцил, но на этот раз один из хратмогов глубоко вонзил стрелу ему в бок. Таулинин поднял раненого, пытаясь прикрыть их обоих своим щитом. Герцил выстрелил снова, и еще один хратмог упал.

Командир длому повернулся и побежал к башне. Пазел был теперь достаточно близко, чтобы разглядеть массивную арку, открывшуюся в стене с северной стороны. Командир остановился на пороге и крикнул в башню, повелительно указывая на мост.

Раздался грохочущий звук, и лучники на башнях покачнулись, как будто строение только что качнулось у них под ногами. Те, кто все еще стрелял с моста, повернулись и убежали. Только хищные собаки оставались на месте.

Через арку башни ползло что-то огромное и бледное. Сначала Пазел мог видеть только лицо: лицо старой женщины, раздутое, рябое, с выпученными глазами и ртом, полным черных и гниющих зубов. На ее голове красовалась железная корона, утыканная шипами и окровавленная, а из-под нее, как клочья болотного мха, свисали ярды седых спутанных волос. Затем существо поднялось на ноги.

— Миянтур, спаси нас! — крикнул один из селков. — Это трандаальская праматерь, великанша-огресса из расы, покорившей Горных Королей!

Она возвышалась над ними, одетая в гниющую кожу, с которой все еще свисало несколько ракушек, костей, стеклянных бус и других безделушек. Из мешка, привязанного к ее поясу, сыпался похожий на сажу порошок, окрашивавший снег. Мощная цепь свисала с наручника на ее запястье.

Первым делом существо набросилось на одного из убегающих хратмогов. Оно сорвало со зверя броню, а затем засунуло хратмога головой вперед в пасть. Ноги хратмога все еще торчали вперед, все еще брыкались; затем людоедка укусила его, и брыкание прекратилось.

— Не бойтесь дьяволов! — проревел Кайер Виспек. — Вперед, пока мы еще можем!

Они пытались карабкаться быстрее, но течение было слишком сильным, а подъем — слишком крутым. Людоедка задумчиво жевала — старая бабушка с набитым ртом. Она не сразу заметил Плаз-командира, вывшего от ярости:

— Не их! Мост! Убей тварей на мосту!

Людоедка лениво покосилась в сторону группы. Она выплюнул кость в командира и начала отворачиваться. Длому прыгнул к ней.

— Клянусь проклятием, которое я несу, животное, ты будешь повиноваться!

Командир сжал рукоять своего Плаз-ножа. Огресса заколебалась, внезапно насторожившись. Затем жестом агонии (как будто снимая швы с раны) командир дернул руку вверх. В его руке сверкал призрачный нож, бледное подобие лезвия, которое когда-то было длинным и жестоким, но теперь проржавело до нескольких тупых дюймов кости. Сам командир смотрел на оружие с ненавистью. Но этим обрубком клинка он вселил страх и в чудовище: оно отпрянуло, прикрывая глаза от оружия. Затем застонало и бросилось на мост.

Отряду оставалось пройти шестьдесят футов, когда огресса взобралась на вершину акведука. Она уставилась на них с тупой ненавистью, затем подняла закованную в кандалы руку и взмахнул цепью над головой. Цепь с грохотом опустилась, и последнее железное звено ударило раненого селка, опиравшегося на руку Таулинина. Сам Таулинин не пострадал, но мужчину оторвало от него, и Пазел с ужасом наблюдал, как поток уносит безжизненное тело прочь. Огресса отвела цепь для второго удара.

— Назад, назад! — закричал Герцил. — Эта цепь убьет нас всех!

Но отступать назад они даже не пробовали; было достаточно трудно удержаться на ногах, когда карабкались вперед. Предупреждающие крики; затем цепь ударила снова. Раздался громкий всплеск: на этот раз всем удалось нырнуть в ту или иную сторону. Но при этом многие сбились с ног. Они цеплялись за камень, лед, друг за друга — за что угодно, лишь бы не соскользнуть вниз головой в трещину. Пазелу, которому повезло больше остальных, удалось ухватиться рукой за край моста. Принц Олик, почти погрузившийся в воду, дико потянулся и поймал его за другую руку. Одним яростным рывком Пазел вытащил его из воды, а затем с изумлением увидел, что он каким-то образом нашел в себе силы поднять и Ташу: принц держал ее за пояс.

Пытаясь снова подняться на ноги, Пазел оглянулся на мост.

Неда!

Его сестра, кружась, сползала по желобу. Она была вялой, почти без сознания; Пазел подумал, что она, должно быть, упала и ударилась головой. Так быстро. Пазел едва успел закричать, почувствовать, как часть его умирает, и впервые в жизни захотел умереть. Только что его сестра была там, в залитой солнцем воде; в следующее мгновение ее тело засосало в трещину, и она исчезла.

Пазел взвыл, мир затуманился от слез. Он отпустил мост и попытался последовать за ней, и Олику с Ташей пришлось бороться с ним изо всех сил. Затем последовал следующий ужасный шок, когда второе тело достигло трещины и его засосало в небытие: Кайер Виспек. Но старший сфванцкор не ушел беспомощным. Он был совершенно бодр. Он прыгнул в дыру.

Грохот. Цепь снова упала, расколов камень, но на мгновение отряд оказался вне пределов ее досягаемости. Великанша-людоедка закричала на них с края водотока; очевидно, у нее не было ни малейшего желания лезть на мост через пропасть. Сунув руку в мешочек, висевший у нее на поясе, она вытащила пригоршню черного порошка. Таулинин проревел предупреждение, но было слишком поздно: людоедка сдула порошок со своей руки, и в этот момент он вспыхнул пламенем.

К путешественникам устремился шлейф оранжевого огня. Над краем желоба его вскоре развеял ветер, но прямо над поверхностью воды он скользил до тех пор, пока не разбился о щиты воинов. Пазел видел их лица: некоторые из них были обожжены. Людоедка уже подносила к губам очередную пригоршню.

Лук Герцила снова запел. Огресса издала убийственный вопль, выронив порошок и схватившись когтями за лицо. Стрела вонзилась ей в глаз.

Крик монстра продолжался и продолжался. Она вырвала древко вместе с большей частью глазного яблока. Она развернулась и вслепую взмахнула цепью, и оставшиеся лучники были сметены с башни. Когда ей удалось снова ударить по мосту, цепь прошла в нескольких дюймах от лица Таулинина.

Затем предводитель селков совершил удивительную вещь: он прыгнул на цепь. Огресса упала на колени, прижимая одну руку к окровавленной глазнице. С каждым рывком ее руки Таулинин поднимался все выше по желобу.

Командир длому увидел, что происходит, и закричал. Два атимара ворвались на мост и были раздавлены, когда великанша в агонии покатилась по ним. Пока она с трудом поднималась на четвереньки, Таулинин отпустил цепь и вытащил свой меч. Затем он пошатнулся. Стрела хратмога пронзила его ногу ниже колена.

Огресса увидела Таулинина и потянулась к нему. Но Таулинин еще не был побежден: он боком прыгнул в ее слепую зону, затем протянул руку и схватил в охапку ее спутанные волосы. Великанша развернулась, подбросив его в воздух, и Таулинин точным рубящим движением провел клинком по ее яремной вене.

Из шеи существа хлынула кровь. Таулинина подбросило высоко вверх, и он приземлился на поляне. Людоедка упала вперед в желоб, и в течение нескольких секунд все они чувствовали тепло, когда поток вокруг них окрасился в багровый цвет. Затем поток совсем прекратился. Тело огрессы загородило желоб, и вода переливалась через края.

Словно какая-то обезумевшая банда каннибалов, выжившие, забрызганные кровью с ног до лица, бросились в атаку. Пазел услышал дикость в собственном голосе и не узнал себя. Он изменился; он потерял свою сестру. Он взобрался на тело все еще дрожащей людоедки и вонзил свой меч ей в живот. Только убийство могло изгладить смерть внутри него. Он спрыгнул вниз, на поляну, воя, требуя продолжения.

И продолжение последовало. Теперь, когда огресса была убита, вернулись хратмоги. Отряд превосходил их числом, но существа были высокими и сильными, как быки, и лучше владели топорами и зубами, чем своими луками. Пазел по-прежнему не испытывал страха. И, атакуя, он чувствовал, как ярость и горе уменьшаются. Для них не было места; в его сознании могли существовать только поступки. Он затанцевал среди топоров, рассудительный, ненасытный, спокойный, а затем сделал ложный выпад влево и развернулся вправо, пропустив топор над собой, и перерезал горло хратмогу до кости.

В том сражении он больше не убивал, хотя и помог сделать это капралу Мандрику: Пазел отвлек одного из хратмогов своей атакой, и турах смог вонзить свой клинок в спину существа. Пазел не устал, ему не было холодно. В его сознании молниеносно мелькали все тренировки, формы и предыдущие сражения путешествия, и он последовал за ними, не задумываясь. Герцил как-то сказал: В битве ты делаешь выбор; когда все закончится, ты узнаешь, каким он был.

Наконец пришло время, когда больше не осталось хратмогов, которых нужно было убивать. Пазел повернулся. Селк валил на землю последнего из существ. Один солдат-длому лежал, слабо подергиваясь. Другой селк умер на куче снега, топор все еще торчал у него из груди.

Затем Пазел увидел Таулинина.

Предводитель селков был на краю поляны, двое оставшихся атимаров держали его в зубах. Одна собака вонзила клыки ему в бедро, другая — в противоположное предплечье. Позади них, прислонившись спиной к дереву, стоял командир длому, его призрак-нож был направлен в небо. Таулинин был в сознании, но не сопротивлялся. В двух ярдах от него неподвижно лежал Валгриф.

Лунджа мчалась на помощь Таулинину, и Герцил не отставал ни на шаг. Пазел бросился за ними, но даже на бегу увидел, как Лунджа упала, беспомощная и ошеломленная. Герцил попытался остановиться, но было слишком поздно: он упал рядом с Лунджей и остался лежать неподвижно.

Пазел резко затормозил. Все три воина попали в ловушку — магическое поле, созданное Плаз-клинком. Валгриф стал еще одной жертвой: теперь Пазел увидел, что волк жив.