Не в этот раз

Глава 20

Совет дяди Вити начать с фигуранта был, безусловно, хорош. Только вот реализовать его получилось сильно не вдруг. Я почему-то был совершенно уверен, что с лёгкостью найду Барина где-то рядом с его домом — ну не работает же он на другом конце города, в самом деле? Потому, не обнаружив никого ни дома, ни вокруг на следующее утро после разговора с дядей Витей, расстроился не сильно — завтра будет новый день, не горит. Однако, дни шли один за другим, а поймать неуловимого прапора никак не удавалось. Я даже начал подозревать, что в тот, первый раз мне невероятно повезло!

В итоге, с Костей получилось пересечься раньше, чем с Барином. Конечно, стоило бы сначала договориться с наиболее заинтересованным (и наименее предсказуемым) субъектом, но… памятуя об отсутствии «старшего» на прошлых тренировках, рисковать я не захотел и, улучив момент, когда все парни вроде бы были увлечены чьей-то очередной байкой, подёргал Константина за рукав.

— Костя… отойдём на пару слов?

И я не я — он испугался! Идти в сторону со мной даже и на пару слов Костя явно не хотел. Боится, что буду пытать про собрание, что ли? Пфф, сдался ты мне… Однако, колебался он недолго, пружинисто поднялся и двинулся к свёрнутому в рулон мату, на котором уже сидел я.

— Костя, ты же знаешь такого Барина? Он вроде обещал прийти на праздник в воскресенье.

— Был такой, да, — настороженно кивнул наш главнокомандующий.

Дальше я коротко изложил детали своего плана насчёт прапора, особо упирая на то, что человек живёт буквально в скотских условиях, а в случившемся с ним виноват не более, чем незадачливый грибник, подбитый молнией посреди картофельного поля. Директор же совхоза в моём рассказе представал натуральным Дракулой, не меньше.

— Ну ты уж прям пули-то не лей, — заметил Костя, скептически скривив угол рта. — Я всё ж, знаешь ли, до долгу службы с этим Павлюченко знаком, и неплохо. Уж не такой он и страшный.

— Тебе, — я изо всех сил старался звучать спокойно и рассудительно. — А вот Барину не поздоровится. Да и что ему там делать? А здесь и город какой-никакой, работа, учёба.

— И всё это не имеет никакого отношения к Заводу, — припечатал Константин.

Перед тем, как отвечать, я выдохнул, посчитал овечек… до десяти не добрался, врать не буду, но сколько-то мысленным взглядом зачерпнул.

— Понимаешь, Костя… Так если подходить, то к Барину никто никакого отношения не имеет. Сам виноват, сам вляпался, сам расхлёбывай. Только вот не получается у него расхлебать! Без жилья нет прописки, без прописки нет работы, без работы нет жилья… начинай сначала. Как-то надо разорвать этот порочный круг! И кто, скажи, должен первым подать товарищу руку? Вы вот на пруду собирались давеча. Зачем? Разве не затем, чтоб интересы одного отстаивать всей кучей? Ну так вот он тебе — тот самый один, которому плохо и надо помочь! Заметь, я ведь даже не прошу тебя решить вопрос с пропиской или работой. А ведь это тоже непросто!

— И кто будет решать вопрос с работой? Пропиской? Или ты считаешь, что как только комната появится, остальное образуется само собой? — скептически спросил Костя.

— Всё учтено могучим ураганом, — я рубанул воздух рукой. — Есть люди, кто согласен поучаствовать. Не афганцы, кстати, ни разу! Но вот общаг у них в пределах прямого доступа нет. У меня вообще на Заводе знакомых немного, к сожалению. Потому и прошу тебя. Чёрт, да у него даже отношение из райкома партии будет! Но, конечно, это только бумага, чтоб обставиться на случай проверок каких-нибудь в будущем, а по факту всё решить надо заранее. У меня вообще пожелание от участвующих, — я потыкал пальцем в потолок, — чтобы всё было решено как бы снизу. А все «ответственные за» просто не будут препятствовать, будто он обычный человек, без «обстоятельств». Но снизу подтолкнуть его надо! И кто, если не мы?

Почувствовав, что несколько отсидел «нижнюю треть спины» — неудивительно после тренировки — я несколько раз изогнулся корпусом, разминаясь. И вдруг осознал, что стоит непривычная для зала тишина. Повернув голову (мы сидели почти спиной к остальным — как лежал брошенный школьниками мат), можно сказать, обмер: все пацаны внимательно смотрели на нас. Молча. Почувствовав что-то, Костя обернулся тоже, и досаду на его лице можно было бы увидеть с закрытыми глазами в кромешной тьме.

— Ладно, чёрт с тобой, — буркнул он, поднимаясь. — Поговорю.

С утра в субботу прапора я не застал. Снова. Это не очень удивительно, впрочем, дворники и должны вставать рано, а найти его в Старом Городе… это нереально. Тут всё настолько вкривь-вкось, что запросто можно не встретиться, даже находясь на одной улице в двадцати метрах. Плюнув, я отправился домой. Ну, как домой, всё по стандарту: лыжи, коньки и всё такое прочее. Типичный зимний набор. Ну — формально-то весенний уже, каток явно последние дни доживает… Но пока ещё держится!

А вот вечером, часов в семь, после окончания очередной хоккейной зарубы, я не пошёл со всеми прочими в здание спорткомплекса за чаем, а помахал убежавшим вперёд Михе с Андреем и двинул на выход. Потапов, однако, этого так не оставил, и протолкавшись сквозь жаждущих благ цивилизации сограждан, выскочил на лёд. Катался он куда лучше, чем я, потому настиг меня буквально несколькими шагами.

— А ты чего? — смотри-ка, не запыхался даже. Конь, блин. — Сейчас селюки закончат, и опять мы!

— Да у меня дело, человечка надо выцепить одного.

— Другого времени не нашёл? — с явной досадой спросил Миха.

Хм, грубовато. Уж не думаешь ли ты, друже, что я отчитываться перед тобой буду? Впрочем, чего это я? Трудно ожидать от махрового гопника политесов, он и так, считай, себя перебарывает каждый раз, как со мной говорит. Вот и я… переборю:

— В другое время я тоже пробовал, не застал. А дело уже горит.

Потапов раздумывал недолго:

— Жди здесь, — резко толкнулся, поехал задом, моментально набрал скорость, развернулся…

— Стой! — не ты один командовать можешь.

Остановился он тоже красиво, пауэр-стопом, с фонтаном крошек из-под лезвий коньков. Какая-то малолетняя дурочка в модных фигурных коньках захлопала даже от избытка чувств.

— Мне всё равно домой заскочить надо, я без переобувки! Туда и назад, здесь тебя найду. Годится?

Миха только кивнул, стрельнул взглядом на впечатлительную школьницу и, уже не задерживаясь, рванул к обшарпанным вратам рая с горячими батареями, лавками и сладким чаем по 2 копейки стакан.

Когда я снова вернулся на каток, ждать и искать мне никого не пришлось: вся толпа «центровых» уже сгрудилась вокруг хоккейной коробки, на которой доигрывали друг против друга две команды из Села, а возле ворот на стадион одиноко перетаптывались уже переобутые Дюша и Миха. Я даже сворачивать не стал, помахал им с набережной, а сам медленно двинулся в сторону плотины — догонят.

— Ну чо-как, куда идём? Кого ловить на этот раз?

— Да всё те же — на манеже, — я сплюнул в сугроб. — Помнишь прапор, квадратный такой, дворник? Старый уже который. На Лермонтовской.

— А, ну это мы враз, — явственно повеселел Дюша, — хоть улицу не искать!

Искать не надо, это верно. Я уже, кажется, скоро с закрытыми глазами на эту Лермонтовскую приходить буду. А вот время впустую терять — это неправильно:

— Так, а ну-ка, кто мне скажет: четыре двадцатых — это сколько, если упростить?

Дверь дворницкой уже привычно отозвалась на мой стук гулкой тишиной. Заглянув в комнату через окно, я пожалел, что такая примитивная в будущем вещь, как диодный фонарик, здесь недоступна: внутри не было видно ни зги. Впрочем, чего себя обманывать: нет там никого, ясно. Опять впустую. Неужели я и правда зря всё это затеял?

— Давайте вокруг дома обойдём, — сказал я парням, стараясь держать максимально деловое выражение лица, будто всё именно так и задумывалось.

И вот надо же — стоило завернуть за угол, как сердце пропустило удар: а кто это такой знакомо-квадратный так уютно привалился к сугробу возле тротуара? Уж не наш ли, блин, пациент? Вернее, пациент-то он уж точно не наш, на улице — верный двадцатник, даром, что апрель, тут с сугробами обниматься… можно, только очень недолго. Вон, морда белая какая, отсюда вижу. Ну, деби-и-ил!

Хорошо, хоть сопротивляться Барин не стал. Но и без этого намучились мы от души! Я вообще отвалился моментом, признав собственную бесполезность, хоть и схватился за руку прапора первым: уж очень разница в весе у нас велика, один я бы его и с места не стронул даже. Миха и Дюша кое-как справились, однако и они предпочли буксировать Барина волоком. Как мы затаскивали бесчувственное тело в узкий проём дворницкой конуры — это песня. Хорошо ещё, что ключ легко и сразу нашёлся в наружном кармане телогрейки, не пришлось прыгать под дверью. Когда тушка была, наконец, более-менее соосно размещена на лежанке, мы втроём со стоном рухнули, кто где стоял.

Чуть переведя дух, я спросил в воздух, ни к кому конкретно не адресуясь:

— Интересно, где здесь ближайший телефон?

Ответил мне Дюша, как лучший знаток местности:

— А на кой он тебе?

— Ну как — Скорую вызвать…

Договорить я не успел. Да и смысла не было — парни заржали так, что всё равно никто бы ничего не услышал.

— Скорую…

— Вызвать…

Они долго издавали бессвязные восклицания, перемежая их всхлипываниями, и я уже почти начал сердиться, когда Миха, сглотнув, взял себя под контроль и объяснил:

— Скорая к алкашам не ездит. А сюда она вообще не поедет, скажет, сами в поликлинику добирайтесь.

— Да ты гонишь⁈ — я был поражён.

Нет, там в будущем-то это нормально: и Скорую много где дожидаться — дело гиблое, и из кареты пациента с «плохим» прогнозом больницы брать отказываются, но тут… Советское общество! Всё для блага человека! И — «сюда вообще не поедет»⁈

— Не-а, — Потапов окончательно перестал смеяться. — Ты не в курсе, что ли? Скорые, рафики которые, ездят обе-две только по городу. Где большие дома, как у вас там, в Порту. По району и частной застройке — отдельная машина, УАЗ-буханка. Всего один. Работают только днём, да и то вечно норовят подальше в деревни забуриться с утра. Короче, тут мы никого не дождёмся. Ну, кроме лунохода — эти-то сразу примчатся, ток заикнись! Только вот Барин твой спасибо тебе не скажет, что в трезвяк его определили.

— И что делать? — помедлив, спросил я.

— Да ничего, — пожал плечами Миха. — Дундук этот, походу, привычный, выпил чутка — и захорошело. До завтра не сдохнет, если, конечно, догоняться ночью не пойдёт. Утром заходи — тёпленьким возьмёшь, проспится как раз.

— А если он обморозился? — последняя попытка.

— Да где? — это уже Дюша. — Замёрз просто. Вон, смотри, розовый уже!

Выйдя на улицу, я с чувством сказал:

— Спасибо вам, парни. Не знаю, что бы я без вас делал!

И привычно подсел под хлопок по плечу с одновременным на два голоса: «Обращайся!».

Несмотря на совершенно олимпийское спокойствие моих (куда более опытных в общении с алкашами) друзей, спал я плохо: не скажу, что страшилки с отдавшим концы прапором мне прямо снились, но мысли такие в голову приходили не раз и не два. Поэтому, назавтра я вскочил ни свет, ни заря, проигнорировал осторожно-вопросительное удивление мамы, кое-как запихал в глотку завтрачную пшёнку и умчался к Барину.

Что с ним всё в порядке, я услышал — в самом прямом смысле слова — метров за двести: из приоткрытой двери дворницкой доносился богатырский храп. Вглядевшись в мотылявшееся туда-сюда полотно, я поёжился и перешёл на бег: неужели это мы вчера так плохо закрыли? Или всё же прапор ночью куда-то таскался?

Кто бы ни был виновен, комната, конечно, вымерзла капитально. Хорошо, что Барин так и лежал на своём топчане прямо в телогрейке и криво подшитых валенках. Прям очень криво. Сам старался, что ли? Я попытался захлопнуть дверь, но не преуспел: за ночь в притвор надуло позёмки. Немного, с первого взгляда и не заметишь, но снег уже успел прихватиться, пришлось потратить несколько минут на выскребание. Ощупав все стены по очереди, я так и не сумел определить ту, за которой находилась печка. Идти в подъезд не хотелось, тем более, что топка явно прогорела давно, просто подбросить не получится, а разжигать такую большую дуру (в бараках обычно одна или две печи на весь дом) я не умел. Будем надеяться, что кто-нибудь из жителей дома тоже замёрзнет и спустится. К печке спустится, а не к дворнику… потому как от дворника в данный момент толку было бы немного.

Призвав на помощь мамин опыт по подъёму меня самого — как самый свежий в памяти, я начал с банального «Вставай!». Нужно ли говорить, что успехом все эти нежности не увенчались? Я и орал, и командовал, и тряс за ворот, и уши тёр — бесполезно. Вот бы водически! Но и тут облом: из посуды в конуре можно было использовать разве только пустые бутылки, но вот вода… этого тут не водилось принципиально. Здесь и в основной-то части дома водопровода, уверен, нет, вёдрами с колонки таскают, а уж в этом сарае…

Стукнув себя по лбу, я выскочил наружу, сгрёб хорошую жменю снега, ломанулся назад. Высыпал половину на искривлённое жутковатой гримасой лицо прапора, а остаток, чуть помедлив, запихал ему за пазуху. И прихлопнул, примерно как пацан-индеец картофелину раздавил в старом фильме.

Сработало! Барин медленно открыл глаза, постепенно включаясь, сел, хватанул воздух ртом — а я приложил его по груди ещё раз! Наслаждайтесь, бесплатно.

— Ты чего это… паря⁈ — выдавил дворник, багровея всем лицом.

— Вставай, поднимайся, рабочий народ, — продекламировал я, отодвигаясь на всякий случай вместе с табуретом. Хотя, смысл? Тут комнатёнка такая, что как ни расходись, всё равно чуть не в обнимку сидеть будешь.

— Борзый ты не по возрасту, как я погляжу, — пробурчал прапор, вытираясь рукавом и отряхивая снег с одежды.

— Ну не станешь же ты бить человека, который тебя вчера из сугроба вытащил и в тепло пристроил? Тебе же, надеюсь, не настолько жизнь надоела, что прям вот и замёрзнуть готов?

Барин молчал, сосредоточенно сгоняя скупыми рваными движениями снег с лежанки на пол.

— Не настолько. Спасибо, — выдавил он, наконец. — Ты по делу?

Ещё и этого уговаривать… не, «я столько не выпью»! Потому, я сразу же перешёл на Голос и изложил диспозицию десятком рубленых фраз. Нет, изначально-то я собирался вести себя тактично, «вынести идею на всенародное обсуждение», но вся эта кутерьма с поисками клиента так меня, честно говоря, достала, что моральных сил миндальничать не осталось совершенно.

— А самое главное — даже не думай пить! Тебе вообще, кстати, по условиям досрочного освобождения не запрещено разве? — Барин покаянно кивнул. — Вот видишь? И так есть кому тебя закопать, хоть сам не старайся!

Почему-то захотелось подняться на ноги — синдром агитатора, трибуна зовёт? Встать-то я встал, а вот пройтись было негде, разве только за дверь выходить и вещать с улицы.

— Короче, так: веди себя прилично. Сиди тихо, жди. Работай как следует, чтоб участок блестел, как у кота яйца — вдруг характеристика понадобится, или, там, не знаю, отзывы от народонаселения. С бабками здоровайся! Все должны быть довольны! Надеюсь, недели за две всё образуется. Мы договорились? Могу на тебя рассчитывать?

— Вот те крест, — выдохнул Барин и вдруг мелко перекрестился. Причём — неправильно, в другую сторону, католическую. О-ля-ля! Да он полон сюрпризов! Допытываться, однако, не стал: хватит с него на сегодня. А с меня — так и тем более. Не в этот раз.