Киоко. Милосердие солнца

Новая боль от потерь

— Почему он оставил тебя? — Иоши недоверчиво покосился на Чо. Вся эта история казалась слишком уж невероятной. Вот так просто посреди рынка похитить человека?

— Потому что знает: я приду, — сухо ответила Чо. — Я, в общем, и зашла, только чтобы предупредить, что ухожу.

— Ты не можешь идти одна, — возразила Киоко. Она уже успела привести себя в порядок после тренировки и теперь — в песочном наряде, расшитом белыми лепестками, с орхидеей-цаплей, выглядывающей из той же причёски, что когда-то ей сделал Иоши, — была готова к встрече с сэнсэем.

Иоши слишком хорошо знал Киоко, чтобы не понимать, к чему та клонит.

— Ты никуда не пойдёшь.

Она улыбнулась так, как улыбалась во дворце всем гостям — вежливо и совершенно неискренне:

— Иоши, ты не можешь мне запретить.

Спорить было бесполезно, поэтому он повернулся к куноичи:

— Ты говоришь правду? Или просто решила вернуться к своим?

Её рот тут же исказился в гримасе.

— Издеваетесь? Я ради вас клан бросила, чтобы теперь терпеть это недоверие?

— Думаю, — встряла Киоко, — Первейший хотел спросить, как вышло, что в таком людном месте удалось похитить кого-то столь заметного, как Ёширо. Всё-таки даже в Западной области рыжеволосых не найти, разве что несколько ногицунэ, оставшихся после разрушения Минато, да и то преимущественно у побережья.

Куноичи смотрела исподлобья, в чёрных глазах смешались злость и обида.

— Смешаться с толпой — раз плюнуть. Напялить на него касу, чтобы скрыть волосы, — ещё проще. Сделать так, чтобы жертва не шевелилась, — две капли парализующего яда. Итого — три простейших шага. Если вы настолько недооцениваете нас, боюсь представить, насколько вы недооцениваете своих настоящих врагов. Вот и вопрос: ту ли сторону я выбрала?

— Пока вы препираетесь, рыжего, может, пытают, — встряла Норико. — Я пойду с выскочкой, заодно и за ней прослежу.

— Это ты меня выскочкой назвала, блохастая? — Чо выгнула бровь и уставилась на бакэнэко.

Иоши только вздохнул:

— Идите.

— Вдвоём справитесь? — уточнила Киоко.

— Это всего лишь клан шиноби. Не твоего уровня противник, — хмыкнула Норико. — Готовься к настоящей войне.

— Я справлюсь, — коротко ответила Чо и поклонилась. — Помощь мне ни к чему.

— Мне всё равно скучно. — Норико вытянула передние лапы и выгнулась. — Пойдём, хоть повеселюсь. Не скучайте тут без меня. — Последние слова были обращены к Киоко и Иоши. Бросив их, Норико выскочила из павильона.

— Может, Хотэку стоит отправить с вами? — предложил Иоши Чо.

— Хотите приставить ко мне побольше глаз и ушей? — насмешливо уточнила она. Иоши не собирался просить прощения за подозрения. Ни один самурай в здравом уме никогда бы не стал доверять куноичи, его опасения не были так уж беспочвенны.

— Хочу, чтобы всё вернулись. И по возможности в целости, — твёрдо сказал он.

— Мы вернёмся. Если ваша кошка не влезет в неприятности — всё пройдёт гладко, к страже лисы будем во дворце.

— Если не вернётесь к страже лисы, мы отправимся следом, — пообещала Киоко. Иоши скрипнул зубами. Она владела мечом не лучше десятилетнего ребёнка, а дар тянул из неё слишком много сил. Он не был против, когда она сражалась в Минато, потому что это было значимо для всех и потому что за ней приглядывали… Но стычка с шиноби точно не та неприятность, ради которой стоит собой рисковать. Не сейчас.

— Если не вернёмся к страже лисы, подождите до восхода, — возразила Чо.

— Чтобы за ночь вас успели убить?

— Тору не станет меня убивать.

Уголки губ поползли вверх, выдавая недоверие Иоши.

— Отчего же? — спросил он.

Чо замялась на несколько мгновений, подбирая слова, а затем коротко ответила:

— Мы всё ещё семья.

Он хотел было возразить, но Киоко его остановила:

— Мы подождём до рассвета.

Иоши кивнул, соглашаясь, и добавил:

— В случае необходимости отряд самураев будет готов незамедлительно выступить.

— Это излишнее беспокойство.

— Это не беспокойство, — поправил он, — это предусмотрительность. У нас не так много союзников, а в тебе есть знания, недоступные нам. Глупо будет вот так тебя потерять.

Через оскорблённую маску, которую Чо изо всех сил пыталась удержать, пробилась едва заметная улыбка. Похоже, и самым холодным из людей приятно, когда ими дорожат.

Норико одним прыжком соскочила с крыльца и тут же упёрлась в чью-то ногу.

— Куда несёшься? — усмехнулся птиц. Она задрала морду и посмотрела в его улыбающееся лицо.

— Лисёнка спасать. Не слышал последних новостей?

— Что-то с Ёширо? — Хотэку тут же посерьёзнел и опустился перед ней, скрестив ноги.

— Ага, Тору похитил.

— Шиноби? — Его тонкие пальцы тут же принялись щипать травинки. — Зачем им кицунэ?

— Затем, что он был рядом с Чо.

С травинки, которую Хотэку отбросил в сторону, опрокинулась букашка. Она упала на спину и теперь беспомощно шевелила ножками, пытаясь зацепиться за воздух.

— Стоило догадаться, что по возвращении у нас будут с ними трудности. И почему я об этом не подумал…

— Потому что есть трудности посерьёзнее, — махнула хвостом Норико. — Да ладно тебе, сейчас мы с Чо сбегаем и мигом его вернём.

— Вдвоём? — Хотэку заметил перевёрнутого жучка и протянул ему травинку, тот вцепился и тут же пополз вверх, к руке птица. — Я пойду с вами.

— Да что вам всем неймётся?

Букашка перебралась на его большой палец.

— Что Киоко, что ты. Расслабься, всего лишь горстка шиноби. — Норико усмехнулась, стараясь говорить непринуждённо, но Хотэку это не убедило. Он аккуратно опустил руку и позволил насекомому перебраться на землю, после чего серьёзно посмотрел на Норико.

— В прошлый раз эта горстка шиноби похитила нас всех, и удрать нам удалось только благодаря Чо. Я не хочу, чтобы с тобой… — Он запнулся. — Чтобы с вами что-то случилось.

Хвост дёрнулся против воли.

— Брось, птиц. В прошлый раз Чо внушала больший ужас, чем все остальные, а сейчас мы на одной стороне.

— Она не очень-то искусно фехтует, — возразил он.

— Зато замечательно врёт и делает гадости исподтишка. В отличие от самураев.

Он задумался на миг, а затем медленно кивнул.

— Хорошо, в этом есть смысл.

— Вот и не переживай. — Она поставила передние лапы ему на ноги и заглянула в глаза. — Ночью уже будем дома.

Он наклонился вперёд, и его лицо оказалось у самой мордочки, так что Норико пришлось приложить все усилия, чтобы не отпрянуть и не отвести взгляд.

— Я буду ждать тебя в саду, — прошептал он и чмокнул её в нос. Норико дёрнулась от неожиданности и отскочила. До ушей долетела усмешка.

Когда она пришла в себя, Хотэку уже поднялся на крыльцо.

— Зачем? — из горла вырвался тихий писк, и она тут же пожалела, что открыла пасть.

— Боюсь, чтобы узнать, тебе придётся вернуться, — ответил он, не оборачиваясь, и скрылся в тёмном проёме павильона, откуда тут же вышла Чо.

— Пошли, блохастая, — крикнула она и спрыгнула с крыльца.

— К твоему сведению, у бакэнэко нет блох, — проворчала Норико.

Куноичи пожала плечами:

— Не имеет значения.

— Это глупо. Как если бы я тебя называла вшивой. Тебе нужно придумать другое оскорбление, потому что на это оскорбиться невозможно.

Чо остановилась и серьёзно посмотрела на Норико.

— Ты как себя чувствуешь?

— А что?

— Всё это ты могла сказать куда более язвительно. Упускаешь возможность поглумиться надо мной.

— Ой, да отцепись.

— У-у-у… Ты точно не в порядке. Трудности с крылатым, да?

Норико шикнула:

— А ты здесь на разведке или что?

Куноичи примирительно подняла руки и молча пошла к западным воротам, которые отчего-то звались воротами Пустоши, хотя именно они вели в город. Норико поплелась следом, уже жалея, что вообще решила отправиться за Ёширо. Лис, конечно, не виноват в том, что Чо — та ещё заноза в лапе, но всё больше хотелось отослать её одну, да желательно так, чтобы там она и осталась. Как знать, может, шиноби прибьют её, Норико вернётся с кицунэ и все будут счастливы.

— Зачем ты идёшь со мной? — нарушила молчание Чо, когда они пробирались по самому богатому Южному кварталу, расположенному у стен дворца. Теперь — после Дня возрождения — здесь разбивали сады, и город преображался, перерождался на глазах.

— Я иду не с тобой, я иду за Ёширо, — сухо ответила Норико.

— Они мне не доверяют, да?

Норико вопросительно задрала морду:

— Тебе обещано место при дворе. Даже сейчас ты живёшь во дворце. Вряд ли в твоей верности всерьёз сомневаются.

Но Чо её словно не услышала:

— Не отрицай, я понимаю. Довериться куноичи — выбор на грани безумия. Я бы сама ни за что не поверила кому-то из чужих шиноби. Мы верны семье, клану, но все, кто за ним, — просто средства для достижения личных целей.

— Как славно, что Иоши тебя не слышит, — буркнула Норико себе под нос.

— Но я ведь многим пожертвовала. Я ушла с вами, зная, чем это обернётся.

— Ты сделала это ради себя, Чо, — фыркнула Норико. — Не прикидывайся, что не хотела свалить с острова и не думала о том, чтобы остаться на Большой земле.

— Но ведь не осталась.

— И что теперь, почести тебе вознести? Ты там, где тебе выгодно быть. Без Ёширо Хоно не место для людей. Другие кицунэ хоть и могут быть приветливы с чужаками, но близко тебя не подпустят. Ты наверняка в этом убедилась за время, что провела там одна. Поэтому, когда лисёнок побежал за Киоко, ты отправилась вслед за ним.

Она замолчала и остановилась у южных ворот Юномачи. Дальше — голые холмы, среди которых прячется деревня шиноби. Норико дождалась, пока Чо достанет своё разрешение. Раньше их даже на входе не спрашивали, но теперь даймё велел держать под контролем все ворота и досматривать каждого входящего в город и выходящего из него. Стражник проверил свиток Чо и, поклонившись, пропустил их.

Норико продолжила:

— У Иоши есть все причины не доверять тебе. Будь честна, Чо: если бы тебя убедили, что перевес сил на стороне сёгуна, если бы ты уверилась, что у нас нет ни шанса, ты бы переметнулась не задумываясь.

Кривая усмешка прорезала лицо куноичи.

— Ты умна, Норико.

— Мы все это понимаем.

— А сама бы что, не переметнулась? Хочешь сказать, никто из вас не бросил бы заранее обречённую затею?

— Нас объединяет ненависть к сёгуну. Хотэку ни за что не станет служить тому, кто уничтожает ему подобных из-за глупой нетерпимости. А если бы и хотел — сёгун бы его не принял, убил бы ещё на подходе. К тому же он самурай, который предан империи, а не господину. Для него это дело чести, но ты такого слова не знаешь.

— Уверена, что тебе до чести тоже никакого дела.

— Даже если так, я обязана присматривать за Киоко. Каннон велела.

— Точно. — Чо почесала нос, как бы припоминая. — Но разве дело было не в том, чтобы последить за ней до того, как дар проснётся? Непохоже, чтобы нашей императрице всё ещё требовалась нянька-бакэнэко.

Норико не смутилась. Она сама не единожды спрашивала себя, почему остаётся, и за ответом не нужно было лезть далеко.

— Предлагаешь бросить её? У Киоко не так много друзей. Хотя не уверена, что тебе это слово знакомо. Наверное, в твоей жизни оно где-то рядом со словом «честь».

Повисла тишина, нарушаемая только шумом ветра в высокой траве, с которой холмы выглядели гораздо живее, чем во время их путешествия из Ши. Норико понимала, что сказала грубость, но разве она была не права? Каждое слово было правдой, и Чо сама это должна была понимать.

— Думаю, Ёширо мой друг, — тихо сказала куноичи. Она смотрела в землю, и, похоже, эти слова для неё самой стали откровением.

— Ёширо твой любовник, — не согласилась Норико.

— У меня были любовники и до него, но ни за одним из них я бы не отправилась к шиноби.

— Тогда, возможно, ты нашла свою судьбу. Любовь. Но это всё ещё не дружба.

— Разве? — Она оторвала взгляд от травы и посмотрела на Норико. — Если мы говорим о любви, которая не выжигает тебя, будто Кагуцути, не выворачивает тебя наизнанку, заставляя совершать глупые и необдуманные поступки; если мы говорим о спокойной любви, принимающей, размеренной, даже скучной… Разве есть разница? В чём она?

Пока она это произносила, в памяти Норико всплыла спина Хотэку, его чёрные крылья и его руки, отражавшие нападения ногицунэ, когда она сама лежала на земле и приходила в себя посреди поля боя. Это была дружба, которую она бы не осмелилась мешать с другими, ещё более сложными чувствами.

— Знаешь, с друзьями обычно не принято…

— Знаю, — оборвала Чо. — И это всё? У тебя ведь с Киоко-хэикой тоже любовь. Не такая, как у неё с Первейшим. Или вот моя мать… Она любила, но эта любовь была хуже дружбы в тысячи раз. Я не хочу так любить. А то, что происходит у нас Ёширо, гораздо больше похоже на дружбу. На тебя и Киоко. Это любовь другого порядка. Без требований и ожиданий.

Она снова замолчала, а Норико даже не захотелось язвить. Чо сейчас шла рядом с ней, совершенно обнажённая и уязвимая, какой никогда не была. Норико понимала, что всё сказанное — не осмысленное тысячи раз. Так уж вышло, что эта грубость об отсутствии друзей что-то тронула глубоко внутри, сковырнула и заставила куноичи облечь чувства в слова. Не для того, чтобы ответить, но для того, чтобы самой это всё осознать.

— Здорово, что у тебя есть друг, — заключила Норико. — Без друзей паршиво.

— Смотри-ка, в чём-то и мы иногда согласны. — Чо улыбнулась, а затем прищурилась и добавила: — А теперь обращайся, мы подходим.

Норико посмотрела вдаль и увидела несколько скудных, местами полуразрушенных построек, которые теперь обросли будто совершенно неуместными здесь полевыми цветами. Она прикрыла глаза, отыскивая среди вороха чужих тел то свежее, которое заполучила совсем недавно: шерсть исчезла, туловище покрылось твёрдым панцирем, а вместо лап выросло огромное количество ног. Норико пробежалась, привыкая к обличью, и нырнула в траву, направляясь в сторону деревни.

— О, я на таких тренировалась сюрикэны метать, — оживилась Чо и бросилась следом. — Тору их ненавидит. Сделай одолжение, попадись ему на глаза — он будет визжать хуже придворных дам.

Лепестки щекотали кожу и пробивались дальше, выше, прокладывая себе путь между пальцами, вытягиваясь к солнцу. Получив ками Инари, Киоко словно раскрыла новую часть себя, новую грань, о которой даже не подозревала до этого.

Лишь сейчас она ощутила себя цельной, наполненной и живой. Девушка, рождённая быть тенью мужа… Она знала, что не желает подобной жизни. И знала, что путь героев, путь наследников Ватацуми — не совсем её. Может, она и была рождена сражаться, но что есть разрушение без созидания?

«Я могу тебе рассказать», — послышалось где-то глубоко внутри. Киоко ощутила жар на кончиках пальцев. Воздух вокруг неё раскалился.

— Старый друг. — Её губы тронула улыбка. — Благодарю за смерть.

«Благодарю за пищу», — голос треском зарождался в её голове. Она знала, что никто больше во дворце не слышит Кагуцути, и потому не утруждала себя ответами вслух.

— Почему ты пришёл? — спросила она. Это было простое любопытство. Она больше не страшилась богов. Никого из них. Но Кагуцути стал первым, кто сам к ней явился, да ещё и без каких-либо причин.

«Всё твоя ки. — Она почувствовала, как жар в кончиках пальцев поднялся выше. — Ты повзрослела, мёртвая императрица. Ты призывала меня ки грома, что связывает весь этот мир, теперь же со мной говорит ки притяжения. Всё дело в твоём созидании — весь мир тянется к тебе, маленькая правительница».

Ки притяжения. Она и не надеялась осознать эту часть энергии, сплетающей материю. Созидание — сила самого Творца. Инари поделилась с ней частью своей ками и частью этой силы, но Киоко не подозревала, что эта часть, доставшаяся ей, будет столь могущественна.

И вдруг её осенило.

— Кагуцути. Люди Дзифу молятся тебе, ведь так? Кормят тебя, чтобы Огненная гора не извергалась, чтобы Огненная Земля жила, а Морская область процветала.

«Ты знаешь, зачем спрашиваешь?»

Жар поднялся по предплечьям и окутал руки. Киоко не было больно, это было приятное тепло — всё равно что опуститься в горячую ванну, когда тело продрогло. Немного щиплет, но эта боль — часть наслаждения.

— Возможно, мне понадобится твоя услуга… — осторожно произнесла она. Кагуцути был богом чистого разрушения, и заключать с ним сделки было опасным для всех.

«А что я за это получу?» — Он заинтересованно лизнул её затылок и заполнил голову, а после спустился по спине.

— Пищу. Много пищи.

«Меня и так кормят».

Жар отступил, но Киоко знала, что он ещё здесь. Заинтересован, просто желает чего-то ещё.

— Что я могу предложить тебе кроме этого?

Боль пронзила руку — и Киоко резко её отдёрнула. Там, где она недавно касалась земли, где росли её нежные цветы, чернело выжженное пятно.

«Свободу, маленькая правительница. Я желаю получить свободу».

Когда-то в мире существовало лишь ничто, и ничто заполняло всё. В ничто ничего не было, потому что ничто было всем.

Никто не знает, что случилось и почему вдруг ничто породило звук, но так пустота обрела гармонию и перестала быть пустой. Звуки привели мёртвый порядок к живому хаосу: они нарушали покой, искривляли пространство и заставляли пустоту видоизменяться, распадаться на материю. Так появилась равнина высоких небес — Такамагахара. Так появился поднебесный мир.

А вместе с ним — Амэноминакануси, ныне зовущийся всеми богами Творцом. Кагуцути не считал это справедливым, ведь небесных богов было пять, а всего поколений — до правящих ныне на Земле — семь. Но истинных мать и отца из седьмого поколения его братья и сёстры предпочли забыть. Отца — потому что он давно скрылся ото всех и никто не знал наверняка, жив ли ещё. А мать — потому что некого было помнить.

Эпоха Сотворения окончилась с рождением Кагуцути и смертью Идзанами. Он помнил, как явился в мир и увидел её — спокойно принимающую собственную участь, сгорающую в его всепоглощающем пламени, а затем пеплом взмывающую к равнине высоких небес.

Так началась эпоха Разрушения.

Идзанаги — его отец — не смог принять участь супруги, как не смог принять и сына, сотворившего с ней подобное. Обозлённый, он заточил Кагуцути на крошечном островке посреди Драконьего моря.

Долго, бесконечно долго Кагуцути пребывал в темноте и одиночестве, запертый в Огненной горе. Поначалу он пытался выбраться, извергался лавой, кипятил вокруг себя море, но оно неизменно остужало его пыл.

Первой иссякла ярость, с какой он пробивался наружу каждый раз. За ней потухло желание, порождающее эту ярость. Следом пришло смирение. Пусть он не был согласен со своей участью, но поделать ничего не мог. Тогда Кагуцути уснул, и сон его длился столетия. И продлился бы ещё дольше, если бы Ватацуми не поднял дно своего моря близ Огненной горы.

Кагуцути почувствовал движения самой земли — и пробудился. А пробудившись, ощутил, что сон сберёг и скопил его силы. Тогда Кагуцути сделал ещё одну попытку, ещё один рывок — и освободился из плена. Но, увы, и это продлилось недолго. Море тут же подхватило его, и вокруг заклубился пар.

— Давно тебя не было видно. — Из тумана выглянула голова дракона. — Разбудил?

— Выпусти меня, — взмолился Кагуцути. — Разве я недостаточно долго отбывал наказание? Разве не заслужил свободы?

Ватацуми пролетел мимо и устремился к клочку суши, оторванному от основного острова, который он только что создал.

— И посмотри, что ты наделал. Тут и так остров небольшой, а теперь стал ещё меньше.

— Он не стал меньше, просто теперь их два.

— Три, — поправил Ватацуми. — А с твоей тюрьмой так четыре. Но кто захочет селиться близ бога, плюющегося огнём?

Кагуцути насупился, весь сжался и затаился на дне своей горы. Дракон прав: никто не захочет такого соседства. Вот и выпустили бы его, чтобы он сам разобрался, где ему жить.

— Я могу поговорить с отцом? — тихо спросил он из утробы вулкана.

— Боюсь, никто с ним поговорить уже не может. — В этот раз голос был женский, и Кагуцути с любопытством выглянул, чтобы посмотреть на богиню.

— Инари, ты откуда в чужих владениях?

— Пришла помочь с заселением, — улыбнулась она, и Кагуцути увидел на склоне своей горы первые побеги зелени.

В тот же миг всей своей ками он ощутил страшный голод, какого не испытывал, не осознавал до этой поры. Не успевая осмыслить собственные действия, он метнулся к свежим побегам и вмиг их слизнул, но это лишь раздразнило его.

— Ты уверен, что это хорошее соседство для наших детей? — обратилась Инари к Ватацуми. — Ты знаешь, я терпима, но к своим кицунэ его бы не подпускала.

Тут же налетел ветер — Сусаноо наверняка помог, — и с востока поднялась огромная волна, каких Кагуцути ещё не видел.

— С-с-стой! — тут же зашипел он. — Я не буду их трогать, не буду никого трогать, пожалуйста!

Он понимал, что стоит волне обрушиться на Огненную гору — и он не просто растеряет свою силу, но ещё долго, очень долго не сумеет вернуть былую мощь, что копилась столетия его сна.

Ветер утих, и волна медленно опала обратно в море, не достигнув берега. Зелёные глаза богини были всё так же прикованы к месту, где совсем недавно стелилась трава.

— И ты ему веришь? — спросила она, в голосе её сквозило сомнение. — Непохоже, что он способен себя контролировать.

— Он голоден. — Может, Кагуцути показалось, а может, брат и правда испытывал к нему сочувствие, которое слышалось в его голосе.

— Жизнь не способна его прокормить. Всё живое умирает лишь на время, чтобы возродиться. Всё живое движется в круговороте, а огонь рушит закономерность, убивая навечно.

«Убивая навечно» — это она о матери? Кагуцути хотел бы не убивать, но, раз он был рождён, значит, и он для чего-то нужен? Он не верил, что был ошибкой Творца, что стал роковой случайностью. Если он был рождён, значит, таков порядок мироздания. Они должны это понимать.

— Но он может питаться смертью, — заключил Ватацуми.

— Смертью наших детей?

— Как твои кицунэ питаются смертью моих детей.

Тогда Кагуцути ничего не понял, но именно эти слова дракона положили начало его новой — сытой — жизни. Люди — дети его брата — жили совсем недолго, быстро чахли и умирали. Они приняли своего бога-соседа как очистителя, дарящего покой окончившей свой путь ки, как освободителя ками. И чем дольше жило человечество, чем дальше пускало свои корни, тем больше пищи было у того, кому отдавали плоть погибших.

А самое сытое время пришлось на затяжную войну людей и ёкаев. Не все были отданы Кагуцути, но мико исправно исполняли ритуалы каждую ночь перед восходом Аматэрасу. Множество, множество ритуалов в разных концах Шинджу. И Кагуцути благодарно улыбался Хатиману — своему внезапному союзнику, разжигавшему в людях чувство чести и долга, чувство необходимости служить своему правителю и богу войны, то есть добровольно идти на верную смерть.

К тому времени некоторые из людей уже бежали подальше от запада: через залив Комо на остров Дзифу. А самые отчаянные, ищущие уединения — на Огненную Землю.

Так у подножия Огненной горы вырос храм, а позже — монастырь. Сначала Кагуцути привычно облизывал всё живое, что пыталось облепить его тюрьму и его убежище, но позже люди смекнули, что, если бога исправно подкармливать, он может проявить милосердие. И теперь в начале каждого времени года ему отдавали жизнь. И это было не в пример вкуснее еженощной трапезы смертью. Ради этих редких подношений он позволил людям остаться у вулкана.

Теперь у него была еда. У него было внимание. И, как у всякого бога, у него даже было почитание. Единственное, чего Кагуцути всё ещё не имел, — это свободы. Всё, чего ему оставалось желать, — освобождения от заточения, в котором он пребывал тысячи лет.

Тору действительно завизжал, и этот визг ласкал слух Чо нежнее маминых колыбельных, жаль только, не было времени насладиться. Пока он отчаянно лупил вокруг себя чем ни попадя, пытаясь пришибить Норико в образе сколопендры, Чо шмыгнула внутрь старой полуразвалившейся постройки, в которой шиноби обычно удерживали редких пленных.

— Разве уже время обеда? — услышала она оживлённый голос Ёширо и облегчённо выдохнула. Живой, уже хорошо.

— Ш-ш-ш, это я, — прошептала она.

— Чо?

Ёширо был привязан к столбу спиной к входу и не мог её видеть. Она прошмыгнула вперёд и одним движением перерезала верёвки, стянувшие запястья кицунэ.

— Да, — улыбнулась она, когда он обернулся и удивлённо уставился на свои теперь свободные руки. — Надо уходить. Только тс-с-с, Тору рядом.

Чо осторожно подошла к выходу и выглянула.

— Как-то это невежливо, — пробубнил Ёширо, но куноичи его уже не слушала. Тору куда-то исчез. Не было ни визгов, ни его самого. Неужели Норико дала себя поймать?

— Жди здесь, — скомандовала она и вышла, стараясь держаться тени здания.

Сзади послышалась возня.

— Я же сказала ждать. — Чо обернулась и увидела, как Ёширо с растерянным видом ловко уворачивается от попыток Тору его схватить. — Что за…

— Мне же нельзя дать ему себя поймать, да? — уточнил кицунэ, подныривая под руку Тору. Во второй руке шиноби блеснул клинок, и, пока Ёширо выныривал у него за спиной, тот успел крутануть кистью.

Ёширо уставился на своё левое плечо, там на травянистого цвета кимоно стремительно разрасталось тёмное пятно крови. Чо тут же метнула сюрикэн, тот врезался в левое запястье Тору, заставляя выронить оружие. Шиноби выругался.

— Нельзя, — ответила Чо Ёширо.

— Да, я уже понял. — Он вздохнул и отразил замах Тору. Чо уже собиралась метнуть второй сюрикэн и обезоружить Тору окончательно, но ноги вдруг перестали держать и подкосились. Всё тело потяжелело. Руки, голова, шея — всё стало неподъёмным и тянуло её вниз, впечатывая в землю.

Так вот каков в действии этот яд. Чо и не думала, что ей когда-нибудь удастся почувствовать его на себе. Стать жертвой собственного творения… Как глупо всё получилось.

За тяжестью последовала боль. Резкая и отупляющая. Этого сознание выдержать уже не смогло.

Вся сила созидания, какой наделила её Инари, восставала против этой сделки. Он разрушает, сеет смерть, оставляя после себя лишь пустоту. Но именно это ей и было нужно. Жестокость не победить чистосердечием, как бы ей того ни хотелось. Отец был милосердным правителем и слепо верил своему советнику — и к чему это привело?

Киоко не допустит такой ошибки. Она не станет полагаться на силу убеждения и здравомыслия там, где на неё нацеливают стрелы. Неважно, насколько ты прав и честен, если в конечном счёте лежишь с пронзённым сердцем.

— Не в моей власти подарить тебе свободу, Кагуцути, — осторожно начала она, мысленно ощупывая каждое слово перед тем, как его произнести, пробуя его на вкус, предугадывая его влияние на ход беседы. — Твоя тюрьма выбрана твоим отцом. Разве смертным под силу её разрушить?

«Смертным под силу меня призывать».

Киоко подняла перед собой руку и почувствовала то же, что происходило тогда, во дворце Лазурных покоев. Тело пронзила внезапная боль, словно вместо крови по жилам заструился чистый огонь. Но она не успела даже вскрикнуть — огонь оставил нутро и вырвался наружу, заиграл языками пламени над её ладонью.

«Мико совершают обряды, жертвуют мне свои ки на время, позволяя обрести форму за пределами Огненной горы. Тебе же не нужны ни танцы, ни музыка. Твоя ки, рождённая для удержания божественной ками, гораздо сильнее прочих. Ты одна справляешься с задачей нескольких служительниц храма, а ведь ты ни дня не посвятила служению. — Он перебрался с ладони на землю и жадно ухватился за сухую ветку, тут же её поглотив. — Я уже пытался проделывать подобное раньше. Никто не выжил, они просто сгорали».

Киоко вдруг сделалось очень жарко. Осознание, на какой бездумный риск она пошла, призывая тогда во дворце Кагуцути, заставило лоб покрыться испариной. Её смерть могла оказаться вполне настоящей.

«Не переживай, маленькая правительница, — усмехнулось пламя, вновь заползая ей на руку и перебираясь на плечи. На миг она испугалась за волосы, но Кагуцути, судя по всему, не собирался ей вредить. — Видишь, тебе достаточно лишь захотеть призвать меня. И вот я здесь. Могу остаться, могу уйти. Могу перебраться куда угодно. Любой уголок Шинджу мне открыт: от севера до юга, от запада до восточных островов».

— И что ты будешь делать с этой свободой? Всем известно, что твоё рождение ознаменовало начало конца. Я намерена спасти Шинджу, но не для того, чтобы ты потом уничтожил мою страну.

«Не переживай, — зашептал он, лизнув горячим воздухом ухо, — я жажду свободы, а не разрушений. Еды у меня достаточно. К тому же Хатиман крепнет, честь и жажда славы вновь утверждаются в людских сердцах, а значит, скоро пищи станет ещё больше».

Его голос улыбался, и Киоко это не нравилось. Где-то здесь таилась загвоздка. Где-то здесь было что-то, чего она не видела. Но она никак не могла разглядеть подвох.

— Мы вернёмся к этой беседе, — пообещала она, не осмеливаясь ни согласиться, ни отказать. — Я призову тебя.

«Я ждал тысячи лет. Что для меня ещё несколько месяцев?» — Он спустился по позвоночнику и рассыпался искрами у самой земли.

Кагуцути исчез, но оставил после себя тянущую тревогу за будущее. Что с этим делать, Киоко не знала, но, по крайней мере, у неё было время на принятие решения. Обсуждать это с Норико или Иоши не хотелось. Она знала, что скажет бакэнэко. И тем более знала, что ответит осторожный император. Зато её наверняка поддержала бы Чо…

С этими мыслями Киоко поднялась и поспешила во дворец. Солнце почти скрылось, до стражи лисы ещё было время, но тревога внутри разрасталась, охватывая уже не только туманное будущее, но и настоящее, перебрасываясь на то, с чем можно было сделать хоть что-нибудь.

Боль была последним, что она ощутила перед потерей сознания, и первым, что ощутила после пробуждения. Этот яд был просто ужасным, но где-то внутри она очень гордилась тем, что создала его.

— Невероятно глупо. — Слова иглами пронзили сознание, вызвав приступ ещё более яростной острой боли. Чо поморщилась. — Я сказал тебе прийти, а не тайком пробраться в деревню и выкрасть своего друга. Зато ты доказала, что действительно предала нас. Разве наша Чо сделала бы что-то подобное? Разве стала бы скрываться и действовать исподтишка?

— Тору, — выдавила она, пытаясь отвлечься от того, что её череп словно дробили на части.

— Что? — В его голосе вдруг прозвучало участие, но насквозь фальшивое. Она знала, что он улыбается.

— Ты идиот. — Чо не видела, но ярко представила, как улыбка спадает с его лица, превращаясь сначала в недоумение, а потом в маску злобы. — Мы все всегда действуем исподтишка. И если хочешь поговорить — дай мне отвар.

— Отвар? — Он засмеялся. — Нет уж, терпи. Ты это заслужила.

Чо застонала. Иша-сан всегда давал отвар пленным. «Они уже повержены собственной гордыней» — так он всегда говорил. Нет смысла заставлять их страдать.

— Где Иша-сан? Позови, я буду говорить с ним.

Чо почувствовала тяжёлое дыхание — Тору приблизился.

— Нет уж, говори со мной, — выплюнул он ей в лицо. — Теперь я здесь закон и власть. И я буду решать, что с тобой делать.

— Да решай, сколько влезет, — бросила она. — Я просто хочу поговорить с наставником. Ты можешь стать предводителем, но ты никогда не заменишь его. — Боль усиливалась с каждым словом, но она заставила себя договорить: — Ты мне не командир. Ты — сопляк, с которым я сражалась на занятиях.

— И которому всегда проигрывала! — закричал он, и Чо откинулась назад. Голова взорвалась острым приступом боли.

— Иди в Ёми, Тору, — устало выдохнула она. — Ты хороший боец, но человек туповатый. Позови Ишу-сана, я имею право поговорить с тем, кто привёл меня в клан.

— Ты имеешь право заткнуться.

Послышались шелест одежды — Тору встал — и удаляющиеся шаги. Чо хотела его остановить, но сил кричать не было. Она лишь понадеялась, что он выполнит её просьбу.

— Мы можем укрепиться вот здесь, с запада. — Иоши поставил фигурку на карту и вдруг понял: что-то не так. Тревога — чужая, неясная — расползлась по телу, и он уже не мог стоять на месте. — Прошу прощения, Кунайо-доно, давайте вернёмся к этому обсуждению позже.

Не дожидаясь ответа, он вышел из павильона Совета и быстро пересёк сад, спеша к дворцу Правления. Что-то было не так, но он никак не мог уловить, что именно его тревожит.

— Иоши? — Обеспокоенная Киоко встретила его у входа. Она сидела на крыльце, но, увидев его, тут же поднялась. — Что-то случилось?

— С тобой всё хорошо? — Он подбежал и осторожно взял её за руки, ощупывая, чувствуя тепло тела.

— Конечно. Почему ты спрашиваешь?

— Не знаю, я просто… Просто вдруг стало очень тревожно.

Киоко нахмурилась, и он, смущённый собственным поведением, выдавил из себя улыбку.

— Но раз с тобой всё хорошо, то, наверное, не о чем беспокоиться. Не понимаю, что на меня нашло. Я ощущал нечто подобное, когда ты пропала из рёкана.

При упоминании рёкана глаза Киоко вдруг округлились.

— Норико! — воскликнула она.

— Что?

— Норико! Это её тревогу ты чувствуешь. И тогда чувствовал. С ней что-то случилось! — Киоко тут же бросилась к воротам.

— Постой! Погоди, не торопись. — Иоши тщетно пытался её остановить, прислушиваясь к собственным ощущениям. Норико… И как он сам не подумал?

— Их поймали, скорее!

Чёрные крылья распахнулись — и Киоко взмыла в воздух.

— Да стой же ты! Норико легко сможет ускользнуть. — Он бежал за ней, пытаясь выиграть хоть немного времени. Всего пара мгновений — и Киоко улетит так далеко, что её и на лошади будет не догнать. — Сначала нужно узнать, что именно случилось. Если вообще случилось. Может, твоё появление только усугубит ситуацию! — Он остановился и согнулся пополам. Крылья давали невообразимое преимущество в скорости, поэтому весь воздух он потратил на то, чтобы до неё долетели слова. Бежать дальше не было смысла.

Точка в небе остановилась и стала стремительно приближаться. Иоши выпрямился: хвала Ватацуми, услышала.

— Почему моё появление должно усугубить ситуацию? — Она приземлилась и уставилась на него ясными глазами, мерцающими лазурью.

— Потому что Норико может тревожиться по какому угодно поводу, а тебя наверняка сразу заметят.

Киоко нахмурилась. Едва-едва, но Иоши нравилось, что она всё чаще позволяла ему увидеть отражение своих эмоций на лице. Прошлая Киоко была тайной, загадкой, которую то и дело нужно было разгадывать. Теперь же она раз за разом давала ключи и подсказки к своим чувствам, чтобы даже за привычными масками он сумел их рассмотреть.

— Ты ведь помнишь, что я могу обратиться в кого угодно? — спросила она, позволив нотке ехидства просочиться между словами.

— Да.

— Ты забыл. — Это уже не было вопросом.

— Я помню, — поспешил заверить Иоши. — Просто уже представил, как ты пикируешь на крышу одного из домов в деревне и во весь голос объявляешь всем войну.

— Да, я ведь именно так обычно и поступаю. — Теперь в её голосе сквозило раздражение, и это не предвещало ничего хорошего. Он научился восхищаться храбростью и самоотверженностью Киоко, но порой её своенравие граничило с безумием, которое легко могло стоить императрице жизни. Поэтому он не хотел, чтобы она летела. И поэтому она сейчас имела полное право злиться на него.

Иоши уже открыл было рот, чтобы оправдаться, но понял, что внутренняя неясная тревога вдруг стала вполне осязаемой, отделилась от него, обросла собственной оболочкой.

«Чо у них», — услышал он бесплотный голос Норико где-то внутри своей головы.

— Чо что? — переспросил он по привычке вслух.

Киоко вопросительно подняла бровь.

«Чо поймали, — пояснила Норико. — Я их вытащу, но мне потребуется чуть больше времени».

Киоко, нервничая, пыталась поймать взгляд Иоши:

— Что происходит?

— Чо поймали, — повторил он слова бакэнэко.

Киоко тут же снова зажглась нетерпением:

— Им нужна помощь?

— Нет, Норико разберётся, — покачал он головой.

— А зачем она тогда сказала это? — не поняла Киоко.

«Потому что ты, болван, развёл панику», — зашипела у него в голове Норико. Иоши не выдержал и закатил глаза.

— Из-за меня, — признал он.

— Из-за тебя, — повторила Киоко, явно не веря в это.

— У неё всё хорошо, им просто нужно чуть больше времени, — он старался говорить убедительно. — Идём обратно. — Иоши взял её за руку, но Киоко выдернула ладонь.

— Я полечу туда и буду рядом на случай, если понадоблюсь.

— Киоко, хватит. — Её упорство раздражало всё больше. — Это не твоя битва. Глупо так рисковать на пороге войны.

— Ты готов взять на себя ответственность за смерть Чо? — резко спросила она. — За смерть Ёширо? Норико? А ведь если умрёт бакэнэко — ты отправишься в Ёми за ней, потому что твою ки ничто уже не удержит. Собой ты, значит, жертвовать готов? — Глаза ясные, как море в безоблачный тихий день, сверкали в свете луны осуждением. — Нет уж, Иоши. Лучше я буду нести ответственность за свои решения, чем позволю тебе мешать.

Она не оставила ему возможности ответить, развернулась и полетела прочь из дворца, за стену и дальше.

«Иоши, — шепнула мысленно Норико, — они собираются её убить. Они убьют Чо».

Солнце уже полностью скрылось за горизонтом, и в пыльном помещении царила непроглядная темень, когда Тору вернулся к Чо.

— Наконец-то. — Чо вытянулась выше, насколько могла, и попыталась размять плечи. Головная боль отступала, но тело ещё ломило, да к тому же затекло от долгого сидения в одной позе.

— Я всё понять не могу. — Лицо Тору проступило из темноты. Он сел напротив и смотрел так пристально, словно намеревался прочесть все ответы в её глазах. — Столько лет ты была нам верна. Да, пусть мы цапались, не идеальная семья, но семья. Мы все были друг за друга. Мы столько с тобой пережили. Я знал, что тебе тошно от всего острова, но не думал, что ты решишься нас бросить. Почему?

Он говорил уже без той злости и без того ехидства, с которыми подходил к ней раньше. Перед ней был друг, с которым они годами вместе получали нагоняи от Иши-сана. Друг, которого она утешала, когда его отец предал клан. Друг, который сам не раз утешал её, помогая залечивать раны, которые, правда, частенько сам же и наносил во время занятий.

— Мне жаль, — она говорила искренне. — Я уже сказала: я сделала это, потому что у сёгуна голова из дерьма, а боги на стороне Миямото.

— Ты ненавидела императрицу.

— А стоило ненавидеть сёгуна, потому что это его приказ лишил меня матери.

— Нам нужны были те деньги, — тихо вздохнул он. — Сама знаешь, каково выживать здесь, на Западе. Ты оставила нас пережидать время смерти без еды и средств к её покупке. И ты видела цены в Нисиконе? Нам пришлось тащиться в Северную область, чтобы взять хоть какие-то заказы, потому что здесь время смерти — мёртвое время.

Чо вздохнула. Ей всё это было известно и без Тору. Она прекрасно осознавала последствия своего ухода, но у шиноби всегда не хватало денег. Они всегда так перебивались. Всегда ездили в Северную и Южную области, потому что там было больше возможностей для нечестного заработка.

Так было постоянно, но продажа сёгуну Киоко-хэики и остальных могла бы положить конец этим трудностям. Поэтому он так разочарован. Это была надежда, которую Чо отобрала.

— Но теперь, Тору, время роста, — примирительно сказала она. — Настоящее время роста. Ты когда-нибудь видел здесь столько зелени? Чувствовал такую прохладу? А дожди? Может, я и поступила неверно, может, я отобрала у клана возможность, но посмотри, что теперь. Деньги закончились бы рано или поздно, и вам снова пришлось бы повторять всё то же из раза в раз. До конца своих дней. Но теперь… Запад не хуже любой другой части острова. Эти земли впервые за тысячу лет плодородны. Я уверена, что смогу выбить для клана хороший участок, Иша-сан сможет вырастить свой собственный сад. Мы сможем выращивать свой рис, свои овощи…

— Мы? Ты больше не одна из нас, Чо, — резко прервал её Тору. — И Иша-сан ничего не вырастит. Ты так и не поняла… — Он завёл руки за спину Чо и одним движением освободил её. — Пошли, посмотришь, к чему привело твоё предательство.

Она растерянно потёрла запястья и поднялась. Тору уже вышел наружу, и она едва сумела разглядеть в темноте его фигуру. Он направился к дому лекаря. К её дому.

Она последовала за ним внутрь и почувствовала, как закололо где-то в области груди. Запах этого дома был особенным, нигде больше так не пахло, только у Иши-сана. Запах разнотравья, некогда подаривший ей безопасность.

Забрезжил огонёк — Тору зажёг тётин, и тот выхватил из тьмы угол, в котором спал Иша-сан. Только сейчас этот угол был пуст. Чо осмотрелась и поняла, что комната больше не походила на ту, в которой она росла и жила. Это была комната Иши-сана, но вместе с тем помещение казалось чужим, потерявшим нечто важное — свою суть.

Запах всё ещё пробивался в ноздри, всё ещё напоминал, что место то же, но глаза не верили, и разум твердил, что это больше не дом.

— Что случилось с Иша-саном? — Она подошла к жёсткому татами, на котором спал лекарь, и опустилась на колени.

— Он был болен. И, как я понял, уже очень давно. — Тору сел рядом и поставил тётин перед ними. Туда, где больше не было её наставника.

Чо это знала. Он не говорил, но когда ты ученица лекаря — невольно заметишь, что некоторые ингредиенты расходуются подозрительно быстро и у наставника есть свой пузырёк, который он носит с собой и из которого пьёт украдкой. Чо не спрашивала, потому что не думала, что вправе. Да и наставник справлялся с недугом, он не походил на старика при смерти.

— У него ведь были лекарства, — сказала она.

— Были, пока он не ослаб настолько, что уже не мог себе их готовить. — Тору не смотрел на неё, но она чувствовала это осуждение во взгляде, которым он пронзал тётин.

— Так вот в чём моя вина.

— Ты должна была быть здесь. Должна была помочь ему, когда он был уже не в силах себе помогать.

— Ты хочешь, чтобы я отплатила жизнью за жизнь, — поняла она.

— Ведь так поступают твои самураи? — Тору усмехнулся, но усмешка эта была горькой.

— Ты отпустишь Ёширо?

— Он мне не нужен.

— Тогда дай мне время, — попросила Чо. — Немного времени побыть здесь. Проститься с тем, что было моей жизнью.

Тору повернулся к ней, и его взгляд был серьёзным.

— Хочешь, чтобы я поверил тебе?

— Нет, — она покачала головой. — Конечно, ты мне не поверишь. Останься у входа. Приставь парней. Делай как знаешь, я не прошу о доверии. Прошу только дать мне хотя бы стражу. Или всего пару коку.

Он отвёл взгляд и вновь уставился на тётин. Чо ждала.

— Я дам тебе время до рассвета, — наконец сказал он. — На рассвете заберу тебя отсюда и отпущу твоего лиса. На этом мы закончим.

Она благодарно поклонилась ему. Тору поднялся и вышел.

Иша-сан умер. Умер из-за неё. Осознание накрыло волной и вырвалось громким рыданием. Тот, кто спас её от Ёми, сам отправился туда по её вине. Она заслуживает смерти. Заслуживает того, чтобы уйти следом. Пусть это станет её искуплением.

— Я быстрее! — Мэзэхиро поднял руку в победном жесте и завалился на траву. Мару рухнул рядом через несколько мгновений.

— На капельку, — задыхаясь, выдавил друг.

Мэзэхиро только ухмыльнулся. Брать верх над будущим императором было весело. Отец им гордился, и он не собирался его подводить. Он услышал, как Мару повернулся на бок, и, совершив усилие над собой, тоже повернулся к нему лицом, подперев рукой голову.

— Я рад, что ты быстрее. — Друг улыбался искренне, и это немного раздражало. Хотелось его хоть чуточку позлить, но он всегда оставался спокойным. То ли правда не стремился быть первым, то ли так хорошо притворялся, что ему всё равно, — никак не получалось понять.

— Врёшь, — прищурился Мэзэхиро, пытаясь уловить хоть что-то в лице будущего правителя, хотя бы намёк на расстройство.

— Зачем? Отец говорит, что император не должен быть сильнее и быстрее всех, а вот сёгун — да.

— Первейший просто тебя утешает.

— Ага, утешает. Да он заставляет сэнсэя держать меня в плену, пока я без заминок не расскажу всех правителей со времён войны! А там и годы правления, и годы жизни знать надо. Только непонятно зачем. Если бы мне надо было быть самым быстрым, думаю, я бегал бы с самой стражи лошади и заканчивал бы вместе с журавлём.

С этим было не поспорить. Мэзэхиро вновь откинулся на спину и посмотрел в небо. Там по светло-голубому морю плыли пушистые белоснежные облака.

— Я много бегаю. Очень. Но всё ещё медленнее своего отца в моём возрасте, — признал он, сосредоточив взгляд на облаке в виде лучника. Лучник был статен, красив и горд. Мэзэхиро представлял, что это он стоит там, среди других облаков, и всё ему нипочём. Представлял, что это он направляет стрелу к западу — туда, где за соседним облаком-кустом скрывалась Аматэрасу. Когда вырастет, он будет таким же сильным и смелым. Надо только ещё чуть-чуть больше стараться.

— Но ты быстрее всех наших мальчиков, — напомнил Мару. Это было правдой, но если бы сыну сёгуна было дело до успехов других учеников… Отец — вот его мерило.

— Если я хочу стать сёгуном — мне нужно смотреть на него, а не на тех, кто медленнее и слабее, — возразил Мэзэхиро. — Ёкай не станет медлить, и я не должен.

Теперь Мару завозился и, судя по звукам, так же откинулся на спину и уставился в небо.

— Война ушла так давно. Как думаешь, почему мы всё ещё враждуем? — тихо спросил он. Это были опасные слова. В последнее время ёкаи повадились селиться в столице, и жалобы от знатных семей поступали всё чаще.

— Ты же знаешь: они бандиты, устраивают беспорядки. Отец говорил, что северо-запад Иноси теперь сплошь опасные кварталы. Городские стражники там каждый день разбираются со сварами. Каждый день!

— И тебе не кажется, что это странно? Зачем ёкаям селиться здесь и устраивать беспорядки? Разве в столицу не едут из-за возможностей?

— Возможностей разбоя и грабежа, богатых-то тут больше, — хмуро ответил Мэзэхиро. — Ты же будущий император, Мару. Разве отец не объясняет тебе такие простые вещи?

Мару вздохнул и тихо-тихо ответил:

— Объясняет, конечно.

На этом их разговор закончился. Аматэрасу выглянула из-за облаков, но лучник так и не выстрелил — расплылся по небу бесформенной кляксой. Уж когда Мэзэхиро станет лучником, он не будет упускать целей.

Норико больше не заботилась о перевоплощении. Пусть шиноби и были ловчее и внимательнее других людей, а всё равно чёрную кошку ночью в упор не замечали. Она услышала разговор Тору и другого шиноби, которого раньше здесь не видела. И уже немного пожалела, что сказала об этом Иоши. Если сюда прилетит Киоко — плохо будет всем, и ей в первую очередь.

Проследив, куда он отвёл Чо, она юркнула за угол и дождалась его ухода. А когда подбежала к двери — услышала рыдания и на мгновение опешила, решив, что обозналась и там вовсе не её знакомая куноичи. Осторожно заглянув внутрь, Норико увидела, как Чо калачиком свернулась в углу, обхватив себя за трясущиеся плечи. До неё то и дело доносились всхлипы вперемешку с завыванием.

Это плохо. Очень плохо. Что вообще могло заставить Чо так рыдать?

Норико тихо-тихо подошла и ткнулась носом ей в щёку. Говорить казалось неуместным. Мокрые чёрные глаза открылись. Чо быстро утёрла слёзы и села.

— Что ты здесь делаешь? — зашипела она.

— А ты? — непонимающе уставилась Норико. — Тебя тут убить собираются.

— Я знаю.

— И прилегла порыдать? Ты даже не связана.

— Уходи. Забирай Ёширо и уходи, — зло сказала Чо.

Норико хорошо знала эту злость, слишком хорошо, чтобы действительно уйти.

— Что они с тобой сделали? — спросила она, пытаясь заглянуть куноичи в лицо и рассмотреть в глазах то, что не давало ей покинуть это место. — Не верю, что слова о предательстве так тебя задели.

— Просто уходи.

Норико принюхалась — и нос бакэнэко безошибочно почуял недавнюю смерть.

— Кем он был? Твоим другом?

— Учителем, — вздохнула Чо и поднялась.

Подойдя к полке с готовыми зельями, она осторожно коснулась ближайшего пузырька и взяла его в руки. За ним оказался бутон красивого цветка, который кицунэ выращивали, собирали, сушили и использовали в качестве пряности. Норико его только потому и узнала, что вечно чихала, если отправлялась в Шику в сезон сбора. Вся южная часть леса наполнялась ярким ароматом, не давая ей спокойно пройти. Даже глаза, и те немыслимо слезились.

— Когда-то он спас меня от смерти, — тихо проговорила Чо, — а потом обучил всему, что знал сам. Я должна была стать его преемницей, я должна была помочь ему, когда он умирал…

— Его убили?

— Если можно так сказать о болезни.

Что-то не сходилось. Норико нутром чувствовала, что что-то не так, но никак не могла поймать эти ощущения, чтобы выразить их через слова. Послышался всхлип:

— Это я виновата. Я его убила. Я. — Её голос стал громче и зазвучал надрывно. Норико оглянулась на вход и отползла под стол, скрываясь в тени. Как раз вовремя.

В проёме показалось тощее, измождённое лицо, обтянутое сухой, бумажной на вид кожей.

— С кем ты говоришь?

Чо вряд ли это заметила, но Норико хорошо видела, что люди в деревне сейчас были больше похожи на призраков, чем на живых. Не все, но многие из них.

— Он страдал? — Чо повернула к вошедшему лицо, и мокрые дорожки блеснули на коже в лунном свете. — Мучился, когда уходил?

— Э-э-э… Не знаю, — замялся шиноби. — Меня здесь не было. За ним Ацуко приглядывала…

Чо только кивнула и отвернулась. Шиноби подождал ещё несколько мгновений, и его голова исчезла, уступив место занавеске, колышущейся на тихом ночном ветру.

— Ты не… — Норико пыталась подобрать слова, но путалась в собственных мыслях. — Чо, я не думаю, что ты виновата.

В воздухе повисла тишина. Чо смотрела на пузырёк в своих руках, а Норико — на бутон, выглядывающий с полки. Откуда здесь свежий цветок? Вряд ли он рос в Западной области, Норико даже на юге их не видела, а ведь в императорском саду есть всё, что растёт или когда-либо росло в Шинджу.

— Откуда у вас эта специя? — не выдержала она. Молчание тяготило, а любопытство не давало покоя.

— А? — растерянно обернулась Чо. — Откуда что?

— Тот цветок. Он свежий, а я таких в Шинджу не видела. Только на юге Шику.

Чо заглянула вглубь полки и увидела, о чём говорит Норико.

— Этот? Мы их сами выращивали… Только это не специя. — Куноичи осторожно поддела бутон и вытащила, показывая Норико. — Иша-сан звал его цветом времени жизни, но мне больше по нраву безвременник. Разве можно называть цветом времени жизни то, что несёт смерть?

И мысли вдруг сложились. Запах — вот что не давало покоя Норико. Запах был совсем не тот, от которого она столько чихала. Нет, этот цветок пах совершенно иначе. Она принюхалась и поняла, что у аромата есть два источника. Сильный — с полки, и слабее — со стороны угла, в котором лежал умиравший лекарь.

Она прошла по следу второго и сунула нос в пиалу. Из неё пахнуло безвременником.

— Чо, — позвала она. — А зачем вам этот цветок?

— Яды, — пожала плечами куноичи.

— А лекарства?

— Нет. Как я уже сказала, цвет времени жизни несёт с собой только смерть. Если он и может что-то лечить, Иша-сан мне ничего об этом не говорил. И сам никогда не использовал его в лекарствах.

Норико села и уставилась на Чо. Та всё ещё сжимала в одной руке цветок, в другой — пузырёк и растерянно смотрела куда-то вглубь комнаты.

— Чо, — хрипло мяукнула Норико. — Иша-сан не был настолько болен, чтобы умереть.

Растерянный взгляд куноичи метнулся в угол.

— Что ты имеешь в виду?

— Я знаю, когда человеку пора уходить по причине старости или болезни. Такое легко почувствовать, если живёшь на два мира. Когда вы нас похитили, Иша-сан не был тем, кому я пророчила бы смерть. Его ки была крепка и покидать этот мир в ближайшие годы не собиралась.

— Но он был болен… — Чо в замешательстве смотрела на Норико, но та не смогла бы сказать, что за чувства плещутся в этом взгляде. Очень не хватало присутствия Киоко, уж она точно сумела бы подобрать правильные слова.

— Не настолько, Чо.

— Хочешь сказать, его убили?

Норико лапой пнула пиалу, и та, опрокинувшись на бок, покатилась к ногам Чо.

— То, что здесь было, пахнет цветком, который ты держишь.

Чо остановила пиалу носком правой ноги, медленно, словно не желая и оттягивая неизбежность, подняла её и принюхалась.

Её лицо сразу переменилось, и Норико, даже не умея чувствовать чужие ки, как Киоко, уловила полыхнувшую ярость. Та разбудила уснувшее желание жить, придала цель и смысл существованию.

Чо молчала, но её взгляд был красноречивее слов. Норико ухмыльнулась. Ночь обещала стать памятной.

Ноги мягко коснулись травы, когда она опустилась на землю. Почва неприятно холодила окутанные тканью ступни, и Киоко отметила про себя, что нужно бы отказаться от гэта: который раз она теряла их в полёте.

Деревня укрывалась дальше, за холмом, но шиноби не самураи, мимо них так просто не проскочишь; так что, прежде чем отправиться туда, Киоко немного помогла ближайшему кустарнику нарастить ещё раскидистых веток и начала снимать с себя одежду. Вопреки приличию, традициям и установленным правилам она продолжала носить простой наряд, хотя её личность больше ни для кого не была тайной и императрице не пристало появляться при дворе в таком виде. Но придворные в Юномачи были куда меньшими сплетниками, чем в Иноси. Похоже, только в столице дамы готовы были ещё до завтрака разнести вести о чьей-то оплошности или недостойном поведении. Здесь народ был свободнее и позволял эту свободу остальным.

Ночь была холодной, по обнажённому телу тут же побежали мурашки. Киоко поёжилась и обратилась. Покрытая чёрной шерстью, она сразу почувствовала себя лучше. Острое кошачье обоняние уловило запахи скрытой деревни, а стрекот в ушах стал гораздо громче. Уводя внимание с цикад на тихий шелест травы и пытаясь услышать отдалённые звуки, она побежала вперёд. Отсутствие человеческих голосов озадачивало, но вместе с тем давало надежде почву для укоренения и роста.

На подходе к деревне Киоко не заметила ничего, что указывало бы на потасовку. Тишина, темнота и всего один шиноби у ближайшей ветхой постройки, в которой когда-то и она была заточена.

Прощупывая жизненную силу этого места, Киоко пыталась ощутить аромат акации и кальмии, почувствовать ки Ёширо-сана. На языке тут же искрами проступил знакомый горячий привкус силы его духа, прямо указывая на место заточения кицунэ.

Подойдя ближе, она заметила, что шиноби не то спит, не то опустил голову и старательно делает вид, что спит. Она не стала проверять, уловка ли это, — обратилась в паука и спокойно перебралась внутрь, не нарушая покой охраны. Вернув себе облик Норико, Киоко подошла к Ёширо-сану со спины и тихо шепнула:

— Это я.

— Норико?

— Киоко.

— Киоко-хэика? — спросил он громче, чем следовало бы.

За стеной послышалась возня. Они напряглись, затаили дыхание, но шум быстро прекратился, и снова наступила тишина. Киоко позволила себе тихонько вдохнуть, обошла кицунэ и села перед ним.

— Почему вы не обращаетесь?

— Зачем? — не понял он.

— Чтобы выбраться. Эти верёвки недостаточно туго затянуты, чтобы удержать лапы.

— О… — Он казался озадаченным и слегка смущённым. — Я как-то не собирался сбегать, — признал Ёширо-сан. — Они были довольно любезны…

— Люди, которые вас связали? Любезны? — Она едва сдержала порыв не влезть в его душу, чтобы понять этот парадокс.

— Да. Они обещали показать мне свои напитки, которые заваривают. Сказали, их лекарь тоже делал разные отвары и оставил после себя рецепты…

— И вы поверили?

— Они не выглядели лжецами.

Святая наивность. Киоко обречённо вздохнула.

— Обращайтесь.

Ёширо-сан покорно перевоплотился в свою вторую ки, выпутался из верёвок и выжидательно посмотрел на Киоко. Она понимающе отвернулась и стала с любопытством изучать стену, пока он за её спиной возвращался в тело человека и возился с одеждой.

— Всё, — шепнул кицунэ, и Киоко отвернулась от стены.

Осмотрев его с головы до ног, она кивнула:

— Пора вас вывести. — И выглянула наружу — стражник, к её изумлению, исчез.

Решив не медлить, они нырнули в ночь, миновали несколько домов, и Киоко, убедившись, что рядом нет никого, кроме Ёширо-сана, как могла быстро вырастила несколько кустарников вдали от крупных дорог.

— Здесь вас найти не должны, ждите, а я отыщу остальных.

— Но я должен помочь! — возразил Ёширо-сан.

Киоко глянула на него снизу вверх, мотнула мордой и вместо того, чтобы возразить, задала не слишком удобный вопрос:

— Ёширо-сан, вы отлично сражаетесь, а уж захватов избегаете лучше любого самурая. Как так вышло, что они вас поймали?

— Так они меня и не ловили, — растерянно признался он. — Я сам пошёл.

— Вы сами пошли за шиноби?

— Я не очень понимаю, кто такие шиноби. Я отправился за тем, кто предложил прогуляться и показать отличную лавку с посудой.

— И они показали? — с сомнением уточнила Киоко.

— Они были очень убедительны, когда уводили меня из города. Сказали, что это особенная лавка в деревне. И они правда показали мне здесь набор уникальной посуды! — Он изо всех сил пытался оправдаться, но чем больше говорил, тем яснее на лице рисовалось осознание всей глупости ситуации. — Они на самом деле были очень любезны.

— Шиноби — лучшие мастера в искусстве обмана, — пояснила Киоко. Винить кицунэ в доверчивости не было смысла, но она сомневалась, усвоил ли он этот урок, а потому озвучила очевидное: — Они лучшие притворщики и лучшие убийцы. Теперь, надеюсь, вы это понимаете и больше не будете следовать за неизвестными в безлюдные места. Особенно за городом.

Ёширо-сан потупился:

— Их слова казались искренними. И они даже сдержали слово…

— А потом связали вас. Неужели даже это не показалось странным?

— Это мне не очень понравилось, — с готовностью ответил он. — Но знаете, они ведь обещали утром показать напитки, так что я решил перетерпеть неудобства. Я не успел в полной мере ознакомиться со здешними порядками, а в монастыре бывали ночи и похуже.

Киоко открыла рот, пытаясь подобрать слова, но так и не нашлась, что ответить на такой совершенно отличный от её собственного взгляд на мир.

— Это было неправильно, да? — уточнил Ёширо-сан, но подтвердить его догадку Киоко не успела: послышались крики.

Она выглянула из ветвей первой. Крики доносились из глубины деревни, так что Киоко, понимая, что кицунэ не станет отсиживаться в кустах, подала знак следовать за ней и побежала на шум. Тут же она почувствовала, как кожа натянулась вокруг шеи, мешая дышать. Вспыхнула резкая боль, ноги больше не касались земли, а перед глазами возникло лицо того самого стражника, что спал — или всё же не спал? — охраняя пленника.

— А вот и наша бакэнэко. Я всё думал, появится вслед за предательницей или нет? — Он приблизил лицо, и Киоко, не выдержав, взбрыкнула, оцарапав его нос. Шиноби зашипел, но руку не разжал.

— Беги! — крикнула она Ёширо. — Помоги Чо!

В стороне промелькнул и тут же исчез огонёк рыжих волос. Стражник растерянно осмотрелся, и Киоко, воспользовавшись этим, ещё раз извернулась, теперь приложив все усилия, чтобы освободиться. Но шиноби тут же схватил её задние лапы второй рукой и не дал высвободиться из захвата.

— Не выйдет, мелкая, — злорадно оскалился он. — Пойдём, Тору будет рад такой добыче.

Всего миг отчаяния — и перед внутренним взором возникло лицо Кацу-сэнсэя.

«В заведомо проигрышный бой идут только безумцы».

Киоко обмякла, полностью расслабившись.

— Хорошее решение, — одобрил шиноби. — Нечего попусту тратить си… А-а-а! — заорал он и выпустил Киоко из рук. По несчастливой случайности она упала на спину, но успела зацепиться за несколько травинок. Длинное тело изогнулось и встало на все ножки. Часто-часто перебирая ими, она побежала прочь.

«…Вы поступили верно, когда сбежали».

Многоножки. Никто не любит многоножек.

Первым порывом было вскочить на лошадь и отправиться за ней. Но Иоши пообещал себе не совершать глупых и поспешных поступков, поэтому дал себе немного времени на размышления. Догнать Киоко не выйдет. Остановить — тем более. Чо действительно в опасности, и её собираются убить. Возможно, помощь ещё одного оборотня им в самом деле не помешает.

И всё равно что-то внутри кричало о совершенной безрассудности и недальновидности этого поступка. Если с Киоко что-то случится, война с сёгуном станет войной, не состоявшейся по самой глупой причине.

— Первейший, — послышалось сзади. Хотэку поклонился и подошёл ближе. — Хотели меня видеть?

— Норико сказала, что Чо собираются убить. — Он решил обойтись без предисловий.

— Думаете, они не справятся?

— Неважно, что я думаю, потому что теперь туда полетела Киоко. — Раздражение в голосе скрыть не удалось, и Хотэку сразу всё понял.

— Хотите, чтобы я отправился следом?

Но Иоши понимал, что в роли правителя не может действовать опрометчиво. Ему хотелось бы отправить в эту проклятую деревню все силы империи, но какой он тогда император?

— Хочу, чтобы ты честно ответил: как считаешь, им нужна помощь?

Хотэку прикусил губу и после недолгого молчания покачал головой:

— Не думаю.

Ответ Иоши слегка удивил, и, получив его, он понял, что ему не нужно было мнение. Чего он желал, так это подтверждения собственных мыслей, чтобы перейти к решительным действиям. Однако получить его не удалось.

— Уверен? Жизнь императрицы под угрозой.

— Как и ваша. — Хотэку ни на миг не засомневался. — Умрёт Норико — император следом.

Этот довод был справедлив. Сам Иоши часто забывал, что зависим от бакэнэко, но и Киоко, и Хотэку об этом неустанно напоминали, а ведь он действительно даже не задумался о собственной уязвимости, когда позволил Норико пойти с Чо.

— Не думаешь ли ты, что это только доказывает необходимость или хотя бы уместность помощи? — попытался зайти он с другой стороны.

— Прикажите — и я отправлюсь за ними, — спокойно ответил Хотэку.

— Но не считаешь это нужным.

— Если для вас действительно важно моё мнение, — кивнул он.

Со стороны ворот вдруг послышался топот, прерывая размышления. Иоши оглянулся — через сад бежал стражник.

— Господин Фукуи, господин Фукуи! — вскрикнул самурай, завидев Хотэку. — Ой, Первейший! — Он резко остановился и упал на колени, склонив голову к земле.

— Вставай, — приказал Иоши. — Что там?

Стражник послушно поднялся и, согнувшись перед ними, затараторил:

— Двое мужчин у ворот. У них нет разрешения, но они требуют встречи с даймё.

— Требуют? — Иоши не стал скрывать удивления. Только безумец будет чего-то требовать от даймё. Если только это не другой даймё или не знать из столицы.

— Именно, — поднял испуганные глаза самурай. — Говорят, у них есть важные сведения и то, что нам всем нужно. То, что нужно Первейшему!

— Первейшему, значит. — Иоши посмотрел на Хотэку.

Тот пожал плечами и уточнил:

— Они представились?

— Один представился Куроива Иуоо, второй не назвался.

Иоши этого имени раньше не слышал.

— Спросим у господина Ямагучи, — сказал он и направился к дворцу Правления. Хотэку бесшумной тенью последовал за ним.

Казалось, внезапные гости совсем не удивили Кунайо-доно. Наоборот, он тут же велел их впустить.

— Вы не думаете, что это могут быть люди сёгуна? — уточнил Иоши. — Мы не просто так требуем разрешение от каждого, кто входит в город.

На лице даймё расплылась довольная улыбка.

— Куроива Иуоо был некогда в услужении у дзурё Нисикона, я хорошо его знаю. Мы плотно сотрудничали с дзурё — многие поставки в Юномачи из других городов шли через Нисикон. Однако сёгуну после того, как он погостил здесь, вероятно, захотелось усложнить нам жизнь, так что он прервал сотрудничество, запретив остальным иметь какие-либо дела с Западной областью.

— Погодите, — нахмурился Иоши. — Но мы исправно получаем провизию со стороны Северной области. Только вчера завезли запасы риса.

— Завезли. Только дзурё здесь уже ни при чём. Он исправно исполняет приказы, даже если это лишает город внушительных средств. Но не все самураи разделяют такую позицию.

— И что же, они так просто идут против приказа? — не поверил Иоши. Это казалось бессмысленным. — В самураях с детства воспитывается честь, и каждый готов не раздумывая умереть за господина. А тут они подвергают себя риску ради денег?

— Ваша правда, Первейший. Однако Хотэку-сан был в отряде самого сёгуна, один из лучших самураев всей империи, один из самых преданных. И это не помешало ему предать господина.

С этим нельзя было поспорить, однако даймё упускал самое важное.

— Хотэку предан империи и императору.

— Как и многие из самураев. — Кунайо-доно склонил голову, совсем как это делал Акихиро-сэнсэй, когда Иоши старался спорить, но в итоге своими же словами лишь подтверждал слова учителя. — Легко служить господину, когда получаешь большое жалованье и твоя семья живёт в достатке в процветающей стране. Гораздо сложнее, когда ты всё ещё живёшь в достатке, но те из твоих родных и друзей, что трудятся в полях, остаются без денег и пищи. Пропасть между людьми растёт. Ресурсы городов уходят на армию, которая требует расширения и укрепления. Самураи всё ещё хорошо живут, но кусок в горло не полезет, когда семья мужа твоей сестры на обед варит ложку бобов на пятерых. Теперь это мисо-суп простого народа. Скуднее и печальнее, чем когда-либо.

Тогда Иоши начал понимать. Он знал, что кто-то примкнёт к ним из-за чуда, которое Киоко совершила с Западной областью. Из-за божественного вмешательства, которое многим подскажет, за кем следовать в этой войне. Но он и не думал, что за ними могут пойти по личным убеждениям, что есть самураи, которым не нужно чудо, чтобы принять сторону врага.

— Самурай, опорочивший честь своего господина, должен убить себя, — задумчиво произнёс он.

— Что ж, по всей видимости, они решили убить себя на войне.

Дверь распахнулась, заставляя пламя в тётинах качнуться. Внутрь вошли и тут же пали на колени два самурая.

— Господин, — заговорил тот, что имел при себе сёто. Второй же снял со спины и уложил перед собой лук. — Позвольте выразить благодарность за то, что согласились нас принять.

После того как Иоши услышал «требуют» от стражников, он был готов к любому нахальству, но не к такой почтительности.

— Глуп тот даймё, что откажется от новых бойцов, — спокойно ответил Кунайо-доно. — Сколько у тебя их, Иуоо?

Самурай, не поднимая головы, громко сказал:

— Тысяча триста сорок два.

Иоши едва не выдал своё удивление. Почти полторы тысячи бойцов, предавших своих господ! Как такое возможно? Но Кунайо-доно лишь одобрительно качнул головой:

— Кого из них считаешь достойными полководцами — даже если до сих пор они не командовали, — веди сюда. Будем обучать. Остальных раздели на полки, их расселим по области на эти месяцы, пусть тренируются, а заодно возделывают и засаживают наши поля.

— Да, господин. — Иуоо встрепенулся, явно готовый сейчас же бежать исполнять приказ, однако его спутник замешкался.

— Иуоо-сан, — осторожно обратился он, поднявшись. — Это ведь не единственное дело, с которым мы прибыли сюда.

Парень выглядел совсем юным: такие обычно учатся, а не служат. На его лбу проступили капли пота, голос дрожал, а пальцы нервно сжимали древко лука. Но переживал он напрасно: Иуоо глубоко поклонился Иоши и даймё, как бы прося прощения за свою поспешность, а затем враз помрачнел.

— В Нисиконе неспокойно, — сообщил он.

Кунайо-доно кивнул, чтобы тот продолжал.

— Дзурё ездил к даймё и неделю назад вернулся. С тех пор к городу съезжаются самураи со всех сторон. Их пока немного, но то, что они разбили лагерь к западу от стен города, даёт понять — это только начало. Не знаю, сколько полков в итоге здесь соберётся, но точно немало.

Иоши про себя улыбнулся. Всё происходило ровно так, как они предполагали.

Были у него предчувствия, что всё это не обернётся добром. Они возникли ещё тогда, на рынке. Любезные люди были как-то уж слишком настойчиво любезны. Но Ёширо привык доверять, в Шику стоило опасаться лишь ногицунэ, а они в городах не жили.

Шиноби же жили среди людей, хотя и походили во многом на ногицунэ. Насколько он успел понять, и одни и вторые заманивали ложью, играя и выдавая себя за других, соблазняли одержимых желаниями, обещая их исполнить, а затем похищали для своих целей.

Страны разные, а преступники одни и те же. И вновь Ёширо вспомнил согю, вновь подумал, что источником бед стали его постыдные, не имевшие места в праведной жизни сёкэ желания. Как падок он оказался на всю эту окружившую его и совершенно непохожую на их собственную красоту! Как сильно захотелось ему обладать столь прекрасными и непривычными вещами!

Перед глазами возникло лицо осё — и Ёширо стало стыдно. Но крики впереди сделались громче, и о стыде думать уже было некогда. Да и незачем. Ёширо издалека заметил горстку шиноби, в центре которых яростно махала катаной Чо. Она умело владела оружием, но дралась с таким исступлением, что назвать подобное фехтованием Ёширо бы не смог. Спиной к ней стоял кабан, который, если судить по нахальному хрюканью и довольным визгам, был перевоплощённой Норико. Она справлялась куда лучше — многие из мужчин уже были изранены её клыками.

Ёширо прикрыл на мгновение глаза, чтобы вернуть себе ощущения тела. Ненасилие — его путь, и он намерен ему следовать. Но быть миролюбивым в драке — задача не из лёгких. Особенно если хочешь помочь близким, которые не так миролюбивы, но с собственным спасением не справляются.

Он прочистил горло, приготовился и, издав истошный вопль, бросился прямо в центр круга. Двумя точными движениями вытолкнув оттуда Чо и Норико, он увернулся от трёх клинков, одновременно попытавшихся его проткнуть.

— Ты что устроил? — недовольно крикнула Норико и, протаранив одного из шиноби, встала рядом.

— Вы не справлялись. — Ёширо отскочил в сторону и позволил нападавшему резануть по руке своего товарища вместо себя. Тот заорал на него. Сражаться вместе шиноби, кажется, умели не очень хорошо.

Несколько мгновений перепалки, которые успели привлечь к себе внимание других, — и вот кабан уже пронёсся мимо и взметнул на клыки одного засмотревшегося бедолагу. На ногах осталось четверо.

Ёширо не думал, что эти люди заслуживали такой участи, а потому изо всех сил старался их не ранить. Но, на их беду, он очень хорошо уходил от атак, а они обступили слишком плотным кругом, то и дело раня друг друга.

Вот рядом прокатилась голова мужчины, который заманил его в деревню: это один из шиноби снёс её своей катаной, пытаясь обезглавить Ёширо. Широко раскрытые глаза смотрели неверяще, словно спрашивали: «Что, в самом деле конец? Вот такой?» На какой-то миг Ёширо даже захотелось поднять и утешить голову, но в этом не было смысла: на лице осталось не чувство — ушедший отпечаток последнего мгновения жизни.

Развернувшись на согнутой ноге, он позволил налетевшему на него самураю проскочить мимо — прямо на клыки Норико. Та довольно хрюкнула и сбросила тело, на всякий случай дважды пройдясь по нему. Лицо под копытом хрустнуло и превратилось в кровавое месиво.

Двое. Осталось всего двое. Тяжело дыша, они стояли напротив и уже не торопились нападать. Их злоба смешалась с испугом и обречённостью, руки дрожали не то от страха, не то от напряжения и усталости. Один сжимал катану — добротную, хорошо заточенную, с необычным плетением на рукояти, на порядок лучше тех, что были у прочих.

— Что, Тору, всё ещё хочешь убить Чо? — оскалилась Норико.

Тору. Знакомое имя подняло ворох воспоминаний из разговоров с Чо. Тору был ей другом. Не слишком хорошим, на взгляд Ёширо, но она ценила дружбу с ним. Нехорошо, наверное, будет его убивать.

Он обернулся. Самой Чо рядом не было.

Послышался визг — Норико бросилась на Тору. Тот в последний миг успел увернуться, и Ёширо крикнул:

— Стой!

Норико послушно замерла, но посмотрела на него со злобой:

— Ты что творишь?

— Тору, дай нам уйти. Боги свидетели, мы не хотели этого. — Он обвёл руками тела и пропитанную кровью землю.

— Чо должна была умереть за одну смерть, — сказал Тору, и голос его дрожал от ярости. — А ты просишь, чтобы я отпустил вас после этого? После того как вы оставили жён без мужей, детей без отцов, а деревню без её кормильцев?

Ёширо поднял бледные руки, на которых не было ни капли крови.

— Смотри, я никого не убил. Я даже не вооружён.

— Что ты тянешь свои руки, лис? — презрительно скривился шиноби. — Посмотри ниже, посмотри на всё, что вокруг. Или думаешь, если пальчики не запачкал — так и ни при чём?

Ёширо опустил взгляд. Его кимоно темнело влажными пятнами от подола до самого воротника.

— Ты животное, лис. И кровь этих шиноби на тебе. На твоей пасти, на твоих когтях и клыках. Твоих и этой. — Он кивнул в сторону Норико. За этими словами последовал тихий усталый вздох. Тору пытался держаться, но его тело уже сдавало. Ёширо хотел бы рассказать ему, что так сражаться неоправданно изматывающе. Что есть способы куда более действенные и менее затратные по силам… Но Тору уже устало осел на землю. И вряд ли он станет слушать.

Его товарищ тут же озабоченно склонился над ним.

— Тору, тебе нужна помощь… — Он сказал это, едва шевеля губами, но Ёширо услышал.

Тору поморщился и, стиснув зубы, поднялся на ноги, принимая помощь другого шиноби.

— Забирайте предательницу и проваливайте, — бросил он. — Но если я кого-то из вас увижу — здесь, в холмах или на городском рынке, — я медлить не стану. Так что не попадайтесь мне на глаза.

Он сплюнул на землю густой бурый ком слизи. Опустив глаза, Ёширо только сейчас заметил, что всё это время кровь обильно текла из ноги Тору. Под коленом была открытая рана, и он стремительно слабел.

— Перевяжи как можно скорее, — сказал Ёширо второму, — останови кровь в течение полкоку, иначе будет поздно.

Шиноби ничего не ответил — повёл Тору прочь.

Ёширо оглянулся на Норико — та сидела кошкой и пыталась слизать с себя чужую кровь. Её морда, шерсть, лапы — всё было испачкано, словно она намеренно искупалась во внутренностях врагов.

— Ты видела, куда пошла Чо?

Норико подняла морду и качнула головой из стороны в сторону.

— Думаю, завершает свой акт возмездия.

— Возмездия?

— Ну да. А что, по-твоему, здесь происходит?

Ёширо растерялся:

— Я думал, на вас напали за попытку сбежать.

— В какой-то степени. — На её морде заиграла ухмылка, и сейчас, в лунном свете и при окровавленной пасти, это выглядело особенно зловеще. Он тут же вспомнил, почему Норико так не любили в Хоно и во всём Шику. — Но мы не сбегали. Ты же видишь, мы почти в самом сердце деревни. Сбегают обычно к окраине.

— Так это не на вас напали, а… вы?

— Она просто пыталась выяснить, где девчонка. Они могли сказать, но решили кинуться в атаку. Сами виноваты.

Наверное, если бы у Чо было несколько подруг — или хотя бы две, — она не смогла бы назвать Ацуко лучшей. Но так уж вышло, что чужачку деревня приняла неохотно, и именно Ацуко помогла ей освоиться, обрести дом. Ацуко была почти так же близка Чо, как Тору. В каком-то смысле даже ближе, потому что, как и Чо, была девчонкой. Именно Ацуко рассказала ей о том, о чём должна была рассказать мать. Именно она научила быть с мужчинами. Она давала советы, когда у надменной Чо не складывалось общение с парнями, и даже помогла ей поставить несколько ударов.

Ацуко была добра. По-своему. Иногда болезненно добра, слишком прямо, слишком откровенно. И всё же она, словно строгая старшая сестра, требовала от Чо не покорности, а проявленности, требовала действий и успехов.

— Тебе не стоило возвращаться, — раздалось из темноты переулка, как только Чо туда повернула. Она думала, что встретит Ацуко в её доме, но, как видно, та вышла, чтобы помочь остальным. Сзади раздавался лязг клинков и неясные крики. Куноичи посмотрела туда насторожённо, но почти сразу перевела взгляд на Чо, и больше её лицо не выражало ничего, кроме презрения.

— Чтобы ты осталась безнаказанной? Ну нет. — Чо перехватила катану покрепче и бросилась на подругу. Где-то внутри проснулось давнее чувство узнавания — так же она бросалась на неё, пытаясь застать врасплох, побороть неожиданностью, чтобы выиграть очередной дружеский поединок. Порой она проигрывала, но допускать провал сейчас была не намерена.

— И когда ты стала такой эмоциональной, бабочка Чо? — Ацуко легко увернулась и полоснула коротким танто ей по предплечью. — Хотя можно ли тебя так называть после того, что ты сделала?

Чо стиснула зубы и сдержала вскрик. Развернувшись, чтобы сделать второй выпад, она встретила взгляд таких знакомых раскосых глаз. Ацуко была единственной из знакомых ей женщин, срезавшей волосы выше плеч, а спереди они и вовсе прикрывали лоб до бровей. Она говорила, что так удобнее, и даже настаивала, чтобы Чо попробовала, но та не решилась повторить за подругой.

Теперь эти глаза, глядящие из-под ровного среза волос, горели ненавистью. Чо и не знала, что Ацуко умеет так ненавидеть.

— Думаю, тебе больше подходит паучиха, а? — Ацуко взмахнула рукой и метнула свой танто ей в лицо. Чо дёрнулась в сторону, но лезвие оцарапало щёку. Едва-едва, и всё же достаточно, чтобы нанести обиду. Ацуко всё ещё была хороша, а Чо действительно отдалась в плен эмоций. — Не дзёрогумо, конечно, ханъё, но плести сеть из лжи и губить тех, кто окажется слишком доверчив, чтобы подпустить тебя достаточно близко, — точно у тебя в крови.

Это было больнее царапины. Гораздо больнее.

— Ищешь лживую тварь — взгляни на себя. — Не приближаясь, Чо достала из рукава пару сюрикэнов и метнула их один за другим.

Оба пролетели мимо. Чо прекрасно видела, куда целится, но в последний момент рука дрогнула, словно не она ею управляла. Что-то мешало сосредоточиться, сражаться всерьёз.

— М-да, — протянула Ацуко. — Ты не только не стала лучше, я бы даже сказала, что в своём путешествии на Большую землю ты потеряла некоторые навыки.

В её руке уже блеснул второй танто, и Ацуко сделала шаг вперёд. Чо отступила на то же расстояние. Она не тешила себя иллюзиями, уже поняла: даст ей приблизиться — и шансов на победу в этом бою не будет.

— Ну же, Чо, ты же знаешь, как плоха в танцах. Не заставляй меня и здесь у тебя выигрывать. — Ацуко усмехнулась и крутанулась вокруг себя, после чего глубоко поклонилась, всё это время, однако, не спуская взгляда с Чо. — Может, ты принесла с собой парочку ядов? Тогда я бы на твоём месте не медлила, ведь только в этом ты и хороша.

Тут уж Чо не выдержала — слишком свежа была рана.

— А я думала, ты и в этом теперь лучше. Или он был первым, а? — В ладонь лёг маленький, только сегодня купленный на рынке кунай. Как же повезло, что её похитили, когда они с Ёширо уже обошли всех нужных торговцев!

Лезвие блеснуло в свете луны и прорезало левое предплечье Ацуко. Чо целилась в сердце, но куноичи успела увернуться. Что ж, во всяком случае, теперь Чо поняла, что её меткости мешала она сама, не готовая всерьёз вредить лучшей подруге, названой сестре. Не готовая наносить раны той, что приняла её и опекала.

Но Ацуко сама вспомнила о ядах и подписала себе смертный приговор.

— Вот и вся твоя суть. — Ацуко рванулась вперёд, не давая Чо времени отойти, и бросилась на неё. Та поднырнула под руку и, развернувшись, тут же впечатала кулак Ацуко в спину. Не сумев удержать равновесие, Ацуко сделала несколько нетвёрдых шагов и, припав на колено, растерянно обернулась:

— Ч-ч-что…

Не сумев договорить, она повалилась ничком. Яд уже распространился по телу.

— Ч-ч-что? — передразнила её Чо, склонившись над телом. — Ч-ч-что ты сделала со мной, Чо? Это ты хотела спросить? То, что умею лучше всего, сестрёнка. То, о чём ты сама попросила. Отравила.

Мимолётный испуг на лице Ацуко сменился пониманием и обречённостью. Наверное, такое же выражение она сама видела, когда убивала Ишу-сана. Наверное, так чувствуют себя преданные и отравленные.

— Он мог бы тебя сейчас спасти. Как жаль, что ты его убила. — Чо поднялась и развернулась спиной к бывшей подруге, намереваясь уйти. Она не собиралась дожидаться, пока Ёми её заберёт.

— Его убила болезнь, — донеслось до неё слабое, тихое признание. — Которую ты… Ты могла бы… Вылечить.

Чо обернулась:

— Хватит лжи, Ацуко. Я знаю, что его отравили. И раз с ним была только ты — ты это и сделала.

Ацуко едва заметно покачала головой и сглотнула, попыталась опереться на руки, чтобы подняться, но рухнула обратно на живот. Чо не видела её лица, но ясно представила, как его перекосило от чудовищной боли.

— Я любила Ишу-сана…

Чо пришлось всё же подойти и склониться над Ацуко, чтобы расслышать её слова:

— Я… никогда бы… никогда…

— А кто? — не выдержала Чо. — Кто, если не ты? Ацуко, отвечай, кто! — Она упала на колени и тряхнула её за плечи. — Кто его убил? Кто?!

Но Ацуко молчала. В этом переулке её уже не было. Не было и в этом мире.

— Чо-сан? — послышалось сзади. Она обернулась. У входа в переулок стояла рысь. Чо подскочила и заставила себя сделать вдох, сглотнуть подступающий ком и встать прямо. Киоко-хэика подошла, посмотрела на Ацуко, затем снова перевела взгляд на Чо. Её глаза, каких не бывает ни у одной рыси, вглядывались так цепко, что становилось не по себе. Она всё знала. Чо была уверена: она понимала, что здесь сейчас произошло. Возможно, гораздо лучше самой Чо.

— Я просто… — Она попыталась объяснить, оправдаться. — Я думала…

Она всегда убивала без сожалений. Порой даже любила это. Но не сейчас. Чужие напрасные смерти её не трогали, но близких в её жизни и без того было немного…

Императрица шагнула вперёд и, поднявшись, поставила передние лапы Чо на плечи. Та дёрнулась от неожиданности, но, когда Киоко-хэика прижалась головой к её щеке, вдруг почувствовала, как тиски, сдавливающие грудь, разжались, выпуская боль наружу. Чо вцепилась пальцами в шерсть и уткнулась в морду, забывая, кто перед ней. Они опустились, и Чо ещё долго сидела, изливая всю горечь утраты, а рысь была рядом и согревала, собирала все слёзы, позволяя оставить печаль в переулке.