Мне тебя навязали

Глава 11

Этого Адемин не ожидала. Чего угодно, но не освобождения.

Драконы никогда не разжимают когти и не выпускают добычу. Это противоречит самой их природе. Ни один хищник никогда не откажется от жертвы.

Получается, Рейвенар уже перестал быть им. Отвернулся от своей природы… чтобы что? Дать Адемин свободу, избавиться от навязанной жены – или что-то больше?

– Неожиданно, – повторила она. – Думаешь, тебе потом не понадобится топливо?

Рейвенар улыбнулся краем рта – улыбка вышла печальной.

– Я буду обходиться без него. Видишь ли… я посмотрел на тебя по-другому. Не как на женщину, с которой меня связали. Посмотрел и увидел, что больше не хочу тебя привязывать. Это неправильно.

Адемин кивнула, по-прежнему ничего не понимая.

Да, они выполнят свой долг и, возможно, даже сумеют победить. Но неужели Рейвенару никогда больше не понадобится такой усилитель? Неужели он больше не хочет освободиться, избавиться от воли отца?

– Странно. Разве ты не хочешь разорвать свои узы? – спросила она. Рейвенар неопределенно пожал плечами.

– Хочу. Но мне сейчас кажется, что отпустить тебя намного важнее. Что если я совершу хороший достойный поступок, то сам смогу сбросить чужую власть.

Все это было настолько непривычно, так выбивалось из жизни, к которой Адемин успела относительно привыкнуть, что ей снова сделалось страшно. Почти как в тот день, когда Рейвенар привел ее, обнаженную, в кабинет на таможне и потребовал заключить брак.

– Что же изменилось? – поинтересовалась она.

– Я кое-что понял, – откликнулся Рейвенар. – Попробую тебе объяснить… а ты постарайся понять.

Адемин кивнула, опустилась в кресло. Рейвенар налил вина, вопросительно посмотрел на жену – Адемин отрицательно качнула головой, и он вогнал пробку в бутылку.

– Я сейчас видел Эрика. И он сказал, что вспомнил нашу с ним мать, и это не королева Катарина, – произнес Рейвенар очень спокойно и сдержанно, и Адемин приоткрыла рот в беззвучном восклицании.

Рейвенар и Эрик, такие странные, такие непохожие на остальных детей короля. Тоже бастарды, которых он признал? Они такие же, как и Адемин?

Она ждала, что ее уколет злорадство – но его не было. Ничего не было, кроме сочувствия и печали.

– Эрик даже нарисовал ее. Сказал, что вспомнил, как она однажды гуляла с нами, плакала и жалела его и меня, – продолжал Рейвенар. – И он нарисовал еще одну очень важную вещь. Не понял, конечно, что это значит… зато увидел и понял я.

Он налил себе еще вина, осушил бокал, резко крутанул в пальцах. Адемин сидела, замерев и не сводя с него глаз. Леденящая жуть скользила по телу сквозняком.

– У нее было украшение с древней руной Гульдр. Преобразование и подчинение материи, – Адемин вопросительно подняла бровь, и Рейвенар объяснил: – Гульдр использовали маги прошлого, когда пытались создать магией разумное живое существо. Новую жизнь, покорную чужой воле. Не големов, нет – именно людей.

Холод усиливался – теперь Адемин знобило, словно она вдруг оказалась в легком платье среди заснеженного леса.

– И знаешь, о чем я подумал? – Рейвенар покачал головой и вдруг горько рассмеялся. – Вдруг мы с Эриком не люди? Вернее, не настоящие люди, а результат экспериментов. Морган тот еще гребаный волшебник, ему по-настоящему удалось только связать меня этими оковами… но что, если раньше он был намного сильнее? И выплеснул свою силу, когда создавал нас? Я успешный проект, а Эрик нет.

Его тоже знобило. Плечи подрагивали, глаза почернели – Рейвенар смотрел во тьму прошлого и пытался найти опору, но не мог.

– Твой отец производит впечатление очень здравомыслящего человека, – сказала Адемин. – Почему он оставил Эрика во дворце, а не отправил куда-нибудь в приют?

– Очень просто! Для своих экспериментов маги использовали часть собственной крови и души. Если вышвырнуть или убить тех, кто получился, то со временем сам сгниешь заживо. Как думаешь, Морган хочет такой смерти?

– Не хочет… – откликнулась Адемин. На Рейвенара сейчас было страшно и больно смотреть, он выглядел, как человек, готовый разрушить весь мир, сжечь все, сбросить в Пекло – просто потому, что ему нестерпимо больно, и он хочет, чтобы кто-то еще разделил эту боль.

Но она все-таки смотрела.

– И я подумал: раз я игрушка, то хочу стать человеком. А быть человеком – это не быть таким, как Морган, – сказал Рейвенар. Отставил бокал, устало провел ладонями по лицу – так, словно пытался понять, где сейчас он сам. – И раз он мой создатель, а не отец…

Адемин встала и шагнула к нему – Рейвенар осекся, будто не ожидал этого ее движения. А она подошла почти вплотную и негромко сказала:

– Ты сейчас просто притягиваешь все за уши. Давай разберемся с этим потом. После того, как выживем.

И прикоснулась губами к его губам – так же осторожно, как сделал он утром, таким далеким.

***

На несколько мгновений Рейвенар замер, словно не мог понять, что она имеет в виду и чего от него хочет. А потом подумал: если бы на таможне он не спешил, если бы не ненавидел весь мир и себя, разумеется, если бы поцеловал ее вот так, то все было бы иначе.

А потом он вдруг сказал себе: да, ты не можешь изменить прошлое. Но попробуй уже что-то сделать с будущим. Если в прошлом были боль и грех, то это не значит, что так должно быть всегда.

Сделай хорошее дело. И тогда цепи, которыми тебя сковали, падут сами. И ты выйдешь из своей тюрьмы.

Рейвенар отстранился – посмотрел в глаза Адемин и понял, что она сейчас думает о том же самом. Что хочет помочь ему – потому что хотела помогать людям, и так было всегда. Оставалось принять это милосердие, словно милостыню.

Он улыбнулся.

– Муж и жена должны целоваться, правда?

Адемин посмотрела на него очень серьезно. Дьявольщина, тут весь мир готовится рухнуть в пропасть, а они смотрят друг на друга и говорят о поцелуях! Рейвенар почти не знал, как это. Он несколько раз целовал бледно-зеленые губы Шейлы, но русалка всегда отстранялась. Говорила, что поцелуй смертного рано или поздно превратит ее в лягушку, как в сказке.

– Наверно… – откликнулась Адемин. – Я…

Она не договорила – Рейвенар поцеловал ее, и она, испуганно помедлив, все-таки откликнулась на его поцелуй.

Это было словно пересечение той границы, о которой пишут в сказках. Будто бы можно перейти из обычного мира в мир фейри и их чудес – Рейвенар сейчас всей своей внезапно окаменевшей шкурой почувствовал, как они вдвоем проламываются куда-то в другую жизнь.

Очень важную.

Очень нужную.

Способную исцелить их обоих.

Он целовался – ему даже рассмеяться от этого захотелось! – с неловкостью школьника. Потому что никто не хочет целовать чудовище, да и само чудовище в этом никогда не нуждалось. Вернее, сказало себе, что его мир – это оскаленная пасть и клыки, способные хрустеть чужими костями, а не эта невесомость перышка, плывущего по тихому осеннему воздуху. Не это незнакомое ощущение собственной беспомощности и в то же время силы.

И Рейвенар знал: его навязанная жена сейчас ощущает то же самое. Потому что над ней смеялись и издевались, а не целовали.

Он дал себе слово, что никто и никогда не обидит ее. Не причинит боли. И от этой клятвы ему наконец-то сделалось легко.

Все сейчас было хорошо. Все было правильно.

Магия наполняла их с каждым прикосновением, и это была сила не битвы, но самой жизни. Сила, которая выгоняла растения из зерен, оживляла мир после пожара и исцеляла самые глубокие раны.

Магия почти отрывала от земли. Рейвенар обнял Адемин, почти вминая в себя и целуя уже не ласково, но жадно, присваивая и клеймя собой – и они парили над полом, словно пылинки в солнечном луче, легкие и счастливые.

В какой-то миг он даже подумал: дьявол с ним, с отцом, пусть живет, что бы он ни сотворил с нами – таким светом сейчас было переполнено его сердце. Магия, которая соединила их, выжигала из души все темное и злое. Переплавляло кусок ненависти и боли в живого человека.

Ты был куклой, будто говорила она, а теперь вставай, иди и живи.

Он сбросил с них одежду направленным заклинанием и подтолкнул Адемин к кровати. Пусть все наконец-то будет правильно. Без боли и ненависти, без брезгливости, очень осторожно – первыми шагами по тропе, которая способна привести в счастливый и живой мир настоящих чудес.

Чудовища шли из тьмы, и земля дрожала под их поступью. Но здесь их не было. Их время еще не пришло, они были бесконечно далеки – и Рейвенар сейчас мог очень медленно – с любовью, что ли – сделать то, что должен был сделать раньше.

Все было, как сон.

Он раздвинул ее ноги не резким порывистым движением, а мягко развел в стороны, словно мог сломать Адемин своим порывом. Она вдруг вздохнула так, будто ей не хватало воздуха – но не от боли и не от страха, а от чувства, которое шло изнутри, из горячей ее сердцевины, там, где огненными потоками сейчас кружились чары, которые сплавляли двух существ в одно.

Ей было жарко, и Рейвенар чувствовал этот жар. Ловил его движения пальцами и губами, погружался в огонь, в самый центр, уже не красный и рыжий, а ослепительно белый.

Он прикасался к Адемин так, словно до этого никогда не был с женщиной. Словно вынырнул откуда-то из непроглядного мрака и впервые увидел свет. Дотрагивался до ее напряженных твердых сосков, и по губам и пальцам рассыпались искры, а по телу проходили горячие волны. Это впервые было настолько больно и сладко, настолько искренне и чисто – у них обоих.

Адемин вздохнула и обняла его, привлекая к себе и, наверно, не осознавая до конца, что делает. Подалась навстречу, осторожно и медленно впуская в себя, и там, в той темной глубине, наконец-то было влажно и жарко.

Серебро и золото их энергетических потоков медленно текло, сплавляя и исцеляя. Магия окутывала их сияющим коконом, и они двигались в его глубине в том самом ритме, с которым пульсирует планета, продираясь сквозь звездную тьму.

В том ритме, который дарует жизнь и исцеляет самые страшные раны.

Наконец-то.

***

Адемин казалось, что она идет по краю и вот-вот рухнет в огненную тьму.

Этого ведь не может быть. Рейвенар не может быть с ней вот таким – обжигающе нежным, неспешным, будто пробующим на вкус что-то очень новое, влекущее, опасное.

Это было как во сне, когда нет ни страдания, ни боли, и все складывается именно так, как ты хочешь. В ней плыл огонь, он соединял их, и теперь все было так, как надо.

Ей хотелось нежности – и была нежность, а не бесконечное страдание. И была невыразимая сладость, когда тело вдруг открывает в себе новые, прежде неведомые чувства, а душа откликается, и уже неясно, где она, а где плоть.

Все теперь было правильно. Наконец-то правильно.

Страх и боль ушли – магия, которая соединяла двоих в единое, наконец-то изгнала прочь все темное, все мучительное и безжалостное. И когда Адемин наконец-то смогла дышать, ее вдруг ударило.

Она вспомнила машину, которую показывали в отцовском дворце: крутишь ручку, и электричество кусает тебя за палец. Сейчас это было похоже на тот укус, но усиленный в тысячу раз – Адемин пронзило от кончиков пальцев до макушки, изогнуло, рассыпалось по телу обжигающими спазмами, и это было настолько сладко и горячо, настолько хорошо и счастливо, что она могла лишь обмякнуть на кровати, испуганная и ничего не понимающая.

В ней было влажно и горячо. Лицо Рейвенара, сведенное мучительной радостью, мелькнуло где-то в огненном сумраке, и Адемин ощутила, как выбрасывается семя и пульсирует чужая плоть. Рейвенар с тяжелым вздохом вытянулся рядом с ней – потом приподнялся на локтях и посмотрел в ее глаза.

Он был словно пьян в эту минуту. Пьян или болен, и болезнь отступала – бежала и не оглядывалась. Адемин улыбнулась ему, чувствуя, как стихают энергетические потоки и смиряется буря – улыбнулась, чувствуя всей своей мокрой кожей, что все изменилось и что оба они изменились.

Рейвенар еще не перестал быть чудовищем – но шагнул к этому, когда откликнулся на ее поцелуй.

Между ними не было любви – они лишь ступили на долгий путь, который однажды, когда-нибудь, может быть мог бы привести их туда, где она могла зародиться.

Но они все-таки сделали первые шаги по этому пути. Вдвоем.

Тело еще было наполнено огнем. Адемин сейчас было так хорошо, что казалось, будто душа слилась с плотью – и ей светло и радостно, и эти свет и радость не уйдут, и ей действительно очень хорошо сейчас. Хорошо и сладко, и почти бессовестно, что ли.

Рейвенар легонько стукнул ее указательным пальцем по кончику носа. Адемин нырнула под одеяло и спросила:

– Неожиданно, правда?

– Очень! – Рейвенар рассмеялся, искренне и свободно, а не так, словно что-то хотел спрятать за этим смехом. – К нам идут чудовища с изнанки мира. Скоро все рухнет и рассыплется в прах. А мы тут… – он помедлил, потом продолжал: – Исполняем супружеский долг и не нарадуемся.

– Это магия, – сказала Адемин, забросив руки за голову. – То, что нас соединило. Чудо.

Рейвенар пожал плечами. С прежней осторожностью, словно боясь сломать неловким движением, привлек Адемин к себе, прикоснулся губами к родинке на лопатке.

– Моя тетя Нола говорит, что Бог творит чудеса руками людей. Ну и не только руками, – он усмехнулся, и Адемин легонько толкнула его. От Рейвенара веяло жаром, но не лихорадочно-болезненным – это было как ровное тепло очага, и она сейчас хотела и дальше купаться в этом тепле.

Адемин впервые за долгое время подумала о любви. Неужели они и правда придут к ней однажды? Длинным-длинным путем, долгими ночами и днями… вот только спасти бы еще мир. Выжить.

Она была даже не бастардом короля, просто… кем-то. А Рейвенар вообще не знал, кто он: человек или порождение магии. Но сейчас они были вместе. Вместе и рядом.

– Давай еще вот так полежим, – негромко сказала Адемин. Тепло медленно уходило, скоро надо будет вставать и возвращаться к обычной жизни, но пока ей хотелось еще сохранить немного того чуда, которое магия дала им обоим.

– Давай, – откликнулся Рейвенар.

Ему больше не надо было никого присваивать и мучить. А Адемин не надо было бояться. Это было непривычное ощущение, но хорошее и правильное.

И тут была не только магия. Вернее, она была не совсем при чем.

Когда ты сам решаешь, что нужно жить иначе, то это сильнее любой магии. Любых чар.

– Кем бы ты ни был, – негромко сказала Адемин, – мы со всем справимся. У нас получится.

Она не могла так говорить. И все-таки сказала.

– Думаешь? – усмехнулся Рейвенар. Поцеловал ее в плечо, и Адемин больше не было мучительно тошно от того, что он рядом.

– Уверена. И от власти отца ты тоже избавишься…

Она хотела было сказать еще что-то, но в это время в дверь торопливо постучали. Рейвенар с недовольным низким рыком шевельнулся, словно хотел спросить, кого еще там принесло, и Адемин услышала взволнованный голос Динграсс:

– Ваши высочества! Скорее! Эрик…

Рейвенар вылетел из-под одеяла так, словно его выбросила невидимая рука. Распахнул двери – Динграсс уставилась на него, полностью обнаженного, и на мгновение поперхнулась словами, но сразу же совладала с собой и выпалила:

– Принц Эрик… у него новый припадок. И он, кажется, рассыпается.

***

Рейвенар никогда так не бегал.

Он помчался по дворцовому коридору как был – только потом чарами призвал к себе одежду и, когда она тонкими лепестками окутывала его тело, подумал: если с Эриком что-то случится, я убью Моргана нахер. Вырву ему сердце и зажарю на шампуре.

В голове шумело. Лицо брата, скомканное болью, поднималось перед глазами, и Рейвенар, почти задыхаясь от горя и нежности, бежал все быстрее, боясь даже думать о том, что случится, если он опоздает.

Он не опоздал. Когда Рейвенар ворвался в покои брата, то увидел, что Эрик лежит на кровати и устало смотрит в стену тяжелым взглядом больного, который привык к своей болезни и влачит ее, точно зная, что никогда не исцелится. Морган сидел рядом, и от пальцев отца тянулись тонкие золотые нити чар – втекали в правую руку сына, и Рейвенар увидел, что мизинец Эрика отделен от кисти.

Он выругался и швырнул Моргану усиливающее заклинание. Отец поймал его, влил в собственные чары, и мизинец с тонким чавкающим звуком прилип к месту слома. Эрик моргнул, его тусклый взгляд прояснился и остановился на лице брата.

“Все-таки я был прав, – подумал Рейвенар. – Королева Катарина не наша мать. Тут сын на части рассыпается, а ее нет рядом. Она, конечно, брезгует младшим, но не настолько же!”

– Как ты? – негромко спросил он. Эрик слабо улыбнулся и ничего не ответил. Морган с болезненной миной потер правое запястье и откликнулся:

– Хреново. Сам видишь, все пришло в движение.

– Вижу, – Рейвенар сел рядом, взял Эрика за руку – теплую, мягкую, безвольную – и ощутил, как под кожей плывут чары. Тяжелые, властные, подавляющие, они возвращали Эрика к жизни, но не в силах были исцелить до конца.

– Мы големы? Оба? – спросил Рейвенар и посмотрел на Моргана тем взглядом, который парализовывал людей в Зале Покоя. Король выдержал его, не отведя глаз – криво ухмыльнулся правой стороной рта и ответил:

– Узнал, значит.

– Конечно, я узнал! – заорал Рейвенар так, словно хотел выплеснуть этим воплем всю свою боль. Эрик вздрогнул всем телом, но ничего не сказал. – Конечно! Я! Узнал! Эрик вспомнил нашу мать! Женщину с руной Гульдр!

Он выпустил руку брата и поднялся с кровати. Запустил пальцы в волосы с такой резкой злостью, словно хотел снять голову с плеч.

Их слепили из королевской крови и страшных заклинаний. Морган так хотел создать ручных чудовищ, что растратил на это почти всю свою силу – и вот Рейвенар смотрел на него и думал только о клятве, которую дал Ноле.

Он поклялся не убивать своего отца. Но про создателя там речи не было.

Чудовище. Выродок. Мразь, которая испытывала привязанность только к брату, потому что их вылепили из одного теста. Рейвенар никогда не чувствовал себя настолько болезненно и остро, как в эту минуту, в этот страшный миг самообретения.

– Ты удался, – произнес Морган так глухо, словно говорил с самим собой, а не со своим порождением. – Прекрасный человеческий младенец с непостижимым уровнем магии. То, что я хотел, то, что помогло бы победить тьму. Мы решили все повторить, но с Эриком… – он покосился в сторону лежащего младшего, и в его глазах мелькнула вся тяжесть давнего разочарования. – Не вышло. То ли мы устали, то ли материя сопротивляется, когда ее трансформируешь магией, а не волей Бога…

Рейвенар зажал рот ладонью, чтобы сдержаться и не выбросить заклинания, которое разорвало бы и его, и Моргана. Не время. Не сейчас. Он очнулся, когда понял, что на его плече лежит тонкая девичья рука – покосился вправо и увидел Адемин. Морган тоже увидел невестку – усмехнулся и сказал:

– Я велел ей доносить обо всем, что происходит. Потому что когда появилось облако Харамин… – он вздохнул и устало продолжал: – Такая сила без контроля могла уничтожить вас обоих. А я не хотел этого.

Глаза Адемин дрогнули, широко раскрываясь, словно она хотела оправдаться. Сказать, что Морган лжет, что она никогда бы не… – Рейвенар махнул рукой, отбрасывая все несказанные слова.

– Думаешь, я не знаю? Ты забыл, отец, как мы связаны? Я в курсе всего, что происходит, – он провел ладонями по лицу, чувствуя, как в груди снова закипают и поднимаются боль и гнев – те, которые способны сжечь все живое и сплясать на его костях. – Что теперь с ним будет?

Эрик негромко вздохнул и закрыл глаза. Лицо брата обрело мучительно болезненное выражение, словно ему невыносимо тяжело было быть здесь, в одном пространстве с этими людьми, словно сам воздух рядом с ними был для него ядовит. Рейвенар содрогнулся от нежности и бесконечной, бессильной жалости.

Все напрасно. Чудовища идут. Мир хрустит, сжатый в чужой ладони, и рассыпается осколками.

– Кто наша мать? – спросил он. Вспомнилось доброе лицо женщины на рисунке Эрика – она смотрела с таким сочувствием и теплом, словно хотела все исправить и не могла. Но Рейвенару казалось, что если он ее найдет, то обретет и опору. То, что поможет ему и Эрику выстоять.

Несколько мучительно долгих минут Морган молчал.

– Нола, – наконец ответил он. – Нола, моя сестра.