Небо в кармане 4

Глава 14

Плотная стена деревьев, в которую втягивалась дорога, оказалась обыкновеннейшей, загущенной до невозможности, лесопосадкой. По ширине это великолепие едва превышало полусотню шагов, а дальше раскинулось заснеженное поле. Из рассказа девушки выходило, что пройти мне предстоит по нему около пяти вёрст. Дальше будет ещё один небольшой лесок или рощица, и за ней уже появятся городские окраины.

Одно плохо, на поле царствовал ветер. Как я не запахивал поплотнее дарёный полушубок, а продувало меня насквозь. Немного не так, не продувало, а поддувало снизу, из-под полы, так сказать. Довольно быстро окоченел, и чтобы немного согреться, перешёл на лёгкий бег трусцой. Снег под ногами весело похрустывал, а я постепенно втянулся и даже начал согреваться. Совру, если скажу, что получал от этого удовольствие, но деваться было некуда и приходилось шустренько перебирать ногами.

Бег быстро вытряс из головы ночное приключение, и воспоминания об обиходившей меня хозяйке избушки постепенно стёрлись из памяти. Было с ней хорошо, но оно, как и всё хорошее, прошло, и нечего воспоминаниями голову забивать…

К городской окраине мне уже было жарко, руки без перчаток и те не чувствовали холода. Перешёл на быстрый шаг, постепенно замедлился и активно закрутил головой — за заставой дорога разделялась на несколько направлений, разбегалась кривыми лучами в разные стороны, утекала куда-то вдоль вросших в землю домишек. Нужно определяться, какое из этих направлений моё. Именно там, по уверению девушки, и находилась интересующая меня лавка.

Дежурившие у полосатого шлагбаума закоченевшие солдатики покосились в мою сторону, сопроводили взглядами, но останавливать одетого в непритязательную одежду путника не стали. Не посчитали нужным проверять, потому как намётанным глазом сразу определили, что брать с меня нечего.

Напоследок глянули с завистью и отвернулись, продолжили приплясывать и топать ногами. Ещё бы не позавидовать, я же в город направляюсь и вскоре наверняка окажусь в тёплом трактире, пропитанном ароматами дешёвой сивухи и такой же дешёвой закуски.

Меня же интересовала более или менее порядочная лавка. По уверениям девушки, чем дальше от окраины, тем чаще они будут попадаться. Вот и крутил головой, вглядываясь в изредка встречающиеся вывески. Через пару перекрёстков показалось, что домишки вокруг пошли богаче, ограды уже не выглядели убогими, не падали на землю под своим весом, а стояли прямо и гордо, всем своим видом указывая прохожим на достаток хозяев.

Тянуть не стал, открыл дверь первой же приличной, на мой взгляд, лавки и шагнул через порог. С мороза внутри показалось особенно жарко, брякнул над ухом колокольчик, и за прилавком тут же материализовался продавец. Или хозяин, лавка-то в жилом домике расположена.

— Добрый день, — поздоровался. И сразу же оглядел содержимое лавки. Одежда здесь точно есть, вон её целый ворох в углу навален. Но подойдёт ли она мне? Сейчас и узнаю. Спросил.

Мужчина в ответ промолчал, лишь головой кивнул и не сводил с меня настороженных и вопросительных глаз. Ну да, видок у меня тот ещё. Из нормальной одежды сапоги, и всё. Брюки истрепались, о щебёнку истёрлись. Ещё немного, и дыры засветятся. Рубаха вот почти новая, так её, как и пиджак с чужого плеча, под полушубком не видно. И голова без шапки, что сразу понятные подозрения навевает. Приличные люди без головного убора не ходят. Тем более, в такую пору. Будь морозец чуток покрепче, и всё, отморозил бы уши, и превратились бы они в самые настоящие лопухи. И тогда точно ни одна шапка на голову не налезла бы.

Но стоило мне только вытащить бумажник, как поведение хозяина самым волшебным образом переменилось. Он с вожделением уставился на него, громко сглотнул, оценив его толщину и вежливым приторным голосом (откуда что взялось?), проговорил:

— Чего пан желать изволит?

Заговорил на моём родном, посконно-русском. Вдобавок тут же кивнул головой, виноватую физию состроил, показывая мне, что всё отлично понимает. А тот момент, когда он на приветствие не ответил, это просто лёгкое недоразумение, на которое такому важному господину, как я, не стоит обращать своё внимание.

— Мне нужна хорошая, новая одежда, — с сомнением в голосе проговорил я, уже более тщательно приглядываясь к содержимому наваленной в углу кучи. Надевать на себя что-то оттуда мне резко расхотелось. — Дорожный костюм и какое-нибудь приличное пальто. И кепи.

— Сей же час что-нибудь подберём, — засуетился хозяин и выбежал из-за прилавка к сваленному в углу вороху одежды.

Но я его тут же остановил:

— Что-нибудь мне не нужно. Хотел бы приобрести взамен своего хороший комплект одежды. Есть у вас новые шерстяные брюки, такой же сюртук и пальто?

— Есть, как не быть, — он оценивающе оглядел меня с ног до головы, задержался взглядом чуть дольше на сапогах, на брюках, наверняка заметил в кармане пистолет, кивнул головой каким-то своим мыслям и вернулся обратно за свой прилавок. Я уже ожидал услышать отказ, но хозяин ещё раз меня удивил. Кивнул мне:

— Одну минуту, пан, — отворил дверь у себя за спиной и скрылся внутри.

Тут же на его место из-за той же двери встал полный парнишка лет четырнадцати и начал с любопытством в свою очередь меня рассматривать.

Ожидание не затянулось. Где-то минуту из-за дверей доносилось еле слышное чертыхание хозяина на родном ему языке, потом он вернулся и, отдуваясь, выложил на прилавок всё, что мне требовалось.

Рассмотрел вещи и даже пощупал каждую руками. Вывернул и внимательно осмотрел с изнанки. Они действительно были неношеными, ткань не выглядела дешёвой, и само качество швов и пошива вообще оказалось довольно-таки приличным. Осталось только примерить.

Хозяин тут же указал мне на угол с кучей вещей, мол вот там и можно примерить и даже отнёс туда ворох предлагаемой мне одежды. Развесил её на стоящей рядом круглой вешалке, из той же кучи выхватил первую попавшуюся рубаху и бросил под ноги.

— Можно на неё встать, — указал рукой. — Чтобы ноги не мёрзли.

А правильно я сделал, что новые вещи потребовал. Купил бы что-то из этой кучи, и потом терзался бы, а не топтался ли кто-нибудь по ним своими грязными лапами?

Примерять при нём я ничего не стал, попросил занавесить угол. Требованию моему они не удивились, они тут вообще ничему не удивлялись, и тут же сделали, как я просил. И только тогда я начал переодеваться. Нет, понимаю, что перед этим хорошо бы принять ванну и смыть с себя всю грязь, но об этом пока можно только мечтать. Вот приоденусь, и тогда…

У хозяина оказался точный глаз, размер пришёлся впору, и я вышел из-за занавески в новых вещах. Мальчишка встретил меня с большим зеркалом в руках, и я с удовольствием оглядел в нём себя, свой преобразившийся вид. Правда, зеркало было потёртым, отражение перечёркивали паутинки трещин, да ещё в лавке было мало света, но мне и этого хватило, привередничать я не стал. Сидит хорошо, и даже такая одёжка мне идёт, так что…

Я удовлетворённо кивнул сам себе, развернулся к хозяину и с удивлением увидел, что он действительно находится на своём месте, буквально на ходу подмётки рвёт. Уже выудил откуда-то матерчатую шапку, отороченную мехом, крепкие тёплые кожаные перчатки и длинный вязаный шарф. Пришлось дополнять свой наряд новыми аксессуарами, и вот этот вид мне понравился ещё больше.

— Пану обязательно нужно сменить свою котомку, она совершенно не подходит к его новому облику, на вот этот прекрасный саквояж, — хозяин вытащил из-под прилавка небольшой баул, поставил его на столешницу и доверительно прошептал. — В него очень хорошо поместится содержимое вашего правого брючного кармана. Кстати, я бы настойчиво рекомендовал вам не выбрасывать ваши форменные штаны, а уложить туда же.

— Почему? — удивился. Дёргаться и что-то предпринимать не стал, ничего опасного для себя я не почувствовал. Да и справиться с ними обоими смог бы запросто.

— Чтобы не оставлять след, — после короткой паузы всё-таки ответил мне с опаской лавочник.

Интересно, за кого он меня принимает? Не за разбойника же с большой дороги? Но уточнять не стал, рассчитался за всё. А, после короткого раздумья, раз денег много не попросили, ещё прикупил бритву, полотенце и мыло. Заплатить пришлось на удивление мало. А вот теперь пора на вокзал, пришло время отправиться в обратную дорогу. Надеюсь, новый мой вид не будет привлекать внимание жандармских чинов и полиции в городе и на вокзале.

Перед уходом подумалось, а не сообщит ли хозяин о странном госте полиции? Но тот каким-то торгашеским чутьём уловил мои мысли и тут же открестился от подобных предположений, замотал головой и уверил, что он никогда бы не посмел навредить подозрением настолько уважаемому господину. При этом взглядом указал на мою грудь. А не на грудь, догадался я, а на находящийся во внутреннем кармане пальто бумажник.

Достал купюру, протянул её торговцу. Тот замялся, я достал ещё одну. Вот теперь лицо хозяина посветлело. Да оно просто залучилось довольством, он степенно кивнул головой, с достоинством принял бумажки и даже проводил меня до выхода. Уже на пороге заставил меня напрячься — боковым зрением заметил, как он протянул вбок руку. Я резко развернулся, готовый бить и крушить, но он меня вновь удивил, вручил оказавшуюся у него в руке трость.

— Подарок, — понял меня правильно мужчина и протянул её мне…

За время своей пешей прогулки по городу я понял, что лавочник меня не обманул. Я ничем не выделялся от других жителей среднего достатка этой губернии. Прежний мой наряд не позволил бы мне взять билет даже в вагон второго класса, и пришлось бы мне довольствоваться лишь третьим. А это, скажу без прикрас, то ещё испытание.

Встреченные по дороге мужчины в большинстве своём также носили сапоги и пальто с полупальто схожего с моей одеждой цвета. Про сюртуки не скажу, не разглядел их под верхней одеждой, но, полагаю, и тут меня не облапошили. Практически каждый из них носил шарф, так что и тут я мог быть спокоен. В общем, внимание к себе я своим внешним видом не привлекал. И трость оказалась к месту, они тут были в руках у каждого второго.

Потом, устав месить сапогами городскую грязь, взмахом руки подозвал извозчика. Иначе пешком до вокзала добираться пришлось бы долго. А вот это уже выглядело бы подозрительно. Даже не подозрительно, тут я сам в своей осторожности перестраховываюсь, а необычно, что ли? Через полгорода пёхом-то…

У извозчика и узнал, когда отправляется ближайший поезд в столицу. Задумался — Берлинский мне не подходил, уж очень мой нынешний вид не соответствовал тамошней публике. Слишком роскошным для меня в моём нынешнем положении было бы подобное путешествие. Точно сразу же привлёк бы к себе всеобщее пристальное внимание. А оно мне не нужно. Да и не было у меня никакого желания снова окунуться в его атмосферу, слишком свежи были впечатления о недавнем происшествии. Но и маячить лишнее время на вокзале посчитал для себя опасным. А опасаться приходилось всех. И неизвестных мне агентов чужих государств, которых вокруг наверняка хватало, и чьим подданным был, скорее всего, покойный Виктор Иванович. Я так и не разобрался, его документы ничего мне не рассказали. Полицию же и жандармов тоже обходил стороной. В моём нынешнем положении с ними пересекаться будет себе дороже, документы-то у меня липовые.

Поеду на Варшавском, лишь бы денег хватило. Общались с возницей без проблем на русском, поэтому быстро узнал все интересующие меня подробности. И когда отправляется, и даже сколько билет третьего класса стоит. Про стоимость других билетов он не сказал, а я не стал выпытывать, мне и этого знания было достаточно. Сидел спокойненько за его широкой спиной, ёжился от задувающего в полость ветра и с интересом поглядывал по сторонам. В этом мире бывать в Варшаве мне не доводилось, поэтому смотрел во все глаза. Правда, называть поездку комфортной язык не поворачивался из-за опасения прикусить его — трясло и подкидывало возок неимоверно. А ещё он опасно заваливался набок при поворотах и приходилось вцепляться руками в сиденье, чтобы не оказаться на мостовой.

А вот извозчик подобных трудностей не испытывал, он свободно болтал, вываливая на меня все городские сплетни и новости, рассуждал о подзатянувшейся зиме, клял на чём свет стоит плохие дороги и весело пощёлкивал кнутом, подгоняя свою семенящую лошадку.

Подвёз он меня прямо к входу. Рассчитался с ним за проезд и спрыгнул в грязь. Несмотря на морозец, люди и лошади так перемесили снежок, что он превратился в серую кашицу, крепко замешанную на лошадином навозе. Эта адская смесь так и шибала в нос, а ещё намертво приклеивалась к обуви. Представляю, как теперь будут благоухать мои сапоги. Усмехнулся и вошёл в здание вокзала. Теплее тут точно не было, зато ветер не задувал.

Окошко кассы нашёл без труда и встал в жиденькую очередь. Двигалась она не то что быстро, но и не медленно. В общем, двигалась, и заскучать я не успел, как не успел и притомиться от недолгого стояния на ногах.

Билет по чужому паспорту мне продали без каких-либо проблем. Кассир даже не взял в руки протянутый ему документ, пальцем перелистнул страницы, небрежным и привычным движением правой руки сгрёб протянутые ему купюры и выписал билет. Мне даже на мгновение стало обидно — я-то переживал, а на деле оказалось всё просто, никто не собирался сверять личность с документом.

Денег хватило и даже ещё осталось. Лекарства, одежда, сам билет. Ещё и приютившей меня хозяйке оставил немного, за ласку и заботу. Надеюсь, не поймёт превратно такой подарок и не затаит горькую обиду. Пусть наша встреча и оказалась мимолётной, но отчего-то не хотел, чтобы она обо мне после всего думала плохо.

Паспорт я забрал вместе со сдачей, отошёл от окошка, чтобы не задерживать очередь и разложил всё по местам — паспорт и деньги определил в бумажник, а бумажник во внутренний карман пальто. Хранить своё добро в саквояже посчитал неправильным. Стоит мне зазеваться, и вокзальные воришки мигом приделают к нему ноги. Полиция, как я понял, на подобные вещи смотрела сквозь пальцы и начинала действовать лишь в некоторых случаях. Например, когда на вокзал прибывала важная персона или потерпевшие поднимали крик и учиняли скандал. Тогда потерпевшего быстро уводили прочь, в отделение, и на этом конфликт как бы считался исчерпанным. Вряд ли пострадавшему возвращали его добро, скорее, просто создавали видимость бурной деятельности и отделывались обещаниями.

Время до отправления поезда Варшава — Санкт-Петербург ещё оставалось, и я решил скоротать его в буфете. Доносящиеся оттуда запахи весьма будоражили разыгравшийся аппетит. В общем, ноги понесли меня в сторону запахов.

Отошёл от касс и вышел на перрон, подальше от суеты и шныряющей туда-сюда толпы. Как раз Берлинский поезд подошёл и истомившиеся за время поездки пассажиры спешили размять ноги на свежем воздухе. А мне ещё почти три часа ждать.

На приглядывающего за порядком полицейского бросил мимолётный взгляд, повернулся к нему спиной под его понимающую ухмылку (он успел заметить бумажник в моих руках), и быстренько пересчитал оставшуюся сумму. Голодным точно не останусь.

На всякий случай взял билет до конечной станции, но сойду раньше, в Пскове. Если меня будут искать сообщники напавшей на меня шайки, то это собьёт их со следа. Жандармы? Это их проблемы. Не смогли уследить и уберечь, пусть на себя пеняют. «А мне моя жизнь дорога как память», так, кажется, говорил Остап? И я с ним абсолютно согласен. По большому счёту, отпуск мой только начался, и где я его буду проводить, сугубо моё личное дело. Опять же Второв так и не объявился до моего отъезда. Почему? Можно долго гадать, причин для этого миллион. И основная из них — не решился пойти супротив воли государя. Или испугался за своё дело. Может такое быть? Вполне. Впрочем, я могу многое надумать, а реальность всё равно окажется иной и преподнесёт очередной сюрприз. Может быть, на самом деле всё гораздо проще, и Николай Александрович просто был очень занят…

А вообще зря я связался с жандармами. И зря согласился на эту поездку, поверил заверениям в своей полной безопасности. Повёлся на уговоры, не отказал в настоятельной просьбе о помощи, очень уж им хотелось ухватиться за кончик ниточки и, потянув за неё, выявить всю эту шпионскую сеть. Им-то что, они в тепле и безопасности, а я в… Ну, в общем, уже не там, где был вчера, немного выправился, но положение моё всё ещё незавидное…

Купюры в бумажнике оказались в основном крупного достоинства. И это очень хорошо, хоть в этом повезло. Но, что важнее всего, никто не обращал на меня никакого внимания. Ладно в городе, это понятно. Но и здесь, на вокзале, никому в своём нынешнем виде я был не интересен. Ещё раз спасибо лавочнику.

А вот теперь можно и буфет посетить. И тут я чуть было не вляпался! По привычке сунулся было к дверям буфета первого класса, да краем глаза вовремя заметил насторожившегося и уже шагнувшего было в мою сторону полицейского. И сообразил — куда я лезу, кулёма! Мне же по нынешнему статусу положено место только во втором классе! Сообразил, сориентировался и перенаправил свои стопы к нужной двери, с удовлетворением заметив, как остановился и полицейский. Уф-ф…

Полиция полицией, но даже изредка заглядывающие в буфет жандармы не фиксировали на мне свои пристальные взгляды. Опасался, правда, привлечь их внимание к своей персоне отсутствием багажа, но огляделся и быстро успокоился. Таких, как я, тут хватало. Не все из них, правда, ехали до конечной, но до Гродненской или Виленской губернии путешественников было большинство. И я среди них просто терялся.

Набив живот пирогами, и заполировав это дело двумя стаканами крепкого сладкого чая, вышел на свежий воздух и с наслаждением вдохнул полной грудью. Да-а, буфет второго и третьего класса это вам не первого. Атмосфера и обстановка попроще, как попроще и вкушающая тут публика. Ну и сопровождающие их запахи сильно отличаются, что есть, то есть. Правда, еда что там, что тут казалась одинаковой, не было только кофия и пирожных. Но и их, так полагаю, за отдельную плату могли принести расторопные буфетчики.

Огляделся куда пойти и где скоротать время до отправления моего поезда? Торчать в здании вокзала, битком забитом такими же ожидающими, не было никакого желания. Пусть там и тепло — надышали в помещении знатно, но этот положительный фактор начисто перебивается царящей там духотой и, как я уже упоминал, разными запахами, иногда довольно неприятными. Человеческое тело оно вообще, если за ним не ухаживать, довольно пахучее. Ну вот такой я стал изнеженный человек. Каюсь, но исправляться не желаю.

— Простите, уважаемый, — меня кто-то аккуратно тронул за локоть.

Я оглянулся, отшагнул прочь, освобождая руку. Испугаться не успел, сразу понял, что опасаться мне некого, оттого и не потянулся в саквояж за пистолетом. А потянулся бы и сразу же насторожил бы внимательно наблюдающего за нами уже знакомого мне полицейского. Того самого, который чуть ранее понимающе ухмылялся. Ещё бы, пассажир из вагона первого класса за какой-то надобностью обращается к мещанину явно чужого ему круга общения. А это подозрительно, нужно обязательно проконтролировать такое общение.

— Что вам угодно, сударь? — отшагнул и спросил негромко. Удержался, чтобы не начать оглядываться по сторонам просто чудом.

— Княгиня Юсупова Зинаида Николаевна просит вас настоятельно принять приглашение и навестить её в её купе, Николай Дмитриевич.

Я невольно оглянулся по сторонам, не услышал ли кто моего настоящего имени?

— Ваш поезд скоро отправляется, любезный, — не преминул указать прислуге на время.

— Ничего страшного, если княгине будет нужно, начальник станции поезд немного задержит, — в сказанном не прозвучало и доли шутки, лицо слуги было абсолютно серьёзным.

— Я принимаю приглашение, — согласился, чтобы не привлекать излишнего внимания и поскорее уйти подальше от глаз бдительного служаки закона и порядка.

— Следуйте за мной, — склонился в полупоклоне слуга и направился к вагону первого класса.

Мне ничего не оставалось, как последовать за ним, по пути гадая, зачем это я понадобился княгине…

***

Зинаида Николаевна оперлась локтем на столик в гостиной своего просторного двухкомнатного купе и приказала верному Никанору слегка приоткрыть занавеску. Слуга тут же ринулся выполнять приказание хозяйки, но был остановлен на полпути:

— Постой! Сначала подай мне бокал белого вина.

Приказ или желание хозяйки, что было в общем-то однозначно, исполнялись мгновенно. Ни о каком открытии занавеси и речи быть не могло, в первую очередь следовало наполнить пузатый бокал и подать хозяйке на расписном блюде с нарезанными ломтиками французского сыра.

— А теперь можешь приоткрыть, — Зинаида Николаевна вспомнила о первоначальном приказе. Она не сомневалась, что смотреть там, за окном, не на что.

Тот же мрачный зимний пейзаж, который она изволила лицезреть на протяжении всех этих дней и который предстояло наблюдать до самого Петербурга. Станционные строения, здание вокзала, покрытое серой угольной копотью, которую ни изматывающие душу осенние дожди, ни зимний снег так и не смогли смыть. Лишь развели на кирпичных стенах грязные потёки, и теперь они причудливыми косами спускались от крыш до самой земли. Ну и на что тут смотреть? Что она не видела? Грязь? Фу!

Но и убранство собственного роскошного купе тоже успело надоесть, приесться в своей вынужденной замкнутости. Это ей-то, привыкшей к просторным залам дворцов, к зелени лужаек и роскоши зимних садов и вынужденной теперь, в эту мрачную, навевающую тоску зимнюю пору, возвращаться в столицу по просьбе своей давней подруги, Великой Княгини Елисаветы Фёдоровны.

Супруге Великого Князя, вышедшей замуж за брата императора, княгиня Юсупова не могла отказать.

Она устала от этого затянувшегося путешествия. Париж, Берлин, Варшава, со всеми этими промежуточными незапоминающимися названиями нагоняли хандру, и теперь она с тоской смотрела на суетящихся на перроне людей, завидовала им, ведь для них нудное путешествие ещё не началось, и все его прелести и ужасы только ожидали несчастных путешественников.

Зинаида Николаевна вздохнула и ловивший каждое её слово, каждый жест старый преданный слуга замер в готовности выполнить волю хозяйки

Между тем взгляд княгини мельком скользил по виденным не один раз однотипным зданиям вокзальных строений. Ну а если которое из них и отличалось от десятков точно таких же, то лишь мелочами.

По большому счёту можно было сказать, что все они были разными — одни деревянные, другие каменные, одноэтажные и двухэтажные. Но Елизавете Николаевне такие подробности были неинтересны, вокзал он и есть вокзал, и не о чем тут говорить.

Пригубив содержимое бокала, Юсупова поморщилась, вино оказалось тёплым сверх меры и оттого невкусным. И даже ломтик пряного сыра не смог перебить это ужасное послевкусие. А ведь раньше она с удовольствием пила это вино и даже приказала закупить в дорогу некоторое количество так понравившегося ей в Париже напитка.

Она в раздражении отставила бокал и уже собиралась отдать Никанору другое распоряжение, как одна из фигур на перроне вдруг привлекла её внимание. Елизавета Николаевна заинтересовалась и даже наклонилась ближе к окну, всматриваясь в лицо стоящего чуть в стороне от окон её купе человека. Отчего-то оно показалось ей знакомым. И больше того, она была почти уверена, что не показалось, а это он и есть, известный не только в Петербурге изобретатель и авиатор, но и во всей Европе. Даже в Париже она неоднократно видела газетные портреты с его изображением. Правда, портреты эти были нарисованными и почти не передавали какого-либо реального сходства с оригиналом. И княгиня это знала точно, ведь и сама в своё время не удержалась от соблазна и несколько поддалась всеобщему увлечению воздухоплаванием и даже втайне от своего мужа поднималась в воздух на воздушном шаре. Любезный Александр Матвеевич Кованько тогда долго сопротивлялся, но, в конце концов, поддался на уговоры первой красавицы столицы и лично продемонстрировал ей все прелести и ужасы этого полёта. Признаться, было страшно, и первые минуты полёта у неё отчаянно кружилась голова. Вдобавок предательски подгибались колени. А если уж оставаться честной с самой собой, то она тогда чудесным образом удержалась от того, чтобы не поменять штанишки.

Зато сколько было восторга, когда она освоилась в просторной корзине и сумела пересилить свои страхи, выглянуть из-за высокого борта. Какие просторы ей открылись! Какая волшебная красота! Сколько прошло с той поры времени, но стоило только прикрыть глаза, и она снова явственно видела перед собой тонущий в утренней дымке горизонт и маленькие игрушечные домики далеко внизу.

Подполковник Кованько тогда всё что-то рассказывал ей, показывая куда-то затянутой в перчатку рукой, и она послушно смотрела туда, и даже сумела рассмотреть Неву и Зимний дворец с Исаакием. А от Спаса на Крови глаз невозможно было оторвать, настолько прекрасен был собор в лучах восходящего солнца.

И всё было хорошо, пока не начался этот ужасный спуск. Мало того, что она оконфузилась перед Александром Матвеевичем, и содержимое желудка самым неприличным образом вырвалось на свободу, так ещё и визжала от ужаса и восторга, словно распоследняя дворовая девка, когда при приземлении корзину потащило ветерком по земле.

Больше княгиня не рисковала подобным образом, одного раза за глаза хватило. Кстати, свет каким-то образом узнал об этом, не о конфузе, слава Богу, а о полёте, и она долго ловила на себе восторженные и завистливые взгляды столичных дам и девиц. А уж какие слухи ходили…

Опровергать что-либо или рассказывать о подробностях короткого приключения она не рассказывала, это было ниже её достоинства, благо подполковник обязался никого не посвящать в детали их совместного полёта. И более того, они договорились вообще о нём забыть. А вот кто-то разболтал. Наверное, кто-то из служащих Воздухоплавательной Школы…

А когда пошли слухи о новых аппаратах с крыльями и моторами, которые не зависели от силы и направления ветра, тогда и она, как многие в свете, заинтересовалась и новинкой, и её создателем. И, больше того, даже посетила несколько раз публичные выступления отважного пилота. Или как сейчас модно стало говорить, лётчика. Она даже видела этого молодого человека в двух шагах от себя и с понятным интересом его рассматривала. И запомнила.

Она тогда как раз приняла приглашение своей подруги, императрицы Марии Фёдоровны и находилась в Царской ложе рядом с ней. Признаться, молодой человек произвёл на неё благоприятное впечатление своим благородством, гордостью и военной выправкой. Держался он скромно, но явно цену себе знал. Подобный тип людей весьма и весьма импонировал Елизавете Николаевне, и она всячески старалась им помогать по мере возможности. По крайней мере, не выпускала из виду. С этим молодым человеком так не получилось.

Она вынуждена была вслед за мужем уехать в Париж. И всё время провела там. Слухи, недавно дошедшие до неё, были ужасны и противоречивы настолько, что в них не верилось. Сначала путешествие на Памир с многочисленными приключениями, и последующие за этими подвигами награды, и непонятная, необъяснимая внезапная опала. Что же такое нужно сотворить, чтобы подвергнуться подобным гонениям?

И княгиня, сумевшая разглядеть, и, что ещё важнее, узнать в этом мещанине на грязном Варшавском перроне того самого молодого человека, вознамерилась из первых рук узнать всю правду. Потому не сумела сдержать понятного любопытства и приказала Никанору самым вежливым образом пригласить поручика в гости на чашечку кофе. Стоянка короткая, но ей времени хватит. А уж если она окажется настолько увлечена или заинтересована беседой, что разговор затянется, то всегда можно распорядиться и начальник станции задержит отправление…