Не в этот раз

Глава 1

Проснувшись, я ещё какое-то время старательно жмурил глаза, натягивал на себя одеяло и пытался дышать носом — вдруг получится уснуть. Дело, конечно, безнадёжное — пора бы и привыкнуть. Вот уже лет тридцать, как у меня проблемы со сном, и если под утро проснулся — то уж нипочём не уснуть обратно, проверено. Сдавшись, я открыл глаза и уныло уставился на тёмную стену напротив окна. Совсем рано ещё, даже не начало рассветать, часа четыре, небось? В лучшем случае — пять. Весь день насмарку, варёный буду… Впрочем, это неважно — куда мне оно, зачем? Не нужна энергия больше, проехали. Хорошо, хоть не болит ничего — уже счастье, по нынешним-то временам.

Так, стоп: как это — «не болит»? Да не может такого быть! Я норму анекдота про «если после 40 ничего не болит, то ты, вероятнее всего, тупо умер» выполнил заранее, досрочно, что ту пятилетку! Уж не преставился ли я тут, часом? Так вот, по-тихому, одним днём, чтоб не беспокоить никого. Чтоб без больничек, реанимаций и прочих неудобств для себя и родных… а мысли все эти дух-душа думает, или чего там у истинно правоверного атеиста быть должно?

Я несмело ущипнул себя за ляжку дрожащими пальцами — хм. Больно. Щипнул ещё, поактивнее. А теперь проняло по-настоящему! Но вот всё остальное не болит. «Ну уж голова-то — должна⁈» — подумал я с какой-то даже, не поверите, надеждой. Покрутил шеей так, эдак — ничего! Даже тяжести нет — выспался! Что-то тут не так. Но вставать всё равно не хочется — и не буду.

Однако, голос — который я меньше всего ожидал сейчас услышать! — подбросил на кровати вместе с одеялом на метр, не меньше:

— Гриша! А ну вставай немедленно! В школу опоздаешь!

В… школу? Я? Опять⁈ Впрочем, это, видимо, всё-таки сон. И знаете, что скажу? Это хороший сон! На такое я согласен. Я прикрыл глаза поплотнее и приготовился смотреть это кино дальше. А если мне тут ещё и поучаствовать удастся — как в игрушке, компьютерной… всё бы отдал, кажется!

Только вот кажется мне, что мне не кажется. Свесил руку вниз, с опаской коснулся пальцами пола. Холодный. Есть один маркер… пошарил рукой, гладко, гладко, есть! Ну точно: пол — дощатый. Крашеный. Тыщу лет уже такого нет нигде в квартирах, а раньше — сколько угодно. Коричневой такой краской крытый, «сурик» называлась, кажется… И щели между досками — ну, это понятно: зима, отопление. Хотя, это всё внешнее, а привидеться могут любые детали, тем более, что ну вот вспомнил же я про этот пол? Смотреть надо на себя!

Я поднялся на локте и вперил взгляд в стеклянные дверцы книжного шкафа — видно чего-нибудь? И с явственным холодком вдоль хребта увидел примерно то, чего так ждал. И боялся. Мелкий, тощий. Голый — до пояса, по крайней мере. Тёмные волосы. Пацан. Я.

— Гри-ша!

Кричала мама, с кухни. Или из прихожей, и моей комнаты направление совпадает. Прихожая даже вероятнее: сейчас мама должна уходить на работу — ей к восьми, на полчаса раньше, чем мне. Добираться ей чуть дальше, но зато она большую часть пути едет на автобусе, а я в него никогда не могу влезть — мал ещё, затопчут, потому приходится идти пешком. По дороге, как водится, полно всякого интересного, потому я часто опаздываю, вот мама и бдит.

«Не полно, а дополна», — авторитетно высказался внутренний голос. Ну да, точно — в детстве мы только так и говорили. И ещё «чо», и вообще всё на «о». Как бы мне с моим тридцатилетним стажем московского аканья не влипнуть тут в историю… Да что там «чо»⁈ Я вообще не помню ведь ни черта! Никогда не отличался тягой к былому — и в городе детства не был ни разу лет за… очень много. С институтских каникул. Одноклассников не помню, учителей. А соседи⁈ Тогда, в моём детстве, попробуй не узнай кого — скандал же будет на весь белый свет! И родителям на вид поставить не постесняются. А у меня ещё и память на лица плохая — ой-ой-ой…

Впрочем, это я что-то раньше времени загрузился, совершенно не к месту: по коридору застучали каблуки — мама, обеспокоенная тем, что я не отвечаю, решила пришпорить события:

— Так, Григорий Владимирович! Это ещё что за фокусы⁈

— Всё-всё-всё, мама, встаю! — заблажил я, вскакивая, снова вместе с одеялом.

А горло-то перехватило меж тем — Господи, какая молодая! Высокая, стройная, даже по темноте вижу искорки в глазах! Одета масштабно, по-зимнему, у нас тут не забалуешь, выше нуля становится только где-нибудь в мае. Но сапоги всё равно модные, кожаные, на каблуке! Где и взяла только — ясно, что в магазине таких сроду не бывало. Похоже, я наконец всё сделал правильно — мама погрозила пальцем, пряча улыбку, развернулась и поцокала на выход.

А я скинул одеяло на кровать и принялся ощупывать сам себя. Ну да, похоже, похоже… на курицу советскую похоже! Такой же тощий и мосластый. И синий, уверен, если свет включить — как-то тут свежо. Ну, понятно — вон, форточка внутренней рамы открыта, а окна-то — все в морозных узорах! Похоже, похолодало, но раз мама отправляет на уроки — значит минус 30 нет, иначе ей бы позвонили из школы. У нас в доме — пятиэтажная хрущёвка — всего три телефона, школьник в квартирах со связью всего один — я, и потому при отмене занятий сигналят всегда маме, а она уже предупреждает остальных родителей.

Так, это я уехал куда-то не туда. Школу сачкануть не получится — классная враз начнёт трезвонить маме на работу, заимела она с некоторых пор такую моду. Значит, собираться надо пошустрее, чтоб не портить всем настроение и дневник очередной записью. Или… я замер с синими школьными брюками в руках. А ведь теперь я, получается, всё знаю наперёд? Всё-всё-всё? И про себя, и про страну. Про то, что будет, как будет, что нужно, что важно, что критически необходимо, а что и выкинуть? И вот прикол — выкинуть-то придётся ведь почти всё! Всё, ради чего я всю жизнь упирался, по большому счёту!

Я растерянно сел на кровать, забыв выдохнуть.

Ссыпавшись по лестнице вниз, без заминки вылетел на улицу, ощущая смутный непорядок — в чём дело? Что не так? Покопавшись в себе и оглядевшись по сторонам, сообразил: выскочил по теперешней детской привычке, машинально, в полной уверенности, что перед дверью в подъезд тормозить не надо. Толцыте — и отверзется, никаких тебе задумчивых магнитных замков. Вздохнул — ох, чую я, частенько мне это придётся делать теперь. Считай, заново привыкать.

Вот и первая ласточка: проходящий мимо мужик в гигантской пушистой шапке-ушанке — совершенно незнакомый с лица! — приветливо мне кивает. Что поделать — кричу «здрассте!» в ответ. Компенсирую, так сказать, громкостью и юношеским задором косяк с моей стороны: теперь со взрослыми я должен здороваться первым. Опять. Снова. Блин, я только привык в той жизни, что мне можно расслабиться и не узнавать никого, пока не поздороваются, и вот опять за рыбу деньги! Но, с другой стороны, за целые руки-ноги — всё прощу.

Так, кстати. Надо поднапрячься: а когда там я первую свою настоящую травму-то получил? Это был очень неприятный вывих стопы, который потом стал «привычным» и преследовал меня всю жизнь. Сдаётся, вот как раз где-то сейчас! Или уже, или совсем скоро, надо бы озаботиться вопросом. И вообще, у меня масса дел по фиксации всего, что может пригодиться, но вот заниматься этим прекрасно можно на уроках, а сейчас пора брать ноги в руки, если не хочу опять оправдываться перед дежурными на входе в школу. Даже, пожалуй, и пробежаться не помешает — заодно проведу нагрузочное тестирование ноги. В прошлый раз я её вывихнул именно в этом, шестом классе, когда-то зимой. Так и сейчас у меня шестой класс — посмотрел на тетрадках, зима. Вряд ли нога успела бы зарасти, если уже вывихнул. Проверим!

До чего ж сейчас бегать удобно — машин совсем нет. Не нужно ждать перед переходом дороги, оглядываться, можно пересекать проезжую часть по диагонали, да хоть вообще по дороге иди! Красота. И на тротуарах пусто — дураков нет, все нормальные люди на автобусе едут. Именно поэтому мне туда путь заказан: давка по утрам страшнейшая, дети могут проникнуть внутрь только на конечной, а у нас даже взрослые попадают хотя бы на площадку только с хорошего разбега.

Примерно с полдороги я выскочил на тротуар, сегодня ещё не посыпанный шлаком, и перешёл с бега на что-то вроде конькового хода. Только без коньков. У нас, впрочем, и на коньках по тротуару можно — снег никто не убирает, это нереально, слишком много его. Просто люди ходят, утаптывают до каменной твёрдости и гладкости, а потом дворники посыпают сверху шлаком, чтоб не так скользко было. Поэтому все окрестные дети дворников недолюбливают, мягко говоря: пока не посыпано — можно прекрасно играть в хоккей прямо возле дома, а вот по шлаку уже не покатаешься, приходится тащиться на стадион.

Часов у меня, понятное дело, нет, потому на высоченное крыльцо школы я взбегаю через две ступеньки, гадая: успел или «опять двойка»? Завуч, возглавляющая сегодня бригаду дежурных, встречает меня молча, хоть и с поджатыми губами, значит, что? Порядок! Отметил про себя, что она тоже до безобразия, неприлично, дьявольски молода — да ей тридцатник от силы! И почему она мне в тот раз казалась чуть ли не пенсионеркой? Вихрем влетаю в раздевалку: в наших краях раздеться — дело небыстрое, а ведь меня наверху ждёт ещё один рубеж — классная! Лидия Антоновна. Не, так-то она тётка неплохая, но…

Но. Вот и первая задача на пересмотр. Эта вот «неплохая тётка» чморила меня все те несколько лет, что я учился в этом классе. Чморила по-хорошему, в её понимании: путём предъявления завышенных требований. Любимое её выражение в мой адрес: «кому много дано — с того много и спросится!». И я, гадство, вёлся, тянулся, вечно старался соответствовать! Надо ли говорить, что все эти усилия — без малейших исключений — оказались слиты в унитаз немедленно, как только я с ней распрощался? Даже до того, как развалился Союз, до того, как я закончил школу: все эти её «поведения», «достижения», политинформации, безумные задания на уроках и после — всё это, всё оказалось совершенно никому не нужным! И в первую очередь — мне.

Нет, что-то можно оставить. Я тут уже вроде бы знаменосец дружины — это полезно, берём. Тыщу раз мне этот самопально выученный «кремлёвский шаг» потом пригодился! Олимпиады оставляем — скоро, по идее, будет моя первая областная математика — это точно нужно. А вот биологию — профильную для классной! — нахрен. Всякие стенгазеты, «дежурства» и прочую социальную муть — тоже заберите себе. И самое главное — да кому эти все оценки нужны? В средних-то классах? Понимаю теперь, зачем это было нужно учителям: больше отличников — шире премия. А вот мне с хренов ли бесконечно потакать их самодурству? Да плевать мне с башни на это всё! Не в этот раз.

Звонок застал меня сидящим на лавке с валенком в руке. Вскочив, я вихрем завертелся, скидывая одежду, но тут же остановился: ну ведь только что про это думал, да? Я, в конце концов, солидный взрослый человек, пусть и в теле сопляка-школьника. Седой уже! Начальство не опаздывает, оно задерживается, а я, по своему статусу из прошлой жизни, уж точно начальство для любого в этой школе. И даже если мою нынешнюю тощенькую тушку в рассмотрение принимать — причины не то, что опоздать, а и вовсе не прийти у меня точно имеются! не каждый день такое вот… происходит. Значит — что? Значит, главное — вести себя естественно!

А ещё здорово, что раз я прихожу последним, то все уже будут сидеть смирно, и мне не придётся искать своё место. А вопрос не праздный — я это самое место решительно не помню. Вроде впереди где-то…

Урок русского. Время загадок, чёрт побери, как зовут соседку по парте — решительно не помню, училку — тоже. Зато помню, что эта мымра до самого выпуска из средней школы изводила меня простым, но безотказным приёмом: любая помарка — равно ошибка. А я был… ой, прасците, есть! ребёнок нервный, неорганизованный, и оные помарки лепил во множестве. И хотя собственно ошибок у меня сроду не было, русичка предельно успешно держала меня на грани 4 и 5 в четверти. А я вёлся, пыжился, старался… Изложения писал в черновике и переписывал! И всё равно — помарки, помарки, помарки… И каждую четверть — или «никак не могу, Литвинов, четыре. Надо стараться лучше!», или «ну, в этот раз с грехом пополам натяну — помни мою доброту!».

Помню, как я с ней красиво разругался в восьмом: она возжелала снова отправить меня на олимпиаду то ли по русскому, то ли по литре, а я ей прямым текстом заявил, мол, отвяжитесь уже от меня! Берите, вон, девочек своих, у которых «уверенная пятёрка» каждую четверть! У вас их пучком по пять штук в каждом классе, чего вы ко мне пристали⁈

Сколько крику было! Истерика! Слёзы! Стыдили меня всем коллективом! Скандал полез наружу — к родителям на работу, в гороно! Слава богу, отец был сам себе начальник и на всяких экзальтированных куриц плевать хотел, а из гороно мигом прибежала олимпиадная дама и за меня вступилась — как же, диплом на области по математике, никогда такого в городе не было, понимать надо! А вот с мамой пришлось пережить немало неприятных минут.

И вот сейчас эта чёртова дура опять на меня смотрит с неодобрением. Ну, понятно: мало того, что опоздал, так ещё и раскаяние явно не демонстрирую, а совсем наоборот — открыто рассматриваю класс. Пу-пу-пу… знакомых лиц-то почти и нет. Нет, не так: лиц помню половину, не меньше, а вот кто тут есть кто — загадка. По идее мой «друг» должен сидеть за мной, мне его не видно. И второй, такой же, ещё на ряд дальше. Почему «друзья» в кавычках? Потому что друзья условные. Потом уж, в институте и позже, когда друзья появились настоящие, я понял, в чём разница. Поэтому, теперь мне будет непросто.

А вот остальные… придётся знакомиться заново.

Училка, мстительно поглядывая на меня, объявила мини-диктант. Я не без удивления вспомнил, что тогда, в детстве, я бы точно сжался внутри, опасаясь накосячить — я, без вопросов лучший ученик этой грёбаной школы за всю её историю! Красиво же меня тогда развели! И чем чёрт не шутит — может, именно поэтому я и вырос таким бронекожим крокодилом? Ох-ох… тут есть над чем подумать. В принципе, я себя-мелкого вообще не ощущаю. То есть, всё, баста, уже он самый, бронекожий. И всё воспитание теперешнее — что песок в воду, никакого влияния на мою итоговую личность уже не окажет. И это, пожалуй, хорошо.

Диктант писал на автомате, совершенно не парясь ни почерком, ни помарками. Кому надо — тот пусть начальственный почерк и разбирает, а если не нравится — обеспечьте электронный документооборот, как-то так. И — о, чудо! — ни одной помарки! Всё чистенько, гладенько — как курица лапой, конечно, но то уж как водится, извините. Мы — одно из первых поколений, кто учился писать сразу шариковой ручкой, результат налицо, увы.

Сдал тетрадь с чистой совестью. Кстати, тетрадок-то надо бы и прикупить, мне, судя по всему, записывать много сейчас придётся. А ещё лучше — просто бумаги, А4. Вспомнить бы ещё только, где это делается нынче. Она вообще в магазинах-то есть? А то, помнится, дефицит был — всего! Впрочем, все эти заботы мне ещё только предстоят, пока бодаемся в школе. Задача «дожить до конца первого дня» пока ещё только в процессе выполнения.

Четвёртым уроком была математика. Первым придя в единственный прочно врезавшийся в память кабинет, я огляделся и — даже для себя неожиданно — прошёл до конца среднего ряда. Постоял недолго, бездумно покачиваясь с пятки на носок, и плюхнулся на стул — насколько помню, у нас в классе тут никто не сидит. Вообще-то, моё место — на первой парте, посредине — я ж зрением слаб, очки ношу со второго класса. Со всеми вытекающими, как заведено — «у кого четыре глаза, тот похож на водолаза!», и прочее народное творчество. Ещё и советский синематограф мне удружил фильмом про Витю Глушакова, лучшего дружбана всех индейцев. Ясно же, что на советском безрыбье его посмотрели без исключения все, да? А в нём как раз было очень выпукло показано, что настоящий чёткий пацан со всякими очкастыми отличниками делать должен. Слава богу, прошёл уже год или два, кино более менее подзабылось, накал снизился.

Очки у меня постоянного ношения, в них я, по идее, доску и отсюда вполне вижу, значит, и причин сидеть на первой парте больше нет. Да их и вообще нет — ну что мне тут учить? Математику я и так должен помнить, уж в рамках средней школы — так сто процентов (146!), физика-химия — туда же, а остальное… да на кой мне это остальное? Гордость родителей потешить? Показатели учителям приподнять? Нет, я не стану, конечно, рубить сплеча, но первый опыт с русским показывает, что, может, оно и само не так уж плохо получится! Главное, чтоб учителя не возбудились — сколько помню, рассаживали нас в административно-командном порядке, и так вот своевольно выбирая место, я неслабо фрондирую: такие кунштюки — прерогатива школьных хулиганов, второгодников, мне «не пристало с ними равняться», как (несомненно) скажет классная. Ну и пусть. Будем решать проблемы по мере их поступления.

Проблемы, однако, нашли меня раньше.

Первой обратила внимание на мой демарш соседка по парте. Имя я уже выяснил — Гуля, а фамилию так и не знаю. Подошла, руки в боки, ровно жена моя первая:

— Литвинов, ты что это выдумал? Марш на место!

«Марш», конечно. И поза, и тон — ну не родилась же она с ними? Сто процентов, кого-то из старших копирует, мать, скорее всего. Все они одним миром мазаны, все. Ясен Павлик, взрослому легче, а вот что было бы со мной тогда, в детстве? Без поддержки прожитых лет? Наверное, встал бы и пошёл — максимум, поогрызался бы по дороге. А эта мелкая начинающая стервь ещё бы и в спину подтолкнуть не постеснялась, победно зыркая на «подружек»: как же, мужика в стойло поставила на счёт раз!

Но сейчас это не работает, извини. Не в этот раз. Сижу, молчу, улыбаюсь. Гуля начала закипать, но вскипеть не успела, ей на помощь пришла звезда и по совместительству староста класса — Леночка. Фамилию опять не помню, но что-то звериное — то ли Барсукова, то ли Енотова. Пыжикова. Кроликова. Все шубы сейчас переберу, но толку от этого чуть. Кстати! Можно ж в журнал подглядеть! Если есть заведомо правильный конечный список фамилий, то соотнести его с лицами — дело техники уже, на порядок проще. Надо бы набиться на «помощь учителю» — там в пакет услуг, кроме мела, мокрой тряпки и всяких карт-линеек ещё и журнал входит. В смысле, из учительской принести.

Красиво я отвлёкся — сижу себе с покерфейсом, строю коварные планы по неизвестному тут пока ещё OSINTу, а девочки-то, меж тем, разошлись не на шутку! Правда, ничего реально полезного, как, впрочем, и угрожающего, пока не говорят, так что, немного я пропустил. Зато потроллил их знатно! Это вот словечко забыть стоит, кстати, не дай бог, брякну где.

Тут и училка зашла — вот что ты будешь делать: опять не помню, как зовут! Но с этой у меня мир, дружба и взаимопонимание, не должна она меня сдать.

— Так, Зайцева, Алфирова, в чём дело? Что за шум, а драки нет?

Ага, Лена Зайцева, значит. А соседка моя — Алфирова. Татарка, что ли? Тогда-то я на это внимания не обращал, а вот сейчас как-то ухо немного режет.

— Литвинов пересел без разрешения, — тут же наябедничала соседка.

Все присутствующие, без исключения, уставились на меня, кто с интересом, кто с осуждением, а я претворяю в жизнь давно с болью и кровью заученное правило: не отвечай на незаданный вопрос. То есть — молчу. Математичке-то поровну, где я сижу: она давно уж меня на уроках не спрашивает, смысл? Один чёрт я если и не решил дома, так решу на ходу… лучше другими обалдуями позаниматься. Да и лояльность моя, как ни странно это звучит применительно к советской школе, звук для учителей не пустой: за олимпиады премия капает. А где Литвинов — там победа, говорю без ложной скромности. Пока побед немного, они все ещё впереди, но по школьному и районному этапам я прошёлся буквально бульдозером. Потому, размышляла она недолго:

— Пусть сидит где хочет. А мы давайте лучше займемся делом — у нас сегодня признаки равенства треугольников!