Мне тебя навязали

Глава 8

Они вышли в парк – молча, не говоря ни слова, потому что Рейвенар сейчас не знал, что нужно говорить, чтобы не оказаться полным дураком. Предложил Адемин руку на скользком после дождя гравии дорожки – девушка отрицательно качнула головой и неторопливо пошла чуть позади него.

– Смотрю, ты избавилась от моего подарка.

Лицо принцессы едва заметно дрогнуло, словно она ожидала пощечину.

– Я учусь у тебя.

– Чему же?

– Обращению с вещами. Ведь твоя вещь имеет право на собственные вещи?

Рейвенар усмехнулся. А вот теперь она станет показывать ему характер – потому что может. Потому что важна для него. Потому что может пойти и по-родственному поплакаться королю, и Морган снова загонит чудовищного сына в карцер.

Но дьявол ее побери, она ведь даже не позволяет наладить отношения!

– Ладно, – нехотя произнес Рейвенар. – Ты не моя вещь. Ты моя жена, и я бы очень хотел, чтобы мы…

Он сделал паузу, не зная, как закончить фразу. Воздух после дождя был прозрачен и свеж, и каждый вдох прочищал голову, ставя в ней все на место.

– Мне тебя навязали, – сказала Адемин. Лицо ее сделалось напряженно-злым, словно она с трудом сдерживала раздражение. – Меня просто положили в коробку и отправили в руки… монстра, который меня изнасиловал. Господи, о каком “мы” ты говоришь? Какое “мы” тут вообще может быть?

Рейвенар остановился – девушка сделала еще несколько шагов, обернулась к нему. В потемневших глазах не было ничего, кроме отчаяния. Истерика раздирала ее на части.

– И я не буду, я… – выдохнула она, не сводя с него взгляда, и тогда Рейвенар не выдержал. Прижал указательный и средний палец к ее подбородку и так, за голову поднял в воздух, запустив заклинание.

Глаза Адемин расширились от ужаса. Она обеими руками вцепилась в его запястье, ноги затряслись, туфелька сорвалась и отлетела в траву. Вот теперь все было правильно, все было так, как Рейвенар привык – и в пекло до самого дна все остальное, все эти бабские глупости…

Навязали. Еще большой вопрос, кому и кого.

– Я не пойму, ты совсем не боишься? – спросил Рейвенар почти ласково. – Ты все это время дергаешь тигра за усы, и тебе не страшно?

Зубы невыносимой девчонки негромко клацали. Пальцы, впившиеся в руку Рейвенара, были ледяными. Он подержал Адемин в воздухе еще несколько секунд, а потом осторожно опустил на дорожку.

Девушка поковыляла к скамейке – рухнула на нее, отвернувшись от Рейвенара и тяжело дыша. Он устало провел руками по волосам – нет, так у них ничего не получится. Он просто потеряет удивительную связь, которая в один прекрасный момент поможет ему освободиться от власти отца. Просто потому, что понятия не имеет, как себя вести, а подсказать некому.

– Я хотела говорить с тобой как с человеком, – услышал он свистящий шепот. – Достучаться до тебя как до человека.

Рейвенар негромко рассмеялся. Сел на скамью – Адемин отпрянула, но он все же успел накрыть ее ледяную мокрую руку своей.

– И поэтому выбросила мой подарок. Это злит, а не располагает к себе, – заметил он. Адемин посмотрела на него с нескрываемой злостью.

– Просто хочу, чтобы ты почувствовал, – сказала она. – Понял то, что чувствую я. Потому что в твоих глазах я и это платье одинаковы. Пусть ценные, но все-таки вещи.

– Вещи, вещи! – воскликнул Рейвенар. – Заладила одно и то же! – он вдруг рассмеялся и признался: – Сам не знаю, почему я сегодня такой добрый! Поражаюсь, почему еще не утопил тебя в пруду.

– Наверно потому, что я тебе нужна, – проговорила Адемин. Дотронулась до подбородка, отвела руку. – Ты механизм, я топливо…

Да. Она была нужна ему и знала об этом. И собиралась использовать это знание для собственной игры – на его нервах, во всяком случае.

– Я хочу все наладить, – произнес Рейвенар. – Но ты не хочешь.

Адемин нервно рассмеялась.

– Минуту назад ты мне чуть голову не оторвал, – напомнила она. Рейвенар снова запустил руки в волосы – когда-то он часто так делал, портил прическу, и гувернеры наказывали его за это.

Ровно до той поры, пока его магия не вошла в полную силу.

– Ладно, – вздохнул он. – Что-то я разошелся сегодня, после карцера всегда так бывает. Ладно… Адемин, я не люблю, когда выбрасывают мои подарки. Но признаю, это было грамотное решение. Нас с тобой сейчас любят, мы же спасители мира, – на этих словах девушка печально усмехнулась, и Рейвенар продолжал: – Так что эту любовь надо закрепить. Особенно если тебе нравятся добрые дела.

Адемин покачала головой.

– Мы всех обманули, – сказала она. – И что делать, если чудовища тут появятся по-настоящему?

Рейвенар откинулся на спинку скамейки.

– Нам надо к этому готовиться. Каждый день. Усиливать меня… способ ты знаешь. Ложь твоей матери отобрала у нас мечи, но взамен выдала пушки. Это не может не радовать.

Адемин обернулась. Посмотрела так, словно сама мысль о супружеском долге сейчас вызывала в ней смертный ужас, и Рейвенару захотелось постучать головой обо что-то твердое.

– Так что за добрые дела ты предлагаешь? – спросила она, и Рейвенар решил, что этот раунд все-таки остался за ним.

***

Окраина столицы называлась Подхвостьем – такой же большой район был и в Хиабаде, столице Бергарана, и Адемин никогда там не бывала. Сестры, конечно, говорили, что ей там самое место, но никто в здравом уме не сунулся бы туда, где город медленно переваривал собственные отбросы.

Первым, что ударило по Адемин, когда экипаж принца перевалил через мост святой Паолы и погрохотал по убогой мостовой, была просто убийственная смесь запахов. Рыбная и устричная вонь переплелась с едким угольным дымом и смрадом от канав и сладковатым душком от чанов с щелоком у кожевенных мастерских. Адемин прижала к лицу носовой платок, который Рейвенар заранее приказал пропитать духами, но это почти не помогло.

Принц сидел напротив и выглядел так, словно вонь не причиняла ему ни малейшего неудобства. Он смотрел на дома, которые будто срослись друг с другом, накренившись под немыслимыми углами, как пьяные собутыльники, ковыляющие из одного кабака в другой. Их фахверковые стены потемнели от вековой копоти и влаги, штукатурка облупилась, обнажив гнилую древесину. Окна были забиты грязными досками или заткнуты тряпьём. Каждый клочок пространства занят: балки второго этажа нависают над первым, третий — над вторым, почти смыкаясь над улицей, и казалось, что экипаж катил по грязному тесному ущелью.

– Нравится? – осведомился Рейвенар. Адемин мрачно покосилась в его сторону. Наверно, привезти ее сюда было какой-то его дрянной шуткой. Вот сейчас он прикажет высадить ее, укатит, а потом посмотрит, как принцесса в шелках и бархате доберется до дворца.

Но на его вопрос надо было правильно ответить.

– Я никогда не бывала в таких местах, – сказала Адемин. – Но для таких людей и отдала твой подарок.

Обитатели Подхвостья казались ей тенями, которые беззвучно скользили вдоль стен, останавливаясь и провожая экипаж принца цепкими взглядами убийц. Фигуры в грязных лохмотьях выглядывали из подворотен, откуда-то летел детский крик, тяжелый кашель чахоточного больного и грязная ругань. У Адемин кружилась голова – она чувствовала себя вьючной лошадью, на которую нагрузили слишком много.

Рейвенар усмехнулся. Казалось, он знает в Подхвостье каждый угол. Он не раз ходил этими улицами, забредал в кабаки с кривыми вывесками, поднимался по загаженным лестницам этих домов, и Адемин сказала себе, что это проверка. Что эта поездка может многое изменить.

Примерно через четверть часа экипаж принца остановился возле старой церкви. Ее высокие стрельчатые окна когда-то были прекрасны, но теперь почти все были забиты фанерой. С единственного уцелевшего витража смотрел святой с фонарем в руке – кто-то метко швырнул камень и выбил ему глаз.

– Храм Святого Дунстана во Тьме, – произнес Рейвенар так, словно привез Адемин в самую святую обитель королевства. Слуга спрыгнул с места возле кучера, открыл дверцу экипажа, и принц спустился на землю. Протянул Адемин руку.

– Идем?

Массивные дубовые двери, когда-то красивые и крепкие, теперь были источены древожорками. Они были открыты, как и двери в любой храм, и Адемин почудилось, что оттуда, из тьмы, кто-то смотрит на нее. Кто-то, который даже не имеет отношения к людям.

Она не хотела дотрагиваться до руки Рейвенара – и все-таки оперлась на нее. Светлые туфли опустились на загаженную мостовую церковного двора и сразу же потеряли цвет и блеск. Адемин машинально подхватила подол платья, и Рейвенар мягко и очень уверенно повлек ее в сторону церковных дверей. Тени, которые ползли за ними вдоль стен, сделались гуще, словно это жуткое место отторгало их.

– Отец Томас! – весело воскликнул Рейвенар. – Отец Томас, вы здесь?

Священник, который выскользнул из дверей храма, был таким же худым и оборванным, как все обитатели Подхвостья. Адемин даже не смогла определить, сколько ему лет. Лицо было осунувшимся и серым, покрытым морщинами, но прозрачно-голубые глаза сияли весело и молодо.

– Рейвенар! Давненько ты к нам не заглядывал!

Адемин покосилась на принца: его лицо, всегда такое напряженное и надменное, словно окаменевшее, сейчас смягчилось и разгладилось. В нем появилось спокойствие и тепло, словно Рейвенар вдруг оказался там, где его любили и безоговорочно принимали таким, каков он был. Сейчас не чудовище держало за руку Адемин, а привлекательный молодой мужчина, сильный и смелый.

Контраст был поразителен. Рейвенар словно сбросил маску, которую носил так долго, что она почти приросла к лицу.

– Как же я рад тебя видеть, – признался Рейвенар. Мужчины обменялись рукопожатием, и отец Томас с улыбкой обернулся к Адемин.

– Кто же это? – спросил он. – Неужели твоя жена?

– Знакомьтесь, – произнес Рейвенар. – Это Адемин, принцесса вендианская и саматрианская, и все такое. Адемин, это отец Томас, настоятель этого замечательного храма и мой большой друг.

Надо же, у монстра в человеческом обличье были друзья – впрочем, сейчас Рейвенар не выглядел монстром. В нем не было ничего пугающего, ничего такого, что заставляло сердце замирать, пропуская удары.

– Вы очень вовремя, дети, – сказал отец Томас. – Марта как раз вынула из печи пирог.

***

Как и полагается священнику, отец Томас жил при храме. Рейвенару казалось, что маленькая келья отражает душу святого отца. Очень аскетичная, очень чистая и светлая, она была островком порядка среди хаоса.

Здесь пахло старостью: воском, книжной пылью, вездесущей сыростью. В маленькой нише, прикрытой ветхой занавеской, стояла узкая кровать, возле окна расположился стол, занятый письмами и книгами, что щетинились растрепанными закладками.

– Помоги-ка, дружище, – отец Томас вытащил сложенный стол, и они с Рейвенаром принялись за дело. Стол разложили, набросили сверху серую скатерть, принесли скамью – и тут на сцену вышла Бриггис.

Сухая, поджарая, с прямой спиной и руками, исчерченными голубыми прожилками вен и старыми ожогами, одетая в темное платье с ослепительно белым фартуком, она, кажется, всегда была рядом с отцом Томасом. Бриггис относилась к нему, как солдат к генералу, и в ее глазах Рейвенар никогда не видел ничего, кроме почтения и любви.

Бриггис принесла чайник и разномастые чашки, большое блюдо с яблочным пирогом и протянула отцу Томасу нож. Тот разрезал пирог и предложил:

– Садись с нами, выпей чаю.

Бриггис отрицательно мотнула головой.

– Много работы. У мясной лавки Джереми какие-то новые оборванцы.

Отец Томас отложил нож.

– Надо подлатать? – спросил он. Бриггис снова мотнула головой.

– Я справилась.

Когда она ушла, священник несколько мгновений сидел молча, а потом произнес:

– Какое счастье, что есть у меня такой человек… – затем он негромко кашлянул в кулак и сказал уже громче: – Друзья, ешьте, пейте, не стесняйтесь. Яблоки в этом году мелкие и кислые, но мастерство дорогой Бриггис превращает их в изысканные яства. Вы любите яблоки, Адемин?

…Это было сказано так спокойно и просто, что Адемин вдруг почудилось, будто она не в маленькой келье, а в гостях у любящего дедушки – сидит в саду, и старый Говард рассказывает ей очередную сказку, а маленькая Адемин, которая еще не знает ни боли, ни страха, замирает от восторга.

– Да, – призналась она. – Мой дедушка часто угощал меня яблочным пирогом. Мы сидели в саду и…

Она вдруг посмотрела на Рейвенара и осеклась. Какое это имеет значение? Кому тут вообще нужно и интересно ее прошлое?

Но невидимая рука вдруг легла на плечо Адемин и негромкий, почти неразличимый голос шепнул на ухо: “Тебе здесь будет спокойно и легко. Здесь ты можешь не бояться”.

Как хотела она ему поверить!

…Рейвенар и сам не знал, как сумел так глубоко погрузиться в ее мысли и воспоминания. В какой-то момент все душевные порывы его жены вдруг стали принадлежать ему, как собственные.

Он надеялся, что Адемин этого не поняла.

– Кушайте на здоровье, – улыбнулся отец Томас и придвинул к ней тарелку с пирогом. Посмотрел на Рейвенара, и его улыбка сделалась шире.

– Как я рад, что вы ко мне заглянули. Давненько не виделись, дружище, я уже начал думать, что ты там совсем измотался. Даже хотел поехать к тебе, но…

Рейвенар понимающе вздохнул. Кто пустит священника с окраины в залатанной сутане в королевский дворец?

Он покосился на Адемин. Сначала, когда они въехали в Подхвостье, девушка смотрела по сторонам с таким ужасом, словно думала, что Рейвенар сейчас вытолкнет ее из экипажа и оставит здесь одну. А сейчас принцесса успокоилась. Здешняя обстановка больше не пугала ее – и Рейвенар невольно этому обрадовался.

Сейчас девушка видела ту часть его жизни, которую Рейвенар считал одной из самых важных. Ту, которая не позволяла ему окончательно свалиться во тьму.

– Сначала пришлось жениться, – ответил Рейвенар, сделав глоток жидкого чая. – Потом Эрику было плохо.

– Как он? – с искренней заботой и тревогой спросил отец Томас. Рейвенар пожал плечами.

– Без перемен. Все бы отдал, чтобы он стал обычным человеком, но… – Рейвенар горько усмехнулся. – Увы.

– Господь любит таких, как Эрик, – с нескрываемой горечью и теплом произнес отец Томас. – Любит, жалеет и никогда не оставляет. Может быть, однажды все изменится, мы можем лишь надеяться и молиться.

Рейвенар кивнул. Адемин отломила кусочек пирога, попробовала и улыбнулась, словно вкус вернул ее в те далекие времена, где еще не было ни горя, ни навязанного брака.

– У нас есть и кое-что посерьезнее, – сказал Рейвенар. – Моя жена решила заняться благотворительностью. Отдала новое платье с лунными опалами на нужды бедняков.

Если до этого отец Томас смотрел на Адемин с теплым спокойным интересом, то теперь в его глазах появилось искреннее уважение. Знал бы он, что принцесса сделала это, чтобы насолить навязанному мужу!

– Это достойный поступок. Не припомню, чтобы кто-то из твоих сестер поступал так же, – одобрил отец Томас и признался: – Я все время думаю о том, что жизнь в Подхвостье можно изменить, вот только как? Этого не сделаешь быстро. Людей придется вытаскивать из трясины долго и упорно. Дать им возможность честного труда, чистой жизни, учебы для их детей. Боюсь, что, при всем уважении, одного отданного платья будет недостаточно. На эти деньги даже канализацию не починить. Убрать бы этот рассадник болезней, проложить простые дренажные трубы, вывозить отходы!

Адемин слушала его, словно завороженная. Говоря о бедах Подхвостья, отец Томас становился тем самым вдохновенным добрым пастырем, чье слово могло привести людей к свету.

Вот только бы откликнулись их души на это слово…

– Что еще? – вдруг решительно спросила Адемин, и ее лицо озарил спокойный и ровный внутренний огонь, словно принцесса решила что-то очень важное для себя. – Что еще нужно делать? Вы ведь наверняка писали письма и прошения, отец Томас. Дайте мне ваши записки!

***

Во дворец они вернулись уже вечером, когда зажглись фонари. Их яркий ровный свет лег на траву газонов и лужаек, идеально подстриженную живую изгородь, белоснежные стены и сверкающие окна дворца, и Адемин поежилась, ощутив безжалостный контраст с тем, что она увидела в Подхвостье.

Ей было не по себе. Чувство неправильности всей жизни захватило ее, и Адемин не знала, как с ним быть. И что теперь делать, когда она узнала, увидела, как живут люди? Тут должны работать не они с Рейвенаром, а Морган – все исправить мог только король.

К общему ужину они, разумеется, опоздали, и Адемин этому обрадовалась. Не хотелось сидеть за столом с принцессами, их фрейлинами и королевой, не хотелось смотреть на дорогие ткани их платьев и сияние бриллиантов в прическах. Да за одну заколку можно выстроить дом или отремонтировать школу!

– Смотрю, ты задумалась, – заметил Рейвенар, когда они вошли в маленькую столовую, и слуги бесшумно сняли сверкающие металлические крышки с блюд. Адемин кивнула.

– Пытаюсь понять, почему ты отвез меня в Подхвостье. Почему познакомил с отцом Томасом.

Рейвенар не жаловался на аппетит. Он орудовал ножом и вилкой так, словно это были хирургические инструменты, и Адемин поежилась, представив, как похожий нож двигался по его телу, оставляя узоры.

– Это мой старый друг, – ответил Рейвенар: очень сдержанно, так, словно признавался в чем-то очень важном и не хотел, чтобы его поняли неправильно. – Я хотел показать тебе часть своей жизни. Особенную часть.

Адемин ковырнула вилкой стейк и вдруг подумала: меня вырвет, если я проглочу хоть кусочек.

– Показать, что ты не такое чудовище, каким выглядишь? – спросила она.

Рейвенар усмехнулся.

– В каком-то смысле. Ты моя жена, ты должна знать, чем я занимаюсь, чем живу. Особенно при нашей с тобой связи.

Адемин опустила глаза к тарелке. Чувство внутреннего неудобства все никак не проходило. Все в ней пришло в движение и не желало успокаиваться.

Она знала, что Рейвенар монстр – он успел это показать и доказать. И вдруг оказалось, что в монстре есть очень живые, очень человеческие черты. У чудовища были друзья и привязанности, оно жило не только наслаждаясь чужой болью, и в нем, как выяснилось, было много тепла и добра. Отец Томас не стал бы привечать Рейвенара, так искренне ему улыбаться и так открыто говорить, если бы дело было только в пожертвованиях на храм.

– Никогда бы не подумала, что ты искренне верующий, – призналась Адемин. – Будь иначе, отец Томас не дружил бы с тобой.

Рейвенар усмехнулся.

– Мы подружились пятнадцать лет назад. Я уже не помню, за какую провинность отец меня тогда расписал, – он отправил в рот кусок мяса, прожевал и продолжал: – Когда мне стало легче, я поехал в Подхвостье, напился там какой-то сивухи, как сволочь… ну и бросился в итоге головой в канал.

Адемин недоумевающе посмотрела на мужа. Это признание так не вязалось с тем Рейвенаром, к которому она привыкла, что Адемин даже не знала, что сказать и думать.

– Отец Томас вытащил меня, – продолжал принц. – Приволок в храм, дал сухую одежду… какие-то ужасные лохмотья, но чистые. Я заснул и проснулся уже кем-то другим.

Адемин вопросительно подняла бровь.

– Кем же?

Рейвенар оценивающе посмотрел на нее, словно прикидывал, заслуживает ли она правды.

– Конечно, монстром, – ответил он, и Адемин коротко вздохнула и откинулась на спинку стула. – Но у монстра была теперь большая тайна. И была надежда.

– На что же ты надеялся?

Рейвенар отвернулся и какое-то время смотрел в сторону окна. Снаружи совсем стемнело, и его лицо отражалось в оконном стекле, словно кто-то нарисовал на нем акварель и теперь готовился размазать ее.

– На то, что однажды освобожусь. Что наступит день, и отец утратит надо мной власть, – признался Рейвенар, и Адемин чувствовала, как он напряжен, словно это признание могло как-то повредить ему.

Морган прекрасно это знал. Он понимал чувства своего сына – король не производил впечатления дурака.

– И что ты тогда сделаешь? – поинтересовалась Адемин, хотя и так знала ответ. Что один монстр может сделать с другим, с тем, который породил его?

“Не хочу этого знать, – подумала Адемин. – Не хочу это видеть”.

– Тебе рассказать во всех подробностях? – с лукавой улыбкой поинтересовался Рейвенар. – Когда-то у меня был целый сценарий в голове. Что я сделаю сначала, что после… Ну а потом я решил, что просто оттащу его в Подхвостье, к тому каналу. Брошу в воду и не позволю всплыть.

Адемин кивнула. Кусок мяса в тарелке показался ей не нежнейшей телятиной, а человеческой плотью – она поежилась и отодвинула его.

Страшнее всего было то, что Морган это заслужил. Что никто не попросит Рейвенара пощадить его. А жители Бергарана будут аплодировать.

– Я устал сегодня, – признался Рейвенар. – Мне вообще как-то нехорошо после общения с отцом.

Он посмотрел на Адемин тяжелым, каким-то неживым взглядом, и у той моментально вспотели ладони.

– Мне нужно топливо, – произнес Рейвенар. – Идем.