Ненаписанное богами

Глава 10

Аэлрик

Оленина тает во рту, но вкуса я не чувствую. Корочка свежеиспеченного хлеба Маэры крошится в моей руке. Я медленно жую, ощущая, как тяжесть тишины между нами давит тяжелее меча за спиной.

Бри болтает без умолку, и я сосредотачиваюсь на ней. Пламя костра мерцает и пляшет, отбрасывая золотое сияние на ее лицо и превращая большие, любопытные глаза в переливающиеся омуты серебра и тени. Она сидит, поджав колени и наклонившись вперед. Бри полностью открыта, и из нее льются яркие и прекрасны.

— Страшно сражаться с кхер’зеннами? — Ее маленькие ручки рвут хлеб на еще более мелкие кусочки. — Они выглядят как порождения из самых глубин адов Лако? От них плохо пахнет?

Я бросаю вопросительный взгляд на Маэру, спрашивая разрешения ответить. Она наблюдает за нами с настороженным выражением лица, и мне больно видеть ее такой отстраненной. Мы до сих пор не смогли поговорить. Энергия Бри, кажется, никогда не иссякает.

— Я не знаю, Бри, — говорит Маэра. — Не хочу, чтобы у тебя были кошмары.

— Не будут! — возражает Бри. — Пожалуйста, Амма!

— Ты ведь не напугаешь ее, правда? — Она поворачивает свои яркие голубые глаза на меня.

— Тебе может быть неприятно это слышать, — мне удается улыбнуться Бри, — но кхер’зeнны очень похожи на нас. Хотя у них белые волосы и светлые глаза.

— Значит, они такие же как мы? — Сначала ее лицо сначала омрачается милым недовольством, но потом оживляется.

— Нет… — уклончиво отвечаю я. — Они — другие. Внутри.

— Что ты имеешь в виду?

— Кхер’зeнны… — Я медленно вдыхаю, подыскивая способ объяснить это, не испугав ее. — Они не чувствуют то же, что и мы. Не испытывают доброты, любви, или милосердия. Как будто что-то выпотрошило их, оставив только ненависть и жажду.

— Значит… — она с недоумением морщит лоб. — У них нет сердца?

— Оно не такое, как у нас. Их не волнует ничего, кроме разрушения. Поэтому мы должны сражаться с ними, чтобы они не забрали у нас все, что важно для нас.

— А что важно для тебя? — спрашивает Бри.

Вопрос обрушивается на меня, словно удар боевого молота, заставляя палец дрожать, когда я собираюсь ткнуть ее в живот.

— Ты! — выдыхаю я, а она заливается смехом, откидываясь назад и схватившись за живот.

Но затем хохот стихает, и Бри склоняет голову.

— А вдруг раньше они были добрыми? Вдруг они не хотели быть плохими?

Меня поражает ее проницательность. Маэра внимательно наблюдает за мной уже с меньшей настороженностью. Ей так же любопытно услышать мой ответ, как и Бри.

— Возможно, когда-то они были добрыми. — Я снова смотрю на эту девочку, в которой каким-то образом смешались моя кровь и мои страхи. — Но они позволили тьме овладеть собой, а когда это происходит, пути назад уже нет.

— Это грустно. — Бри сжимает губы в тонкую линию, ее серые глаза смотрят задумчиво.

— Да, — соглашаюсь я. — Именно поэтому мы сражаемся с ними, чтобы тьма не победила.

— Тогда я тоже буду сражаться с ними, когда вырасту, — говорит она с решительностью во взгляде после долгого молчания.

— Надеюсь, тебе никогда не придется, Бри. Это моя работа. Но это напомнило мне кое о чем. — Я засовываю руку в карман кожаного жилета, и достаю маленький кинжал с рукоятью из речных камней и протягиваю ей, направляя лезвие к себе. — Думаю, это принадлежит тебе.

— Прости, что пыталась тебя заколоть. — Бри немного подается вперед, смущенно улыбаясь, и осенние листья хрустят под ее коленями.

— Я рад, что ты попыталась, — улыбаюсь я. — Мне нравится, что ты и Амма умеете постоять за себя.

— Амма учит всех женщин в лагере бросать кинжалы и стрелять из лука, — говорит Бри.

Меня разрывает от желания спросить, кого тренирует Маэра и в каком таком лагере. Но я не стану выуживать информацию у ребенка. Позже спрошу у нее лично.

— Бри… — пытается перебить она, но девочка продолжает.

— Амма — лучшая. Она говорит, это потому, что ее учил лучший.

— Бри, — снова прерывает Маэра.

— Что? — Малышка смотрит на мать, улыбка исчезает с губ. — Это правда!

Густую тишину нарушает лишь потрескивание костра. Взгляд Маэры неподвижно устремлен на языки пламени. Выражение лица кажется спокойным, но заметно слабое напряжение в челюсти.

— Она так говорит? — спрашиваю я.

Мой голос, к моему удивлению, звучит спокойно. Злость уходит, уступив место нахлынувшим воспоминаниям: как я учил Маэру стрелять из лука и бросать кинжал. Как она прикусывала губу, сосредотачиваясь на цели, и как бедный дуб у реки, испещренный дырами, стал свидетелем ее упорства. Тот самый дуб, под которым мы впервые поцеловались.

— Амма, наверное, могла бы даже тебя научить паре-тройке приемов! — говорит Бри, глядя мне в глаза.

— В этом я не сомневаюсь, — усмехаюсь я.

— Ты на самом деле так не думаешь. — Маэра опускает глаза. — Не говори того, во что сам не веришь.

Я поворачиваюсь и смотрю на нее до тех пор, пока не удается поймать взгляд.

— Маэра, я ни разу не солгал тебе. Не сказал ни единого слова, в которое бы сам не верил всей своей душой.

Щеки Маэры вспыхивают ярким румянцем. Интересно, вспоминает ли она мои слова, как и я сейчас? «Я люблю тебя. Ты — единственный человек, рядом с которым я чувствую себя дома». На этот раз она не отводит взгляд и не пытается бежать от прошлого, и я наконец могу дышать.

— А ты тоже умеешь метать кинжалы? — Бри смотрит на меня с нетерпением.

— Умею, — киваю я. — Но это не моя главная способность.

— А какая же у тебя главная способность? — спрашивает она, наклоняясь вперед, глаза сияют любопытством.

Я застываю, застигнутый врасплох. Какой мой лучший навык? Сражаться? Выживать? Нести бремя воли богов? Ни один из вариантов не кажется верным.

Наконец я встречаю взгляд, полный ожидания.

— Защищать людей.

— Это хорошая способность, — решительно кивает Бри.

Выражение лица Маэры смягчается, прежде чем ее взгляд вновь возвращается к огню.

— А какой твой фаравар? — переходит к следующему вопросу Бри, ничего не замечая.

Я улыбаюсь, с облегчением переходя к более безопасной теме.

— Упрямый, быстрый и держится настороженно по отношению к чужакам, но его преданность не знает границ. Он спасал мне жизнь столько раз, что я уже сбился со счета.

— Кэрвин, — говорит она. — Я бы хотела его увидеть.

— Откуда ты знаешь его имя? — я замираю и тихо спрашиваю с осторожностью.

Бри бледнеет и в панике смотрит на Маэру, теребя край туники.

Плечи ее матери напрягаются, но та спокойно встает с валуна, на котором сидела подальше от огня, и осторожно садится рядом с девочкой.

— Тебе нужно быть осторожнее, Бри. — Маэра проводит рукой по мягким кудрям нашей дочери.

Святая Серефель, у секретов Маэры есть свои секреты. Я держу рот на замке, но меня мучает любопытство. Откуда Бри знает имя Кэрвина?

— Знаю, — подавленно бормочет наша девочка, опустив плечи. Ее глаза бегают то ко мне, то к Маэре. — Я просто чувствовала себя в безопасности, Амма.

В безопасности. Она чувствует себя в безопасности рядом со мной. Я с трудом сглатываю ком в горле и смотрю на Маэру, которая медленно и осторожно гладит Бри по волосам. Я провел годы, сражаясь, убивая и выживая, и все же эта маленькая девочка, моя маленькая девочка, смотрит на меня так, будто я создан, чтобы защищать ее.

— Ты в безопасности, Бри, — тихо отвечаю я, сглатывая ком в горле. — Со мной ты всегда будешь в безопасности.

Лицо малышки озаряется от моего обещания, но плечи Маэры напрягаются еще сильнее. В этот момент я понимаю, что пересек черту, которую она провела между мной и ними. И это правильное решение с ее стороны. Я не могу ничего им обещать, тем более безопасность.

— Может, Аэлрик расскажет нам историю про Кэрвина? — меняет тему Маэра.

— Конечно, — говорю я и пытаюсь вспомнить хоть что-нибудь, что снова поможет вызвать у них улыбки.

В поисках хоть какой-то крупицы юмора в моей суровой реальности, я перебираю воспоминания и решаю поделиться историей о том, как Кэрвину пришлось лететь в бушующее море за кхер’зенном и его дрэйготом.

— Кэрвин просто терпеть не может воду. Ненавидит ее. Стоит его копытам коснуться лужи, он начинает прыгать, будто земля покрыта огнем. — Пока я говорю, смех Бри снова разносится по воздуху, а плечи Маэры с каждым словом расслабляются. — Представь себе, что было, когда нам пришлось гнаться за дрэйготом, убегающим по волнам. Кэрвин фыркнул, расправил крылья и отвернулся, словно говорил мне: «О нет, ни за что. Это не моя проблема». Мне пришлось подтолкнуть его. Мы уже были на полпути, когда нас накрыла гигантская волна. Клянусь богами, Кэрвин издал такой пронзительный вопль, что стекло могло бы треснуть.

Бри слушает с упоением, прижавшись головой к боку Маэры. Ее веки начинают закрываться, но она борется со сном, вслушиваясь в каждое слово, пока я заканчиваю рассказ.

Маэра проводит пальцами по кудрям малышки и шепчет ласковые слова. Дыхание Бри замедляется, ее маленькое тело расслабляется. Огонь тихо потрескивает, его тепло касается моей кожи, но не достигает холодного узла в груди. Маэра молчит, но ее глаза смотрят на меня острым, непоколебимым взглядом.

— Уснула, — тихо говорит она спустя долгое время.

Я киваю, мой взгляд задерживается на спокойном лице Бри.

— Она невероятная, — шепчу я, скорее себе.

— Да. Она такая, — улыбается Маэра.

— Почему ты не сказала мне? — Мой голос опускается почти до шепота.

— Я пыталась, Аэлрик. — Ее лицо омрачается, и впервые меня охватывает горячая ярость, исходящая от нее. — Я послала тебе письмо. А потом твои родители заперли мою семью в нашей хижине и подожгли!

При одной мысли о ее хижине, превращенной в пепел, меня пробирает дрожь. Письмо… Черт возьми, это словно битва с кхер’зеннами, где я, будучи в меньшинстве и совершенно беззащитным, получаю удар за ударом.

— Я имею в виду прошлую ночь, Маэра, в «Багровом пере». У тебя была возможность.

— С какой целью, Аэлрик? — отвечает она. — Ты — Альтор. Может, я мало знаю о твоей жизни, но точно знаю одно: вам нельзя иметь семью. Что бы они сделали, если бы узнали о нас? Что бы они сделали с Бри?

Маэра смотрит мне в глаза, пока огонь потихоньку угасает, но я ничего не отвечаю. Не могу заставить себя произнести эти слова.

— Так я и думала, — она медленно кивает, встает и перекладывает Бри, поворачиваясь к хижине.

— Я возьму ее, — говорю я, делая шаг вперед. — Она слишком тяжелая.

— Нет. Я привыкла.

— Пожалуйста, Маэра. Позволь мне сегодня уложить мою дочь спать.

Она замирает, а когда оборачивается, по лицу бесшумно текут слезы. Но все же передает мне Бри.

Я прижимаю к себе нашу дочь. Ее маленькое тельце полностью расслаблено ото сна, щечка прижата к моему плечу. Она кажется такой крошечной, такой хрупкой. Маэра наблюдает за нами, ее руки дрожат. Она вытирает щеки тыльной стороной ладони.

— Будь с ней осторожен, — хрипло шепчет она.

— Буду, — я знаю, что речь не только о Бри.

Я несу Бри в дом, а вокруг слышатся звуки ночи: стрекотание сверчков, тихое потрескивание догорающего костра, легкий шелест ветра в кронах деревьев. Позади слышатся шаги Маэры. Комната маленькая, но чистая. Помещение и постели проветрили, но в воздухе все еще ощущается легкий затхлый запах. Я осторожно опускаю Бри на одну из узких коек и укрываю потертым одеялом. Она шевелится, что-то бормочет во сне и снова затихает.

Я стою, не отрывая от нее взгляда. Смотрю на изгиб ее щеки, как мягко поднимается и опускается ее грудь, как ее волосы беспорядочными волнами рассыпаются по подушке. Внутри все сжимается от вины, острой и беспощадной. Уложить ребенка спать — такая простая вещь, и все же кажется, будто я пересек невидимую черту. В дверях, обхватив себя руками, стоит Маэра. Она молчит, и я тоже. Между нами висит такая густая тишина, которая, кажется, может задушить нас обоих.

Наконец я поворачиваюсь к ней.

— Спасибо, — ее слова едва слышны в тихом гуле ночи.

Маэра плотно сжимает губы, и мне кажется, что она сейчас уйдет. Вместо этого делает шаг ближе, в ее глазах такая решимость, что у меня перехватывает дыхание. Маэра берет меня за руку и тянет прочь из комнаты.