Небо в кармане 4

Глава 20

На следующий день после окончательной заливки фундамента я уехал в столицу. Поездом, конечно. Билет взял в первый класс, во второй не рискнул. Накопленная за эти дни усталость ломала мышцы, и мне срочно требовался отдых. И отдохнуть я намеревался в купе. Всё-таки два пассажира не четыре, и я надеялся, что с соседом мне повезёт.

Пока мы вели подготовительные работы, пришла весна, но зима ещё держалась, и если судить по сильным ночным заморозкам, то сдаваться и не собиралась. Днём яркое и по-весеннему тёплое солнышко ощутимо пригревало, и на улицах даже образовывались лужицы. Но белокосая навёрстывала упущенное за ночь, с маниакальным упорством уничтожала накопленное за день тепло, превращала его в толстую корку льда с палец толщиной. Настолько крепкую, что она на тех же лужах вес тела держала.

Соорудили крепкую и надёжную опалубку, связали каркас из арматуры, тщательно вымеряли и собрали шаблоны под станины, просверлили отверстия под крепёж и вставили в них стальные шпильки. Установили на места будущего расположения станков и приступили к заливке. Причём все шаблоны, точнее их нижняя часть, должны были находиться в одной горизонтальной плоскости. Вот это, скажу, была работа так работа. День провозились, пока правильно выставили. Будем надеяться, что при заливке допустимые погрешности смещения окажутся небольшими. Хочется, чтобы всё было красиво, чтобы полы были ровными, и станки стояли в линию, а не как бык пометил.

Приходилось подтапливать помещение, иначе работать на морозе было невозможно. Без перчаток руки быстро замерзали, и начинался травматизм, а в перчатках, то есть в рукавицах, работать было неудобно. Что опять же вело к ошибкам и раскоординированности в движениях. То есть, к тому же травматизму. Вот и пришлось ставить буржуйку. Небольшую, для большой нужно было и больше места выделять. А оно у нас до сантиметра посчитано. Ну да ничего, даже с такой печуркой внутри помещения было уже теплее, чем снаружи и можно было работать без рукавиц. И это мы ещё не утеплились, как надо.

И всё бы хорошо и быстрому наступлению весны надо было бы радоваться, если бы не одно «но». Цемент. То есть, бетон. Дожидаться окончательного потепления можно ещё долго, а у меня время поджимает и пришлось работать с тем, что есть. Что это значит на нынешнем этапе работ? Добавок в бетонные смеси нет, поэтому из-за низких ночных температур застывать наш раствор будет долго. Значит, задержка.

— Езжай спокойно, Николай Дмитриевич, — успокаивал меня Второв перед отъездом. — Я прослежу за точным соблюдением графика работ. Опять же, инженер у нас толковый, спуску никому не даст. Да и что тебе здесь попусту сидеть? Всё равно раствор, как ты уверял, твердеть будет долго. А у тебя отпуск заканчивается и продлить его никто не позволит. Опаздывать тоже нельзя, не поймут-с. Так что езжай, мы здесь и без тебя справимся.

И ведь уговорил. Понятно, что я и сам бы не остался, служба пока на первом месте. Но компаньон правильно сказал, что моё присутствие сейчас не нужно. Пока бетон встанет, сколько времени пройдёт? Никто не скажет точно. И после снятия опалубки фронт работ известен. Пропитка и покраска полов, установка вентиляционных коробов, прокладка электросетей и штукатурка кирпичных стен, работы тьма. И есть кому за всеми этими делами присмотреть.

Да, с инженером нам точно повезло, тут ничего другого не скажешь. Среднего возраста, с отличным образованием и рекомендациями и даже с несколькими собственными проектами, успешно реализованными здесь, в Москве. Поэтому была у нас возможность проверить всю представленную им информацию. Что мне больше всего понравилось в нём, так это приверженность к новым технологиям. Он просто фанател от смеси железа и бетона и готов был рассказывать о получаемых при его использовании преимуществах днями и ночами. Ночами потому что семьи нет, весь «в трудах и работе, аки пчела».

А уж когда я слегка коснулся темы добавок в бетон, то глаза нашего, теперь уже точно нашего, инженера загорелись. Пластификаторы, ускоряющие твердение и повышающие прочность, увеличивающие морозостойкость — это то, что я помнил. Составов не знал, но какое-то представление имел. Но моё дело предложить идею, а он теперь пусть мучается и разрабатывает тему…

***

Возвращение в Гатчину сенсационным не выглядело. Прав оказался мой начальник, время прошло, и обо мне и связанных с моим именем скандалах общество забыло. Да меня даже на вокзале никто не узнал! Вот это было по-настоящему обидно. Это я таким образом смеялся над собой и своими опасениями, уж очень не хотелось в очередной раз становиться героем скандальной хроники…

Выпускные экзамены в школе по лётной подготовке, самолётовождению, аэродинамике и техническим дисциплинам принимал я. В единственном числе почти что. Кроме меня присутствовали ещё несколько офицеров с инженерным образованием, те, кто сейчас набирается опыта, знаний, и кто переймёт у меня эстафету преподавания в последующих наборах курсантов.

Выпуск провели в середине апреля, как и планировали. Пошили выпускникам новую парадную форму, заказали на Монетном дворе отличительные нагрудные знаки из серебра, в общем, сделали всё, чтобы новый род войск выглядел наиболее престижно в глазах обывателей. В общем, пустили пыль в глаза. Нужно было замотивировать будущих абитуриентов.

— Николай Дмитриевич, — уже час уговаривал меня Кованько. — Право слово, что же вы так упираетесь? Кому, как не вам в таком важном деле участвовать?

— Александр Матвеевич, даже не уговаривайте, — упирался по мере сил. — Только-только всё забылось, а вы меня опять пред светлы очи его величества желаете выпнуть!

— Да что же вы такое говорите, поручик, — Кованько даже с места подскочил. Крепкое дубовое кресло отлетело назад, глухо стукнулось о стенку, упало. На шум тут же заглянул адъютант, осмотрел внимательным взглядом нас и тут же скрылся, мотнув мне понимающе головой. — Чтобы я, да выпнуть! Выбирайте выражения, ваша светлость, всё-таки вы со старшим не только по званию разговариваете, но и по должности. Да я вам в отцы гожусь! И где ваша учтивость и воспитание?

— Прошу прощения, погорячился, — на самом деле и не думал извиняться, но рассердил меня начальник Школы своей просьбой выступить на параде с сольной программой очень сильно. Захотелось ему класс показать, пустить пыль в глаза высоким гостям. В смысле положения высоким, а не по росту. Вот и уговаривает меня всеми доступными способами пойти ему навстречу и показать гостям хоть какой-нибудь пилотажный комплекс.

Приказывать не спешит. И правильно делает. Потому что понимает, что такой приказ я всё равно не выполню. А это что значит? Отставка. Ему же подобный исход нашего, г-м, спора, совершенно не нужен. Это он пока не знает, что рапорт на увольнение я всё равно подам. Но опережать события не желаю, раз решил уйти в отставку после выпуска, значит, так и сделаю. Всё-таки первый выпуск это святое.

— Подумайте ещё раз, Николай Дмитриевич, — Кованько обошёл стол и приблизился ко мне почти вплотную, наклонил голову и заглянул в глаза.

Прятать или отводить в сторону глаза не подумал, наоборот вскинул подбородок и ответил ему прямым, жёстким взглядом, показал, что своего решения не поменяю.

Исходящий от полковника запах крепкого табака заставил меня отступить на шаг и Александр Матвеевич поморщился:

— Столь значительное для Империи событие, как первый выпуск пилотов из нашей Школы наверняка сильно поднимет настроение его величества. Ведь здесь, в Гатчине, соберётся не только весь цвет Петербурга, вы это знаете не хуже меня. Вдобавок это знаменательное во всех смыслах событие будут освещать не только наши журналисты, но и зарубежные, — Кованько многозначительно посмотрел на меня, пошевелил своими пышными усами. И продолжил искушать, приговаривая вкрадчиво. — И грех вам упустить такой превосходный шанс вновь напомнить о себе. Даю слово, что государь переменит своё мнение и простит вас. Особенно когда увидит реакцию публики на ваше выступление.

— Или увидит, вспомнит и решит отправить куда-нибудь подальше, — не согласился с полковником. — Туда, куда Макар телят не гонял. Александр Матвеевич, не уговаривайте, всё равно не соглашусь. Не стану я перед публикой, словно клоун на цирковой арене, выступать.

— Но раньше же выступали? — Кованько вернулся за стол, поднял с пола и поставил на место своё любимое кресло. Уселся, вздохнул, махнул мне рукой на гостевое. — Да что вы всё стоите? Присаживайтесь, не вынуждайте и меня стоять.

— Раньше на моих плечах не было погон, — отрезал. — И форму я не носил. Теперь же ношу и позорить её не желаю.

Потому что на самом деле мне это выступление перед собравшимися гостями нужно, как зайцу стоп-сигнал.

В общем, не уговорил меня Кованько…

Народа на первый выпуск приехало не просто много, казалось, вся столица сегодня была здесь. Кроме великого князя Александра Михайловича присутствовала и императорская семья в полном составе.

Погода словно прониклась торжественностью момента и не подвела. Утренний лёгкий ветерок разогнал белые облачка и к началу торжества небо очистилось. А выглянувшее солнце быстро растопило утренний молочный туман и высушило плац.

Вручили выпускникам дипломы об окончании обучения, присвоили всем новые звания, на ступень выше, выдали знаки отличия. Вручал лично Сандро в присутствии Куропаткина, военного министра и начальника Школы. От сияния золотых эполет слезились глаза, в начищенных до блеска сапогах отражалось синее весеннее небо, торжественно бухал маршами духовой оркестр, трепетало на лёгком ветру школьное знамя с махровыми золотыми кистями. Картина внушала трепет.

Потом выслушали поздравительные речи высоких гостей. Его Императорское Величество тоже соизволил высказаться, похвалил за усердие в обучении, за выказанную храбрость, вдохновил выпускников на новые героические свершения во славу Отчизны. И намекнул, что без дела никто из них не останется.

В этот момент я хмыкнул. Про себя, конечно, но, похоже, кое-что наружу всё-таки прорвалось. Потому что на меня кое-кто из моих коллег и сослуживцев оглянулись, бросили в мою сторону сочувствующие взгляды. Тем не менее, постарался сохранить беспристрастное выражение лица.

После чего грянули троекратное «Ура!», спели гимн и прошли торжественным маршем мимо трибун с высоким начальством под звуки духового оркестра и приветственные выкрики собравшейся праздной публики. Сегодня вход был свободный, поэтому простого люда набежало не просто много, а очень много.

Не успели парадные коробки освободить площадь, как над нами начался воздушный парад. На высоте около ста метров прошли три тройки учебных самолётов, пилотируемых лучшими выпускниками школы. Теми, кто после выпуска остаётся и переходит на инструкторскую работу. Это была моя личная инициатива, и я пропихивал её всеми силами, готовил себе преемников.

Сам всё это время скромно отстоял в сторонке и даже в прохождении парадных колонн мимо трибун не участвовал. Проигнорировал. Решил лишний раз перед государем не маячить, не будить задремавшее лихо. Ну не по мне все эти высокие игры власть предержащих. Я и раньше старался обходить их стороной, понимал, что не моё это. Мне бы что попроще, среди облаков покрутиться, например, или автомобильчик какой-нибудь простенький замутить, с ноля собрать. Уж на это моих знаний и способностей хватит. Но все эти интриги уж точно не про меня, что отлично доказали недавние события.

После прохождения торжественным маршем парадный строй распустили, и уже бывшие курсанты прыснули во все стороны. Почти у каждого из них здесь были родственники или знакомые, специально приехавшие на торжество. Хватало и репортёров, суетливо шныряющих среди собравшихся с блокнотами или фотокамерами. То и дело сверкали вспышки, а чистый гатчинский воздух перестал таким быть и резал нос, настолько густо он перемешался с запахами сгоревшего магния.

Дальше состоялся торжественный обед с шампанским и обязательными в таком мероприятии выступлениями его императорского величества, великого князя и начальника школы. В общем, снова одни и те же лица, одни и те же слова, то же окружение, только места разные. Там площадь, здесь офицерская столовая. Ну да ничего, и столовая сойдёт, лишь бы зал был большой, и приборы начищены. Да и на те после нескольких тостов внимания никто не обращал.

А ещё Кованько умудрился с кем-то договориться и центральный стол, за которым восседали, по-другому и не скажешь, наши высокие гости, был украшен букетами свежих цветов. Оттого в помещении столовой витал тонкий цветочный аромат.

И это мероприятие я проигнорил. Решил пойти к себе домой. Официальную часть я вроде бы как не пропустил, перед Кованько засветился, даже кое-кого из бывших курсантов поздравил с успешным окончанием.

А по дороге меня перехватили мои личные ученики, Зайцев и Ефимов. Уже бывшие ученики, если точно. Причём у каждого из них с собой было по паре бутылочек игристого. Пришлось приглашать их к себе. Отказать было бы явить неуважение. И посидели мы такой хорошей компанией до самого вечера, за добрыми разговорами и за отличным вином. А там полыхнули за окошком фейерверки, ударили в небо салюты, и всё это великолепие вынудило нас выйти из дома и отправиться на звуки духового оркестра. Мы совсем забыли о праздничных гуляниях.

Там-то я и потерял своих собу… Г-м, товарищей. Один в толпе пропал, закружила его разудалая круговерть человеческих тел, другой кивнул виновато, показал глазами на стоящих чуть поодаль товарищей, активно машущих ему руками. Понятно, куда приглашают — пара корзин с выглядывающими из них бутылочными горлышками иного трактования намечающейся пья… намечающегося празднования не дадут. Ну да то уже не моё дело. Люди все взрослые, тем более праздник сегодня и впрямь не простой, поэтому не отпраздновать его должным образом грех. А с товарищами мы уже обо всём, что меня интересовало, переговорили.

И даже больше. Они всё-таки сделали то, о чём мы сегодня договорились — нашли и подошли к великому князю Александру Михайловичу каждый со своим предложением. И теперь имели полное право отпраздновать все сегодняшние события. Чую, это будут великие события. Но оценят их позже, а начиналось всё так…

— Поверь, Михаил Никифорович, великий князь тебя точно поддержит. Ты только не тушуйся и обязательно сегодня же обратись к нему со своим предложением, — наставлял я Ефимова, отодвигая в сторону наполненный бокал.

Потому что отлично помнил, кто был первым начальником Севастопольской офицерской школы авиации, и кто обучал там будущих пилотов.

— Где я и где Его Высочество, — сомневался мой ученик и придвигал бокал обратно. — Ну, подойду я, и что? Как же, станет он меня слушать.

— Станет! — наклонился вперёд и посмотрел Михаилу Никифоровичу прямо в глаза. Снова убрал бокал. — Главное, рассказать, заинтересовать. Михаил Александрович искренне верит в развитие воздушного флота, и ещё одна школа на Чёрном море близ Севастополя его точно заинтересует.

— Сомневаюсь, — медленно проговорил Ефимов и посмотрел на бокал, до которого уже не мог дотянуться, перевёл взгляд на товарища, мол, поддерживай давай.

Сергей Исаевич пожал плечами в ответ и потянулся уже за своим бокалом. Искоса покосился в мою сторону, словно опасался, пригубил игристое, глянул на товарища, поморщился из-за стрельнувших в нос пузырьков и неожиданно даже для меня ответил:

— Слушаю я тебя, Миша и думаю, а не подойти ли и мне к его высочеству с таким же предложением? Может быть, и в Одессе такую школу откроют? Почему бы и мне не стать таким же, как ты, начальником? — он замолчал и после короткой добавил. — Чем больше школ, тем лучше. Ты только представь, Миша, я и вдруг начальник. В Одессе.

— А чем ты хуже меня? — ответил со всей серьёзностью Ефимов. — Ничем. Летаешь ты хорошо, так что тебе прямая дорога других обучать. Вот только деньги считаешь плохо, всё больше тратишь. И ладно бы на себя тратил, а то всё на других. А так хоть заработаешь и уважаемым человеком станешь. А не клоуном на потеху публики, как его светлость говорит.

— Вот и договорились, — не дал разгореться словесной баталии. Да, про клоунов я упоминал, когда Мишу уговаривал. — Сегодня же и подойдёте к его высочеству!

Оглядел притихших товарищей и отобрал у них полупустые бокалы:

— А это вам больше не нужно. Нечего перегаром на великого князя дышать…

Вот так завершился наш разговор, празднество очень быстро сошло на нет, и мы принялись строить грандиозные планы на будущее. Пришлось пофантазировать, чтобы ещё более простимулировать товарищей, подстегнуть разыгравшееся воображение у обоих. Почему пофантазировать? Ну не буду же им правду говорить? Не поверят.

Потом вышли на улицу и, не сговариваясь, направились туда, где, по нашим прикидкам, было бы логичнее всего столкнуться с великим князем. А где это возможно? Где начальства больше…

***

Высоко над нами расцветали огни фейерверков, и столпившийся на площади народ, задирая головы, восхищённо ахал, когда над ними вспыхивал очередной огненный цветок. Я тоже постоял, полюбовался зрелищем, а потом тихонечко выбрался из толпы и пошёл к себе, по пути отвечая на приветствия и поздравления, отшучиваясь от благодарностей за науку.

Справа, на сколоченной к этому дню трибуне видно было сверкавшие золотом погоны государя. А может быть, и ещё кого-то. Офицеров там стояло достаточно, все вокруг императора вились. Там же мелькнула шляпка государыни. В призрачном свете очередного вспыхнувшего высоко вверху огненного цветка видно было, как она повернулась к мужу, наклонила голову и что-то ему проговорила. В ответ государь громко рассмеялся. Так, что даже до меня донеслись отголоски этого смеха. А может, это окружившие его подданные рассмеялись, поэтому и получилось услышать.

Свернул на боковую аллею, центральную. Ещё шагов двадцать, и будет отворот к моему дому. Устал, скорее бы добраться, скинуть сапоги, шинель и мундир, переодеться в домашнее и вскипятить чайник. Ничто другое пить не хочется, надоело и желания нет.

Наверху снова бахнуло, и я непроизвольно задрал голову. Красиво, "шьорт побьери"!

Боковым зрением успел увидеть возникшее передо мной препятствие, но пока сообразил, пока затормозил, ноги по инерции шагнули вперёд…

— Ой! — отлетевшая от меня барышня упала на очищенную от снега аллею.

В одну сторону полетела муфта, в другую меховая шляпка с головы. Я метнулся сначала за шляпкой, потом спохватился, бросился к сидящей на мокром снегу даме, подхватил её под руку, потянул вверх.

— Ваше высочество!? — удивился и от неожиданности выпустил узкую ладошку.

Ольга, а это была она, снова плюхнулась на пятую точку и ещё раз ойкнула:

— Ну вы и медведь, князь, — каким-то до боли беззащитным детским взглядом посмотрела на меня снизу, потёрла ладошки друг о друга, поднесла ко рту и подула на них. — Чуть было пальцы не переломали.

Я чертыхнулся про себя — только этой встречи мне и не хватало! И как теперь выкручиваться? А если кто увидит? Если государю донесут? А почему если? Донесут обязательно, ещё и с дополнительными подробностями, которые тут же придумают. И что она здесь, в стороне от всех, от площади делает? И почему одна? Где свита? Окружение? Охрана, наконец?

Но не бросать же княжну? Осторожно подхватил её под локоток, за пальцы уже не стал хватать, потянул вверх, помог подняться. И отступил на шаг. Стою, молчу, что сказать не знаю. Пробормотал:

— Прошу прощения, на фейерверк отвлёкся.

Сделал ещё шажочек назад, и ещё один.

— Князь, куда же вы убегаете? Или испугались, решили в беде бросить несчастную девушку? — остановила меня Ольга язвительным тоном.

Да она ещё и насмехается надо мной. Сама не меньше меня виновата, смотрела бы под ноги, так не столкнулись бы.

— Прошу прощения, — склонил голову. — Очень много дел, ваше высочество. К сожалению, вынужден спе…

— Проводите меня, — капризным тоном вроде бы как попросила или приказала, не понял точно, княжна. Даже договорить не дала.

— Куда? — закрутил головой по сторонам. Взмолился про себя — Господи, сделай так, чтобы поблизости никого не было, чтобы никто нас не увидел! Ситуация мало того что странная, так она ещё и неоднозначная.

«Лишь бы не к трибунам попросила проводить», — подумал. — «Мне сейчас для полного счастья только государя не хватает. Увидит меня с дочерью, и за свою судьбу я ломаного гроша не дам. Угораздило же меня так вляпаться. Ну что стоило ещё минуту на площади задержаться? Убежать захотел, спрятаться. Вот и спрятался.»

Княжна, судя по следующей её фразе, прекрасно поняла мои затруднения. Ещё бы, наверняка была в курсе ходящих в свете слухов. И наверняка знала о несчастьях, свалившихся из-за этих слухов на мою голову.

Лёгкая улыбка слегка тронула её губы, лунный свет высветил прелестные ямочки на бледных щеках. Ольга смешно сморщила носик, вытянула губы трубочкой и сдула в сторону упавший на глаза локон волос.

— Да подайте же мне шляпку, — потребовала княжна и притопнула ножкой. — И муфту, пока у меня руки не промёрзли.

Подал ей и то, и другое, остановился — что дальше делать? Давно я в такой неловкой ситуации не оказывался. Да что там неловкой, прямо скажем, катастрофической.

— А теперь извольте руку, — Ольга закончила поправлять шляпку, левую ладошку сунула в муфточку, правую протянула ко мне с требовательным видом.

Ослушаться не посмел.

— Пойдёмте, — Ольга потянула меня вперёд, вынуждая сделать шаг. И ещё один, и ещё…

***

Наутро вошёл в кабинет начальника школы без доклада. На вскинувшегося было от стола адъютанта махнул рукой — сиди, мол. Видно же сразу, страдает, бедолага. Похоже, злоупотребил вчера , перебрал шампанского, вон как голову держит, бережёт.

— Ваше превосходительство, разрешите? — открыл дверь и шагнул за порог.

— А-а, Николай Дмитриевич, — оторвался от прочтения бумаг на столе полковник. — Входите, конечно же. Что это вас с утра на официоз потянуло? Тоже вчера погуляли?

— Ваше превосходительство, разрешите обратиться? — сделал три строевых шага, впечатывая каблуки в паркетные плахи пола, остановился перед столом, замер. Взгляд выше головы начальника, стараюсь глазами с ним не встречаться, а то собьюсь с настроя. В правой руке папка, а в ней рапорт на увольнение. Сейчас получу разрешение и отдам бумагу полковнику.

— Да будет вам, Николай Дмитриевич, — отмахнулся устало Кованько. — Присаживайтесь, князь. Что вы на это скажете?

И протягивает мне ту самую бумаженцию, которую только что внимательно изучал.

Присаживаться не стал, иначе боевой запал пропадёт. Вот бумагу взял. Пробежал текст и ничего не понял, смысл написанного ускользал. Вчитался ещё раз, уже не спеша, внимательно разбирая каждую фразу. Поднял глаза на полковника, осторожно положил приказ на стол, подтолкнул его к начальнику. Оба молча смотрели, как листок скользнул по полированной столешнице и остановился, упёрся краем в письменный прибор.

— Такие вот дела, Николай Дмитриевич, — проговорил Кованько и подхватил листок. Поднял глаза и повторил. — Такие вот дела. Что вы хотели? Что-то срочное?

— Нет, ничего срочного, организационные вопросы, — убрал папку со стола и переложил на колени, чтобы она в глаза не бросалась. Кивнул на бумагу. — Давно принесли?

— Только что курьер вышел, — поджал губы Кованько и поднялся из-за стола. Выпрямился, одёрнул френч, нахмурился. — Николай Дмитриевич, голубчик, собирайте преподавательский состав. Нужно же до всех приказ довести. И адъютанта, будьте любезны, ко мне направьте. Нужно немедленно распорядиться, чтобы ни один выпускник из школы не вздумал уехать!

— Есть! — кивнул, встал, развернулся и вышел из кабинета.

— Что там? — насторожился адъютант при виде моей нахмуренной физиономии. — Что-то случилось, Николай Дмитриевич?

— Война случилась, подпоручик, — ответил и потянулся к телефонному аппарату. И повторил. — Война…