Небо в кармане 4

Глава 13

Исправил концовку предыдущей главы. Наверное, так будет лучше...

Ждать пришлось недолго. Справа, шагах в пятидесяти, из-за возвышающейся над серыми скелетами тополей огромной тёмно-зелёной ели показалась тёмная горбатая фигурка и направилась прямиком к избушке. Я уже чуть ранее успел тщательно осмотреть подходы, поэтому знал, что с той стороны сюда ведёт накатанная лыжня. Откуда и где она начинается, не стал узнавать, не хотел оставлять лишние следы, чтобы раньше времени не обозначить себя. Наверняка ведь никого кроме обходчика здесь не ходит.

Хотя, по большому счёту, со следами я перестраховался — к маленькому дровянику неподалёку от меня была протоптана хорошая тропа. Ну да лучше не хуже, лучше перебдеть, чем по голове получить бутылкой. Учёный я теперь.

Почему не ушёл? Так бумажник-же! И сюртук с сапогами. Оставлять своё добро в чужих руках просто нельзя. Тем более бумажник, в котором и могут оказаться интересующие меня бумаги. Должен же я узнать, кем был мой сосед, куда ниточка тянется?

Вот и ждал, и дождался. Теперь бы не выдать себя раньше времени, дождаться, пока хозяин в избушку зайдёт, убедиться в том, что он вернулся один, без полиции, и тогда уже начинать действовать.

Надеюсь, обнаружить меня будет трудно. Специально выбирал такое место среди деревьев и кустов, на фоне которых серое пятно моего тулупа терялось бы. Поэтому не стал укрываться за елями, а предпочёл густой ольховый подрост. Вдобавок солнце находится у меня за спиной, но меня в кустах не подсвечивает, а вот глаза смотрящему в эту сторону ослепит. Затолкал себя в сплетение тонких стволиков, чтобы уж наверняка замаскироваться, и замер в ожидании. Хорошо, что тулуп настолько толстый и жёсткий, и можно слегка расслабить ноги и как бы повиснуть на руках, перенести часть веса тела на сам тулуп. И он пока удачно справлялся с возложенной на него задачей, держал мой вес. И поясница разгрузилась, почти перестала болеть. Даже обдумал сложившуюся ситуацию, нужно же решить, что дальше делать? Очевидно, что операция провалилась, силовики облажались в очередной раз, и я просто чудом остался в живых.

И что дальше? А ничего. Всё будет зависеть от полноты присвоенного бумажника, то есть от количества в нём денег. Будут они, значит, смогу вернуться домой. Нет — придётся мудрить и добираться на перекладных. Другие варианты отсутствуют. Документов нет, и это огромный минус. Обратиться в местный жандармский отдел можно, но есть ли в том смысл? Чужой я для них и звать меня никак. Как бы хуже не было. Пока разберутся, столько воды утечёт. Если будут, конечно, разбираться. Дураков везде хватает, упрячут за решётку до морковкиного заговенья, и всё. Потом, конечно, найдут оставленный в купе багаж, проводник спохватится — куда это пассажиры делись? Запросы разошлют. Но когда это будет? Возможно даже, что не в Варшаве, а где-нибудь на конечной. Жандармы сопровождения спохватятся? Ага, но верится в это с трудом.

В общем, лучше всего домой вернуться. Остыну, подлечусь, тогда можно будет и о мести подумать. Прощать баронессу, а тем более княгиню, даже не думал. И на этот раз сделаю всё сам…

Горбун приблизился, и оказалось, что никакой он не горбун, это у него котомка такая, на горб похожая. Висит она на спине, сливается цветом с полушубком, вот я и ошибся. А ещё у него за спиной ружьё стволом вверх висело, и этот факт заставил меня сильно насторожиться.

Всё, пора! Дверь избушки захлопнулась за хозяином, и печка внутри обрадовалась притоку свежего воздуха, довольно пыхнула клочком сизого дыма из оголовка трубы. Словно сигнал мне подала, мол, пора! Я и заторопился вперёд. Тулуп пришлось сбросить, очень уж он громоздкий был. А мне сейчас требовалась мобильность, каждая секунда на счету. Пока он со света в тёмной избушке проморгается, пока моё отсутствие обнаружит — есть у меня десяток секунд. А ещё он наверняка растеряется на какое-то мгновение и оттого про своё ружьишко забудет.

По своим же следам в несколько длинных прыжков долетел до входной двери, и ни мороз, жадно лизнувший обнажённый торс, ни глубокий снег не смогли мне помешать. Тормозить перед дверью не собирался, так и ворвался внутрь домика на полной скорости, голый по пояс, перемотанный импровизированным бинтом, и с пистолетом в распухших пальцах. И сразу за порогом налетел на только что скинувшего полушубок обходчика, протянувшего руку, чтобы повесить одёжку на вбитый в стену гвоздь. Столкнулся с ним грудь в грудь. Ну, почти, у меня-то руки перед грудью были, вот я ими и толкнул мужика, откинул его на пол. Наклонился, перехватил вскинутые в защитном испуге руки, прижал их крест-накрест к груди хозяина, придавил левой рукой тонкие запястья, лихорадочно соображая, что же меня только что настолько смутило, что я на какое-то мгновение растерялся?

Прочь сомнения! Выставил вперёд пистолет, глаза после улицы наконец-то адаптировались к царящему в избушке сумраку, и я охнул, рассмотрел хозяина. Скоренько выпрямился и в смущении отшагнул назад, поспешно убрал пистолет за спину.

Нет, убирать его в карман и не собирался и держался настороже — хватит с меня глупостей, надоверялся людям досыта. Но и силу показывать здесь не перед кем было — при падении шапка с головы незнакомца слетела и по полу рассыпались густые светлые косы.

Да это же девка! Не хозяин — хозяйка.

Сразу понятно стало, почему столкновение привело в замешательство — потому что налетел я руками на упругую грудь хозяйки, которая сейчас торчала вызывающе в потолок, и от которой я никак не мог отвести взгляд. Вот почему мягко было…

Отступил ещё на шаг назад, к порожку, чтобы хозяйка в себя пришла, и замер. Что говорить? О чём спрашивать, понятно, а вот на каком языке это делать?

— Где мой сюртук и бумажник? — спросил, даже не спросил, а потребовал ответа.

— Так, пан, швилечке, — испуганным тихим голоском проговорила девушка и покосилась на мою руку, тут же перевела взгляд на дверь.

— Ты по-русски говори, а то я по-вашему ничего не понимаю, — махнул рукой и нахмурился. Что это она на дверь поглядывает? Ждёт кого-то? Полицию? Или ещё кого? Или просто убежать намеревается? Ну-ну.

Хозяйка на эти мои слова тут же сжалась. А я запоздало сообразил, что махнул-то я рукой с зажатым в ней пистолетом. Забылся, ошарашен открытием не меньше хозяйки. Да ещё молоденькая она совсем и маленькая. В смысле тоненькая и лёгкая — вон как от столкновения со мной на пол отлетела. Повезло ещё, что не в печурку головой въехала, а то бы точно шею сломала.

Огляделся. Куда она своё ружьишко поставила? Вон оно, у порога стоит. Понятно, чтобы с мороза в тепле не запотело и не заржавело. Ну и пусть стоит. А я на всякий случай сбоку от двери встал, так лучше незваных гостей встречать, но и глаз с девчонки не спускаю. Отведёшь их в сторону, и она тут же этим воспользуется, вон как быстро опомнилась, уже и глазками постреливает, а на мордашке любопытство так и светится. Отвлекает, точно.

А она снова что-то пшикает, не разобрал, что. Про пана там и дальше про встать, вроде бы.

— Не понимаю я тебя, — покачал головой и ещё раз потребовал. — Ты по-русски говори. В России же живёшь, язык знать обязана.

— То так, пан, — с готовностью всё подтверждать и со всем соглашаться девица закивала головой, да так активно, что затылком несколько раз о пол приложилась. Даже сильно приложилась, пол глухим гулом отозвался, а я вздрогнул и передёрнулся. Ей же хоть бы что. Хорошо, что там косы, они и смягчили удары.

— Так, пан, — повторила ещё раз девчонка, только уже без кивания головой. Заметила, как я скривился. Она старательно проговаривала каждое слово, но язык всё равно коверкала.

И выходило у неё это настолько комично, что я не выдержал и весело хмыкнул, заставил тем самым её замолчать и сжаться в испуге. Страшен я, оказывается. И это правильно. Пусть лучше боится, чем глупостей наделает. Надавил голосом:

— Ты не кивай, ты скажи, куда мои вещи дела? Зачем бумажник забрала?

Она снова запшекала, на этот раз я уверенно разобрал «пан позволит встать?»

— Пан позволяет, — кивнул и прислушался, что на улице слышно. Там было тихо, снег не скрипел, птицы не кричали заполошно, и я слегка расслабился. Но только слегка, поэтому позволил себе тихо буркнуть. — Вот же бестолковая. Сказано же говорить на русском, так нет, на своём лопочет.

Девушка между тем встала, испуганно зыркнула на меня и торопливо одёрнула длинную, до самых пят, грубой ткани тёмно-синюю юбку. Подол обледенел на морозце и в тепле избушки уже начинал таять, потемнел и отяжелел, натянул своим весом ткань, и она отчётливо обрисовала ноги. Нет, не длинные от ушей, и даже непонятно, стройные или полные, об этом приходилось только догадываться, очертания были весьма приблизительные, но меня это зрелище почему-то сильно взволновало. Даже удивился подобному. В поезде две женщины рядом были на всё готовые, и какие женщины! Породистые, симпатичные, даже можно сказать, что красивые. Да они даже сами себя мне предлагали, а я рожу воротил, а тут внезапно накатило. Да сильно так.

Я вильнул взглядом в сторону, поймав себя за рассматриванием открывшейся картины. И сразу разозлился — что за мальчишечьи комплексы, чуть что, так сразу глаза отводить? Нельзя врага без присмотра оставлять! Пока не доказано, что девица ничего дурного не замышляет, доверия ей нет. И то, что она меня в избушку впустила ночью, и обиходила, ничего не говорит. Может быть, она меня за поляка приняла! И пока непонятно, как она к новому знанию отнесётся.

— Можно? — спросила девушка и показала пальчиком куда-то в угол.

Я сдвинулся ещё на шаг вдоль стены, чтобы видеть и девушку и угол, на который она показывала. При этом подхватил ружьишко и потянул за собой, прислонил его к стенке рядом с собой. Так оно надёжнее будет.

— Можно, — разрешил и напрягся. В каждой девушке дикая кошка прячется. Баронесса с княгиней мне этот факт совсем недавно лично продемонстрировали.

Ну и что там интересного? Дождевик, на который я не обратил никакого внимания?

Зря я проигнорировал его, когда тулуп брал. Девчонка сняла это брезентовое пальто с капюшоном со стены и под ним, а точнее рядом с ним обнаружился мой пиджачок, серый в ёлочку. Так выходит, что девчонка просушила его и определила на гвоздь, а потом уже это страхолюдие сверху повесила. Зачем? А кто её знает.

—То? — повернула в мою сторону голову девушка. Потом спохватилась, ткнула пальчиком в пиджак и повторила уже на русском. — Пан за это спрашивает?

— За это, за это, — пробурчал. — Давай его сюда. Рубахи, так понимаю, нет?

— Есть, — обрадованно закивала головой девчонка, метнулась к своей котомке, подхватила её и вдруг испугалась, что без разрешения перебежала. Прижала торбу к груди двумя руками, вцепилась в неё, словно в спасательный круг, как в последнюю защиту и глаза сделались круглые-круглые, как у совёнка. Испуг из них так и плещет.

Неужели я такой страшный? Небось жалеет теперь, что дверь ночью открыла и такое страховидло приютила.

— Чего испугалась, дурёха, — смутился. Поставил пистолет на предохранитель и сунул в карман. Может быть, так меньше бояться будет? — Давай, показывай, что у тебя там?

— Козуля, — полезла развязывать верёвку девчонка.

Та в тепле оттаяла, разбухла и развязываться никак не желала. Девчонка опять испугалась, заторопилась, засуетилась, вцепилась в узел зубами, потянула и наконец-то, завязка сдвинулась с места, освободила горловину.

А я удивился, переспросил, гадая, не подвёл ли меня слух:

— Какая ещё козуля?

— Так не козуля, — весело рассмеялась девчонка и посмотрела на меня искоса, при этом верёвку из зубов не выпустила, так и продолжала тянуть. Поэтому слова вылетали из неё сдавленные, и разобрать, что именно произносит, практически не получалось. Видимо, она и сама сообразила, что не то делает, поскольку выплюнула верёвку, вытерла рукавом губы и уже нормальным голосом отчётливо проговорила. На русском. — Это у нас так рубаху называют.

И куда только акцент делся? Кстати:

— А сапоги мои куда дела? Обувку мою:

Девушка указала рукой на печь, и я ошарашенно вымолвил:

— Сожгла? Зачем? — и на автомате добавил, подпустив неприкрытого сожаления в голос. — Они же новые совсем были.

— Не сожгла, — глубоко вздохнула девчонка, грудь при этом натянула кофту, выпятилась в мою сторону вызывающе.

Я даже сглотнул непроизвольно. И что это я такой озабоченный вдруг стал? Никогда такого за собой не замечал, а тут в буквальном смысле накрыло.

— За печкой в дровах сохнут, — объяснила непонятливому, глянула на меня с явным вопросом в глазах.

Я сообразил и кивнул в ответ. И сдвинулся в сторону ещё на шаг, на всякий случай. Хозяйка нырнула за печь, повозилась там, загромыхали и посыпались дровишки, выпрямилась, с торжествующим видом показала мне мои сапоги. Держала их за голенища в вытянутой руке.

— Ну, пусть дальше сушатся, — с одобрением в голосе поощрил девчонку и благосклонно покивал головой. — Показывай давай, что ты там купила?

Девчонка же с самым деловым видом сунула за печь мои сапоги, подошла к столу и запустила руку в котомку, вытянула оттуда аккуратно сложенную клетчатую тёплую рубашку и протянула мне. Следом за рубахой достала ещё один свёрток, но развернула его уже на столе, перестав обращать на меня внимание. Похоже, первый испуг прошёл, и новое деяние полностью захватило её, напомнило о правах хозяйки.

В свёртке оказались самые настоящие бинты, пузырьки с какой-то жидкостью и баночка с мазью. Так она за этим куда-то бегала? Для меня старалась? И что? Думаете, я ощутил неудобство за своё поведение? Чёрта с два! Всё правильно я делал. Не хочу, чтобы мне в спину ножичком тыкали или бутылкой по голове лупили. Повезло ещё, что то девичьи руки были, а не мужские. Иначе бы сейчас здесь не стоял, и права бы не качал, не пугал хозяйку.

Последним вытащила бумажник, протянула мне и снова горячо и быстро залопотала на своём родном одной ей понятной скороговоркой. Только и уловил из сказанного — взаймы и портфель. Остальное оказалось выше моего понимания. Хорошо, что хозяйка спохватилась, перешла на понятный мне язык:

— В долг взяла, пан Виктор, чтобы лекарства в аптеке и рубаху купить в магазине.

Всё чище и чище говорит, уже не удивлялся, а только констатировал я. Похоже, практики давно не было. То, что пан, вопросов не вызвало, то понятно. А вот почему Виктор? Так и спросил.

— Паспорт же, — вроде бы как даже удивилась девчонка. И пальцем на бумажник указала.

Нет, меня ничуточки не покоробило, что пальцем, и не такое видел, а вот бумажник нужно проверить, что там за паспорт такой. Сосед мой вроде бы другим именем представлялся? Или этим? Нет, не вспомню, не до того мне тогда было, да и неинтересно, если начистоту.

Проверил. Деньги пересчитывать не стал, просто увидел, что они есть. И, кстати, много, пачка толстая такая, внушающая. И девчонка увидела мой интерес к деньгам, покраснела в очередной раз и быстро-быстро зачастила, мол, взяла немного, чтобы рубаху и лекарства купить, а сдачу сюда же положила.

Успокаивать её и что-то говорить не стал, кивнул только, и достаточно. Паспорт просмотрел, и впрямь Виктор Иванович, подданный Российской Империи, проживающий там-то там-то. Вот теперь постарался запомнить, а сам бумажник во внутренний карман пиджака определил. Теперь лечение.

Если появились нормальные лекарства, то необходимо ими воспользоваться. Девчонка к этому моменту перестала внушать опасения, но я продолжал держаться настороже и глаз с неё не спускал. Единственное, переживал за спину, придётся ведь поворачиваться. Ну да ладно, Бог не выдаст, полячка не съест. Развернулся спиной к окошку, вынудив девушку встать у окна. Специально так сделал, чтобы и от кочерги далеко, и до ружья ей не дотянуться. Дверь же входная передо мной, и я её полностью контролирую. Ещё одно упустил, остановил потянувшуюся к повязке хозяйку и выглянул наружу. Аккуратно приоткрыл, щёлку небольшую сделал. Осмотрел подходы со стороны железки и убедился в собственной безопасности. Придавил дверь, обернулся, нахмурился. Девчонка ойкнула, сжалась, мне стало немного стыдно — запугал совсем девку. Стыд отогнал, подставил спину и скомандовал, разрешив приступить к перевязке.

Повязка снялась легко. В самом конце немного к ране присохла, не без этого, но девчонка не стала отдирать по живому, ловко управилась. Плеснула горячей воды из чайника в миску, оторвала кусок бинта и смочила присохшую повязку. Подержала чуть-чуть, смочила ещё разок, прижала, повязка сама и отвалилась, упала. Ловкие руки не дали упасть на пол, подхватили её на лету и уложили в ту же миску, больше похожую на маленьких тазик.

Промыла рану, просушила, полила чем-то из пузырька, рану зажгло. Я зашипел, дёрнул плечом. Девчонка тут же подула на спину, и боль прошла. Затем смазала из баночки мазью, я ещё успел спросить, что это? Ответ не понял, бурчание было совсем неразборчивое. Так понял, что не нужно лезть с вопросами под руку и замолк. Хозяйка повернула меня к себе лицом, забегала вокруг, ловко наложила повязку, узелок затянула на животе и потянулась зубами к бинту, чтобы откусить остаток.

Коснулась губами кожи на животе, тут же отпрянула, смутилась, покраснела и отвернулась. А я весь покрылся мурашками, даже волосы на руках дыбом встали. Тоже смутился, наверное, старый чёрт…

Потом в том же тазике осторожно промыла мне голову, и этой же мазью помазала шишку. Бинтовать не стала, сказала, что ничего серьёзного там нет. Понравился мне тот момент, когда она старую повязку бросила в печь, ещё и кочергой её поворошила, чтобы та наверняка сгорела.

Затем мы пили чай, и постепенно хозяйка пришла в себя, забыла про испуг, а за привычными кухонными хлопотами вообще освоилась и перестала меня считать за чужака. Ещё бы, столько вместе пережили. Я сидел в новой рубахе и внимательно слушал рассказ о девичьих страхах, о том, как я её напугал, когда поздней ночью начал ломиться в дверь избушки.

Спина моя совсем не болела, шишка на голове не беспокоила. Напоминала о себе лишь когда я её беспокоил. Спросил, не страшно ли ей одной в этой маленькой избушке?

— Здесь родители живут и работают. Им в город было нужно, так я их подменяю. На две ночи. Завтра днём они вернутся.

Девушка перемежала русские слова с польскими, волновалась, похоже. Было это заметно, и я тоже взволновался. Что это, как не намёк? Мол, времени всё меньше и меньше, а я всё сижу и сижу. И я начал действовать…

У девушки я оказался не первый, судя по некоторому её опыту, и не второй. Поэтому вёл себя вольно, но и лишнего не допускал, самоконтроля не терял. Средств контрацепции не было, так что здесь лучше обойтись без детей. Поначалу опасался намотать на винт, но девчонка мои опасения поняла своим девичьим чутьём и тут же успокоила, уверила, что с ней всё хорошо.

Ну а про меня и не спрашивала, а я и не говорил. И знал, что не обманула меня девчонка, не соврала. Я и сам видел, что следит она за собой. Волосы на голове чистые, ухоженные и пушистые, и сама пахнет хорошо, приятно даже. И тот факт, что сегодня она в город за лекарствами бегала, ничуть ей не повредил. Свежестью от неё так и пахло. Неиспорченный цивилизацией человек.

И оба мы знали, что встреча эта наша случайная и единственная, что больше она не повторится, поэтому и брали от неё всё, что только можно было. И спина у меня никак не напоминала о себе…

Ну а то, что приходилось частенько вставать и подкидывать в печь очередную порцию дровишек, не мешало, а лишь добавляло толику пикантности в наше кувыркание и продлевало действо.

Заснуть получилось под утро, выдоила меня девица досуха. Не успел закрыть глаза, как меня растолкали.

— Пора вставать, скоро родители вернутся, — нежно поцеловала меня девушка, прильнула ко мне грудью и тут же отстранилась, отпрянула со смехом, показала острый язычок, облизнула им припухшие губы. — Вставай, завтрак уже на столе.

Подводить девушку не стал, поднялся. Вот тут-то и спина о себе напомнила, и голова загудела колокольным звоном. Похоже, бутылка шампанского явно оказалась лишней, пошутил про себя. М-да, тот удар по голове даром не прошёл.

Поморщился, и девчонка меня поняла, тут же метнулась к столу, подхватила крынку и протянула мне.

Сомневаться не стал, приложился сразу, по запаху определил, что это молоко. И откуда только взяла? Ведь ещё вчера ничего подобного не было, это я точно знаю. Колдунья, не иначе.

А потом я ушёл, поцеловал девушку на прощанье, отвернулся и пошёл, не оглядываясь, в сторону дороги. Не хотел, чтобы бросилась на шею, чтобы плакала. И оглянулся только тогда, когда избушка почти скрылась за деревьями. Показалось или впрямь сумел разглядеть тонкую фигурку девушки в полушубке и платке на пороге приютившей меня избушки. Вздохнул и прибавил шагу, наверное, всё-таки показалось.

За спиной у меня висела полупустая котомка, в которую сердобольная подружка натолкала мне бутербродов. Не пожалела съестного, от души нарезала сала и мяса, переложив всё это добро ломтями вчерашнего хлеба. И отпускать в одном пиджаке в дорогу не стала, принесла откуда-то с улицы отцовскую куртку, засаленную, но тёплую, и протянула мне.

— Попадёт тебе за куртку, — с сомнением оглядев потасканный подарок, пожурил я девчонку.

— Так, — с самым беспечным видом махнула она рукой. — Бери, тебе сейчас нужнее.

Посмотрела, как я одеваюсь в дорогу, подошла, поправила ворот куртки, ухватила меня за отвороты и притянула к себе. Встала на цыпочки и крепко впилась в губы. Оттолкнула.

— Иди.

Я и пошёл, сначала за порог, потом на дорогу и дальше в город. Расстояние тут невеликое, за час-полтора дойду быстрым шагом. По крайней мере, так меня девушка уверяла. Что буду делать в городе? А ничего. Куплю билет на поезд, воспользуюсь для этого чужим паспортом, и поеду домой, в столицу. И уже там будет понятно, что мне дальше делать, как жить. Времени подумать об этом будет достаточно, дорога предстоит долгая...