Миры двоедушия. Эхо голодного хаоса

Глава 25. Стоячие предатели

Как это обычно у меня и бывает, стоило окончательно пробудиться, образы прошедшего вечера обрушились в каньон наэлектризованного разума и распустились огненными цветами, завращались калейдоскопами.

Визг Жабы — цирк — смотрины — Эректус.

Вот Герреро за перилами, вот уже рядом… Почти-почти…

— Мне нужен Он!

Скандальный поцелуй — позор — визг Жабы.

Цикл.

«Как же всё достало!» — тряхнула головой, стремясь скорее избавиться от возмутительных вспышек.

Ядерный «паразит» в солнечном сплетении, к счастью, остыл. Но не перестал ненавязчиво царапаться.

«Низший побери! — пришло, наконец, осознание бонусного казусного «веселья». — Я же уснула в одном полотенце!»

— Мира, — послышался со стороны балкона до боли знакомый полушёпот, заставивший вздрогнуть.

— Подожди, не входи! — судорожно схватилась за махровый бирюзовый край. — Отвернись!

— Perdón… Понял, понял! Пожалуйста, не переживай!

Удостоверившись, что ночной гость так же стоит на балконе, спиной ко мне, я быстро занырнула в гардеробную и мигом натянула на себя первую попавшуюся хлопковую пижаму — оранжевый топ и свободные бело-коричневые штаны с медвежатами.

«Супер. Уютно, и не вызовет лишних фантазий», — рассудил мой внутренний голос, всё ещё уверенный, будто одежда что-то решает.

— Привет, — молвила я банальность, грациозно переплыв в центр комнаты. — Что ты здесь забыл? — перекинула на одну сторону копну всё ещё влажных длиннющих волос.

Мысли путались, как и смешанные чувства к нахально заявившемуся парню. «Сверчок» волнительно перепрыгивал из груди в горло и обратно, а в лёгких вновь засвербело, точно запертый в них ёжик-предатель встал на лапки.

«Тише, тише», — приказывала и себе быть стойкой.

— Beldad!27 — устремился ко мне вторженец, но я резко вытянула руку, неотвратимо впечатавшуюся в плотную мускулистую грудь, прикрытую лишь белым хлóпком.

Горячо, рельефно…

Бесцветная материя так жадно впитывала в себя скупой свет, льющийся из сада. Как и Герреро, жаждала быть замеченной — монохромно сияла на мрачном холсте ночи.

— Лукас, нет! — выдохнула я, упорно стремясь стабилизировать внутренний мир.

— Не поступай со мной так! — приглушённый баритон осквернили сиплые нотки отчаяния.

— Послушай. Ты, наверное, уже понял, что нравишься Лите. Очень… — продолжала держать ладонь в области испанского сердца, не решаясь сместить даже на миллиметр.

Подмывало смять белую ткань, сверхскоростным движением разорвать… И потрогать каждую мышцу на чертовски привлекательном торсе.

Однако сила воли оказалась авторитетнее гормонов. Хотя в последнее время, немного до и после пробуждения Руви-способностей, я всё отчётливее ощущала изменения в организме.

Суть Рувигрэ неумолимо брала верх, разжигая инстинкты и… либидо.

Или это и правда просто период взросления?

Уже сама себя не понимала.

— Aguamarina, — прозвучало невероятно мягко, экзотично… Испанец скользнул чуть влажными ладонями по моей руке, всё ещё державшей оборону. — Случившееся на террасе — ужасно! Я даже сам не сразу понял, что произошло, а Мисс Голдсвамп уже целовала меня. Не хотел обижать её и позорить грубым отказом. Всё, о чём я мечтал — быть с тобой!

Комнату освещал лишь лунный свет и отблески садовых фонарей. Но парень старался установить зрительный контакт, упрямо всматриваясь в моё лицо сквозь полумрак.

— Лита…

— Меня не интересует Лита! — стремительно прервал мою попытку сопротивления Укротитель резиновых змеев. Сердце замерло. — С первой же секунды нашего знакомства я утонул в твоих глазах. Они фантастические! Невероятные! Но когда узнал тебя лучше… Почувствовал, что ты — моя родственная душа.

— Эм-м…

Всё это звучало странно. Я не понимала, что именно испытываю к Герреро.

Да, было интересно, нравилось его внимание, добавлял «изюминки» эффект тайной, запретной встречи, тянуло к нему физически, но… родственность душ?

Вряд ли.

Мне всегда это казалось чем-то иным, более глубоким. Другим уровнем связи, что ли.

Скорее всего, Мачо путал будоражащие эмоции с влечением.

К тому же, в тот момент меня волновали больше чувства сестры, нежели мои или садовника. И то, насколько гадкую «свинью» подложу Кудряшке, сблизившись с парнем её розовой мечты.

— Лукас, — я всеми силами подавляла желание поддаться соблазну. — Между нами никогда и ничего не может быть!

— Не делай так! — сжал мою руку сильнее. — С тобой ведь происходит то же самое!

Я зажмурилась. Хотелось кричать от того, насколько ярче во мне стали все ощущения в последнее время!

«Держись, держись…» — кое-как удалось потушить эту агонию.

— Не знаю, о чём ты, — выпалила, едва дыша, но…

— Bonita… Soy adicta… Estoy celosa…28 — крошечные нежные поцелуи рассыпались по моим запястьям.

От мелодии неразборчивой испанской речи я потеряла бдительность. Казалось, Смугляш почувствовал это.

— Soy adicta… — ловко обхватил он моё лицо ладонями, стремительно приблизившись. И в ту же секунду — пухлые губы жадно впились в мои…

«Чёрт! Чёрт! Чёрт!» — кричала я в глубины извилин, крепко зажмурившись, замерев напряжённым изваянием.

Герреро проявлял напористость, однако не торопился, смаковал каждую секунду прикосновения.

Надолго моего неактивного сопротивления не хватило. Наконец, сдалась. Ответила. Подпустила настырный горячий язык к своему, пугливо вжавшемуся в горло.

Садовник вмиг задрожал, скрученный желанием, сипло простонал…

Мы упивались этим чувственным моментом, но… Бились не на равных.

В отличие от южного сердцееда, я не лишилась до конца того самого ощущения времени и пространства, которое восхваляют в любовных романах.

Да, мне было чертовски приятно, но… Но.

Бабочки в животе лишь изредка, лениво шевелили крылышками.

«Не ТОТ САМЫЙ, не тот…» — разнёсся по нейронам слабый импульс осознания, тут же растворившийся в небытие.

Подкупало, что Лукас не позволял себе лишнего. Не хватал, не пытался раздеть… Лишь иногда касался бедра стоячим предателем «мучачо». И чувственно, долго, требовательно целовал, лаская мои щёки слегка шершавыми подушечками больших пальцев.

Стрекот цикад, влажные звуки, смешение дыханий и сердцебиений…

Отовсюду…

Сколько же вокруг сердец, бьющихся в разных ритмах и для разных «тех самых»!

Внезапно голова закружилась…

— Пи-и-уа… Р-р-р!

Низкочастотный гул реактивной иглой вонзился в разум, медленно утопающий в совсем иных миражах, далёких от непостижимого слоя.

Сверхслух потух…

Вздрогнула.

Пробудилась.

«Низшие?!» — первая Руви-реакция.

Распахнула глаза.

Тьма испанского силуэта, объятого белым, мельтешила перед ними… Губы словно угодили в мокрую трубу пылесоса.

— Хватит! — разразилось слишком отчётливо, объёмно, низко, сквозь зубы. — Стоять!

— Ым! — едва не задохнулась от неудачной попытки ахнуть.

Предатели соски, точно по команде таинственного Повелителя, сжались до приятной боли. Встали. Едва не распороли топ, а какой-то необъяснимый стыд — раскалённый центр груди.

«Нет… Не один из тех пошлых голосов, навязывавших непристойности!» — сексуальный бас подвергся молниеносной оценке.

Этот рык иной — глубокий, мощный, властный, отрезвляющий… бархатный.

Герреро одержимо всасывал мои губы, а кто-то третий, одновременно будоражащий и пугающий, был совсем рядом…

Стоячие предатели повсюду!

И главные — я и Лукас, возвышающиеся посреди комнаты, окутанной пороком, тьмой, луной, монохромом и бликами Призмы. Отгороженные от Кудряшки всего одной стеной. По сути, такой же предательницей.

Стоячей.