Мне тебя навязали

Глава 7

Рейвенара освободили вечером. Или через месяц, он не знал точно. В белой ослепительной комнате время теряло смысл.

К этому времени сил у него осталось только на то, чтобы тупо смотреть по сторонам.

Вот пришли слуги, аккуратно переложили его на носилки и поволокли из карцера. Вот его с той же аккуратностью перекладывают на кровать – Рейвенар сумел даже слабо улыбнуться. Здесь, в его покоях, в каждом кирпичике стены, в каждой плашке паркета есть защитные чары.

Сейчас станет легче. Сейчас… еще немного.

Заглянул Сфорца: смерил оценивающим взглядом, поставил на прикроватный столик банку с мазью для ожогов, да и был таков. Рейвенар даже не успел спросить, как там Эрик – судьба брата интересовала его намного больше собственной.

В конце концов, отец наказывал, а не убивал. Рейвенар был нужен ему живым.

В стороне проплыла тень, и Рейвенар узнал свою навязанную жену. Адемин стояла в дверях и смотрела на него… он не понял ее взгляда. В нем было сочувствие – только чудовище будет радоваться, когда на враге живого места нет от ожогов, а вендианская принцесса-бастард не была чудовищем.

И в то же время Рейвенар чувствовал ее спокойное удовлетворение.

“Ты получил по заслугам, и я рада это видеть”, – прочел он в ее глазах.

Неудивительно. Их семейная жизнь началась так, что девушке трудно испытывать к нему теплые чувства.

С другой стороны, у кого она начинается иначе? Благородных девиц растят, как цветочки в оранжереях. Они понятия не имеют о плотской стороне брака – помнится, Софи тоже вылетела из супружеской спальни с воплями, крича на весь дворец, что муж решил ее заколоть. А теперь ее от мужа палкой не отгонишь, вошла во вкус.

– Почему не помогла Эрику? – спросил Рейвенар. Голос прозвучал хрипло и жалко – так умирающий дракон мог стенать из глубин своей пещеры.

– Потому что ты идиот, – припечатала Адемин. – Хочешь показать отцу, как мы соединены? Как можем творить чары вместе?

Да, что-то подобное ее душа говорила, когда Рейвенар сумел дотянуться до нее из карцера. И да, Адемин была права, и он признавал ее правоту.

Морган и так давно знает об облаке Харамин. Пока еще это можно выдать за случайность. За установленную Рейвенаром защиту.

Пока еще.

– Ты хотела, чтобы я себя сжег, – сказал он. Адемин сделала осторожный шаг ближе – ее глаза впились в его ожоги, и Рейвенар заметил припудренную темную полосу на щеке жены.

Ее тоже обожгло, когда она была там, в карцере.

“Мы соединены намного сильнее, чем я думал”, – мысленно усмехнулся Рейвенар.

– Хотела, – призналась Адемин, и было видно, что правда причиняет ей боль. Она была доброй девушкой, которая никому не желала зла – но вот Рейвенар совсем другое дело.

И все же она не наслаждалась его мучениями.

– Там мазь на столе, – произнес он. – Помоги, пожалуйста, я сам не достану.

Лицо девушки дрогнуло, словно Рейвенар ее ударил – или потому, что она вдруг решила что-то важное для себя. Что-то такое, чего никогда не приняла бы раньше.

– Я твоя вещь, – ответила Адемин. – Но я не твоя прислуга. Справляйся сам.

С прислугой она попала в точку: после того, как Рейвенара вынимали из карцера, Морган запрещал к нему приближаться. Вся прислуга сейчас получила неожиданный свободный вечер.

Рейвенар негромко рассмеялся. Неосторожно шевельнулся, и тело пронзило болью.

Ожоги, полученнные в белой комнате, всегда были безжалостны. Он уже успел привыкнуть к боли, он давно не боялся ее, но слова Адемин сейчас заставили что-то натянуться и зазвенеть в душе.

– Нравится смотреть, как я мучаюсь? – поинтересовался Рейвенар, надеясь, что говорит со светской небрежностью, а не с жалкими интонациями полутрупа.

Адемин пожала плечами.

– Нет.

– Господь велит помогать врагам своим, – напомнил Рейвенар. В душе сейчас не было ни единого сверкающего ручейка – вся его магия, вся его сила провалилась во тьму и пустоту, оставив лишь боль, что въедалась в плоть.

– Ты мне не враг, – ответила Адемин. – Но я тебе не помогу. Доброй ночи, Рейвенар.

И она развернулась, вышла и закрыла за собой дверь. Некоторое время было тихо – потом Рейвенар услышал скрип дивана.

“Это только моя вина”, – напомнил он себе. Стиснул зубы, перевернулся на простыне, схватил банку с мазью и потянул к себе – пальцы разжались, банка выпала, и в груди Рейвенара что-то оборвалось.

Только бы не на пол.

Каким-то чудом он успел подхватить банку и вздохнул с облегчением, но долго не мог открыть. Пальцы скользили по большой металлической крышке, не находя опоры. Адемин, сучка такая, лежала на диване в гостиной – а ведь Рейвенар родную сестру мордой по скатерти повозил и невестку изувечил, все потому, что они осмелились открыть рты.

“Я бы снова это сделал, – свирепо подумал он. В нем снова ожили гнев и ярость, придали сил – Рейвенар своротил крышку с банки и уловил тонкий мятный аромат заживляющей мази. – И я это сделаю, если потребуется, потому что она моя жена, она часть меня, и никакая тварь не посмеет…”

В гостиной едва слышно скрипнул диван. Рейвенар погрузил пальцы в банку и принялся смазывать ожоги.

***

Адемин проснулась от того, что палец, измазанный чем-то густым, прошелся по ее скуле.

Она открыла глаза – Рейвенар, живой и здоровый, щегольски одетый, склонился над ней, вытирая указательный палец носовым платком. От вчерашнего красно-черного месива не осталось и следа – значит, он все-таки собрался с силами и взял ту мазь со стола.

“В кого же я превращаюсь, – с ужасом подумала Адемин. – Вчера он был обгорелой корягой, а не человеком, я могла ему помочь, но просто ушла”.

От этого становилось жутко. Холодно и жутко.

– Доброе утро, – улыбнулся Рейвенар. – Понимаю, ты хотела видеть меня другим, но я не смог тебя порадовать, извини.

Адемин села на диване. Рейвенар прошел к окну, встал, разглядывая что-то в парке. Едва слышно шелестел дождь, погода испортилась.

– Да, – кивнула Адемин. – Я хотела бы видеть тебя другим. Таким, о котором рассказывает Эрик.

Рейвенар обернулся. Посмотрел очень пристально, как ученый смотрит на букашку под микроскопом.

– Вчера ты была права, – сказал он. – Я так испугался за него, что не мог признать твою правоту. Прости.

Он просит прощения? И вполне искренне… Надо же.

– Вчера твой отец ко мне пришел, – негромко сообщила Адемин. – И потребовал, чтобы я рассказывала ему, если повторится что-то вроде облака Харамин.

Рейвенар сжал губы, словно пытался удержать ругательство.

– А ты?

– Я сказала, что это, наверно, ты установил какие-то защитные заклинания, – ответила Адемин. Перед глазами снова всплыло черно-красное человеческое тело с налипшими обрывками одежды – сколько новых шрамов прибавил сыну Морган за то, что тот осмелился защищать свою жену?

Ее защищали. Никто и никогда прежде не делал этого – а Рейвенар сделал. Это было непривычно и странно, и Адемин не знала, как ей быть.

Рейвенар одобрительно кивнул.

– Разумно, – согласился он и вдруг спросил мягко, почти по-дружески: – Испугалась?

Некоторое время Адемин молчала, потом ответила:

– Очень. И за Эрика, и потом, когда провалилась в твой карцер.

Рейвенар ухмыльнулся.

– Отец начал запирать меня там, когда мне было десять. Свет оставляет ожоги, гул, который идет из-под земли, почти разрывает уши. Любое неповиновение – и вот я там.

Адемин недоумевающе посмотрела на него.

– Хочешь сказать, что ты знал, что окажешься там… и все равно пошел и сжег руку Софи?

Рейвенар кивнул. Очень спокойно, словно речь шла о каком-то привычном пустяке – и Адемин не могла этого понять и принять.

– Ну да, – беспечно откликнулся он. – И сожгу другую руку, которая потянется к тебе с огненным шаром. Потому что ты моя жена.

– И только ты имеешь право меня мучить, – выпалила Адемин.

Рейвенар вопросительно поднял бровь. Устало опустился в кресло, вытянул ноги. Посмотрел на Адемин, склонив голову к плечу, и под его взглядом в груди снова разлился холод.

Как он отомстит за то, что Адемин не дала ему мазь? А он ведь отомстит, такие люди ничего не прощают и ничего не спускают с рук.

Вчера она не подумала об этом, захваченная густым давящим желанием увидеть, как больно тому, кто причинил боль ей. А сегодня…

– А ведь тебе это понравилось, – задумчиво проговорил Рейвенар. – Ты была довольна, когда я там корчился и выл, правда? И все потому, что я трахнул тебя, не рассыпая над нашим ложем розы?

– Я не радовалась твоим мучениям, – ответила Адемин. – Я не хочу, чтобы кто-то страдал, даже такой, как ты. Но я… – она помедлила, подбирая слова и мысленно сжавшись, понимая, какой будет расплата за них. – Но я не буду тебе помогать, если ты меня терзаешь и насилуешь.

Рейвенар вздохнул. Возможно, его вещи в первый раз пытались сопротивляться – и это, мягко говоря, удивляло.

– Знаешь, – сказал он. – Есть такая вещь, как супружеский долг. И ты как моя жена обязана его исполнять, и это не насилие. Что тебе рассказывали в родительском доме? Что мужчина это гнусное животное с гнусными потребностями?

К щекам прилил румянец. Адемин смущенно отвела глаза. Мать рано умерла, поэтому о закрытой стороне супружеской жизни девочке рассказывала гувернантка, Алви де Грииз, старая дева, похожая на воблу – и ее рассказы мало чем отличались от книжек о романтической любви.

“Твой супруг заключит тебя в объятия и ваша страсть вознесет вас на небеса”.

Конечно, Адемин понимала, что реальность может отличаться от книг – но не настолько же!

– Это ужасно, – только и смогла сказать она, понимая, что Рейвенару все равно. Ему безразличны чувства навязанной жены, он все равно будет поступать так, как сочтет нужным.

– Это нормально, – откликнулся он. – Так бывает всегда и у всех. Нужно просто терпеть и ждать, когда все пройдет.

Адемин не сдержала усмешки.

– Вчера ты как раз терпел и ждал. И в чем-то меня понял.

Рейвенар вдруг рассмеялся, словно ему понравилась шутка.

– В каком-то смысле да. Продолжим беседу вечером, у меня полно работы.

Похоже, это означало “выметайся отсюда”. Адемин поднялась с дивана, Рейвенар вдруг резко дернул рукой в ее сторону, и гостиную наполнило тяжелым запахом розового масла.

Алые и белые цветочные лепестки струились с потолка, окутывая Адемин невесомым облаком. Некоторое время она стояла, молча глядя на них, а потом сказала:

– Это надо было сделать на таможне, Рейвенар. Мне было бы не так мерзко.

И быстрым шагом вышла, не дожидаясь ответа.

***

К завтраку Рейвенар не вышел, и Адемин подумала: это от того, что ему все ещё больно и плохо. Он хорохорился, делая вид, что все в порядке, но зажившие ожоги по-прежнему тревожили его.

Динграсс, которая налегала на пухлые кругленькие сырники, сообщила, что Эрику сегодня намного лучше, и он даже выйдет на прогулку.

- Но рисовать отказался. Будет просто сидеть и качаться на качелях, ему от этого легче.

Бедный Эрик! Адемин не могла думать о нем без сочувствия и тепла. Как хорошо, что он родился во дворце, в королевской семье, а не у каких-нибудь крестьян или рабочих, где давно умер бы от побоев.

- Мы можем погулять с ним, - предложила Адемин, покосившись в сторону закрытых дверей гостиной. Динграсс отрицательно качнула головой.

- Не можем. Его величество приказал, чтобы вы с принцессами сегодня занимались вышиванием.

Адемин усмехнулась.

- Король хочет подружить нас? - спросила она.

Динграсс пожала плечами.

- Что король хочет, я не знаю. Но приказы его исполняются сразу.

Сегодня платье, предложенное Адемин, было темно-зеленым, с высоким воротником. По груди текла вышивка - листва, перья и мелкая россыпь южных агатов с завораживающим молочно-розовым свечением. Динграсс даже языком цокнула.

- Какая роскошь, ваше высочество! Эти камни называются слезами дракона, их осталось очень мало.

Адемин кивнула, а фрейлина негромко добавила:

- Видно, его высочество пытается как-то загладить свою вину.

Адемин вопросительно подняла бровь.

- Это от Рейвенара? - уточнила она, и Динграсс утвердительно качнула головой.

- Да, платье утром прислали по его заказу.

Адемин кивнула и принялась раздеваться. Динграсс и молчаливая служанка уставились на нее с одинаково потрясенным выражением.

- Что? - спросила Адемин.

- Но ваше высочество... - пролепетала фрейлина, и этот робкий испуганный тон был таким чужим, таким неподходящим для нее, что Адемин едва не рассмеялась.

- Его высочество не любит, когда его подарки... ну вот так... - едва слышно прошептала служанка.

Адемин снова кивнула.

- Честно говоря, мне плевать, что любит его высочество, - призналась она и приказала: - Принеси вчерашнее платье.

Видно, Рейвенар решил, что принцесса-бастард, свинья, которую в родительском доме одевали чуть лучше, чем служанку, сойдёт с ума от радости, что ей подарили такой удивительный наряд. Дорогая ткань, идеальный крой, редчайшие украшения - Гертруда и Зоуи захлебнулись бы своим ядом.

- Господи, Адемин, опомнись, - Динграсс так разволновалась, что перешла на "ты". - Он этого не поймёт и уж точно не простит. А знаешь, что он делает с теми, кого не прощает? Вот, посмотри в окно, видишь куст жасмина? Не по сезону ему цвести, правда?

Адемин посмотрела туда, куда указывали подрагивающие пальцы фрейлины. Пышный куст жасмина, окружённый белым облаком цветов, рос возле статуи античной богини.

- Познакомься, это Марианна. Фрейлина её величества. Однажды Рейвенар решил поухаживать за ней и прислал букет роз и жасмина, - сказала Динграсс. - Девушка испугалась и отослала его обратно, принц был в ярости... в общем, теперь она жасминовый куст. Зеленеет и цветёт даже в морозы.

Адемин поежилась. Сколько новых ожогов прибавилось у Рейвенара за этот страшный поступок?

- Пусть так, - вздохнула Адемин. - Но лучше быть кустом, чем его куклой.

Вспомнился водопад из розовых лепестков и взгляд Рейвенара - тяжёлый, усталый, сминающий. Принц и правда, похоже, решил как-то примириться с навязанной женой. Сделать ей подарок, что-то хорошее.

Но Адемин сейчас словно покрылась коркой льда. Ей было все равно, и наводить встречный путь она не хотела.

В конце концов, она нужна Рейвенару. И он ничего с ней не сделает за отказ.

– Ты все-таки неправа, – пробормотала Динграсс. – И мне страшно за тебя.

Адемин улыбнулась – обняла свою фрейлину с искренним теплом и благодарностью. Динграсс обняла ее в ответ, и так они стояли вместе несколько мгновений.

– В конце концов, ему надо кое-что понять, – сказала Адемин, когда служанка принесла другое платье. – Что у людей бывают чувства. Что не все можно исправить красивым платьем.

– Оно не просто красивое, – откликнулась Динграсс, аккуратно складывая платье вышивкой вверх. Опалы таинственно мерцали, словно хранили очень важный секрет и не хотели его раскрывать. – Оно бесценное. Таких опалов больше нет, осталась, считай, крошка.

– Сколько оно может стоить, это платье? – поинтересовалась Адемин. Динграсс издала короткий нервный смешок.

– Уж никак не меньше ста тысяч крон!

Адемин захотелось присвистнуть от удивления, как иногда, очень редко, позволяли себе служанки, думая, что никто их не видит.

– Отлично, – ответила она. – Платье подарили мне, оно мое. А я отдам его на нужды сирот и бедняков столицы. Им все это важнее.

Служанка, которая застегивала крючки на ее платье, посмотрела на Адемин так, словно та была ангелом, сошедшим с небес. Это удивление и преклонение, этот почти религиозный восторг были так глубоки и искренни, что Адемин невольно смутилась.

– Так еще никто не делал, – проговорила Динграсс с той же потрясенной интонацией.

– Теперь я делаю. Пусть мой муж превращает меня за это в новый куст, – бросила Адемин, поправила поясок и улыбнулась: – Что ж, кажется, нам с тобой пора вышивать!

***

– Так и сказала?

Слугу звали Джеймс, он был рядом с Рейвенаром уже десять лет и почти перестал бояться своего господина – но сейчас Рейвенар видел, как нервно подрагивают его руки.

– Да, ваше высочество. Хольц и Гессемин уже выкупили платье и отправили чек в приют Кавальди. Там крыша течет, они писали несколько раз и в министерства, и королю, ну да толку…

Рейвенар аккуратно подцепил мазь из банки и нанес ее на щеку – кожа там начинала ныть, даже обезболивающее заклинание не срабатывало. Так было всегда после карцера – он с трудом приходил в себя, путался в чарах и голова плыла, словно после знатной попойки.

А сейчас все было по-другому. Да, ожоги не заживали до конца, напоминая Рейвенару о себе колющей резкой болью, да, не все чары ему поддавались – но он чувствовал себя намного бодрее. У него даже хватило сил, чтобы встать с кровати и заказать подарок для Адемин.

Что дарят девушке, которая в родном доме ходила практически в лохмотьях? Красивое платье. Девушки любят наряжаться и прихорашиваться, а уж редчайшие опалы, которые стоили безумных денег, расположили бы к себе любое сердце.

Рейвенар ловил себя на мысли, что пытается попросить прощения. Вот таким примитивным способом пытается.

Он понимал, что надо было вести себя иначе с самого начала. В конце концов, о своих вещах надо заботиться, а не забивать гвозди микроскопом. Да и люди не вещи, Нола всегда об этом говорила – вот только Морган старательно вбивал в Рейвенара совсем другое.

Ты моя вещь, мое оружие – я буду пользоваться тобой так, как сочту нужным. Могу вообще сломать тебя и выбросить – всегда помни об этом.

И вот Рейвенар решил не ломать, а заботиться – и его подарок отправили городской бедноте. Они теперь будут прославлять добрую принцессу, словно ангела небесного – платье стоило двести пятьдесят тысяч крон, за эти деньги можно было бы купить два особняка на центральных улицах!

Ладно, что уж теперь пылить, дело сделано. Адемин поступила правильно – так она сразу выделится из остальных венценосных красавиц. Ее поступок оценят во всех слоях общества: кто-то сочтет ее дурочкой, а кто-то начнет молиться за ее здоровье.

Ей нужно закрепляться в новой стране, и она сделала первый, очень важный шаг.

И все равно Рейвенар злился! Потому что не привык, чтобы с его подарками поступали вот так.

Да и кто – девчонка-бастард, свинья, которая неожиданно нашла в кармане свою гордость, вернее, глупость.

– Где она сейчас? – поинтересовался Рейвенар.

– Его величество велел принцессам и фрейлинам вышивать до обеда, – ответил Джеймс. – Они в большой гостиной ее высочества Софи.

Рейвенар ухмыльнулся, представив, с каким видом его встретит драгоценная невестка. Вряд ли она сейчас может вышивать – просто сидит с другими, старательно изображая жертву чужой несправедливости.

Возле дверей в большую гостиную Рейвенар остановился и некоторое время слушал, о чем говорят внутри.

– Это очень неразумно, – сказала Лемма. – Ваш отец что, совсем не давал вам денег? Вы не умеете с ними обращаться!

Надо же, гнилоротая сестрица сегодня говорила на удивление коротко и просто. Урок, который Рейвенар преподал Софи, пошел впрок всем остальным.

– Платье моя вещь, – услышал он голос Адемин, прозвучавший на удивление спокойно и равнодушно. – Я распоряжаюсь им так, как хочу. Как мой муж распоряжается мной… и как ваши мужья вами, кстати.

Надо же! Рейвенар усмехнулся, покачал головой.

– Это верно, – устало откликнулась Софи. – Честно говоря, я терпеть не могу южные пляжи! Этот тяжелый воздух, жара, духота… А Марк их обожает и отказывается там отдыхать без меня. Вот я и еду, а потом страдаю от отеков.

– Что делать, – вздохнула Джейн. – Мужьям не отказывают. Нравится тебе или нет, ты все равно делаешь, как хочется им, а не тебе. А ведь я слышала, что низкие сословия даже бьют своих жен, вы представляете?

Рейвенар распахнул двери, вошел и Змеиный клуб застыл, не сводя с него глаз. Софи вжалась в кресло, в ее взгляде плавало отчаяние, рука уже избавилась от бинта, но на запястье все еще был едва различимый серый след. Динграсс, неуклюжая громадина, шевельнулась так, словно хотела закрыть собой госпожу от чудовища. Остальной курятник даже не шевелился. Дышать, кажется, перестал.

Адемин замерла. Смотрела на Рейвенара так, словно только сейчас поняла, к чему может привести ее выходка. Осознала, что чудовища могут сделать с теми, кто отказывается от их подарков – осознала и утонула в жути.

И все-таки она смотрела на него. Холодно и прямо, не отводя глаз, и под ее взглядом что-то тонко звенело у Рейвенара в душе.

– Иди сюда, – приказал он, и Адемин поднялась из кресла так, словно ее тянули за невидимую нить.

И в ее глазах сейчас снова плыл ужас – как в день их первой встречи, когда она смотрела на него, не в силах отвести взгляда.