Наследие Разрушителя

10. Побратим

Напряженную тишину разорвал пронзительный, вибрирующий визг. Кричал Лукас. Перепонки крыльев вибрировали с бешеной скоростью, удерживая летуна в воздухе, а острие его меча по-прежнему оставалось у шеи моего сына, и я не сразу сообразил, что происходит. Но Лукас орал, как в агонии, а по его клинку бежали серебристые сполохи, и он пытался, но не мог отвести меч в сторону. Ромкина серебряная цепочка, которую Лукас нечаянно зацепил острием меча, словно прикипела к оружию врага.

Ромка схватился за лезвие и вырвал оружие из рук ташшара. Лукас сразу же обмяк, упал и покатился по прелой листве, но орать не перестал. Его кожа на глазах покрывалась серыми волдырями, лицо исказила гримаса боли.

— Лукас! Сын мой! — закричала Алва, бросаясь к нему.

Я ринулся за ней и успел поймать до того, как она прикоснулась к сыну.

— Замри! — рыкнул я. — Не смей его трогать!

Она не поняла или не расслышала и продолжала тянуться к Лукасу. Я сгреб ее в охапку и передал Ромке.

— Держи крепко! — Потом обвел взглядом обступающих ташшаров, возвысил голос и крикнул: — Все назад! Назад, я сказал! Это «серебрянка»!

Кто б еще мне сказал, откуда я про эту самую серебрянку знаю…

Они замерли, а потом как по команде бросились прочь. Остались всего несколько — то ли родственники, то ли самые преданные.

Серебряная болезнь, или «серебрянка», для местных — что бубонная чума для людей. Заразно, смертельно и без вариантов. Но я вознамерился поспорить с Костлявой.

Я совсем не был уверен, что Слезы Леса, чудодейственный эликсир Вечно Юной Леа, богини Лесов, помогут этому порождению ночи. С другой стороны, хуже ему уже не будет. Так что я вынул из кармана заветный флакончик и, ухватив за волосы орущего, извивающегося Лукаса, вылил содержимое ему в рот. Он тут же вцепился мне в запястье, когти прочертили на запястье глубокие борозды.

Вой оборвался на высшей ноте, тело в моих руках обмякло. Я осторожно уложил несчастного на землю и присел рядом. Он дышал. Что до остального… Нужно было ждать. Ждать и надеяться. Слезы Леса действовали быстро, но — на людях. Что до Лукаса с его непонятной биохимией, прогнозировать я не брался.

Серые пятна вроде как начинали бледнеть, черные змейки, стремительно разбегавшиеся от почерневших когтей по правой, пораженной «серебрянкой» руке Лукаса, остановили рост. Теперь смертоносные узоры смотрелись вычурным татуажем, не более.

Вот уж никогда не думал, что буду так переживать из-за вампира!

Кто-то положил мне руку на плечо. Я поднял голову. Рядом стоял Ромка.

— У тебя кровь…

Я кивнул, и капнул Слезами Леса на проколотое запястье. Пошел легкий дымок, раны защипало, но на этом и все.

Алва обошла сына с другой стороны, тоже села на землю — как была, в роскошном платье и драгоценностях, — протянула руку, нерешительно глянула на меня.

— Уже можно, — кивнул я, — эликсир сделал свое дело, Лукас не заразен.

Она кивнула и стала гладить лицо сына, уже принявшее нормальный, то есть мертвенно-бледный оттенок.

— Ты спас его, — тихо сказала Алва, не глядя на меня, — зачем?

— Я с самого начала не желал ему зла. Никому из вас.

Она подняла голову и испытующе посмотрела мне в глаза.

— Даже после всего, что сделала моя дочь? — спросила она.

Я пожал плечами:

— Твоя дочь, моя сестра… У нас с Марой общий отец и давняя вражда. Слишком давняя, чтобы пытаться найти примирение. Но твой народ не причинил мне никакого зла, так что не вижу смысла враждовать еще и с вами.

Она прищурила глаза и долго-долго смотрела на меня.

— Я не забуду твоих слов, Арчи. Теперь мы все у тебя в долгу.

Лукас зашевелился и открыл глаза, обвел всех туманным взглядом, заметил мать.

— Я что, проиграл? — спросил он.

Алва улыбнулась и погладила его по щеке.

— Ты почти выиграл.

***

Рома

Случайности…

Я сидел на земле, прислонившись спиной к шершавому стволу дерева незнакомой разновидности, наблюдал за отцом и вампирской королевой, хлопотавшими над моим недавним противником, и почти бессознательно пропускал через пальцы серебряную цепочку с крестиком. Бабуля подарила мне этот набор на шестнадцатилетие, и на тот момент я подарку не обрадовался: мечтал о новом телефоне, мотоцикле или мощной видеокарте, а тут — крестик, пусть хоть и трижды освященный. Но обижать бабушку не хотелось, поэтому я позволил нацепить на себя украшение, собираясь снять при первой же возможности. Почему не снял? Девчонка, с которой тогда встречался, сказала, что это сексуально. До секса, правда, так и не дошло, но крестик остался.

А сегодня он спас мне жизнь: совершенно неожиданным способом. То есть, от того удара Лукаса я бы уклонился, но сколько бы ещё выстоял против крылатого противника? Кстати, а в том своде правил, что зачитывал местный летописец, ничего по этому поводу не было сказано? Как ни старался, вспомнить не получалось. Перед глазами мелькали картины боя, я снова видел пикирующего на меня противника, его горящие глаза, острие меча, нацеленное мне в грудь.

Как всегда, реакция догнала с хорошим запозданием: только сейчас до меня начало доходить, что разминулся со смертью буквально на миллиметр. А воображение услужливо дорисовало картину: я лежу с перерезанным горлом в луже собственной крови, вокруг летают вампиры… В животе заворочался противный ком, меня начало потряхивать. Я вдруг с кристальной ясностью осознал, что всё это ни разу не игра, где у твоего героя сколько-то жизней, и даже если они закончатся, их всегда можно докупить. А здесь всё по-настоящему, и если я умру, то умру насовсем, как говорит Арчи, окончательно и без вариантов. Впрочем, мысль о собственной возможной смерти в голове укладываться не хотела: такое может случиться с кем угодно, только не со мной. В конце концов, жизнь только начинается, и у меня на неё грандиозные планы.

Я торопливо повесил цепочку обратно на шею, словно и вправду верил, что украшение сможет защитить меня от беды.

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем обо мне кто-то вспомнил. Был это, правда, не Арчи, а вампир Лукас. То есть, ташшар, но в земной мифологии ташшары не водятся, зато вампиров — ну просто завались.

Я нашарил на земле катану и дернулся, намереваясь встать, но Лукас показал мне пустые руки и сел на землю напротив, по-турецки подогнув ноги.

— Я пришел не затем, чтоб драться, — сообщил он.

— Угу, мне тоже не понравилось, — криво усмехнулся я.

Лукас промолчал, провел рукой по волосам: от запястья до самого плеча руку покрывала причудливая паутинка из черных линий — прям как стильная татуировка. Если бы не её происхождение…

— Больно? — спросил я.

Он отрицательно качнул головой.

— Уже нет. А паутина эта останется. Твой отец сказал, что если сразу не исчезло, значит, на всю жизнь память, — он аккуратно провел пальцами по пораженному участку кожи, — а так не чувствуется. Странно…

— Смотрится как крутая татуха, — приободрил я его, поймал непонимающим взгляд и принялся объяснять, что за фигня и зачем её делают.

— Странные у твоего народа обычаи, — заметил Лукас, когда я закончил с объяснениями. — Я специально изучал историю Хайвергов, много читал про колдунов, но ни о чем подобном ни разу не слышал.

— А я и не колдун, — признался я, — да и Хайверги мы с Ар… с отцом неправильные.

— Да, правильный Хайверг ни за что не стал бы лечить ташшара от серебрянки, — усмехнулся он. — А вот нацепить на шею ожерелье из проклятого металла перед боем с ташшаром — это вполне по-Хайверговски.

Я почувствовал себя крайне неуютно: в такой интерпретации выходило, что я заранее готовился к предстоящему бою и подстраховался. Конечно, можно бы начать объяснять, что в моем мире слыхом не слыхивали ни о каких ташшарах и их отношениях с серебром, но зачем?

— Тогда, значит, взлететь во время боя — это по-ташшарски? — поддел я в ответ.

— Правилами не запрещено, — пожал он плечами.

— Насчёт серебра в правилах тоже не сказано, — заметил я, — ладно, проехали.

Помолчали. Лукас время от времени проводил ладонью по пораженной руке, как будто пытался избавиться от черноты, я периодически поглядывал на часы: старые, механические, которые Артур выдал мне перед походом: мол, фиг его знает, как там будет себя вести электроника, а эти точно не подведут. Когда на рассвете мы покидали замок барона, я, по совету всё того же приключенца со стажем, выставил хронометр на шесть утра — просто чтоб хоть как-то ориентироваться по времени. Сейчас часы показывали без четверти три, а значит с завтрака прошло почти десять часов, а обеда пока не предвидится. Странно, конечно, что в такой ситуации я вообще в состоянии думать о еде, но тем не менее. Стоило немного успокоиться, как желудок начал жалобно урчать, требуя пищи. А в сумке бутерброды, но сумка гуляет где-то вместе с гаджами…

— Это правда, что твой отец пришел бороться за трон Амешта?

Я хотел сказать, что врут всё, но прикусил язык, боясь поломать Арчи игру: мало ли, может он и этим, как барону, будет заливать о своих притязаниях. Поэтому только плечами пожал и ответил:

— Лично я здесь, чтобы спасти мать. А вот для отца это может быть задачей-минимум, — я выдержал многозначительную паузу и задумчивым тоном добавил, — понимаешь, Моргана сама виновата. Не трогала бы мать — он бы тоже к ней не лез. А так, насколько я его знаю, отец скорее всего пойдет до конца.

Лукас понимающе покивал и неожиданно признался:

— Знаешь, мне сейчас кажется, что Хайверг у власти — это не так и страшно. То есть, я говорю именно о твоем отце. На данный момент он выглядит гораздо меньшим злом, чем Моргана. Понимаешь?

Я кивнул — в этом вопросе я был с ним полностью солидарен.

— Но она всё же твоя сестра.

Лукас отвел глаза, задумчиво почесал бровь. Я заметил, что его вполне человеческие пальцы заканчиваются короткими, но острыми когтями. Вот и еще одно отличие ташшара от человека.

— По крови — да, во всём остальном… Как-то так получилось, что о её существовании я узнал случайно от совершенно постороннего ташшара. Мать никогда не вспоминала о ней, и была крайне недовольна, когда я всё же пристал с расспросами.

— Иногда лучше не ворошить прошлое.

— Да, теперь я понимаю, но тогда… У ташшаров дети рождаются очень редко, и чем дальше, тем реже. И я никак не мог взять в толк, почему мать так поступила. Если ей так тяжело было видеть собственную дочь, могла отдать ее в другую семью: у ташшаров не бывает чужих детей.

— Зато бывают дети врагов, — вспомнил я слова Алвы.

— Дело не в этом, — покачал головой Лукас. — Просто Моргана — полукровка, и это видно невооруженным глазом. У нее нет крыльев, нет когтей. Она слишком отличается от нас, так что мать отдала дочь тем, среди кого она не чувствовала бы себя ущербной. Наверное, она не ожидала, что Моргана вырастет настоящей Хайверг.

— А кем еще она могла вырасти, воспитываясь в той семье? — заметил я рассудительно. — Все логично.

— Логично, — вздохнул Лукас и поднялся на ноги. — Не знаю, чем все закончится: Моргана осталась без приза, и теперь попытается согнать на нас злость. Но сегодня у нас праздник, так что прошу к столу.

Он махнул куда-то вдаль, а потом протянул мне руку, за которую я и ухватился без малейших раздумий. Лукас помог мне подняться, а потом, все так же не разжимая ладони, сказал, глядя мне прямо в глаза.

— Я рад, что узнал тебя, Роман из рода Хайвергов. Пусть вражда закончится на нас.

— Я только за.

Он широко улыбнулся, продемонстрировав внушительные клыки, и предложил:

— Как насчет кровного братства? Проведем ритуал, и ни один из нас не сможет причинить вреда другому.

Наверное, надо было посоветоваться с отцом, или предложить повременить, но в тот момент я просто не смог сказать «нет».

Ритуал оказался простым донельзя: надрезать ладонь, смешать кровь, проговорить слова клятвы. Вот так я и обзавелся братом, которого у меня никогда не было. Мечты сбываются, хотя и совсем не так, как ожидаешь.

На площади, где совсем недавно я сражался с моим новоявленным братцем, развели костер, над которым на вертеле жарили тушу какой-то животины, по размерам тянувшей на хорошо откормленного кабанчика. Вокруг костра сидели люди… ташшары… да без разницы! Из рук в руки передавались низкие чаши с каким-то напитком, где-то играла музыка… Арчи был тут же, сидел между Алвой и Скааргом и что-то увлеченно рассказывал, довольно экспрессивно жестикулируя. Увидев меня, он помахал рукой, но к себе не позвал, так что мы с Лукасом устроились с другой стороны от костра. Мне тут же сунули в руки чашу с ярко-зеленым напитком. Я вопросительно взглянул на побратима — тот ободряюще кивнул и объяснил, что сок дерева рунькааз — это напиток радости, и абсолютно безвреден для существа любого вида.

На вкус «напиток радости» напоминал сладковатую бормотуху, и по мозгам давал с первого же глотка — а может, все дело в том, что пил я его на голодный желудок. Как бы там ни было, в теле образовалась восхитительная легкость, а в голове звенящая пустота. И, наверное, только этим объясняется то, что я задал следующий вопрос:

— А вот скажи, брат, — обратился я к Лукасу, указывая на жарившееся на огне мясо, — вы действительно это едите?

— Конечно, — удивился тот.

Тут мне бы заткнуться, но сок дерева рунькааз действовал безотказно.

— А как же кровь? Разве вы не ей питаетесь?

Лукас поперхнулся тем же самым соком, посмотрел на меня, как на идиота, и принялся ржать. За ним рассмеялись сидевшие рядом ташшары, стали передавать мой вопрос соседям, и вскоре уже веселились все присутствующие. Я понял, что сморозил глупость, но вопрос казался мне важным, так что я его повторил, правда, с извинениями и в более мягкой форме.

— А еще мы едим младенцев, — все еще посмеиваясь отозвался Лукас. — Да все в порядке, мы не обиделись. Обычные человеческие предрассудки, байки, которыми детей пугают. Ладно, объясню. Кровь мы пьем — это необходимость, без нее не выжить. Но она нам нужна не так и часто: раз в два-три дня, пара глотков. Понятно?

— Ага, — кивнул я и собрался задать следующий вопрос, но Лукас меня опередил.

— В большинстве случаев мы не нападаем на людей, есть другие способы получить нужное. Но есть… э-э… отступники, скажем так. У них что-то происходит с мозгами, вот они нападают на людей, плодят вторичных вампиров. Нам потом приходится этих вторичных отстреливать, своих тоже…

— На алкоголизм похоже, — заметил я и снова вынужден был объяснять что за болезнь такая. А потом еще про человеческих маньяков вспомнил, которым в кайф убивать и мучить. В процессе еще несколько раз приложился к «напитку радости», и под конец рассказа язык уже неплохо так заплетался.

Потом принесли мясо, и оно было восхитительным: сочным, в меру жирным, приправленным какими-то незнакомыми специями. К мясу прилагались тонкие лепешки из темной муки и мягкий сыр, показавшийся мне, впрочем, совершенно безвкусным. Потом мы танцевали, и снова пили, и даже пели — да, я тоже подпевал, точнее подвывал, совершенно не понимая, о чем песня.

А потом меня вырубило — вдруг и резко, и последней мыслью ускользающего сознания было: надеюсь, никто не захочет мной полакомиться.