Ненаписанное богами

Глава 7

Маэра

Плачущий лес — редкий островок мира. Он раскинулся к востоку от гор, которые разделяют Королевство Фараэнгард и Протекторат Селенции, и тянется почти вдоль всей границы. Как ни странно, лес принадлежит Селенции, в отличие от холмов и быстрых рек, находящихся дальше на востоке. Эти земли уже несколько поколений под контролем Фараэнгарда, который держит их в железных оковах и ежовых рукавицах при помощи своих повелителей и солдат.

Но это место, где гигантские деревья, взмывающие ввысь, вечно плачут золотым соком, а воздух пропитан духом скорби, принадлежит нам. Здесь не ступает нога солдата. Здесь не властвуют повелители. Ходят слухи, что даже король Агис обходит эти земли стороной.

Плачущий лес окутан множеством мифов о том, почему тот является священной землей. Одни верят, что он оплакивает остальную часть Селенции, скованной мощью Фараэнгарда. Другие шепчутся о трагической любви, проклятой богине, связанной с деревьями, или о великой жертве, принесенной во время первого вторжения кхер’зеннов почти тысячу лет назад. Есть и те, кто верит, что лес оплакивает гибель королевской семьи Селенции. Среди густых лиан и корявых корней до сих пор покоятся руины замка. Некогда гордые шпили превратились в груду железа и камней, покрытых мхом. Однако, никто так и не знает, что случилось на самом деле.

Все эти мифы, как мне кажется, ошибочны, но в конце концов это не так уж важно. Это всего лишь истории. Реальность же такова, что Плачущий лес, несмотря на близость к Эдессе, является одним из самых безопасных мест, которые я знаю. Большинство его обитателей — четвероногие хищники, которые, на мой взгляд, гораздо более разумные создания. Они не обременены темными человеческими желаниями. Напряжение в животе ослабевает, как только мы покидаем тропу, ведущую из Эдессы, и попадаем под узоры солнечного света, пробивающиеся сквозь кроны деревьев.

Поэтому я позволяю Бри бежать и прыгать впереди, пока у нее есть силы. Скоро мне придется нести ее на руках.

Конечно, лук у меня наготове. Я не идиотка. Свободно держу его в правой руке, а колчан со стрелами висит на бедре. Такая экипировка позволяет мне перекинуть через плечо сумку. Мы отправляемся в четырехдневный путь вдвоем, так как мама осталась, чтобы отдать ключ на отлив. Это позволит ей и Джоанне проникнуть в архив. Мама рассчитывает, что на это понадобится неделя.

Обычно я наслаждаюсь этими тихими моментами с Бри, когда мы остаемся наедине. Наша маленькая семья. Но сегодня… я вздыхаю и снова бросаю взгляд в сторону Эдессы. Сегодня я хотела бы, чтобы наша семья была в полном составе.

В нескольких футах впереди раздается хихиканье Бри, приковывая мое внимание. Она легко спрыгивает с камня, на котором только что балансировала, и прячется в щель между двумя покрытыми мхом валунами. Мое беспокойство усиливается, но Бри появляется вновь с торжествующей улыбкой, держа в руке ярко-синее перо с золотой каймой.

— Смотри, Амма! — кричит она.

Я выдавливаю улыбку, молясь, чтобы Бри не заметила трещин, что за ночь появились в моем сердце.

Она несется ко мне с пером в вытянутой руке. Я приседаю, чтобы оказаться с ней на одном уровне.

— Какое красивое, Бри! Похоже, оно принадлежало ларке, — говорю я, и ее глаза вспыхивают радостью.

— Ларке? — переспрашивает она, нежно касаясь идеального пера кончиками пальцев, словно боясь разрушить его магию неосторожным движением. Я протягиваю руку, ощущая мягкую, пушистую текстуру.

Ларки — редчайшие птицы, еще один дар богов, как и фаравары, если верить легендам. Армия использует их как почтовых, потому что они быстрые, умные, скрытные и почти неуязвимые. Говорят, эти птицы даже возрождаются после смерти. Повстанцы уже много лет пытаются поймать хотя бы одну, но безуспешно.

— Можно? — спрашиваю я. Бри с доверием, сжимающим мое сердце, кладет перо мне в ладонь. Я развязываю ленту на ее длинной косе и осторожно вплетаю его в «рыбий хвост». Ярко-синий цвет резко контрастирует с простой одеждой, ведь сегодня мы скорее одеты как повстанцы, чем как фараэнгардцы. Никаких непрактичных белых или синих тканей, никакого шелка и бархата — только домотканое полотно коричневых и зеленых цветов, чтобы слиться с лесом, который мы называем своим домом.

Она наблюдает за мной с широко раскрытыми глазами, и дарит лучезарную улыбку, когда я заканчиваю. Это такой простой, но такой идеальный момент, который я хочется запомнить и носить с собой вечно.

— Спасибо, Амма! — Бри уже мчится сквозь деревья, расправив руки, как птица. — Теперь я волшебная!

Это как бальзам мне на сердце.

И тут инстинктивное беспокойство пронзает мое сознание. Никаких колебаний.

— Тень! — кричу я, натягивая тетиву лука.

Это наше кодовое слово, обозначающее опасность. Бри резко оборачивается, ее рука ложится на мой старый кинжал на поясе. В ее испуганные глазах отражается понимание, прежде чем она бросается за поваленное бревно и пролезает под него.

Когда Бри скрывается из виду, я медленно поворачиваюсь на триста шестьдесят градусов, игнорируя учащенный стук сердца и влажные ладони. Я не дрожу и не трясусь. Никогда не дрожу, если Бри рядом. Удивительно, что мама не пыталась взять ее с собой на сражение — так я была бы намного эффективнее в бою.

Делаю шаг назад и прижимаюсь к дереву. Сначала ничего не слышно. Я начинаю думать, что зря напугала Бри. Ненавижу, когда мои дурные мысли ведут меня по темным дебрям, предупреждая об опасности, существующей только в моей голове. Но… я слишком часто оказываюсь права, чтобы игнорировать предчувствие.

Поэтому я жду. Вскоре на востоке раздается тихое ржание и чьи-то приглушенные голоса. Прижимаясь спиной к стволу дерева, я осторожно оборачиваюсь, чтобы рассмотреть приближающихся всадников. Их трое. Кони едва передвигаются, изможденные и потрепанные тяжелой работой и голодом. Мужчины — грубые, немытые, с растрепанными волосами и бородой, измазанной жиром после утренней еды. Сумки, прикрепленные к седлам, звенят и бряцают при каждом шаге.

Это не наши повстанцы. Это разбойники. Черт побери.

Я бесшумно приседаю, прячась за густым кустом, и жду, пока они подъедут поближе. Наконец, слышатся обрывки разговора.

— Мы сдадим эту партию Старому Ланнису. Он возьмет серебро без лишних вопросов, — говорит мужчина впереди. Вероятно, это их главарь. Он старше остальных, с сединой под слоем грязи и морщинистым, изможденным лицом.

— Ланнис? Этот ублюдок сдерет с нас три шкуры своими ценами. Заберет половину и будет еще смеяться над нами, — отвечает другой, на угловатом лице которого застыла ухмылка, будто это единственная имеющаяся эмоция. Рыжевато-каштановые волосы, зачесанные назад и пропитанные жиром, подчеркивают тонкие усы, едва скрывающие пожелтевшие зубы. Глаза постоянно бегают из стороны в сторону.

— Быстрые деньги лучше, чем тащить это еще целый день. Я предлагаю по-быстрому продать товар и провести ночь со шлюхами, — говорит третий мужчина, с толстой шеей и руками, словно стволы деревьев. Спутанные черные волосы обрамляют лицо, усеянное шрамами от оспы и украшенное кривым, когда-то сломанным носом.

— Ты слишком беден, чтобы заплатить за теплую кровать, не говоря уже о компании.

— Кому нужна кровать? Мне и сеновал подойдет, если девки будут задорными.

Мужчины смеются, а у меня по коже бегут мурашки.

Все они вооружены ножами и мечами. У самого крупного в руках дубина. Но, слава богам, у них нет оружия дальнего боя.

«Пожалуйста, Серефель, пусть они просто проедут мимо».

Но богиня удачи не слышит моих молитв. Она вообще редко их слышит.

Мужчины сворачивают на тропу, ведущую прямо ко мне. Я прижимаюсь к дереву, пытаясь незаметно обойти их, но тот, что с ухмылкой, внимательно смотрит по сторонам, замечая меня.

— Ну-ну-ну, — протягивает он, останавливая коня. — Похоже, нам не придется тратиться на шлюху, парни.

Я резко вскакиваю, пальцы крепко и уверенно сжимают лук и стрелу. Тетива натягивается до самого лица, пока оперение не касается моей кожи.

Я — одна из лучших лучниц. Аэлрик начал обучать меня стрельбе, когда нам было по тринадцать, в редкие перерывы от Кузни. Он говорил, что не хочет видеть меня беззащитной, поэтому каждое лето до девятнадцати лет мы оттачивали владение луком и кинжалами. Аэлрик даже вручную вырезал мой лук из сердцевины дерева. Никогда прежде я не была так благодарна ему за эти уроки, как сейчас, когда Бри прячется под гниющим бревном, а эти чудовища в человеческих обличьях пялятся на меня, как на кусок свежего мяса.

— Езжайте, — говорю я.

— Постой, постой, — останавливает старик. — Нет нужды торопиться. — Его взгляд прикован к моей стреле. Не трудно догадаться, о чем они все думают: насколько же я хороша в стрельбе из лука?

— Я не хочу убивать вас, — отвечаю я им, и это правда. Это еще одна причина, по которой я так ужасно веду себя во время налетов. Но эти мужчины лишь улыбаются в ответ на мои слова, и это вызывает у меня отвращение. Они подгоняют лошадей в мою сторону. — Но сделаю это, — продолжаю я, надеясь, что эти люди слышат мою искренность. Нет ничего на свете, чего бы я не сделала ради Брилин. — Так что езжайте дальше, — я произношу это с такой уверенностью и спокойствием, что старик резко дергает поводья.

— Никакая пизда, даже бесплатная, не стоит стрелы в яйцах. — Он наклоняет голову, разглядывая меня, а потом разворачивает коня обратно в сторону Эдессы.

Двое молодых переглядываются и решают, что бесплатная пизда все же стоит риска. Их глаза загораются голодным блеском, а руки тянутся к оружию. Я выпускаю стрелу, и она вонзается громиле в правую руку, которой он держит дубину.

— Эта сука подстрелила меня! — вопит он, роняя оружие на землю, а стрела торчит из третьего сустава его кисти.

— Ты за это заплатишь. — Тот, что с ухмылкой, резко спрыгивает с седла, сжимая в руке кинжал и используя своего коня как щит.

О, боги, помогите нам. Больше никаких предупредительных выстрелов.

Я натягиваю тетиву, целясь в лоб лошади. Ненавижу убивать невинных созданий, но, если речь идет о моей жизни моей дочери, то выбор очевиден. Однако, прежде чем стрела успевает сорваться с места, в воздухе что-то меняется.

Лошади разбойников вздрагивают, встают на дыбы и вырываются из рук своих хозяев. Громила и старик падают на землю. Того, что с ухмылкой, сбивает с ног и топчет собственный конь, убегая прочь.

Порыв ветра пронзает лес, сгибая деревья, пока несколько из них не ломаются пополам с оглушительным треском. Неистовая сила сбивает с ног. Я падаю на четвереньки, судорожно оглядываясь в сторону укрытия Бри. Ее бревно цело, она все еще в безопасности.

Я резко оборачиваюсь на крик. Дерево рухнуло прямо на грудь старику. Каким-то образом все деревья падают именно в их сторону, и ни одного рядом со мной или Бри.

Тени сгущаются, словно полуденное солнце внезапно опустилось к горизонту. Я поднимаю взгляд и вижу в небесах крылатого коня темнее самой ночи. Его огромные, черные как смоль крылья заслоняют солнечный свет, а перья на них переливаются, словно жидкие тени. Земля дрожит, когда он приземляется на поляну, а порыв ветра вздымается вокруг коня, пока тот складывает крылья. Из ноздрей фаравара раздается низкое, гортанное фырканье, пульсирующее силой. Это звук бури и тьмы, обретших форму. Зверь вздымается на дыбы, яростно рассекая воздух копытами.

В воздухе чувствуется запах мочи. Это разбойник, который с постоянной ухмылкой на лице, обмочился.

Клянусь богами, я тоже должна быть напугана. Но нет.

На спине зверя сидит всадник — высокая фигур в темной кожаной броне и черной кольчуге. В руке он держит меч, блестящий и острый, как сама смерть. Его присутствие пугает не меньше, чем существо, на котором он явился.

Аэлрик.