Ни тени стыда. Часть первая

Глава десятая. Казнь.

Когда дорогу перегородило упавшее дерево, караван не растерялся, а сразу ощетинился мечами фехтовальщиков братства Святого Кагула и копьями купеческих слуг.

— Ну, лесная братия! — в задоре перебрасывая саблю из руки в руку, крикнул молодой купец в отделанной золотом кольчуге. — Вылезай на битву, коли жизни не жалко! Напасть на караван, над которым знамя Святого Кагула! Подобная дерзость должна быть наказана!

Он был уверен, что разбойники дорого заплатят. Зря что ли так потерял в чистом барыше, заключив годовой контракт с братьями Кагула. Фургоны, обитые изнутри железом, позволяли выдержать обстрел, а уж в рукопашной с вольными фехтовальщиками вольным стрелкам ловить нечего.

— Никакого разбоя, браток! Никакого разбоя! — предводитель банды Секачей Бора вышел с белым флагом. — Мир караванам, мир купцам! Простой разговор!

Он выглядел жутко: широкий мужик в кожаном панцире, вооружённый секирой, и, конечно, отличительный знак и Секачей Бора, и Секачей Заболотья и Секачей Просеки — ритуальные загнутые клыки, прикреплённые на медный начелюстник. Многие сделали знамение Света. Но не фехтовальщики Кагула, этих парней напугать требовалось что-то посерьёзней.

Вожак положил секиру на землю в знак добрых намерений.

— Никакой чужой крови — у нас тут своя война.

И коротко изложил свои требования. Купец нехотя согласился — благоразумие перевесило азарт подраться.

Свист, и на дорогу выскочил десяток Секачей Бора. Они внимательно осмотрели каждого караванщика и задержались на двух мужчинах и одном подростке.

— Купец, ты ж их недавно нанял?

— Вчера. А что? Показались славными работниками.

Вожак Секачей Бора покачал головой, а потом разорвал рубаху на груди одного из мужчин.

— А я смотрю, на работничках-то печать предыдущий купец оставил.

— И что? — гордо выставив татуированную грудь, спросил мужчина. — Да, воровал, да, был на каторге. Но теперь хочу честно жить и трудиться.

— А почему тогда не перечеркнул наколку? Или не наколол Раскаяние? Забыл правила? Обыскать.

Разумеется, нашлись послания от атаманов с рассказом об убийстве Смотрителя и войне с Тропой. И тогда караванщики впервые увидели казнь, как это выглядит у ночной армии. Двое держали мужчину на земле, а вожак ногой вбил нож в сердце. Так же казнили и второго гонца, дав время помолиться. Третьего, юнца лет шестнадцати с татуировками «Сиротская Доля» (которую он пытался скрыть перевязав руку, якобы натёр стамеской) и «Каретный Вор», пожалели, решили проводить до стен и вернуть в столицу, но засомневались, не казнят ли его атаманы за проваленное задание.

— Э, специалист по каретам — редкая профессия. В городе, я знаю, кареты уже предпочитают грабить или брать на разбой, чем работать по воровскому ремеслу: как бы ошибся каретой, и крадёшь кошелёк, пока вышвыривают. У нас твои знания пропадут, мы только разбоем живём. Но если встанешь на Тропу, останешься жив.

— Нет, лучше казни меня, вожак — смело ответил юноша, — я не предаю своих.

— Да это они тебя предали, дурак, послали на верную гибель, — засмеялся предводитель Секачей Бора. — Ладно, покажем тебя королю Волку. Может, вправит мозги, объяснит, что почём. Он тоже сирота и тоже не сразу попал на Тропу, а очень долго бандитствовал в городе. А сейчас, смотри, и в следопытстве дока и натуру любого зверя понимает, словно родился в сторожке лесника.

Затем вожак сделал внушение купцу, что надо всегда смотреть есть ли татуировки у человека, прежде чем брать на работу. И предложил, разумеется, не бесплатно, пусть сумма и символическая, обыскать караван, не спрятали ли послания эти субчики в товар. Убедившись, что ничего такого купец не везёт, вожак приказал Секачам Бора оттащить упавшее дерево, чтобы фургоны могли ехать дальше.

В то же самое время на северном тракте его братья, Секачи Заболотья, приканчивали последних бандитов, которые вздумали всю ватагу выдать за купеческий караван. Причину их смелости можно было легко понять: многие сражались даже с отрубленной рукой или ногой, не чувствуя боли. Дурманщики.

Такова была ситуация на официальных дорогах, а уж что творилось на тайных — уже четвёртое утро люди Волка доставали из волчьих ям и прочих ловушек трупы тех, кто думал пронести послание атаманов по Тропе.

К вечеру атаманы собрались на совещание. Верховный тряс отчётами о падении прибыли, о драках между своими за последние запасы дурмана.

— Формально измор идёт всего четвёртый день. Но на деле... они с коронации нам ничего не присылали! Всё летит в никуда благодаря королю Волку! Чуда не случится — они плотно перекрыли тайные тропы и хорошо контролируют главные дороги. Вопрос с королём Волком надо решать немедленно.

Начался спор, что лучше, организовать вылазку, или заманить в город и устроить уличное сражение. Но у Верховного, знавшего лучше всех Кодекс Праведного Каторжанина, было особое предложение.

-...И, главное, другой бы ещё отказался, но не король Волк. Его погубит собственная гордость!

* * *

Процедура не просто так называлась Суд Одного Дня. Всё завершилось даже не в один день, а в пару часов.

Свидетели опознали преступника, но вышла заминка с Ловило. Вначале он согласился, что это Блич, но когда узнал, что парню грозит, отрёкся от своих показаний. В закрытом для посторонних глаз кабинете у купца состоялся с Шибером Шулом серьёзный разговор.

— Зачем вам его смерть?

— Господин Ловило, вы же сами хотели, чтобы муж вашей...

— А теперь не хочу. Господин Шибер, сколько?

— Не понимаю вас.

— Всё вы понимаете. Сколько? Перед вами самый богатый человек в стране, не забывайте.

Шибер неприятно щёлкнул пальцами и напомнил купцу о его сложностях с наследством.

— Вы уже давно израсходовали лимит, на который имели право как опекун Лу. Даже свадьба отчасти сделана в кредит, в расчете на миллионы старухи. Не спрашивайте, откуда я знаю. Всё-таки сыщик моя профессия. Для страны да, вы самый богатый человек. Но не для того, кто знает истину. А истина в том, что пока не устранён Блич и не подтверждена кончина малышки Лу, вы человек, живущий в долг. Ступайте, господин Ловило, не мешайте делать вас первым богачом герцогства.

Тогда купец попросил пару минут наедине с Бличем. Шибер неохотно согласился.

— Блич, ты считаешь меня чудовищем, но, поверь, я сам ужасаюсь тому, на что пошёл ради денег. С Бесами Ставрога... да, это был перебор. И я буду сутками молиться, чтобы мне простился этот грех. Дай клятву, тебе можно верить, что будешь распорядителем денег жены только формально, и, купеческое тебе слово, новых покушений на Лу не случится. Тебе будет легко исполнить клятву, ты равнодушен к богатству, я уже понял. Соглашайся, и я тебя спасу. Я займу такую сумму под наследство, что слизняк не устоит.

Но светловолосый мальчик промолчал и только отвернулся.

О казни не было объявлено заранее, поэтому возле виселицы успели собраться лишь десятка три зевак, приживальщики дома Ловило (не собирались пропускать, как задёргается в петле ненавистный мальчик) и какое-то количество стражи. Никто из стражников не подходил к Невиллу Глассу, и все смотрели на него с ненавистью и презрением. Невилла это похоже ничуть не смущало. С громким смехом он снова и снова пересказывал Шиберу Шулу, как узнал, где скрывается Блич, и в какую нелепую ловушку паренёк попался.

Так как на виселице было три места, то, чтобы не пустовала петля, Шибер Шул воспользовался Судом Одного Дня ещё для одного человека — Невилл посоветовал Лама Паука, вожака недавно разгромленной банды.

Тенира вывели первым. Он бросил горящий взгляд на виселицу и напомнил, чей он сын и чьи привилегии наследует. Пришлось тащить для юноши плаху и меч правосудия, и искать, чью бы голову засунуть в освободившуюся петлю.

Шибер выбрал претендента наугад. Им оказался мужчина по прозвищу Соловей. Копейщик герцога. Взял отпуск по ранению. Приехал в столицу. Зарубил одного человека и ранил второго. Якобы спасая девушку от насилия. Но девушку обнаружить не удалось, Соловей, когда его поймали стражники, был пьян, и бормотал чушь про какой-то грешный круг, из которого надо вырваться, а вот раненый им мужчина наоборот, трезв, и, главное: и убитый и пострадавший являлись добропорядочными людьми, детьми уважаемого ростовщика, а Соловей, выяснилось, попал в армию герцога, скрыв прошлое солдата ночной армии. Кого признали виновным, можно и не спрашивать.

Соловей взошёл на эшафот смиренной походкой кающегося грешника. Совсем иначе вёл себя Паук. Никто не ожидал такого малодушия от — ладно бы простого бандита — от вожака. Паук пытался вырваться, плевался, визжал, что ему была обещана жизнь в обмен на какое-то сотрудничество, и плакал, как младенец, рассказывая, почему боится умирать.

-...Я не хочу в могилу! Что угодно, но не в могилу! Я видел... видел все ужасы могилы!

С огромным трудом стражники довели его до эшафота и просунули ему голову в петлю.

Последним показался светловолосый мальчик с пронзительным взглядом. Когда на него надели петлю, он только улыбнулся кузену Ти. Кузен Ти ответил такой же улыбкой. Перед смертью братья пытались приободрить друг друга.

— Малой... я тебя знаю... ты ушёл с тем мечником... Так вот в итоге, где ты оказался...

Соловей закусил губу и поднял голову к небу.

— Я его мечтал спасти от Смотрителя, а ты решил наказать виселицей. Эй, может, это не я запутался в грехах, а кто-то там наверху не такой мудрый и добрый, как в рассказах матушки и проповедях священников? Ничего. Скоро встретимся и узнаем. Скоро я. Предстану.

— Вы колдуны? Обвинитель говорил. Так спасите чарами себя и нас! — плаксиво умолял Паук, и, не получив ответа, обрушил на детей кучу ругательств.

— Оставь их, — заступился Соловей. — Мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли. А дети... посмотри на них. Ясно же, что ни первый ни второй ничего худого не сделал, — и добавил, обращаясь уже к детям: — Помяните меня, когда придёте в царствие Света. Заступитесь за грешника.

— Истинно говорю тебе, — сказал кто-то из детей, Соловей закрыл глаза и не увидел, кто именно, — ныне же увидишь со мной небо.

А может, дети и промолчали, просто у Соловья перед лицом смерти начались видения.

Всё уже было готово, но казнь не начиналась. Стражники стали зло перешёптываться. Невилл отвёл Шибера в сторонку и посоветовал не ждать Найруса. Да, он же и предложил, чтобы детей казнили на его глазах, но у стражи могут в любой момент сдать нервы, и тогда его парочку рыцарей просто сметут, а приговорённых освободят.

Шибер уже думал поступить, как советует Невилл, но тут взмыленные лошади принесли карету Герцогова Ока, и оттуда выскочил Найрус. Следом подъехала карета матери-герцогини.

— Я успел... успел! Матушка-герцогиня! Вы видите... видите, что творится за беззаконие? Привет, Блич. Наконец-то, увиделись! Ти, милый Ти, не бойся, ничего не будет.

— О, вас я тоже узнал! — засмеялся Соловей. — Спасибо, лекарь! Три дня назад снял лубки. Перелом зарос, рука как новая. На тот свет уйду здоровеньким.

Найрус не ответил. Он не узнал человека, которому чинил сломанную кость.

— Я попросила бы вас, господин Шул, дать объяснения, — сурово начала мать-герцогиня. Что за самоуправство в моём...

— Никакого самоуправства. Процедура называется «Суд Одного Дня». Всё по закону. И, увы, ни у кого нет права отмены решения моего и второго офицера после Найруса.

— Какого второго офицера?! — в бешенстве крикнул Найрус. — Этого что ли старикашку? Так я его уволил.

— Странно, — пожал плечами Невилл. — Я смотрел бумаги... ты ничего не подписывал.

Шибер коротко рассказал матери-герцогине о юридических аспектах своих действий.

Женщина побледнела. Начальник Ока, забыв о приличиях, схватил её за руку.

— Матушка-герцогиня, он ничего не сможет сделать, если вы отдадите приказ. У него только два рыцаря и один ренегат из наших. Только дайте приказ. Вы же собирались быть доброй.

— Это.... Это открытый конфликт с королём. Нет... я... я не готова. Бедные мальчики... Найрус, мне, правда, очень жаль, но я... я умываю руки.

И мать-герцогиня, смахивая на бегу слёзы, поспешила в свою карету. Найрус издал яростный крик и обратился к страже.

— Слушай мою команду! Я немедля приказываю вам...

— Нет!!! — крикнули почти хором кузен Ти и, наконец, нарушивший своё молчание Блич.

Тенир напомнил Найрусу, что Шибер только этого и ждёт. Но он не позволит учителю губить себя — у него ещё столько открытий впереди.

— Да-да, уходи обратно в науку, даже для провинциального сыщика у тебя слабовата закваска, — сказал Шибер и встал на колени рядом с плахой. — Маленькая слабость, мальчик. Люблю, когда на меня летят брызги крови. Кстати, осужденному на смерть положен последний глоток воды.

Шибер протянул флягу, но тенир не стал пить. По запаху он понял, что там уксус и с ненавистью посмотрел на любителя пошутить над приговорёнными.

— Может, скажешь что-нибудь на прощание... ну, что у вас там невинно осужденных принято? Да, я знаю, что ты умираешь без вины. Ну, там, в руки твои предаю дух свой! Или, о, Свет, зачем ты меня оставил!

Опять тенир не ответил и только добавил ненависти во взгляд. Шибера это лишь развеселило.

— А, понял, понял, о чём ты думаешь. Лелеешь планы каким-то чудом спастись и рассчитаться со мной. Но чудеса случаются только в сказках. А суровая реальность для тебя в том, что ты связан и безоружен.

— Мне не нужно оружие, — тихо произнёс кузен Ти. — Я сам — оружие.

И ударил головой Шибера в лицо.

Мало что сравниться по болевым ощущениям, когда в недавно сломанный нос прилетает новая плюха. Королевский сыщик, забыв обо всём, покатился по эшафоту, а кузен Ти ногой в печень заставил палача согнуться вдвое, и, не теряя времени, начал тереть верёвки о его меч.

Стража застыла, застыли рыцари, замерла у кареты мать-герцогиня, словно окаменел потрясённый в хорошем смысле слова Найрус, и лишь ренегат Герцогова Ока не растерялся.

— Идиоты в латах! Шул с дерьмом съест, если птенец упорхнёт!

Обычно рыцари не прощают таких слов простолюдью, но тут было явно не до сословных предрассудков.

К огорчению тех немногих, кто болел за победу правосудия, а не справедливости, когда бойцы Шула вступили на эшафот, кузен Ти уже освободил руки.

Меч палача куётся не для битв, но длиннее и заметно тяжелее рыцарских поясных мечей, чем тенир и воспользовался. Ти отвлек внимание первого латника ударом в голову, а дальше — будь это одноручник, он бы отскочил от стальной пластины, а с мечом правосудия Ти подбил ноги, словно шестом или древком копья. Затем в два схода заставил второго противника отступить, а потом эшафот кончился, латник оступился и полетел вниз. Тенир тут же развернулся и оглушил сильным ударом по шлему успевшего подняться на одно колено рыцаря — ударь сильнее, мог бы и прорубить сталь.

Сын Воина Чести знал искусство поединка, как никакой другой юноша.

Ещё один взмах меча правосудия, и Блич свободен от петли.

— Нас! Нас тоже спаси! — завизжал Паук, и тенир со снисходительной улыбкой откликнулся на его просьбу.

— Побег! Это побег! — наконец, пришёл в себя Шибер. — Вы стража или кто? Хватайте беглых преступников!

Но стража не двигалась с места. А мать-герцогиня начала аплодировать. Её аплодисменты поддержали все присутствующие, даже симпатии зевак были на стороне беглецов, даже приживальщикам Ловило стало стыдно, что чуть не погибли невиновные.

Невилл, наконец, добрался до эшафота, но десятки рук схватили его и не дали вступить в бой.

Уводя остальных беглецов, тенир помчался к самому высокому из ближайших зданий. Там он обнял Блича и прижался к стене. Через несколько мгновений они были уже на крыше.

— Вот это да! — вырвалось у светловолосого мальчика. — И давно ты так умеешь?

Кузен Ти не ответил — некогда. Ему надо было ещё втащить на крышу остальных товарищей по несчастью.

— Ну, что? — с задорным смехом сказал он, когда рядом с Бличем оказался Соловей. — Я же обещал, что ты увидишь со мной небо. Вот оно, небо, отсюда рукой подать, — и снова засмеялся.

Тем временем, Невилл, наконец, вырвался от стражи, отобрал у зеваки с эмблемой одного арбалетного сообщества оружие и побежал к зданию, на крыше которого кузен Ти освобождал от пут своих спутников.

— Берегись, мальчишки! — крикнул, падая на живот, Соловей.

— Чего беречься? Стражники — никудышные стрелки, поверь сыну стражника.

Но то ли во времена Невилла ситуация обстояла по-иному, то ли ветерану просто повезло, но ему получилось ранить одного из беглецов.

— Говоришь, никудышные стрелки? — простонал Блич, держась за плечо.

— Прости меня, брат. Но нет времени, займемся раной потом, — с виноватым видом произнёс тенир. — Уходим по крышам. Придётся перепрыгивать с одной на другую.

И они побежали. Перезарядив арбалет, Невилл хотел начать преследование, но к нему уже подоспела стража и начальник Герцогова Ока.

— Господин Невилл, немедля вернитесь!

— И на каком основании ты, тюфяк, мне приказываешь?

— На основании того, что вы, вот досада, всё ещё мой офицер. Я не подписал бумагу о вашем увольнении.

* * *

Возле дома Воина Чести Найруса встретила несчастная Инге. Она показала письмо Блича и спросила, где он, что вообще происходит.

Найрус не знал с чего начать и начал с того, что произошло с её мужем и Фейли. Женщина, только отошедшая от сильного потрясения, чуть опять не упала в обморок. К счастью, у Найруса нашлись в сумке снадобья, помогающие в таких случаях. Он довёл её до дверей, и тут его ждал ещё один старый знакомый.

— Профессор, сколько лет, сколько зим! Ха-ха-ха, что ж не обнимите друга? В последнюю нашу встречу вы так и бросились в мои объятия. Под порывом ваших дружеских чувств я аж в озеро упал.

Олэ! С его навыками преследования и знанием ремесёл ночной армии можно и не спрашивать, как он прошёл мимо оцепления.

Хохочущее лицо мечника плясало перед глазами Найруса, как виденье из кошмарного сна. Профессор почувствовал острую нужду в тех снадобьях, которые дал только что Инге.

— Господин Найрус. Вас, как начальника Герцогова Ока, ищет одна женщина...

— О, какая встреча! Найрус, если это вы, отойдите! Отойдите, не мешайте целиться! Ну, здравствуй, муженёк!

Стражники, которые привели женщину, целившуюся в Олэ из лука, попятились назад, обнажая мечи. Её спутники, мужчина с крестьянским лицом и большой волкодав, один со второй попытки вынул фальчион из ножен и вышел вперёд, второй просто зарычал.

— Э... ты, муж? Ты же муж красавицы? Не смей её больше обижать. А то Брык... Брык тебе...

— Хохотун, это наше семейное дело! Уйди куда-нибудь, чтоб не задело стрелой! Будь проклят час, когда дала слабину и разрешила за собой увязаться!

— Нет, красавица, это дело наше, мужское. Слышь ты... как тебя? Давай это... отойдём что ли, поговорим по-мужски?

Найрус, отвлёкшись целиком на женщину, не успел заметить, какую первую реакцию произвело её появление на Олэ. Но сейчас Олэ смеялся. И этот смех ничего хорошего не предвещал храброму мужчине с фальчионом.

— Ха-ха-ха! По-мужски? Со мной? Ты?! Ха-ха-ха. Меч-то хотя бы возьми нормальным хватом, боец из хлева. Так вот, кто теперь согревает твоё ложе, Хмаи? Ну, просто настоящий мужчина, орёл! Знатный воин, великий поединщик! Я весь трепещу от угроз твоего любовника.

— Он мне не любовник, — процедила лучница, сильнее натягивая тетиву, — просто порядочный человек. В твоём мире таких нет, в моём они ещё встречаются.

Неизвестно чем бы всё это закончилось, если бы не появившийся из тени бледный мужчина, босой, в одних штанах и сорочке, к которой как-то умудрился прицепить золотые шпоры. Он расставил руки и встал между конфликтующими сторонами.

— Друзья, прошу! Никаких больше необдуманных слов! Никаких необдуманных поступков! Перестрелять и перерубить друг друга вы всегда успеете. Но вначале, может, всё-таки поговорим?

— Кай! Проклятый Кай! Я тебя всё-таки догнал! Ну, молись, а, впрочем, небо всё равно не слышит молитвы нежити!

Оборванный, грязный, вымотанный многодневной погоней и ненавистью, Заревингер шатающейся походкой приближался к вампиру, и пытался перекричать гул собственного оружия — Клинок Гнева, казалось, готов был взорваться от переполнивших белого мага чувств.

Но Каю опять повезло. За двадцать шагов до жертвы у Заревингера иссяк запас сил. Он упал, выпустив меч, и потерял сознание.

— Ну, а теперь, когда Коричневая фракция самоустранилась, может, наконец, поговорим, друзья?