Не в этот раз

Глава 22

Родителей кто-то просветил. Никак иначе я столь раннее их появление дома объяснить не могу! Больше того — о, чудо! — они и приехали-то вместе, сроду такого не случалось. Поэтому я не смог посидеть спокойно в тишине да одиночестве и продумать линию поведения: и папа-мама, и даже папин водитель ввалились в квартиру буквально через пять минут после того, как туда зашёл я.

И как-то стало их там очень много.

Вот вроде уже и взрослый человек, если прошлую жизнь считать — так и вовсе самый старший тут, но увы мне — мозги пока ещё детские, недоразвитые, да и пришедшие устроили такой шум-гам, что, посопротивлявшись несколько минут, я сдался, почти безучастно наблюдая за фейерверком эмоций (в основном, понятно, женских). И даже когда мама, утирая слёзы, ринулась через так и не закрытую дверь обратно в подъезд — хвастаться соседям, сил возражать я в себе не нашёл. Повезло — родители-то приехали раньше положенного, и ни в одной из квартир на площадке никого ещё не было дома.

Дядя Юра от застолья отказался, невнятно отговариваясь тем, что «ещё машину надо в гараж вернуть», и откланялся, чувствительно тряхнув мне руку на прощанье, а родители, засучив рукава, принялись «стругать салаты». Вообще-то, у нас с едой дома — так себе, не магазин, прямо скажем, потому, в обычный будний день меню особой шириной похвастать никак бы не могло. Но вот именно сегодня и папа ухитрился что-то где-то добыть, и мы с дядей Витей райкомовское изобилие уничтожить не сумели — остатки он сгрузил мне, мотивируя тем, что ночевать в городе он не собирается, тащить пакеты в Свердловск ему неохота, а посуду вообще надо освободить и вернуть. Заводить разговор о том, что поедет он наверняка на персональном автомобиле, и положить пакет в багажник — труд не велик, я не стал. И так много чего сказано, и как бы не лишку.

Накрывая на стол в большой комнате, я в какой-то момент словил ощущение дежавю: ба-а, знакомые всё лица! Меж тарелок уютно примостилась бутылка коньяка. Всё по чину, никакого вам импорта, не Хеннеси, но тоже вполне достойно: Наири. А я ведь знаю все родительские запасы в лицо! не было там коньяка, только несколько бутылок массандровского вина, которые мама из командировки в Симферополь припёрла. Стал быть, это папа сейчас где-то урвал второпях, переплатил безбожно, небось, втридорога… Вот тоже тема: значит, у нас в городке где-то можно такое моментально купить, пусть и в два-три-пять ценников? Имеются какие-то тайные барыги? Или даже, простите, фарца⁈ Надо же — а я и не знал. Думал — и не привозят даже, все мы тут голодуем плюс-минус одинаково. День открытий, чесслово!

Только сели — выяснилось, что главному виновнику торжества и чокнуться-то нечем. Я, конечно, возопил, что я свою «праздничную» норму сегодня уже выпил, и меня вполне устроит чай — тем более, и цвет подходящий! — но слушать меня не стали. Мама моментально умелась по соседям и через несколько минут явилась с вишнёвым вареньем для морса. И — самими соседями, к сожалению. Пришлось подниматься, демонстрировать медаль, выслушивать поздравления, вымучивать ответы… Хорошо, народ с работы прийти всё ещё особо не успел, в охваченных оказалась только одна квартира с площадки этажом выше, потому «официальная часть» не затянулась. А мама, видимо, глядя на моё не самое счастливое лицо, не стала особенно настаивать, когда соседи присоединяться к торжеству отказались, объясняя выходом в «промежуточную» смену: это самый собачий вариант, между ночной и обычной, в 5 утра, что ли, начинается. Или в 4 даже. В качестве дополнительного удовольствия — ещё и автобус спит, на завод добираться только пешком.

Есть мне не хотелось совершенно, поэтому я больше наблюдал за родителями. И если папа вёл себя в рамках моих ожиданий — в меру торжественно, в меру наставительно, прошлое вспомним, о будущем помечтаем, то маму весь вечер кидало из огня да в полымя. Она то смеялась (не хочется писать «истерично», но…), то утирала слёзы, то лезла обниматься, то грозила: «не вздумай зазнаваться!» или «ещё раз в такое влезешь — сама убью!». По-моему, большую часть Наири уговорила она, хотя вообще-то обычно крепкое не пьёт — для неё и сегодня на столе стояло какое-то белое вино, но та бутылка так и осталась нетронутой. А в десятом часу она решительно встала и абсолютно трезвым голосом объявила:

— Так, мальчики. Вы как хотите, а я — спать, — и добавила извиняющимся тоном, в сотый, наверное, раз взлохматив мне волосы: — У нас завтра пуск, новый техпроцесс, неделю уже вся лаборатория на ушах, я и так сегодня манкирую… Но уж завтра точно должна быть как штык! — после чего решительно ушла в спальню.

А мы остались.

Окинув разорённый стол задумчивым взглядом, папа тихонько прихлопнул по коленям руками, встал, почему-то на цыпочках подошёл к двери, высунул голову и прислушался. Повернулся ко мне, подмигнул и так же тихо выскользнул в коридор, а вернулся уже с бутылкой в руках. Ещё коньяк, такой же. У меня внутри ворохнулось какое-то странное чувство, детское: неужели нальют⁈ Пусть и разбавленного! Но тут же обругал сам себя: да на кой оно мне? В гробе я это всё видал! Что, не напился ещё, пусть и в прошлой жизни?

Папа, однако, делиться и не собирался, отмерил только себе. А мне предложил хрипловато:

— У тебя же морс остался ещё? Наливай, чокнемся сепаратно.

Ладно, налил, чокнулись. Правда, надоела мне эта сладкая водичка, да и вишню я никогда не любил, но куда тут денешься, не отказываться же? Допил залпом. А вот папа спешить не стал, ограничился глотком.

— Слушай, вот я никак понять не могу, — задумчиво проговорил он, баюкая в руках бокал с коньяком. — Ты можешь сколько-то внятно сформулировать: зачем тебе эти все игры с афганцами? Ведь это же не просто благодарность за то, что тебя на тренировки пустили?

Ух ты. Вот это заплыв у нас тут образовался… в глубину. Я украдкой бросил взгляд на папино лицо, особо задержавшись на серых выцветающих глазах — как? Вроде совершенно трезвый, серьёзный такой. Так, может?.. Всё равно ведь рано или поздно придётся как-то обсуждать будущее, раскрываться. Почему бы и не сегодня? На волне медальной эйфории, так сказать.

— А вариант простого человеческого сочувствия ты не рассматриваешь? —всё-таки осторожничая, кинул пробный шар я.

— Ну, почему бы и нет, конечно, — папа согласно кивнул, коньяк в бокале синхронно качнулся. — Но как-то для простого сочувствия многовато. Даже для восторженного идейного пионера многовато, а ты ведь не такой, и таким не был никогда, даже когда только приняли. Мне вообще иногда стало казаться — ты уж прости — что ты циничней всех вокруг. Или даже… взрослее.

— Ну уж нет, — я замахал руками перед собой, — на это вы меня не купите! Я деть, у меня детство, баста! Мы маленькие дети, нам хочется гулять! — и тут же замер внутренне: а песня-то эта известна уже? Самое смешное, что я даже не помню, из какого это фильма… но тут же отпустило: ну не вышла — и ладно, ещё лучше, да и вот папе только и забот — детские фильмы смотреть? Но в целом — лучше бы поосторожнее мне с цитатами.

— Ладно, деть так деть, принято. Но всё же — что с Барином?

— А что с Барином? Столкнулся с ним случайно, стало жалко. Неплохой ведь человек! А пропадает явно. Сам не выберется. Это как с утопающим, да? В болоте. Руку дать несложно, почему нет?

— Несложно? — хмыкнул папа. — Вообще-то до тебя никто в городе ничего такого не сделал, хотя знали многие.

— Да ладно! — думал я про это. Знать наверняка, конечно, не знал, но догадки были: — А то, что ему работу дали? Конуру эту, хоть и без прописки? Ни в жизнь не поверю, что участковый был не в курсе! И выше наверняка знали. Как бы не на уровне начальства в РОВД этот вопрос решался. Только вот до конца не довели! Так, вытащили до половины, понадеялись, что дальше сам, а у него, видишь, сил не хватило.

— Ну, может быть, — помолчав, согласился папа. — Но я всё же о другом: цель какая? И не заливай мне, что просто «руку подал потому, что могу». Никто всё равно не поверит, и я тоже.

— Конкретной цели нет, — признался я. — Просто, как мне кажется, эта вот общность — ветераны Афганистана — будет набирать силу. Влияние. А там, глядишь, и власть. Почему бы не быть для этой силы своим?

Папа побарабанил пальцами по столу.

— Вообще-то, пока что им даже организацию сколько-то официальную создать никто не позволит, — заметил он.

— Это до поры, — легко парировал я. — Вот завтра где-нибудь в Союзе, где концентрация поболе окажется, выйдет на улицу пара тысяч человек повоевавшей десантуры и спросит: «А чем мы хуже ветеранов Великой Отечественной?». Или ещё хуже: членов, страшно сказать, Партии. Что с этим тогда делать? Кто будет их разгонять? А главное — кто сможет их разогнать? Милиция? Не смешите. Силёнок не хватит. Да даже у нас! Представь — перед райкомом мирно-молчаливая группа афганских дембелей человек в двести! У нас в районе ментов-то найдётся столько, чтоб хотя бы один на один?

— Нет, — механически откликнулся папа но дальше продолжать не стал.

— Ну и вот. К тому же, их желания нельзя ведь назвать несправедливыми.

— А у них уже и желания есть?

— Даже если и нет пока — появятся. Да и чего там гадать — всё как у всех: жильё, в первую очередь, конечно. Снабжение какое-то, хотя бы для детей. Больницы-санатории, кому надо. Инвалидам нетрудоспособным помочь как-то, сверх пенсии. У нас мало таких, и по большей части в семьях крепких — сами справляются, не брошены, но есть и те, кто прям бедует на копейки пенсионные.

— Ничего себе ты погрузился, — качнув головой, отметил папа.

— Да нет, я так, краем, — открестился я, — меня и не допускают особо, если честно.

— Может, и к лучшему.

— Может, — чего там, здесь согласен. Но тут же сам себе задорно возразил: — Только всё равно им от меня никуда не деться! Потому, что они и чего хотеть-то не знают. Ну, в смысле, конкретного.

— А ты знаешь? Поделись.

И я выдохнул:

— МЖК.

Папа молчал поощрительно, и я продолжил, уже спокойнее:

— Знаешь, чего такое? — он махнул рукой неопределённо, и я двинул дальше: — Молодёжный жилой комплекс. Или жилищный кооператив, то так, то так говорят. Государственная программа, между прочим, высочайше одобрено. Ресурсы — за счёт неосвоенных средств предприятий, работа — самих «кооператоров». Грубо, молодёжь сама строит себе жильё. В Свердловске уже построили один такой, кстати. Уверен, у нас тут запросто такое полетит!

— Интересно, откуда ты про это знаешь? Да ещё с такими подробностями?

Я пожал плечами: меня не поймаешь, ответ давно готов.

— В советском обществе для народа понастроено библиотек. В них полно газет. Чего только не вычитаешь в материалах Съезда ВЛКСМ!

— Им ещё не предлагал? — помолчав, осведомился папа.

— Случая не было, — я пожал плечами. — Если желаешь — могу уступить идею тебе. Там же простого желания мало — с Заводом договариваться надо, материалы и технику как-то организовывать.Сами они по-любому не потянут.

— Пожалуй, пожалуй… — покивал головой он. И перевёл тему: — Но это чуть позже. Мне тут предложили… переехать. Временно. В Омск.

Так-так-так. Как же, отлично помню. Здоровенный комплекс, завод и микрорайон жилья в одном флаконе. Какого-то там машиностроения, что ли… Завод уже был, его просто расширяли, плюс застроили жильём для рабочих леса-поля. Про… тратили все полимеры, пробили сроки, нужен был пожарный, и вот папу туда и сунули, переводом через министерство. Изначально расчёт был на два-три года, родители, полагаю, смутно надеялись на вариант «зацепиться в областном центре» — неужели для «фамилии с щита» в свежепостроенном микрорайоне квартиры бы не нашлось? Только вот в той жизни что-то не срослось: хотя объект получилось завершить удачно, и даже раньше, чем планировалось, остаться никто так и не предложил.

А для меня это всё вылилось в очередную новую школу, куда я вливался с огромным трудом (и до конца встроиться так и не вышло), практически пропущенный сезон олимпиад, да и в целом удивительно беспросветное существование: жили мы в общаге строителей прямо на объекте, пусть и в отдельной комнате, вокруг царило разливанное море грязи, иногда — по пояс в самом буквальном смысле слова. Инфраструктуры — никакой, в школу добираться — час, если не повезёт поймать попутный грузовик со стройки. Если повезёт — в школе придётся полчаса бить баклуши. Ну или пытаться хоть как-то почистить вечно уляпанные грязью штаны. Одна радость — Иртыш рядом.

Тогда я, помнится, воспринял новость даже с энтузиазмом поначалу: как же — новая жизнь! Новые впечатления, новая школа, чем черт не шутит — глядишь, и друзья будут настоящие, а не абы чего, как тут. Опять же — мир посмотреть, себя показать…

А вот теперь — всё по-другому. В местной школе у меня теперь чуть ли не идиллия, с олимпиадами, надеюсь, встал на твёрдый трек, пусть и предстоит ещё летом все свои цели ещё раз как следует обдумать. А вот омские перспективы заранее известны, ясны, как божий день, и не привлекают ничуточки. Да и с высоты унаследованного опыта вариант пожить одному уже вовсе не кажется космически далёким-невозможным, наоборот! Так что, хотя реальный переезд случится только в конце лета, и сейчас с меня никакого решения ещё не требуется, думаю, будет правильно свои намерения обозначить сразу: я никуда ехать не хочу. Не в этот раз.

— С мамой говорил?

— Да. С ней всё очень удачно получается: рядом есть завод, тоже средмашевский, и даже главк тот же. Наш друг университетский работает начальником техотдела, готов её взять. Можно устроить перевод, получится без перерыва в стаже, и денег даже больше. Ей, в смысле, у меня-то…

Он замялся, но я понятливо махнул рукой:

— Да ясно, конечно. Там же ещё коэффициенты какие-нибудь сибирские, наверное? В смысле больше, чем наши 15%?

— Не в этом дело, — папа скривился. — Коэффициент в Омской области такой же, и на мою зарплату он всё равно не действует — надбавки до 300 рублей только. Денег, понятно, в любом случае насыплют — просто потому, что больше объект, больше людей. Ответственность. Мне просто предложили… — он замолк, подбирая слова. — Короче, после этого объекта, если всё сложится благополучно, у меня будет возможность перейти в обком. В отдел строительства.

Оба-на. Вот это новости. В принципе-то, я, конечно, знаю, что родители всегда хотели вернуться в Свердловск… Но вот сто процентов, не было тогда таких разговоров! Да я и не знал ничего такого. С другой стороны, тогда и медалей ребёнок домой не приносил! И коньяк по этому поводу рекой не лился. Так что, всё логично, пожалуй…

— А какой обком? — осторожно спросил я. — Тамошний?

— Нет, — мотнул головой папа. — Наш, Свердловский.

— А… — я ткнул пальцем в пол, подразумевая соседа с первого этажа. Который, как сегодня выяснилось, не только товарищ по рыбалке. Но нет — папа отзеркалил мой жест, показав на потолок, и пояснил голосом:

— Борис Николаич из Москвы постарался. Не забывает родной край, следит…

Мда. Понятно тогда, почему в той жизни я ничего этого не заметил — нечем хвалиться было! Это, получается, объект там в Омске сдадут, ударно и досрочно, самое время награждать непричастных и наказывать невиновных, а главный драйвер авантюры — Ельцин — как раз попадёт в опалу за критику партии и лично Горбачёва на пленуме? Вот теперь я понимаю, почему родители так бесславно вернулись ровно туда же, откуда уезжали — спасибо, хоть квартиру хватило ума забронировать.

Что ж, вот и момент Х.

— Знаешь, тут у меня есть пара соображений. Боюсь, тебе они покажутся чересчур смелыми, но…

— Давай, не стесняйся, — поощрил меня папа. — Ты у нас сегодня герой дня, тебе всё можно.

— Во-первых, я бы хотел остаться здесь. А что, я не пропаду! По магазинам я и так хожу. Готовлю сам, убираю. Глажу. Уроки вы у меня сроду не проверяли. Квитанции на той неделе оплачивал! Зато не понадобится в новый коллектив врастать. Только я более-менее здесь устроился! Тренировки, опять же — где я там такое найду? В чисто поле же ехать, я правильно понимаю?

— Ну — почти, — согласно кивнул папа, — ладно, это мы ещё обсудим. Точнее, вы с мамой обсудите. А что второе?

— Второе… — я с шумом потянул воздух через нос. А — была не была! — Не надо тебе в обком.

— Ого. Вот это ничего себе утверждение, — коньяк опять качнулся, на этот раз — выражая сомнение. — И почему вдруг?

— Бесперспективно это. Если уходить с земли, то лучше уж по хозяйственной линии двигаться. В исполком. И лучше в район председателем, или, на худой конец, замом, чем мелкой сошкой в Свердловск.

Сказал — и замер: как-то отреагирует? Но папа реагировать не стал никак, глядя мимо меня — куда-то на стенку, в район проигрывателя. Молчали мы долго, несколько минут. Я лихорадочно пытался подобрать какие-то аргументы, формулировки, чтобы как-то обосновать, углубить, но ничего в голову не шло, и я тоже откинулся на спинку стула и уставился на последний оставшийся кусок копчёной колбасы.

— Не надо его так гипнотизировать — просто возьми и съешь, — нарушил наконец молчание папа. — А что касается исполкома — это не из того же ящика идея, случаем, что и с афганцами?

— Из того же, — кивнул я, не успев даже подумать.

— Хм… Ну что ж, спасибо, что поделился.