Не в этот раз

Глава 17

Наверное, мне повезло: пока я пытался проморгаться от полчища разноцветных искр, летавших вокруг меня по причудливым траекториям, напавший потерял ко мне всякий интерес и вышел наружу. Кажется, даже наступив на меня в процессе, но то уже было мелочью — хорошо, что так, продолжать бой я точно был не в состоянии. Хотя, какой там «бой», срубили как маленького…

Кое-как справившись с подступившей к горлу тошнотой, я опёрся на доски пола руками и подтянулся повыше. Тут уже не повезло: варежки я заранее снял, чтоб сподручней было листать тетрадку, и, конечно, под левую ладонь попали мои же собственные очки. Безнадёжно разбитые — порезался. Хорошо, не сильно.

Потянул очки к глазам (в этой темноте ещё попробуй рассмотри что-нибудь, даже с стопроцентным зрением), но по весу моментально понял, что дужка с остальной оправой не имеет более ничего общего. Скрипнув зубами, наклонился всем телом в ту сторону, что вызвало новый приступ тошноты, переждал, вгляделся — ну да, так и есть, пара-тройка обломков пластмассы и осколки стекла. Одна линза вроде целая, но из оправы выскочила, лежит чуть в стороне. Даже забирать не буду, такое не чинится. Не ходить же, как в карикатуре, с оправой, перемотанной изолентой? Да и всё равно она мне не нравилась. Как только жить, пока не сделают новые очки? Даже не помню, есть ли у меня запасные. Или ну их? Я ведь в «той» жизни в какой-то момент очки просто снял. И больше не носил, и особенных страданий не испытывал. Так, может, и сейчас? Плюсов от ношения очков почти никаких, а вот минусов — сколько угодно. А зачем нам минусы? Не в этот раз!

Кое-как поднялся — мдэ, состояние так себе: качает. Явственно. Подвигал челюстью — тут вроде ничего, хоть под глазом тянет ощутимо, чую, синяк будет эпичный. Как в таком состоянии по людям ходить, спрашивается? Не накрылся ли мой афганский прожект медным тазом? Ох, как некрасиво-то получается… неудобно перед Костей. Ну ладно, надо хоть сегодня план быстренько выполнить, пока ещё не особо видно. С досадой отпнул остатки очков в сторону и двинул на лестницу.

Открывший дверь был сух, но хоть формальными проявлениями вежливости не пренебрёг — первый такой за сегодня:

— Здравствуй, мальчик. Чего тебе?

— Здравствуйте, — ответил я, старательно поворачиваясь к высокому парню с оччень кинематографичной внешностью неповреждённой правой стороной. — Александров? Извините, у меня в списке только фамилия.

— Александров. А что за список?

— Список ветеранов-афганцев. Заводской к-к приглашает вас на спортивный праздник в воскресенье! На пруд. Для своих.

Этот — опять первым сегодня — сразу не стал ни отказываться, ни соглашаться. Просто чуть склонил голову набок, отчего блондинистая прядь упала на лоб, и ему пришлось поправлять причёску руками. Я даже задумался — кем это он работает, такой модный?

— Я правильно понимаю, что спорт — это так, предлог? — прервал он молчание, внимательно глядя на меня.

Состроив рожу из разряда «ну ты же сам всё понимаешь», я чуть склонил голову вправо, отзеркаливая его жест. Реакция оказалась неожиданной:

— Проходи, — широко распахивая дверь, предложил хозяин.

Кобениться я не стал, но внутри оказалось натоплено, валенки сразу начали подтекать на идеально чистый пол, и я застеснялся.

— Да я, собственно всё сказал уже. У меня никаких других дел нет, я только пригласить могу, на вопросы отвечать не уполномочен, — торопливо выпалил я, разглядывая, однако, обстановку. Всё вокруг выглядело, в принципе, типовым для этого времени, одна деталь выбивалась: на обувной полке-оттоманке, под зеркалом, сиротливо лежал видавший виды, но всё же отлично узнаваемый том Ландау-Лившица. Первый. Тот, который «Механика». Откуда тут такое? Интересно, ещё хоть один в городской библиотеке найдётся? Чисто ностальгию потешить!

— Ну всё же хоть намекни, — с располагающей улыбкой попросил хозяин.

Чуть подумав — а ведь мне по-любому надо иметь ответ на такого рода вопросы! — я попытался аккуратно сформулировать:

— Есть некое ядро, активисты, скажем так, кто считает, что у воинов-интернационалистов есть групповые интересы. Которые в данный момент совершенно никак и никем не защищены. Вот Совет ветеранов есть? Есть. Но интересуется он только Великой Отечественной. Профсоюзы всякие — тоже, каждый на своём предприятии. А тут что? Почему каждый сам за себя?

— Ничего себе, — покачал головой Александров, и тут же начал корить себя — похоже, перегнул палку. — И вы это на спортивном празднике рассчитываете решить?

Я как-то сразу успокоился.

— Ну, во-первых, никаких «вы» — я даже по возрасту ни на что претендовать очевидно не могу. Я просто курьер, должен только позвать.

— Но вполне в курсе вопроса, — подколол меня собеседник, на что я только пожал плечами. — А во-вторых?

— Во-вторых, праздники можно хоть каждую неделю проводить. Тут главное — начать.

На это возражений не нашлось, но и отвечать парень не поспешил. Помолчав с минуту, он решительно кивнул, так, что волосы опять упали на глаза:

— Ладно, понял. Я буду, как минимум — из любопытства. Но заранее предупреждаю: если у меня всё пойдёт по плану, то я уеду летом, с концами. Так и передай.

— Да я ж ничего, я мнения не собираю, моё дело только предупредить, — снова заторопился я. — Меня и не просили ничего такого… вот разве что имя запишу, а то в списке фамилия только — невежливо получается, — я раскрыл уже изрядно мятую тетрадку, схватился за карандаш и поднял на собеседника выжидающий взгляд. Тот усмехнулся чему-то и коротко сказал:

— Анатолий.

Я опустил взгляд, начал писать и непроизвольно прокомментировал:

— Надо же, тёзки с Президентом Академии! И физикой, гляжу, тоже интересуетесь, — я мотнул подбородком на лежащую у зеркала книгу. — А не Петрович, случайно?

И, услышав странный сдавленный звук, в обалдении поднял взгляд. Лицо Анатолия описать не могу, впрочем, уверен, моё было не лучше.

Он справился с собой первым, мотнул головой:

— Нет, не Петрович.

— Ну всё равно однофамиль… — и снова тот же звук! Оба смотрим друг на друга, открыв рты. — Да ладно⁈

— Да, — хозяин медленно опустил подбородок на пару сантиметров, — говорила мама — родственники. Дальние.

— И что, общаетесь? — осторожно спросил я и затаил дыхание.

— Нет, — снова мотнул головой Анатолий. Помедлив, будто оценивая меня заново, он всё же решился и объяснил: — Я собирался попробовать связаться, но только после поступления в институт. Ну, чтоб не подумали…

— Что протекции ищешь, — помог ему я, как-то нечаянно перейдя заодно на «ты».

— Да, — с облегчением подтвердил хозяин. — Но на вступительных пролетел, потому и в армию идти пришлось…

— Куда поступал-то хоть? — спросил я на автомате, сам в это время соображая: ведь Александров-старший — это ж тот самый человек, что мне нужен! Это же он отвечал в Курчатнике за РБМК, который рванёт в Чернобыле уже через год! И уж точно знает, куда надо давить, чтоб беды не случилось. Только вот именно тут толку, похоже, будет немного… нерешительный этот родственничек какой-то! Я сам доберусь быстрее.

— Физтех, московский. МФТИ. Ты не знаешь, наверное…

— Как же, — важно ответил я. — Широко известный вуз на Долгих прудах…

Анатолий только улыбнулся в ответ. А мне… не знаю, захотелось чего-то большего!

— Анатолий, так это ж зыко! Это ж… лучший вуз в Долгопрудном, не хухры-мухры!

— «Лучший вуз в Долгопрудном»… Да, наверняка. Потому что единственный?

— Не только. Ты-то лучше всех знаешь — уже разок попробовал экзамены сдавать. В ЗФТШ учишься?

— Ничего себе ты осведомлённый, — качнул головой Александров. — Нет, не учусь — закончил ещё когда в школе учился. Так, сам готовлюсь теперь, по старым записям.

— Я к чему: у нас в школе, например, кружков нет. Ни по физике, ни по математике. И вести их некому, учителя… ну, обычные. Может, возьмёшься? Хоть до лета?

Парень явно не ожидал такого развития событий и молча смотрел на меня с удивлённым лицом. Пришлось усугубить:

— Известно же: хочешь как следует понять что-нибудь — объясни другому!

Но тут с наскоку всё же не получилось: Анатолий вздёрнул подбородок, словно очнувшись, а после мотнул головой отрицательно.

— Не, парень, не выйдет. Я своё-то еле-еле успеваю сделать, куда уж мне ещё других учить. Идея интересная, не скрою, но времени у меня точно не будет. А потом и вовсе уеду, если всё срастётся. Чего тут осталось-то — два месяца? Смысла нет.

Пришлось прощаться, но идея свести знакомство поближе всё же запала мне в душу.

Заболтался я с Александровым — парни успели уже вернуться и топтались перед подъездом. Полны руки огурцов… тьфу, добычи. Даже буханку белого взяли в качестве последнего аргумента — вдруг кому булок мало окажется. И, похоже, найдутся такие люди — в животе у меня явственно забурчало.

— Ну-ка, ну-ка, — Миха сунул уже ополовиненную трёхлитровку сока Дюше, совершенно не заботясь о том, успел тот её схватить или нет, и повернул освободившейся рукой мою голову к свету. — Красава, мля. И где успел? Кто?

Мягко подняв подбородок, я освободился из захвата.

— Не знаю. Честно. Ничего не успел увидеть, вошёл в тёмное с улицы — и сразу удар.

— А потом что? — уточнил Миха, недоверчиво глядя на меня.

— А что потом? Ничего. Я сразу с копыт долой, а он перешагнул через меня и вышел на улицу.

Прерывая бесполезные расспросы, я потянулся, легко выдернул из руки у Дюши «слойку Свердловскую», укусил — м-м-м! Как долго я тебя ждал! Через пару минут ожидания, парни поняли, что больше из меня не вытянуть и будто отмерли. Дюша протянул ещё и банку с соком — яблочный, а Миха зачем-то полез в подъезд. Наивный. Что он там рассчитывает найти? Наверняка даже очки мои распинали по углам.

— И что делать? — с какой-то истеричной ноткой спросил вернувшийся ни с чем Потапов.

Прожевав, я пожал плечами:

— А что тут сделаешь? Дальше пойдём по списку.

Миха постоял молча, катая желваки, поиграл кулаками, то сжимая их, то разжимая.

— Так оставлять нельзя. Не по-пацански. Узнать хмыря сможешь?

Я с сожалением стряхнул с рук прилипшие крупинки сахара: хорошо, но мало.

— Нет. Я ж говорю, только дверь открыл и вошёл, с улицы ничего не видно. Но здоровый, на голову выше меня, минимум. Взрослый, думаю.

— Может этого поспрошать… ну, к кому ты ходил? — Дюша проснулся.

Я вздохнул.

— Что спрашивать будем? — и, глядя в совершенно безмятежно-непонимающие глаза, уточнил: — Ну вот представь, что я — это он. Александров его фамилия, афганец, к которому ходил. Спрашивай.

— Что? — тупо вопросил Дюша.

— Да что хочешь, то и спрашивай. Ну? — и, после 30 секунд молчания, подытожил: — В том и прикол, что спрашивать нечего. Я ничего не видел. Он тоже. И никто другой — никого не было на лестнице. Кто угодно мог быть!

Миха посопел носом и выдал угрожающе:

— А мы поспрашиваем всё-таки!

— Конечно, — я успокаивающе похлопал его по предплечью. — Поспрашивайте. Вряд ли будет какой-то толк, конечно, но мало ли… А сейчас нам… на Лермонтовскую!

— А ты хлеб не будешь, что ли? — отмер Дюша.

Идти к последнему в моём сегодняшнем списке себя пришлось заставлять. Мы все уже здорово устали, снова хотелось есть, хлеб и сок давно кончились, и даже банку Дюша забежал сдать в какой-то кооперативный магазинчик часа два назад. Точного адреса «клиента» никто не знал, а спрашивать дорогу в тёмное время суток даже для местных пацанов было несколько рискованно. Я уже совсем было собрался объявить «шабаш на сегодня», как Миха сосредоточенно сказал:

— Во. Она, Лермонтовская!

Дюша тут же, не разбирая дороги, полез ближе к дому — искать номер, а я даже и пытаться не стал — очков-то нету, без шансов.

— Второй! — вылезая из сугроба, возвестил разведчик. — Нам туда, дальше!

— Кто там нужен? — спросил Миха, подталкивая меня в нужном направлении.

Я только посмотрел вверх, даже не пытаясь достать тетрадку. Смысл? Фонарей-то нет. Вон, даже номер дома чуть ли не на ощупь определять приходится. Это вот такой прикол нынешний: лыжная трасса в лесу — освещена, все маршруты на всём протяжении. Каток — и вовсе залит светом, что твой Бродвей. ДК, Заводоуправление, Вечный огонь — всё светится круглосуточно. А вот в городе фонари водятся только на считанных главных улицах. И хотя круглосуточная трасса мне, безусловно, очень нравится, всё-таки люди, их жизнь, их быт, наверное, важнее. Или нет?

За тетрадкой лезть всё-таки пришлось: не идти же незнамо к кому. Вот и моя очередь пробираться по сугробам: единственный источник света на всей улице — окна первых этажей. Что делать — выбрал дом поближе к чищеному, полез… Хорошо, что я мелкий и лёгкий, пока не проваливаюсь почти.

— Матвей Барин. Вот это имечко, — качнул я головой, убирая тетрадку обратно за пазуху.

Несмотря на усталость, парни, переглянувшись, дружно загоготали.

— У… тебя… адрес… не тот, — задыхаясь от смеха, дёрнул меня за рукав Миха. — Баре… они… там живут. У… плотины! Где музей!!

— Ну почему? — возразил я для порядку. — А дом приказчика бывший, седьмая школа?

— Так приказчик же, не хозяин, — икая через слово, выдавил Потапов.

Я кивнул и, посмеиваясь, двинул дальше, высматривая нужный дом. Улица, как назло, попалась та самая, неудачная: всего-то два дома, второй мы уже видели, осталось найти номер первый. Домов вокруг — на любой вкус, мы уже три или четыре прошли, но это всё не то, они к другим улицам относятся, и номера там точно другие. Ещё и не вдруг разглядишь адрес с тротуара, который, впрочем, слабо отличался от «дороги» или палисадников, заваленных снегом.

Но всё когда-то кончается — и наша Лермонтовская кончилась тоже. И в конце её искомый дом и нашёлся. Вот только в комнате с литерой «А», дверь в которую почему-то вела прямо с улицы, не было никого.

— Вот те здрассте, — злобно сплюнув на ступеньку, резюмировал Дюша. — И чо делать?

— Постучи ещё — вдруг спит? — предложил Миха.

Дюша, фыркнув, повернулся к двери спиной и начал долбить в дверь каблуком с такой силой, что я открыл рот, чтоб попросить его прекратить это дело, но не успел.

— А ну отвали, шпана, — голосом, раздавшимся от угла дома, казалось, запросто можно такие двери выбивать. Получше любого Дюши, бесконтактно. Иерихонский такой голосок, если можно так выразиться. Неудивительно, что означенный Дюха пинать несчастную деревяшку немедленно прекратил.

— Кто такие, за каким хреном припёрлись?

Я привычно уже начал тарабанить свою речёвку про спортивный праздник, но мужик, не дослушав, мотнул головой.

— На хер иди.

Я замер на полуслове — вот прямо такого у меня сегодня ещё не бывало. Набрал воздуха, чтоб что-то сказать, но «клиент» успел раньше.

— Что, непонятно говорю? — и уже с явной угрозой: — Пояснить?

В голове заметались мысли, я замер в нерешительности, но почти сразу выхватил нужную: а чего это я ни разу за сегодня Голос не тренировал? Непорядочек!

Выдохнув, я повернулся к Михе с Дюшей и мотнул головой в сторону улицы:

— Парни, погуляйте пять минут.

К счастью, спорить они не стали. А я, уже поворачиваясь к цели своего визита вдруг поймал чувство узнавания… И отставил Голос в сторонку! Временно.

— Послушайте, Матвей… А где мы могли встречаться? — и, уже увереннее, нащупывая ногами дно: — Ивдельский район? На стройке? Мастер у «химиков», да? — и, не давая ему возразить: — А меня не помните? Пацан в белой каске! На уазике приехал!

Выдохнув и явно проглотив ругательства, мужик угрюмо подтвердил:

— Ивдельский, да. Мастером, всё так. И что с того? Пацанов никаких не помню.

— Да ничего. Всё не чужие люди! — лучезарно улыбаясь, возвестил я.

Матвей только фыркнул в ответ, но уже как-то… неуверенно, что ли. А я подошёл поближе и протянул руку, сняв варежку:

— Гриша Литвинов.

И я не я, если он не вздрогнул, услышав фамилию! Ну и руку пожал, уж не знаю, просто машинально или с умыслом. Но расслабляться рано:

— Так в чём дело, Матвей? Что не так? Чем вам праздник не угодил?

Барин зыркнул на меня исподлобья, поднялся на крылечко и завозился с ключами. Справившись с замком, обернулся и махнул рукой:

— Заходи.

— А пацаны? — катнул я пробный шар.

— Мы ненадолго, — отрицательно помотал головой Матвей. — Не хочу на улице просто…

Внутрь мы оба зашли обутыми: «Не парься, натоптано». Впрочем, особо рассмотреть пол при всём желании не получилось бы: каморка поражала аскетизмом. Собственно, главной доминантой в ней была кровать, занимавшая больше половины площади. Мебель? Это сколько угодно: колченогая древняя табуретка, у которой вместо одной ножки была прибита гвоздями сосновая жердь толщиной в руку — прямо в коре! Несколько гвоздей, забитых прямо в стену в качестве вешалки, и широкий подоконник, играющий роль стола. Хозяин с шиком уселся на кровать, мне досталась табуретка. Прям даже захотелось — в порядке шефской помощи — изваять чего поприличнее на трудах да подарить!

— Понимаешь теперь, наверное? — Матвей обвёл рукой свои хоромы.

— Нет, — я мотнул головой и, чтоб сэкономить время, всё-таки надавил Голосом: — Рассказывай давай.

Хозяин вздрогнул, но — сработало, заговорил вполне послушно:

— А чего рассказывать? Сам же помнишь, что химик? Вот, выпустили под надзор, со справкой. Уж я иногда жалею — лучше бы там остался! Там хоть работа была с гарантией. А тут не берут никуда! Вот дворником кое-как пристроился…

— Так это дворницкая! — до меня дошло наконец-то.

— Ну, — хозяин кивнул. — И теперь сам подумай: ну зачем я там? Они ж, наверное, организацию мутить собрались? И что? Куда я такой?

Я оглянулся, убедился, что стенка рядом, откинулся на неё, размышляя. Матвей меня торопить не стал, просто смотрел внимательно. Порадовавшись, что этап «кыш, салага» в нашем разговоре вроде бы прошёл окончательно и бесповоротно, я спросил:

— Ну а если всё же получится вернуться на стройку — хотели бы? Могу попробовать поговорить.

— Это с отцом, что ли? — я кивнул. — Ничего не выйдет. Был я у него.

— Прям с ним говорили? — недоверчиво уточнил я.

— Ну нет… но какая разница?

— Да всяко может быть… Давайте так договоримся: вы всё-таки приходите в воскресенье, ладно? А я до того времени попробую узнать. Ну не дело ведь — вот так! Вы ж мастер, не работяга какой-нибудь!

Матвей скривился:

— Мастер… — но возражать не стал.