Ни тени стыда. Часть первая

Глава четырнадцатая. Ужасный конец.

Для отряда почти в сотню бойцов они продвигались очень быстро. Бандитов, которые группами по двое-трое-четверо появлялись в коридоре, Олэ убивал раньше, чем кто-либо успевал достать оружие. Он очень экономил время, не тратя его то, чтобы вынуть застрявший меж костей нож или кинжал.

И, вот, наконец, первая зала. Приёмная. В ней — около двадцати человек. Поймав брошенный ему меч, Олэ бросился в атаку. Одна отрубленная голова и две руки покатились по полу, когда бандиты пришли в себя и схватились за оружие. Но огибая Олэ, в бой уже шли люди Найруса. Меньше минуты понадобилось им, чтобы заколоть и порубить алебардами всех противников. Кроме одного. Олэ попытался его догнать, но жажда жизни у беглеца оказалась сильнее охотничьих инстинктов преследователя.

— Всё. Он предупредит остальных, — печально констатировал Олэ. — Лёгкая дорога закончилась.

В следующем помещении их уже ждали. Большая и просторная зала с кучей святых предметов и татуированным священником. Комната посвящений.

Не меньше сотни свежеиспечённых бандитов готовились делом доказать верность Кодексу Праведного Каторжанина. Большинство ещё не успели одеться, как ночные солдаты. Они были в фартуках кожевников и кузнецов, плотников и столяров, куртках грузчиков и форме чомпи. Несколько одевались по моде принятой у поэтов. Один являлся известным исполнителем песен под аккомпанемент гитерна.

Да, понятия праведных каторжан — это тоже своего рода чума. Духовная чума, которая, если вовремя не запретить песни и книги, прославляющие борьбу честных воров против позорных стражников, захватывает всё новые и новые слои нормального общества, заставляя слышать позывной подонков «не верь, не бойся, не проси» даже среди творческих людей.

Найрус вначале не понял, что это новые бандиты, а не группа заложников.

— Вы свободны! — крикнул он. — Мы, Герцогово Око, явились истребить атаманов и покончить с ночной армией!

— Вонючие стражники! — процедил известный певец, берясь за дубину.

— За атаманов на ножи! На ножи чёртову стражу! — взвизгнул молодой поэт и достал кинжал

Бойцы Ока пропустили вперёд братьев-фехтовальщиков, и началось сражение, больше напоминающее бойню — сочувствующие явно не метили в первые ратники. Всего за три минуты все они, кто не догадался сбежать, были мертвы или искалечены. Потрясённый Найрус ходил среди отрубленных конечностей и дёргающихся в конвульсиях тел и шептал:

— Зачем? Из-за романтики? Это же грабить и воровать... воровать и грабить... да какая здесь может быть романтика!

— Для начальника стражи вы слишком большой нюня, вам не говорили? — злым голосом сказал Меченосец. — Не тратим время, идём дальше. Если они убьют Воина Чести, я не получу свой поединок. Если успеют испортить Фейли... мне будет грустнее жить.

* * *

Баррикады держались. Бандиты Столицы наступали волна за волной, но баррикады держались.

Кузен Ти едва дышал и чувствовал, как болят плечи. Меч правосудия вопреки слухам, оказался хорошо сбалансированным — когда человек дёргается на плахе, приходится порой в последний момент изменить полёт клинка, чтобы срубить голову одним ударом. Но слишком тяжёлым для юноши, не готовившегося специально ни в палачи, ни в трабанты, ни в охрану знамени — ни в одну из профессий, где нужно долго махать большим клинком. А психику угнетало отсутствие возможности колоть — эту технику тенир знал чуть лучше рубки. Ти уже давно подумывал сменить меч шириной чуть ли не в ладонь, но без намёка на остриё, на какую-нибудь трофейную саблю, но возможное появление бронированных бойцов его останавливало.

— Неплохо дерёшься, сын стражника! — похвалил Волк, распоров грудь очередному бандиту атаманства, взобравшемуся на баррикаду. — Ты же сын стражника?

Кузен Ти ему не ответил — и так устал, как собака, ещё тратить дыхалку на разговоры.

Из коридора показались гвардейцы — не зря беспокоился.

Но насчёт элитного отряда у Блича и Волка имелся особый план. И второй тип теневых стрел.

— Эй, бронированные задницы! — Бличу было очень непривычно так ругаться, но Викки настаивал, мол, иначе не сработает. — Что? Боитесь дерьмо вывалиться от страха? Да ладно, у вас же на мордах написано «чистильщики нужников». Не привыкать к запаху. Пёс с вами! Я — отлить. Без меня рубку не начинайте.

И, сбежав с баррикады, скрылся в небольшом коридоре, о существовании которого Виклор, помнивший его, рассказал заранее.

Гвардейцы, забыв приказ командира, рванули за наглым мальчишкой — все, кроме четверых самых сознательных.

— Блич, братишка! — со всей силы, чтобы было слышно сквозь стены, крикнул Волк. — Пли!

Только первый гвардеец успел забежать в коридор, второй уже свалился, пронзённый вылетевшей из стены теневой стрелой, которая полетела дальше, проткнула нескольких обычных бандитов и улетела в соседнюю стену.

Блич пробежался по коридору, расстреливая гвардейцев и тех, кто толпился за ними прямо сквозь толстый слой камней и мела. Он садил наугад, но был уверен, что в такой толкучке многие стрелы найдут цель. И он знал, что никто не осмелиться за ним последовать после такой демонстрации теневых стрел третьей закалки. Сразив последним выстрелом единственного, кто успел влететь в коридор, он спокойно вернулся той же дорогой, взбежал на баррикаду и оценил итог. Треть гвардии убита или выведена из строя — неплохо. И тут же помрачнел. Используй он теневое зрение (вдоль стены тянулась целая полоса без открытого мела), то перебил бы гвардейцев полностью. Но не всегда хорошие мысли приходят в голову вовремя.

— Всё. Не могу больше!

Кузен Ти, повредив мощным ударом бригантину, заставил упасть одного гвардейца, затем отрубил руку (кольчуга не помогла) второму, но дальше его плечи потребовали перерыва. Выронив меч правосудия, тенир сполз с баррикады.

Передохнув, он вернулся в бой с оружием полегче — фальчионом для обычных бандитов, дубинкой для бронированных. А Волк, убедившись, что его клинки гвардейцам урона не наносят, просто вырвал одну скамью из баррикады и стал биться ей.

— Второй атаки стальных задниц мы не выдержим! — посчитав потери, заключил Виклор через двадцать минут. — Не думал, что это когда-нибудь скажу, но... Нечисть лесная, долго ещё ждать стражников?!

Блич старался не думать, что будет дальше. У него не осталось ни одной теневой стрелы.

* * *

Вторая большая свара случилась в тренировочной зале. Завидев гвардейцев, братья-фехтовальщики уступили дорогу людям Найруса (алебарды — это страшный сон любых доспешных бойцов). Но и легкой пехоты ночной армии здесь было предостаточно, поэтому нашлась работа и мастерам меча.

Найрус, верный принципам науки «всё поверять опытом», истратил первый заряд свитка, и чуть не поплатился жизнью за страсть к эмпирике. Как и предупреждал Нейк, заговорённый на полные латы меч не причинил никакого вреда бригантине. Больше — он сломался от удара по ней. Профессор бы погиб, не прикрой его тот, кому дали возможность искупить кровью предательство. Крови парень не пролил, но всё искупил — удар, предназначавшийся голове Найруса, размозжил плечо расследователю.

Не давая времени доспешнику второй раз замахнуться палицей, подоспевший на помощь Невилл подрубил ему колено мечом и вонзил дагу в шею. Его клевец застрял в бригантине другого гвардейца, поэтому ветеран стражи вынужден был сражаться менее эффективным против доспешных противников оружием, компенсируя его недостатки кабаньей силой и опытом поединков.

Невилл отправил в задние ряды раненого, помог подняться Найрусу, отвлёкся, чтобы насадить на длинный клинок бандита с двумя тесаками и добить коротким, и сказал:

— А я предупреждал насчёт гражданских мечей! Эй, грандмастеры Пера! Командир Ока в опасности!

Два известных фехтовальщика едва успели. Ещё бы пара секунд, и Найруса с Невиллом смяла толпа из нескольких гвардейцев и десятка машущих топорами и дубинами рядовых ночной армии.

Три меча спели свою кровавую песню, и Найрус оказался среди дюжины изрубленных трупов, а два грандмастера Пера и Невилл Гласс, прикрывая его справа, слева и спереди, ждали новых атак.

— А парень с рыцарским бастардом неплохо рубиться, хоть и не по нашей технике. Найрус, он не состоит ни в каком братстве? Думаю, после битвы пригласить в наше.

Найрус промолчал. Врать не хотелось, а рассказывать правду, что этот парень и латник, убивший роковой ночью нескольких собратьев грандмастера — одно лицо, значило затеять ненужный конфликт.

Похвала именитого фехтовальщика была заслуженной — Олэ превзошёл самого себя. Ни на пустыре, ни в гроте, ни в доме Воина Чести он не показал и половины того, что демонстрировал сейчас. Оторвавшись и от бойцов Ока и от братьев Пера, охотник сражался в самой гуще совершенно один. Не раз и не два его пытались убить со спины, но Олэ успевал повернуться и ударить первым. Он работал круговыми движениями, нанося одним ударом сразу несколько ран сразу нескольким противникам; пинками отбрасывал тех, кто прорывался на ближнюю дистанцию; разбивал навершием и крестовиной головы тем, кто пытался войти в захват. Если Олэ оказывался на полу, то только затем, чтобы подрубить несколько ног, если подпрыгивал, то чтобы усилить укол.

Так Меченосец сражался с лёгкой пехотой ночной армии, но и доспешникам ему было что показать. Один гвардеец пал, сражённый приёмом «полумеч»; второму охотник проломил череп сквозь шлем тренировочной куклой; третьего снёс, провернувшись на «руке» деревянного человека (бойцовский манекен), ударом обеих ног в грудь, и тут же добил, вонзив меч в лицо.

Но вскоре врагов стало столь много, что Олэ вынужден был отойти к своим.

В зале уже было тяжело ступить, чтобы не споткнуться об чей-то труп или отрубленную конечность. А немногочисленное свободное от мёртвых тел и их деталей пространство стало скользким от крови. Кровь превратила нарядную форму бойцов Ока и праздничное облачение вольных фехтовальщиков в бурую безобразную одежду. Кровь была везде — на лицах, на оружии, на стенах. Одной фразой: жертвоприношение богам войны вышло на славу. Но битва была далека от завершения — бандиты Столицы всё прибывали и прибывали. На смену тем, кого похоронила тренировочная зала, коридоры выплёвывали новые и новые отряды, и, казалось, нет им конца.

Об алебардах речь уже и не шла — хватило бы места мечом взмахнуть, а затем настал черёд такой тесноты, когда только нож или кинжал, крайний случай — кастет, помогут в сваре.

Эта фаза боя принесла наибольшие потери людям Найруса — короткими клинками ночные бойцы сражаются лучше ночной стражи. Лишь хорошая защита (бригантины поверх кольчуг) помешала бандитам вырезать Герцогово Око полностью. И охотник Олэ.

Вернув меч в ножны, он взялся за оставшиеся у него ножи. Битва с толпой заводила, придавала сил — в ножевой сваре Олэ один перебил людей едва ли не столько же, сколько всё Око целиком.

— Бочонок, к счастью, не золотой! — крикнул Найрус. — Настало его время!

Непосвящённый мог бы решить, что начальник Ока свихнулся — собрался распивать эль в такое время. Но Невилл был посвящён во все планы Найруса касаемо сражения, поэтому понял, о чём речь.

Учёный широкого профиля заставил бы себя сожрать все свои дипломы, если бы не придумал, как привлечь научные знания к последней битве с атаманами. В бочонке плескался не эль, а горючая смесь наподобие той, которой византы сжигают корабли противника. Только с улучшениями профессора Найруса.

Невилл бросил через спины своих, в самую середину толпы врагов бочонок с зажжённым фитилём, и в такой тесноте горючая смесь произвела страшный эффект. Бочонок взорвался прямо над головами бандитов, и превратил часть из них в живые факелы, часть — в свихнувшихся от паники сумасбродов. Через пять минут зала опустела.

— Куда? — спросил Найрус, показывая на многочисленные коридоры.

— Я не знаю, где они их держат, — честно ответил Меченосец. — Давайте попробуем посмотреть комнаты возле арены. Они любят на ней травить дикими зверями пленников. Быть может, и ваши неподалёку? Склады опять же, гостевая.

— Да, гостевая! Там нас должны дожидаться Герт и кузен Ти. Вот только дурные предчувствия, что мальчишки вместо того, чтоб отсиживаться до нашего появления, как было условлено, полезли в бой.

Отправив назад (профессор отмечал светящейся краской нужные повороты) всех серьёзно раненых, Найрус посчитал, сколько народа осталось с вычетом ещё и убитых. Сорок семь бойцов Ока и четырнадцать фехтовальщиков. Недурно, если учесть, что трупами бандитов здесь буквально всё завалено. Очень скверно, если вспомнить, какие силы у атаманов ещё оставались в резерве.

Возле гостевой, действительно, нашлась комната с заложницами. Найрус отправил девушек с одним бойцом, не дав им времени даже сказать спасибо. И, как он и думал, в гостевой комнате не оказалось ни Герта, ни кузена Ти. Паук не смог внятно объяснить, куда они отправились. Забившись под скамью, он кричал про ужасы смерти и клялся, что не вылезет оттуда, пока всё не закончится.

— Они не люди, они посланцы лесной нечисти! — донеслось из коридоров. — Их невозможно убить! Виклор Волк точно оборотень, а Блич Безжалостный демон!

Сердце профессора ускорило ритм.

Блич... может, другой Блич? Нет, не может быть другой. В этой стране не носят таких имён.

Полный неясных предчувствий Найрус повёл свой отряд в направлении обратном тому, куда бандиты, говорившие о Бличе, несли своих раненых. И через пару поворотов увидел, кто был причиной их панических настроений.

— Хватит крови! Мы сильнее, хоть нас и меньше, и сюда идёт Око! Сложите оружие и сдавайтесь!

Голос Блича легко узнавался даже искажённый эхом подземелья и сквозь шум битвы.

— Блич... Мальчик мой... Сынок!

Профессор впервые называл мальчика сыном не только в мыслях своих, но, увы, мальчик его не слышал. Он был занят переговорами с бандитами — неудачными, судя по следующей реплике.

— Закрой пасть, Блич Безжалостный! Ребят, поднажми, они уже почти пали! Какое Око, ты о чём?

— Всевидящее око! Возмездия за грехи! — крикнул Найрус, выводя отряд на арену.

Зря бандиты отказались от предложения сдаться. Зажатые с двух сторон разбойниками Тропы и бойцами Найруса, они были обречены на поражение. Через пятнадцать минут профессор наконец-то смог обнять воспитанника, которого уже давно считал за родного сына. Разомкнув объятия и стерев слёзы, учёный посмотрел на сияющего от радости мальчика и... и не узнал его. Не из-за роскошной одежды, тем более что она успела потерять лоск за время долгой битвы. Нет. В парне что-то изменилось на другом уровне.

Во взгляде, в выражении лица читался всё тот же Блич, которого Найрус давно знал и любил. Но больше за данного подростка не надо было так отчаянно беспокоиться, переживать, что он не приспособлен к жизни. И от этой мысли на душе его воспитателя и опекуна было так светло, так радостно, и, одновременно, немножко грустно.

— Мой брат опять обнимается со стражником. Теперь уже с офицером! Выколи мне глаза, Секретарь! Или хотя бы один глаз! — искренне сокрушался Виклор Волк.

— В этом нет нужды Викки. Ты и так слепой. Смотришь в упор, но видишь только то, что хочешь.

Секретарь смотрел на сцену встречи профессора и его воспитанника с тем щемящим чувством, которое участь тех, кто уже давно растерял любимых учителей и воспитателей.

— Мечи в ножны! Это свои! Свои, клянусь!

Крики кузена Ти заставили Найруса и Блича отложить все тёплые слова и признания. Главным сейчас было предотвратить назревавший конфликт.

* * *

Борода был знатоком науки мучений. Он знал, что ожидание мерзости приносит не меньше мук, чем сама мерзость, даже когда оно совсем короткое. Три-пять минут, пока не начнёт действовать снадобье доктора Шанкра.

Правда, девочка оказалась ещё более невинной, чем атаманы думали. Пришлось объяснять дважды. Лишь тогда до Фейли дошло.

Голубые глаза расширились, а губы задрожали. Бедной девочке уже успели рассказать про Ночь Девяти, но не о дополнении в её программу от атамана Бороды.

— Как? Со мной?.. Это невозможно!.. Так нельзя... Вы пошутили же?

Похоже вела себя и та черноволосая в Ярн-Геронде, вся разница, что поняла соль предстоящего издевательства с первого раза. Но даже со своим опытом в борделе, отказывалась верить, что ради больной похоти можно так растоптать человеческое достоинство. Кричала «Я же человек, я живой человек, со мной так нельзя!». Борода всю ночь доказывал, что атаманам всё можно, а она не человек, а кусок мяса.

— Это шутка? — повторила вопрос Фейли.

Вместо ответа Борода отодрал лоскут от платья жертвы и толкнул следующему атаману. Тот со смехом оторвал ещё один лоскут и толкнул Фейли дальше.

Круг обнажения — прелюдия к основному действию.

Но последняя в истории Ночь Девяти мало того, что проводилась атаманами не в полном составе, так ещё и закончилась, не успев толком начаться.

— Господа, ну, разве так ухаживают за девушками? Кто вас таким манерам научил? Вас жестоко обманули, с девушками так не обращаются. Фейли, накинь мой плащ.

— Мастер Кай! Как вы...

— Потом вопросы, потом.

Один из атаманов ползал по полу, плача от боли, и держась за причиндалы, Фейли торопилась завернуться в плащ, а бледный мужчина потирал кулак. Он словно вырос из стены, чем ошарашил обидчиков девушки. Когда шок прошёл, Борода вонзил короткий клинок в спину нежданного заступника.

Кай отшвырнул Барея, как котёнка, и, проявив ненормальную для человека гибкость, вытащил кинжал. Посмеявшись, сел, скрестив ноги, на ложе, которое приготовили для Фейли, сцепил пальцы в замок и упёр в подбородок.

Лицо вампира приняло выражение глубокой задумчивости.

На атаманов, пытающихся его убить тесаками и фальчионами, Кай обращал внимания не больше, чем на мух. После десятой или одиннадцатой попытки, атаманы, наконец, поняли, что имеют дело не с человеком, а с одной из мистических сущностей, и застыли, с ужасом ожидая, что будет дальше.

— Ты знаешь, Фейли? — не выходя из позы задумчивости, промолвил Кай. — Я понял почему их раса так много выдумывает про нас, вампиров. Это защитная реакция. Чтобы не признавать неприятный факт. Что человек порой ведёт себя не просто мерзко, а особенно мерзко. И, в чём ужас ситуации, продолжает оставаться человеком. Легче возвести напраслину на вампиров или сочинять сказки об оборотнях, чем искоренять зло среди себя. Заглянуть внутрь своего общества и человеческого нутра, и понять, почему и как рождается такое зло, как эти атаманы.

— Мы не воюем с вампирами — дрожащим голосом сообщил Борода.

— Вы воюете с девушками, — сменил задумчивую позу Кай. — Мало того, вы воюете с совсем юными девушками. И, наконец, самая ваша жуткая ошибка. Вы воюете с девушками, которых я выбрал в друзья. А те, кто обижают моих друзей... Их участь плачевна. Впрочем, если вас утешит, я бы счёл за честь забрать ваши жизни, даже если бы Фейли была совсем незнакомой девчонкой.

— Но, господин вампир...

— Заткнись, придурок. Ты мешаешь мне выбирать для тебя смерть. Задал задачку! Я знаю сто восемьдесят шесть способов отнять у человека жизнь, но ни один не нахожу достаточно мучительным конкретно для вашей весёлой компании.

И вдруг взгляд ироничного вампира стал очень жестоким. Барей Борода и его друзья и сами были плохими людьми, и повидали в жизни немало бессердечности — да одно знакомство с Виклором Волком отнимающим жизнь с лёгкостью, с какой разве что сморкаются, чего стоит. Но такого взгляда они никогда не встречали. Здесь читалась именно нечеловеческая — больше, неземная, абсолютно потусторонняя жестокость. И напугала она не только атаманов.

— Мастер Кай... Вы... Я вас боюсь. Вы сейчас стали совсем другим... Даже в бою на пустыре вы таким не были. От вас так и веет... — Фейли сделала паузу, подбирая слова, — бесчеловечностью.

— Милая Фейли, так я же и не человек. И сейчас эти господа узнают, что в рассказах о зверствах вампиров правда. Не выпить кровь, намного страшнее. Выйди в коридор, я сам себя ненавижу после такого. К счастью, я очень редко встречаю тех, кто такое заслуживает.

Атаманы, словно загипнотизированные взглядом вампира, не смели пошевелиться и готовились безропотно принять свой ужасный конец.

Но тут в комнату ворвались Соловей и Герт.

— Любимая! Я здесь! Я... я нашёл тебя. Прости, что не уберёг.

Соловей разрезал верёвки на сыне горшечника, и он бросился обнимать девушку. Заметив, что она в плаще, а на полу обрывки её платья, Герт побагровел.

— Фейли, я... я...

— Нет, Герт. Ты успел. Мастер Кай не дал им... не дал ничего сделать.

— Спасибо вам, мастер Кай! Вы спасли мою любимую, я ваш...

— Ты мой друг, — не дал произнести слово «должник» Кай. — И этим всё сказано.

Жестокость ушла с лица Кая так же внезапно, как появилась. Теперь на нём была добрая и чуть грустная улыбка.

— Я вижу, у вас, двоих, всё серьёзно. Рад, очень рад. Переживал за вас, если такой глагол уместен для нежити. Пятый урок дружбы, — передашь Олэ, если встретишь раньше меня, — за друзей надо уметь радоваться.

— Я передам ему только клинок в сердце. Вы просто не знаете, что этот подонок...

— Знаю. Всё знаю. И ещё знаю про него то, что не знает больше никто. Я сумел разговорить Олэ. Он был со мной откровенен, как на исповеди. Меченосец сейчас идёт сюда, возглавляя бойцов Ока. И режет ночную армию с тем же энтузиазмом, с каким ей служил.

— Но мастер Кай!

— Герт! Ненавижу такое общение между друзьями, но ты сам хотел сказать, что мой должник. Прошу тебя, моего друга, в уплату этого долга пощадить, когда встретишь, другого моего друга.

Герт долго молчал, потом переглянулся с Фейли и медленно произнёс слова обещания.

— Теперь об атаманах. Ты, верно, хочешь их сам убить в поединке?

— Да, конечно!

— Я сделаю это гораздо более мучительным способом. Вам, людям, неподвластны эти способы казни.

— Пусть атаманов мучают уже после смерти по всем грехам. А я... я должен просто отправить их по ту сторону. Именно я.

— Понял. Дальше не говори. Ты должен доказать девушке, что больше подобное не повторится. Что ты всегда сумеешь её защитить. Похвально.

Вампир встал, повернул к атаманам насмешливые глаза, и, погладив подбородок, сказал:

— Знаете, старые ублюдки. А в этом есть что-то символическое. И для вас очень унизительное, что тех, кто держал в страхе всю страну, отправит по ту сторону ребёнок. — и добавил, повернувшись к Герту: — Удачного боя, друг. Я пошёл искать Воина Чести.

Как только вампир ушёл, атаманы схватили фальчионы и тесаки. Соловей выразил желание помочь, но Герт отказался. Борода узнал Соловья и обратился к его совести праведного каторжанина. Соловей лишь засмеялся.

— Я решил сменить совесть каторжанина на простую, человеческую. Что, Борода? Помнишь, как ты мне говорил, что я упустил возможность ставить условия? Так вот. Надо было соглашаться на мои условия.

Схватка вышла короткой. Как бы это ни было унизительно для атаманов, и для страны, которая столько лет ползала перед ними на коленях, их, действительно, убил ребёнок. Только одному Бороде получилось, пусть с серьёзной раной, но ускользнуть. Герт бросился было за ним вдогонку, но Соловей и Фейли убедили, что это слишком опасно.

Соловей опять связал Герта, связал Фейли и повёл под видом двух пленников, оставив изрубленные тела остывать среди луж крови и обломков фальчионов — ни один человеческий клинок не устоит против гномского меча.

* * *

Одно дело — объяснить стражникам и разбойникам, что сейчас у них общий враг, а, значит, они не должны убивать друг друга. Совсем другое — заставить взаимодействовать.

— ...Лесными духами клянусь, тупой стражник, надо восстановить баррикаду, дождаться их и перебить! Ваша нежить — пусть небо вас накажет за то, что якшаетесь с вампирами! — сама нас найдёт, когда отыщет пленников.

— Мразь каторжная, конечно, ты их спасать не спешишь. Кто они тебе? А мне Воин Чести друг!

— Язык прикуси, Тяжёлая Рука. Не ищи приключений на свой старый зад.

— Ты мне угрожать вздумал, волчонок?

Найрус и Блич вынуждены были вклиниться между Невиллом и Виклором, чтобы не дать им разодраться. В напрасных спорах пережигалось драгоценное время. Надеясь найти человека, который мог бы найти консенсус, Найрус обратился к Секретарю.

— Юноша, у вас манеры и облик образованного человека. Вы не можете не понимать, что без резервов принимать здесь новый бой — безумие. Что он не соглашается с нами просто назло.

— Понимаю.

— Так объясните Волку!

— Это невозможно. На старину Викки... как бы вам объяснить... мм... напало! Вот напало на него и всё. Сам святой Гавер сейчас лично спустится с небес и скажет «Викки, да ты неправ!» — Викки пошлёт его на все известные направления.

Олэ стоял позади всех, не обнаруживая пока своего присутствия Бличу, и с тревогой глядел на провалы коридоров — из любого могли показаться новые отряды ночной армии. Но показался только вампир Кай. Лицо его было печальным.

— Уходите. Уходите все — они сейчас пойдут из главной залы всей армадой. Вам не выстоять.

— Э, а как же папа и сестрёнка? — спросил, предчувствуя дурное, кузен Ти.

— Как же дядя и Фейли? — закусил губу, чтобы не заплакать, Блич.

— Старина Гулле... до того, как я попросил прощения.... Нет! — на Невилла было жалко смотреть.

А у Найруса просто не было слов, чтобы выразить, что на сердце.

— Фейли жива, здорова и не испытала насилия, — уточнил ситуацию Кай. — А тот, кого вы называете Воин Чести... Только друзья и родственники. И ты, Олэ. О, Блич, рад тебя видеть, и запрещаю спрашивать, почему Олэ не в Башне Смертников. Найрус, не надо таких взглядов. Да, и мечник тоже. Такова воля Воина Чести. Последняя, как понимаю, воля.

* * *

Возле камеры, где Воин Чести содержался с другими особыми пленными, уже успела выплакать море слёз Фейли. Её ухажёр и сам готов был удариться в плач, но держался, чтобы успокоить любимую. Соловей же, задумавшись, смотрел в пустоту, и даже не заметил, как, в компании крепкого старика, толстоватого мужчины, рослого юноши и красивого мальчика появился мечник, со ссоры с которым для него всё началось.

Гулле стоял на коленях, наполовину обнажённый, спиной ко всем. На нём живого места не было — палачи работали на совесть. Лужи крови расползались по полу.

Все сокамерники Гуллейна и три палача были мертвы. Не просто мёртвы — трупов не осталось, вместо них клубились сгустки тумана. Полторы дюжины теней, меняя ежесекундно форму, носились по стенам.

— Чума! — хором воскликнули Найрус, Олэ, Блич и кузен Ти.

Да, это была она, Чума теней. Олэ попятился. Гулле услышал звук его шагов, но не обернулся.

— Кто там сдал назад? Готов спорить, Олэ. Успокойся. Перед камерой большой участок открытого мела. Он не смогут его преодолеть, пока не соберутся в волну. Кто ещё пришёл? Назовитесь.

— Твой сын.

— Твой племянник.

— Найрус, твой друг.

— Невилл, твой... бывший друг.

Найрусу пришлось дать старому бойцу сердечные снадобья, чтобы он не скончался тут же от душевного волнения.

— Гулле... Что они с тобой...

— Да так, слегка попортили шкуру и здоровье. Ты видишь, что творят тени? Я сам не вижу, потому что у меня теперь нет глаз... но каким-то образом их сейчас чувствую. Так вот, Невилл, когда вы думали, что я шутил, что не человек...

— Я знаю, Гулле. Всё давно знаю. И про Чуму теней тоже. Я умею собирать информацию.

— Знаешь, и не воспользовался этим даже когда...

— Своих не сдаём. Будь ты хоть нежить или оборотень, ты, прежде всего, стражник. И потом, я был уверен, что прав, но недавно убедился, что тот парень, действительно, оговорил себя под моими ударами. Всё справедливо. Спасибо, что только уволил, а не посадил. Я заслужил решётку, а, может, и смерть. Это я дерьмо, а не ты благодушный безумец!

Спина Гулле судорожно дёрнулась. Сохранись у него глаза, они бы, наверняка, были сейчас полны слёз, как и у запоздало раскаявшегося «плохого стражника».

— Гулле, я... я не уйду... я останусь с тобой. Я...

— Не смей! Езжай в Форкассию. Это приказ. Там у тебя внук. Поживи ради него, старик.

— Он меня презирает. Я ему не нужен.

— Невилл, Невилл. Ты же старше меня. Как не понимаешь, что чем громче подросток кричит родным, что ему никто не нужен, тем больше хочет, чтобы все были рядом?

— Ты прощаешь меня, Гулле? Прощаешь грязь, которую тебе высказал в тот день?

— Простил тем же вечером. Народ Теней не умеет долго злиться.

Герт и Фейли, видимо, уже получили последние наставления от умирающего стражника, поэтому настал черёд попрощаться Бличу. Он подошёл к решётке, встал на колени, просунул между прутьев руки. Дядя, не оборачиваясь, взял его ладонь в свою.

— Блич... наконец-то, ты нашёлся. Больше не теряйся. Жаль, что не успею послушать историю твоих приключений. Но... я чувствую сердцем, что они пошли тебе на пользу. О, мозоль от меча — признак настоящего мужчины... Книги... я тебе купил кое-какие книги... Найрус скажет, где забрать. Ты самый лучший племянник. Прости, что не уберёг твоих родителей и бабушку с дедушкой!

— Я не считаю тебя в этом виноватым, — роняя слёзы, сказал Блич. — ты был самым лучшим в мире дядей!

— Спасибо, мальчик. Береги себя и сестру.

Кузен Ти не захотел прощаться через решётку. Он вообще не хотел прощаться. Бормоча «мы тебя спасём», «ты будешь жить», юноша разбил замок мечом правосудия, которым заново вооружился, словно предчувствуя ситуацию, и влетел в камеру. Гулле вынужден был согнуться в дугу и закрыться руками, чтобы спрятать лицо.

— Нет, дурак! Нет! — стуча кулаком по полу, кричал мужчина-тень. — Я не хочу, чтобы ты запомнил меня таким! Не смей смотреть! Они освежевали мне лицо! Не смотри, умоляю!

Тенир сбавил пыл и отошёл к решётке. Глаза его были полны ужаса, боли и жалости. Гулле выпрямился, уверенный, что своенравный сын в этот раз не ослушается отцовской воли.

— Папа... папочка... Мы спасём тебя. Найрус отличный врач.

— Думаешь, я сам не хотел бы ещё пожить? Раны слишком серьёзны. Вся кровь, которая вокруг, моя. Я ещё жив и говорю с вами только из-за ужасных снадобий, которые заставил принять доктор Шанкр, чтобы я не потерял сознание. Чтобы чувствовал боль до конца.

Тенир сдался лишь тогда, когда Найрус скорбным голосом сообщил, что спасти его отца им не удастся. Гулле вообще уже должен был быть мёртв с такими ранами.

— Папуля... Дорогой.... Ну, что ж так-то? Что ж так!

— Мало времени, сыночек. Храни маму. Передай, что я её очень люблю. И помни. Ты сын Воина Чести, наследуешь все его привилегии и славу. Никогда не чванься первым, и не запятнай второго. Я тебе дарю свой меч. Это отличное оружие. Пусть оно в твоих руках служит только добру. Больше никогда не позволяй своей жажде справедливости превратится в тупую злобу. Ты понимаешь, о чём я. Быть беспощадным не нужно много подвига. Уметь прощать... да, это сила. И прости, что не был рядом, когда был больше всего нужен.

— Ты тоже меня прости... за всё прости.

— Я счастлив, что у меня такой сын. И мне не за что тебя прощать в этот час.

Кузен Ти со слезами вышел из камеры. Воин Чести перебил Найруса на полуслове.

— Найрус, не надо! Мы с тобой хорошо попрощались во дворе моего дома! Только добавлю, что хватит тосковать по той женщине, найди себе кого-то, женись и заведи детей. Сейчас о деле. О Чуме теней. Я разгадал одну из её тайн, понял момент, когда мы... становимся Угрозой.

Олэ весь вытянулся — он ждал услышать это не меньше Найруса.

— То, что моей Чуме не понадобилось много дней, чтобы созреть, надеюсь, ты понимаешь, что здесь никакого чуда нет.

— Да. Семь дней условный срок. Известно два случая отделения тени в считанные часы. Ты... получается, третий. И первый достоверно подтверждённый.

Воин Чести помолчал, собираясь с силами, и заговорил очень быстро, боясь не успеть:

— Они пытали меня. На глазах других пленников, чтобы дать им урок. Я выдержал всё, даже когда содрали кожу с лица. Они достали из рукава последний козырь: сказали, что идут издеваться над Фейли. И я сдался... я начал говорить... Я не мог предавать Фейли и не мог предавать товарищей, поэтому предал себя. Я лгал, надеясь выиграть время, нужное им на проверку. Придуманные пароли, несуществующие явки и агенты... Как это больно — лгать. Люди и тениры, где берёте силы, выдерживать подобные мучения ежедневно? Даже, когда они взялись за лицо, было легче. Получив, что надо, они засмеялись и сказали, что всё равно будут мучить Фейли, причём при мне. Я смог извернуться и выдавить себе глаза, чтобы не переживать такой муки. А потом я услышал крики, почуял холод и понял.... Такое ведь тоже бывало?

— Да, четыре случая в истории. Ты пятый. Когда чумная тень зарождалась волной. Гулле, почему ты, думаешь, другие не могли понять, как стали Угрозой?

— Думаю, этот момент лжи или предательства, который принимает в себя тень, перерождаясь в Чуму... Он столь чудовищен для нашей природы... что событие стирается из памяти. Я помню, как мой мозг силился выйти из реальности. Но снадобье доктора Шанкра удержало.

Найрус взвыл от досады — столько лет изучая болезнь, он мог догадаться об этом сам, вывести логически. И ему стало страшно от понимания, что пытаясь выучить воспитанников лгать, он, получается, толкал их породить новую эпидемию.

— Олэ! Проклятый мечник! Ты слышал? Мы сами виноваты в их Чуме! Народ Теней никогда не солжёт и не предаст по своей воле! Только люди могут заставить их лгать! Ты слышал, Олэ?! Достаточно просто не доводить их до момента, когда они вынуждены брать наш любимый грех, ложь! Передай охотникам, что проблема решена!

— Не решена, Найрус, — печально возразил Воин Чести. — Их мир таков, что рано или поздно самому святому приходится солгать, покривить душой, поступиться идеалами. Ложь вшита в самую сердцевину их цивилизации. Лицемерие — основа их права. Притворство —неотъемлемый элемент их быта. Они построили своё общество так, что в нём нет выбора между добром и злом, а только между злом большим и меньшим. Народ Теней обречён разносить Чуму в таком обществе, и Чума разлетается быстрее, чем их общество может меняться. А потому ищи лекарство, Найрус! Продолжай искать лекарство! Проблема не решена! Не решена!!!

Гулле не беспричинно перешёл на крик. Боль стала просто невыносимой.

— Тени могут собраться в новую волну в любой момент! Я чувствую! Не знаю как, у меня нет не только глаз, но и теневого зрения... но чувствую. Бегите, атаманам и их армии конец и без вас! И замуруйте вход! Я не хочу сгубить город, который так долго хранил!

По поведению обезумевших теней и без слов Гулле было понятно, что до появления волны осталось совсем немного.

— Олэ! Помни, что ты не чудовище, а просто человек с больной душой! Лечи её, пока не поздно! Да, у нас не будет нового поединка, но поверь, не это трагедия!

Воин Чести с трудом встал и прислонился спиной к решётке.

— Нет, Аркабейрам Гуллейн Воин Чести не умрёт на коленях. И он не умрёт от пыток! Он, единственный простолюдин, который имеет право быть казнённым мечом, требует оказать ему такую честь Олэ Меченосца. Если можешь достать меня, не задевая чумной зоны, убей! Убей, прошу! От меча, но не от пыток! Все, кроме него, уйдите! Я не хочу, чтобы вы это видели.

Все послушно вышли, утирая слёзы, только Соловей не плакал, а продолжал пребывать в странном непонятном состоянии. Олэ Меченосец остался наедине с Воином Чести. Через две минуты охотник нагнал спутников. На его ножнах зияла свежая зарубка. Фейли зарыдала на груди у Герта, Блич и кузен Ти на плечах Найруса, а Найрус держался за спину сгорбившегося понурого Невилла, чтобы не упасть. Охотнику же словно провернули через мясорубку душу. Никто не смотрел на него, каждый был погружён в свою скорбь, поэтому некому было оценить, какие перемены произошли с Олэ Меченосцем. Полное следов нервного потрясения лицо, щемящий влажный взгляд, в котором читалось то, чему очень сложно найти точное описание, поэтому люди зовут это просто: человечность.

Она была подобно первому, ещё робкому огоньку в промёрзшем камине. Олэ как никогда был нужен сейчас рядом кто-то, кто бы прикрыл этот огонёк от ветра повседневного цинизма, дал ему пищу, позволил разгореться. Но спутники шли, не оборачиваясь. И огонёк стал гаснуть, пока не потух совсем. Когда из бокового коридора налетела шайка бандитов, Олэ уже был тем Олэ, которого они хорошо знали, а не тем, каким он мог бы стать.

Меченосец убил этих бандитов так же легко, как предыдущих.

Встретив своих людей, Найрус даже не стал ничего объяснять, они и так всё поняли.

— Наш отряд осиротел, — с грустью выразил общее мнение один из бойцов.

— Мужик был славный человек, хоть и стражник, — пересилив себя, признал правду король Волк.

Он словно испытывал вину перед покойным, что так жаждал его убить. Поэтому вызвался прикрывать отход в одиночку.

Они отступали, кровь и трупы указывали им обратную дорогу. Виклор Волк шёл последним и сражался с передовыми частями той армады, которую Верховный Бэй бросил в наступление, но, получалось, что в преследование. А Найрус совсем забыл о том архиве, ради которого маги согласились помочь. Плевать. Друг, лучший друг умер, армия врага наступает на пятки, а где-то рядом зарождается чумная волна — не до бумажек, даже таких ценных!

— Герт, ты куда?

— Фейли, прости. Но они сейчас его убьют! Он едва держится!

Герт встал в арьергард рядом с Волком израненным, уже волочащим одну ногу, а левая рука Викки висела как плеть — всё последствия ударов дубинами.

— Не стой рядом, щенок! Никогда Волк не будет биться бок обок со стражником!

Пустые переживания — стихия боя разделила их сама. Герт убивал гномским мечом рядовых ночной армии, а Волка догнал Ракка Безбородый. Его повязки пропитались кровью, сил поднять топор уже не было, но молодой атаман собрался прикончить врага даже ценой своей жизни.

— Куда ты, Волк? У нас с тобой одно незаконченное дело! — крикнул Ракка, чуть не проткнув тесаком (спасла стальная вставка на волчьем жилете) короля Тропы.

— Опять ты? Ракка, да ты не влюбился ли в меня? Вот жизнь пошла — куда ни плюнь, в оригинала или оригиналку попадёшь. Вымрем так скоро с вашей оригинальностью! — пошутил Волк, нанеся ему новую рану дагой.

Раненые бойцы Ока, как выяснилось, дожидались в коридоре — беспокоились за судьбу битвы.

— Не толпимся! Бегом!

— Атаманы, господин Найрус?

— Хуже, намного хуже!

Схватка между королём Волком и молодым атаманом закончилась для обоих плачевно. Сломав тесак о волчий шлем, Ракка ударил Волка кулаком, а Волк, падая, подрубил ему ногу. Оба уже не имели сил подняться. Какой-то парень с дубиной подбежал добить лесного разбойника, но этого не дал сделать Герт. Заколов дубиньера, и убедившись, что новых противников пока не предвидится, мальчик вложил меч в ножны, повесил щит на плечо и стал вытаскивать Виклора с поля битвы.

— Брось меня, тварь! Пусти! Никогда Волка не спасёт стражник! Не позволю себя спасти стражнику!

Это зрелище, — разбойник лупит юного стражника здоровой рукой, а стражник всё равно продолжает его спасать, — выглядело бы комичным, кабы не звон оружия приближающихся преследователей.

— Викки, ты идиот?! — проорал Секретарь.

— Викки, ты свихнулся?! — переиначил его вопрос Блич.

Увы, названный брат не слушал увещеваний, а сменить Герта на должности спасателя они не могли — их уже несло инерцией толпы по коридору, где и двое с трудом разминутся.

— Герт, ты уволен! — решил проблему Найрус.

Викки сразу прекратил сопротивляться своему спасению.

— Куда ты, король Волк? Мы ещё не закончили...

Оставляя кровавый след, Ракка, полз и пытался схватить Виклора за сапог.

— Да что ж ты так привязался ко мне, Безбородый?! Прекрати преследовать, пойми, я не последний парень в этом мире. Их полно, и все красивее меня!

Когда уже половина бойцов покинула логово атаманов, оставшиеся чуть не оглохли от диких криков.

— Волна идёт! — почти одновременно констатировали Найрус и Олэ.

Да, это была чумная волна. Она неслась от залы к зале, заполняла коридоры, погружала всё логово в темноту, убивала людей десятками и сотнями, тут же вбирала в себя их тени и катилась дальше. От неё не было спасения, она не слышала мольбы о пощаде. И знали бы бандиты, что сами себе уготовили такой ужасный конец, заставив солгать невиданными пытками своего давнего противника.

Воин Чести пусть после смерти, но сдержал городу, чьим охранителем был, клятву избавить его от ночной армии.

* * *

Барей Борода и доктор Шанкр выжили. Они сумели забиться в какую-то щель, и теряющая силу волна прошла мимо. Дрожа от страха, атаман Востока и врач-палач не смели выглянуть в коридор. Им было ничего неизвестно про Чуму теней, но они чувствовали, что там — смерть.

— О, старый знакомый! И судя по ране, меч Герта тебя задел. А кто с тобой? Неважно. Думаю, в таком милом месте просто нет невиновных.

Насвистывая весёлую песенку, вампир протиснулся в нишу, где укрывались Борода и Шанкр, и похлопал каждого по плечу.

— Вы — моя надежда выбраться отсюда. Получив свежую кровь, я снова начну проходить сквозь стены. Но это будет потом. А вначале — маленькое приключение в страну диких мучений. Я слышал, атаман Востока мнит себя большим специалистом в этом вопросе. Так вот, тебя жестоко обманули, Барей. Ты — не самый большой специалист.

Шанкр и Борода в ужасе завизжали, но бежать было некуда.

— Ты знаешь, Борода. Поделюсь, напоследок. А я ведь самый большой противник смертной казни. Никогда не устану доказывать, что люди, вручая государству право лишать самого мерзкого человека жизни, низводят само понятие «человеческая жизнь» до уровня... неприемлемого уровня. Поверь нежити, жизнь — это бесценный дар. Смертная казнь расчеловечивает общество, а, значит, люди должны от неё отказать, но...

В глазах Барея и Шанкра блеснула надежда, которую Кай быстро погасил.

— Но... но я-то уже не человек. Мне нет смысла бояться расчеловечевания.

Настала такая тишина, что слышно было, как в коридорах шуршат осмелевшие крысы. На лице Кая сверкала всё та же беззаботная улыбка, но взгляд уже был другим. Замогильным. Безжалостным. Нечеловечески безжалостным.

— Господа, сейчас вы познакомитесь с одним навыком вампиров, который столь ужасен, что о нём боятся даже рассказывать в книгах. Я себя буду долго ненавидеть после этого, но если вы умрёте здесь относительно лёгкой смертью от голода, вначале пожрав один другого, возненавижу ещё больше. То, что мы пьём кровь, ещё не самое в нас страшное.

Лицо вампира начало меняться. Кожа на скулах натянулась, глаза сделались белыми, нижняя челюсть выступила вперёд, а клыки вылезли. Пальцы скрючились и из них полезли когти. За спиной словно загорелось неземное пламя.

Через несколько секунд жуткий вопль покатился зловещим эхом по коридорам вымершего логова. Среди скрюченных трупов из клубящегося тумана и бесновавшихся в безуспешных поисках новых жертв чумных теней.