Наследие Разрушителя

1. Призраки прошлого

С набережной доносилась музыка, смех, отдельные выкрики. Впрочем, ничего особенного — лето, сезон, народ отдыхает.

Я вынул из пачки сигарету, долго крутил ее в руках и, так и не прикурив, отправил обратно. Дурной привычкой я обзавелся года три назад — в том возрасте, когда нормальные люди бросают. Хотя, положа руку на сердце, нормальным я никогда не был, и из попытки им стать так ничего и не вышло. К сожалению…

В голове упорно крутились слова из «Острова Мертвых». Сто лет не перечитывал, но некоторые образы впечатываются в память намертво. Самое начало, помните?

«Жизнь — это штука, которая мне напоминает пляж у Токийского залива. Все приходит и уходит. К берегу прибивает странные, уникальные предметы. И я — один из них. И вы тоже».

И пусть я никогда не видел Токийского залива, но море — вот оно, шуршит прибоем по гальке, отражает ночное небо, протянув к моим ногам лунную дорожку. Интересно, если прямо сейчас по ней уйти, как скоро меня вынесет обратно на берег? В том, что вынесет, сомневаться не приходится — вынесло же три года назад, когда шансов вроде как не было. Почему и зачем? Ответа на этот вопрос я так и не получил. Впрочем, высказав вселенной всё, что думаю по поводу её чувства юмора, я всё же остался на берегу. Я, или моя пустая оболочка? А вот ответ на этот вопрос знать мне совсем не хотелось.

Арчи Бесстрашный чего-то боится? Впрочем, Арчи погиб во время Великого полнолуния Каиноса. А я… Кто я? Зачем я? И есть ли мне место на этом берегу?

«Есть такой доктор — психотерапевт называется,» проснулся вдруг внутренний голос.

Я только рассмеялся. Да, с моими проблемами только по врачам и ходить. Рассказать про Паутину, Мастера, про дракона не забыть, про Зазеркалье… А ещё знаете, доктор, я — разрушитель, и однажды чуть не угробил мироздание.

Снова, как это бывало не раз, я провалился в воспоминания, среди теплой летней ночи ощутив дуновение морозного ветра, колючие снежинки на лице…

***

Холод. Какой-то дикий, просто арктический холод окружал со всех сторон, сковывал тело, проникал до костей. А я-то, дурень, думал, что после смерти ничего нет! Может, и ничего, кроме этого холода. Как у Данте…

«Открой глаза и двигайся, не то и правда окочуришься!» — рявкнул кто-то, казалось, прямо у меня в голове.

«Как, интересно, можно окочуриться после смерти?!» — удивился я про себя, но тут неподалеку раздался треск дерева, и на лицо посыпалось что-то колючее и еще более холодное, чем окружающая реальность. Глаза открылись сами собой. Солнце, снег, деревья. Любопытная белка таращится на меня с низко нависшей ветки глазками-бусинками.

Кое-как подтянув окоченевшие ноги, я сел, потом встал. Там, где опирался рукой о снег, остался кровавый след. Я поднес к глазам ладонь и какое-то время рассматривал пересекавший ее глубокий порез. Нет, никакой амнезии. Я совершенно точно помнил, где, как и зачем разрезал руку. Там, на Гард-Анча, когда пытался уничтожить мироздание. Я — Разрушитель. Разрушитель!

— Не-ет! — заорал я вслух, окончательно уверившись, что злодейка-судьба лишила меня даже возможности достойно уйти. Прыгнув с башни, я лишь хотел умереть. Тогда почему жив?! Что делаю в этом насквозь промороженном лесу?! Что еще кому-то от меня надо?

Конечно, при моем легком наряде и трескучем морозе можно просто усесться под первым деревом и дожидаться смерти. Вместо этого я побрел вперед, на каждом шагу проваливаясь в глубокие сугробы. Холод пробирал до костей, и чтобы бороться с ним, требовалось что-то посерьезнее постоянного движения. Огонь, например, или хотя бы куртка. Увы, ни того ни другого… А не все ли равно тому, кто не желает жить?! Я продолжал идти — без цели и без надежды. Просто идти, потому что ничего другого и не оставалось. Идти, пока есть силы… Потому что лечь и умереть я всегда успею.

***

Я всё же закурил. Сухой горький дым привычно наполнил лёгкие, не принося, впрочем, ни удовольствия, ни облегчения. Зачем курить, если тебе это совсем не нравится? А зачем жить, если не видишь смысла? Иногда я жалею, что не замёрз в том зимнем лесу, куда меня выкинуло три года назад, после полнолуния Каиноса. А иногда кажется, что и тот лес, и Каинос, и вся Паутина мне просто приснились. Только я слишком хорошо знаю, что это не так.

— Жалкое зрелище, — голос, выдернувший меня из глубин самокопания, был женским и казался смутно знакомым. Как будто из другой жизни.

На гальку рядом со мной кто-то сел. Я нехотя повернул голову и встретился взглядом с Марой. Всё те же фиолетовые глаза, ветерок треплет смоляные локоны. Почему-то я даже не удивился. Словно где-то в глубине души знал, что прошлое не отпустит так просто, и рано или поздно кто-то из его призраков прорвется в реальный мир, чтобы… Чтобы что?

— Привет, — криво усмехнувшись, сказал я, — давно не виделись.

— Давненько, — кивнула она, испытующе глядя мне в глаза. Интересно, что она пыталась там высмотреть? — Угостишь сигареткой?

— Не знал, что ты куришь, — я протянул ей пачку, а потом ещё и зажигалкой щёлкнул.

— Ты, вроде, раньше тоже не курил, — заметила она, затянувшись.

— Всё когда-то меняется, — пожал я плечами и тут же задал прямой вопрос, — Зачем ты здесь?

— Соскучилась, — хмыкнула она.

Я рассмеялся.

— А серьезно?

Она снова сделала затяжку, перевела взгляд на воду.

— В Зазеркалье я только и мечтала, как выберусь и отомщу тебе, — Мара скрипнула зубами. — А после всего, что мне рассказал Мерлин…

— Это он тебя вытащил?

— Угадал. В общем, после его слов мое желание убить тебя стало ещё сильнее.

— И что мешает? — лениво поинтересовался я.

— Ты, — ответила она и вдруг с силой толкнула меня в плечо. — Ты! Слабак и придурок! Что за интерес бить лежачего? Ты и так наполовину мертвый.

Я пожал плечами и отвернулся. Она права, я действительно давно не живу, а существую, изо дня в день повторяя одни и те же бессмысленные телодвижения. Так что, если Мара и пыталась меня задать, у неё ничего не вышло.

— Спасибо, что пришла и рассказала мне об этом. Что дальше?

Мара докурила и выбросила окурок в море. Я неодобрительно поцокал языком: для кого, спрашивается, урны возле каждой лавочки? Впрочем, вряд ли ей есть дело до таких мелочей.

— Так чего ты хочешь? — повторил я вопрос.

— Силу, — ответила она.

— Извини, что? — не понял я.

— Силу разрушителя. Силу, что досталась тебе от нашего отца! Силу, которую ты всё равно не используешь.

— Зачем она тебе?

— Ну уж точно не для того, чтобы сидеть на берегу моря и выть на луну, — фыркнула она.

— И всё же?

— О, Бесформенный! Тебе это зачем? Просто отдай силу, и всё. Ты ей всё равно не пользуешься.

Я отрицательно качнул головой.

— Обойдёшься.

Силой я действительно не пользовался, хотя в быту по мелочам магией баловался, но Мара точно не тот человек, которому можно доверить столь опасную игрушку.

Она снова толкнула меня и вскочила на ноги. Я поднялся следом.

— Я всё ещё хочу тебя убить, — выкрикнула она.

— Попытайся, — я сжал и разжал кулаки, чувствуя, как в пальцах начинает пульсировать магия. Стоило немалых усилий научиться её контролировать, прятать, но сейчас я намеренно позволил ей проявиться. — Поверь, это будет не так просто, как тебе кажется.

— Не сегодня, — она сделала шаг назад, — не сейчас. Не так.

— Как тебе будет угодно, — хмыкнул я.

— Мир называется Амешт. Ты знаешь, что делать.

И она исчезла, рассыпавшись фонтаном искр.

Я лишь сухо рассмеялся. Амешт — очень интересно. Чего она пытается от меня добиться? С какого перепугу я вдруг должен бежать на этот самый Амешт? И, главное, где его искать? Впрочем, какая разница? Я туда всё равно не собираюсь!

«Амешт — родной мир твоего отца,» заметил внутренний голос.

«Охренеть — не встать!» Я отвернулся от воды и решительно зашагал к ведущей с пляжа лестнице.

«А Моргана от тебя так просто не отстанет,» продолжал голос.

— Отвали, — сказал я вслух.

Внутренний голос в нынешнем виде появился у меня после Полнолуния Каиноса, и я так и не понял, что он такое. Впрочем, жить он не мешал, к убийствам младенцев не подталкивал, перехватить управление телом не пытался. Ворчал, правда, как старый дед, но с этим я смирился. Как и с тем, что голос не хотел признаваться, кто он и откуда взялся. «Я не душа твоего отца,» — вот и вся информация. И то хлеб, как говорится.

Стоянка, где днём с трудом можно было отыскать свободное место, сейчас пустовала. Лишь мой старенький Фольксваген поблескивал черной краской в лунном свете. Да, кто б мне несколько лет сказал, что Арчи Бесстрашный забьёт на подвиги и подастся в таксисты. Увы, знал бы где упасть — соломки бы подстелил. Впрочем, работа как работа, особенно в курортный сезон, и никаких тебе драконов.

Я подошёл к машине, открыл дверцу.

— Арчи…

На сей раз я подскочил, как ужаленный, резко обернулся. Передо мной стояла Сахара — точно такая, какой я её запомнил: каскад песочно-золотистых локонов, желтые кошачьи глаза, невероятный наряд из легчайшего газа. Богиня Пустынных ветров собственной персоной.

— Добрый вечер, Прекраснейшая, — поздоровался я, глядя на неё скорее настороженно, чем восторженно.

С чего вдруг я всем срочно понадобился?

— Настал час испытаний, Арчи, — провозгласила она.

Я сдержался, чтобы не ругнуться. Вместо этого спросил:

— Почему бы всем просто не оставить меня в покое? Я больше не герой.

— Герои не бывают бывшими, — возразила она.

— Как видишь, бывают.

— Тогда почему ты не отдал силу Моргане?

Я резко выдохнул и оперся спиной о машину.

— Она слишком непредсказуема и традиционно играет не на той стороне.

— Вот видишь, тебе не всё равно, — хитро улыбнулась она.

— Это не отменяет того факта, что я — разрушитель, и путь в Паутину мне заказан, — отозвался я с горечью.

Да, разрушитель, сын Безликого, тот, кто чуть не уничтожил Паутину. Я это знал, помнил каждое мгновение, понимал, что в следующий раз всё может закончиться по-другому. Потому и сидел на Земле безвылазно, запретив себе даже думать про Паутину. Иногда это даже получалось. Только каждое полнолуние на меня накатывала тоска, а вместе с ней понимание, что очередной оборот Паутины когда-нибудь закончится, и тогда… О том, что может случиться тогда, я старался не думать. Надеюсь, Алекс додумается установить вокруг дворца Ирратов такую защиту, чтоб ни один грёбаный псих не пролез. Но сказать об этом богине язык не поворачивался.

Она сделала шаг вперёд и встала рядом, точно так же оперевшись спиной о машину.

— Моргана так просто от тебя не отстанет, — сказала она, слово в слово повторив сказанное Голосом. — Но дело не только в ней, Арчи. Есть путь, и его нужно пройти. И если ты откажешься…

— Ничего не случится, — отмахнулся я с деланой беспечностью.

— Если ты откажешься, вселенная призовет другого героя. Того, в ком присутствует кровь Мастера.

— Что? — обронил я, чувствуя, как внутри натягивается струна.

— Ты ведь не последний в роду, Арчи?

— Он совсем мальчишка!

— Это вряд ли остановит твоих врагов, — заметила Сахара.

«Мир называется Амешт,» всплыли в голове слова Морганы. Чёрт!

— Мне нужно бежать, — сказал я.

— Безусловно, — кивнула Сахара и протянула вперёд руку, в которой тут же возник вдетый в ножны меч. — Возьми.

Я смотрел на меч, на сапфиры в рукояти, на покрытые рунами ножны, и не решался прикоснуться. Гелисворт, Лезвие Чести, легендарный клинок Оэла. Когда-то он посчитал меня достойным, только это было до Великого полнолуния Каиноса. А сейчас… Имею ли я право прикоснуться к нему сейчас? Сможет ли тот, кем я стал, вынуть его из ножен?

— Бери, смелее! — улыбнулась Сахара, — волшебный клинок не мог ошибиться.

Здесь я, конечно, мог бы с ней поспорить, но времени не было. Ромка. Я должен убедиться, что с ним всё в порядке, что он дома, и не собирается влезть в неприятности. Хотя бы просто позвонить.

Я протянул руку и сжал пальцы на рукояти Гелисворта. Сапфиры мигнули, приветствуя. Тогда я ухватился второй рукой за ножны и потянул — меч вышел без малейших усилий, тут же осветив всё вокруг радужным светом.

На глаза навернулись слезы. Глядя на сверкающее лезвие, ощущая вливающуюся в руку силу, я чувствовал себя как грешник, которому нежданно негаданно вместо костра инквизиции выписали индульгенцию. И я действительно не понимал, как такое могло произойти.

— Вот видишь, Арчи, — улыбнулась Сахара, — твой меч всё ещё считает тебя достойным.

— Спасибо, — выдохнул я.

— А теперь иди. И помни,

что сила не бывает доброй или злой. Всё зависит от того, в чьих руках она находится.

Я хотел ещё что-то сказать, но Сахара рассыпалась горстью песчинок, и порыв горячего ветра унес их прочь.