Киоко. Милосердие солнца

Мир успокоят

Стоило Хотэку укрыться в доме рыбака, и ветер снаружи словно обезумел. Небо заволокло облаками пыли, и он уже не был уверен, что в Эене достаточно безопасно. Однако выбора у них всё равно не оставалось.

Хозяин дома — бывалый рыбак — оказался очень любезным. Тут же выделил Хотэку с Норико комнату, куда привёл ногицунэ. Народу здесь собралась тьма, как наверняка в каждом доме Эена сейчас. Хотэку даже не был уверен, что места хватило всем, но надеялся, что каждый из сбежавших сумел найти временное укрытие.

— Здесь нужен осё, — сказал ногицунэ, закончив осмотр.

— Но среди ногицунэ монахов нет. — Хотэку услышал в своём голосе беспокойство и постарался взять себя в руки. — Послушайте, я знаю, вы не слишком любите людей…

Но ногицунэ от этих слов отмахнулся, не позволив закончить:

— Глупости. Мы напали на вас, а вы нам дали работу вместо того, чтобы добить выживших. И уж поверьте, будь всё наоборот, ни один человек не выжил бы в Шику после подобного. Так что мы в долгу перед вами. Но всё же мы не кицунэ, и только осё доступно владение ки духа и целительство.

Хотэку опустился на колени и склонился над Норико. Она едва дышала, но была ещё жива, удерживаясь в этом мире одним богам известным чудом.

— Она должна выжить. Кто-то должен ей помочь. — Он протянул руку к мордочке и всё же отдёрнул пальцы, так и не коснувшись, испугавшись, что может причинить больше боли. А затем встрепенулся, вскочил и бросил:

— Нам нужен Ёширо.

— Не поможет, — нагнал его голос ногицунэ у выхода из покоев. — Да и лететь в такой ветер — проще сразу в море утопиться. К тому же она не дождётся, уйдёт раньше. Упустите — жалеть будете потом до самой смерти. И ждать эту смерть весь остаток отведённых лет.

— И что ж мне, просто смотреть, как она умирает? — Хотэку чувствовал, как в груди закипает злость. Ногицунэ не был виноват, это он понимал. Но собственное бессилие пугало, а страх рождал ненависть ко всем и всему.

— Я схожу за Тикао. Если кто и сможет помочь — это он. Но… Не уверен, что станет. — Ногицунэ поднялся и, пройдя мимо Хотэку, вышел за порог. — Посидите с ней. Там, где бакэнэко спят, ни одна душа не захочет оставаться в одиночестве.

Он не понял, что это значит, но, когда ткань, отгораживающая комнату от остальных помещений, опустилась за ногицунэ, всё же вернулся к Норико и сел рядом.

— Ты не умрёшь, — прошептал он над ней. — Я слишком долго ждал, чтобы позволить тебе уйти сейчас.

Ветер за окном усиливался. После того как Киоко-хэика возродила эти земли, в городе появились настоящие окна, но здесь, в деревне, всё ещё пользовались одними только занавесками, а с таким ветром они были почти бесполезны. Несмотря на все старания закрепить края ткани, пыль и песок беспощадно залетали внутрь, поэтому Хотэку снял своё кимоно и, расправив его, постарался укрыть Норико от уличной грязи.

— Миску тёплой воды и, ради самой жизни, закройте окна хоть чем-то, — раздался голос сзади. Хотэку обернулся и сразу узнал вошедшего по длинным светлым, почти как снег, волосам. Сопровождающий его ногицунэ тут же вышел, отправляясь, по всей видимости, выполнять просьбу. Или приказ.

— Кайто мне о вас рассказывал.

— А она нет? — усмехнулся Тикао, кивая на Норико и присаживаясь рядом под импровизированный навес из кимоно.

— Нет. Не думал, что вы выжили после нападения. И отчего-то остальные от меня это скрыли.

— Отчего бы им не скрывать, если это я возглавил нападение на Минато? Вы ведь и сами успешно скрывали то, что ваши правители живы, не так ли?

Хотэку ухмыльнулся: почему-то этот ногицунэ ему понравился. Честный, хотя глаза у него хитрые, так и бегают, зорко высматривая всё, за что способны зацепиться.

— Не думал, что лисы интересуются делами Шинджу.

— А лисы и не интересуются, им до людей дела нет. Но я не лис. — Он улыбнулся и снова посмотрел на кошку. — Я не осё, вы ведь это понимаете? Даже среди осё немногие в совершенстве овладевают ки духа.

— И всё же вы пришли. — Хотэку не оставляла надежда. Его позвали, он должен помочь.

— Ногицунэ не служат Инари. Ни в монастырях, ни в мыслях. — Тикао посмотрел на него, и Хотэку заметил, что глаза у того, в отличие от других, не зелёные — голубые. Но не как у императрицы, а бледные, льдистые. — Но мы служим себе, и наши ки так же сильны и так же податливы. Просто методы работы… отличны от тех, что используют кицунэ, скажем так.

— И вы мне это говорите, потому что…

— Потому что мои силы не безграничны, а молиться богам и просить их помощи я не стану.

— Вы чего-то хотите? Я заплачу сколько скажете.

— В этом я не сомневаюсь. — Он опять улыбнулся. — Но деньги мне не нужны.

— Не нужны? Вы ведь напали на Минато из-за страха, что время роста не наступит? Чтобы обогатиться на украденной рыбе и разворованном городе, разве нет?

— Возможно, — уклончиво ответил он. — И всё же мои ногицунэ честно работают, отстроили для вас ооми и заручились поддержкой многих людей. Мы долго сотрудничали с рыбаками и продолжим это сотрудничество, несмотря на небольшое столкновение… интересов.

Теперь нападения на город так называются?..

Хотэку хотел бы уточнить, но глянул на Норико и решил, что время для подобных бесед ещё не настало.

— Так чего вы хотите? — просто спросил он.

— Долг.

— Долг?

— Который останется за вами. Я оказываю вам услугу, а когда придёт время — вы окажете услугу мне.

Опасная сделка. Никто в здравом уме не соглашается на такие открытые условия. Ни один его наставник не сказал бы, что это хорошая затея. Ни один стратег не рисковал бы подобным образом. Ни один воин…

И Хотэку не стоило.

— Хорошо, — ответил он.

— И это будет соразмерная жизни услуга, — предупредил ногицунэ.

Хотэку только кивнул. Когда придёт время — он обязательно пожалеет об этом. Соразмерная жизни услуга могла означать только другую жизнь, но он был готов. И знал, что, как бы тяжело ни было отдавать долг в будущем, он обернётся и скажет себе в прошлом, что это справедливая и посильная плата. Даже если придётся отдать собственную жизнь.

— Вам нужна клятва?

— Достаточно вашего слова, — заверил Тикао. — Вы ведь человек чести, а я таким склонен доверять. Ну и… В ваших же интересах не предавать тех, кто строил корабли империи и знает все их слабые места.

В этот раз ногицунэ остался серьёзен. Он говорил искренне, и Хотэку не сомневался, что, если придётся, тот потопит и ооми, и всех людей, до которых дотянется.

— Тогда моё слово у вас есть.

Тикао склонил голову, и в этот же миг в комнату вошёл второй ногицунэ.

— Прошу прощения, воду нужно было нагреть… — Он поставил миску справа от них. Ветер тут же усыпал песчинками поверхность воды.

— Заколотите наконец это окно, — сказал Тикао, ополаскивая руки. — Принесите чистые платки или любые отрезы ткани. Ещё миску воды. Лучше две. Иглу и пеньковую нить. Тонкую! И… Господин Фукуи, насколько остёр ваш кинжал?

Тетива зазвенела, и выпущенная стрела со свистом вонзилась во вражеский глаз.

— Да!

— Нобу, прошу тебя, давай уйдём. — Тономори начал ныть ещё до того, как они пришли к стене, и не затыкался с тех пор. Это раздражало. Нобу сам не понимал, зачем позвал его с собой, но не был уверен, что без Тономори решился бы нарушить правила.

— Чш-ш… — Он осмотрелся. Они чудом остались незамеченными в толпе лучников, и привлекать к себе внимание сейчас не хотелось. Хотя наверху была такая суматоха, что вряд ли кто-то даже посмотрит в их сторону.

— Эй, ты ранен? — Крупный мужчина опустился рядом со скукожившимся у его ног Тономори и заглянул ему под кэса. Нобу выругался про себя. — Ноппэрапон? Ты разве не должен быть с остальными у северных ворот?

— Он со мной. — Нобу постарался говорить как можно ниже и грубее.

— Зачем? — Самурай поднялся и взглянул Нобу в лицо. — Погоди, ты разве не сын?..

— Бежим! — Нобу схватил Тономори за ворот, дёрнул и помчался прочь — к лестнице и вниз.

— Так ты только мешаешь бежать, — заголосил ноппэрапон, и Нобу перехватил его за руку.

— Быстрее!

Люди и ёкаи у них на пути едва успевали отскакивать, но Нобу не останавливался. Он бежал изо всех сил, пока не оказался во дворе какого-то старого песчаного дома, где сейчас лечили раненых, а их на удивление было не так уж много.

Только здесь Нобу затормозил и согнулся пополам, пытаясь отдышаться. Тономори завалился на живот. Все его рты на ногах жадно вдыхали воздух.

— Ты хоть представляешь, — задыхался он, — как сложно бежать и дышать, когда и то и другое ты делаешь ногами?

— Ты сам виноват, что нас узнали! Стоял бы, как все, — никто бы и не заметил.

— Я не хотел, чтобы меня ранили!

— А мог бы и сам ранить кого-то! Зачем нас вообще учили, если не дают сражаться?

— Чтобы вы не умерли в первые же мгновения, если город захватят. — Ёширо-сан появился из ниоткуда. Нобу готов был поклясться, что миг назад его там не было, а теперь вот, стоит за спиной Тономори, словно уже не одну стражу занимал это место.

— Ёширо-сэнсэй. — Тономори тут же обернулся и поклонился. Нобу сделал так же, хотя чувствовал, что злость не отступает.

— Мы можем сражаться, — сказал он, подняв голову. — Я только что убил нескольких! На стене не так уж опасно!

— Ты так думаешь? И все эти люди и ёкаи, что лежат здесь и ждут твоей помощи, были в полной безопасности?

— Нет, я не… Я не это имел в виду.

— А что же?

— Но со мной же ничего не случилось.

— А с кем-то случилось. Удача — то, чему невозможно обучиться, Нобу. Сегодня ты ей приглянулся, безрассудный бакэдануки, но не думай, что боги всегда прикроют твой хвост.

— Я и сам справлюсь с тем, чтобы прикрыть свой хвост!

— Мы долго работали над тем, чтобы так оно и было, — согласился Ёширо-сан. — И всё же не следует заигрывать с Ёми, она охотно забирает тех, кто к ней стремится.

Больше он ничего не сказал, обошёл Тономори и направился к зданию. Ноппэрапон тут же засеменил за ним, на что Нобу вздохнул, но поплёлся следом. На самом деле ему нравилось ухаживать за ранеными и помогать лекарям, но их истории… Он всегда просил рассказывать истории, и это всегда было так захватывающе. Как можно удержаться? Как можно не желать ощутить это самому?

— Ну и вонючая дрянь, — скривился инугами, пытаясь уткнуться носом в собственное плечо. — Мне как дышать теперь?

— Можешь не дышать. — Чо оторвала кусок ткани и грубо перевязала только что обработанную лекарством рану. — Или убрать мазь?

— Если можешь — убери.

А ещё говорят, что псы добрые и верные. Этот явно был злобным шакалом. С каждой царапиной приходил сюда и вечно был недоволен. Чо отошла, чтобы пересчитать, сколько чистых кусков ткани осталось. Она слишком увлеклась, закрывая любые, даже незначительные ранения, и не заметила, как запасы почти закончились.

— Только договоримся, — бросила она через плечо, — что, когда рана загноится и ногу придётся отрубить, ко мне ты с этим не вернёшься.

За спиной послышалось недовольное сопение и возня. Через несколько мгновений инугами уже переступал порог, да с такой скоростью и таким недовольством, что чуть не сбил входящего Ёширо, но тот успел шагнуть в сторону.

— Что в этот раз? — спросил кицунэ, подходя к Чо.

— Стрела задела лодыжку. — Чо понизила голос, осмотрелась и кивнула на выход. Уже на улице она вздохнула и заговорила громче:

— На этого плевать. У нас тут некоторые зрения лишились, вот что хуже всего.

— Зрения?

— Дым. Те щепки, что я подготовила для огня за стеной… Дым поднялся слишком высоко — и наши тоже пострадали.

Вопреки ожиданиям, Ёширо не стал убеждать, что здесь нет её вины. Он лишь пожал плечами и сказал:

— Это бремя, которое несёт каждый из нас. В войне всегда страдают обе стороны.

— И ты так просто об этом говоришь?

— Чо, насилие мне всё ещё чуждо. Но когда выбор совершён, нет никакого смысла себя за него корить. Мы уже здесь, и мы делаем то, что в наших силах. Если бы не те щепки ядовитого дерева, пострадало бы ещё больше наших людей и ёкаев. Прими последствия.

— Так у тебя всё просто.

— На словах, — он улыбнулся. — Но больше переживать не о чем, всё закончится уже сегодня.

— Сегодня?

Осада длилась несколько дней, и, насколько Чо могла судить из рассказов тех, о ком заботилась здесь, ни о каком быстром завершении и речи быть не могло.

— Сёгун мёртв. Кунайо-доно только что сообщил.

— Они смогли?.. Но как? Он не остался в Иноси? А что император?

— Об этом не сообщили. Во всяком случае, мне даймё ничего не сказал. Но если знаем мы — скоро северный даймё отступит.

— Разве самураи не мстят за смерть господина?

— Всё, что я успел здесь понять о даймё, так это то, что они скорее выберут удобный и безопасный путь. Это не самурай, лишённый господина. Это землевладелец, которому нужно управлять целой областью. Полагаю, этот даймё, сменивший предыдущего, верил в победу сёгуна, как и все, служившие ему. Его устои и непоколебимая вера рухнули, а значит, не останется никаких причин терять своих людей. Кунайо-доно уверен, что вскоре они отступят.

— Вот как. — Чо обернулась на вход, за которым скрывались раненые. Они обошлись малой кровью. — Юномачи выстоял почти без потерь. Тебе не кажется это слишком…

— Простым? Кунайо-доно умышленно умалчивает о делах в Минато. Мы не знаем, что происходит на западе.

— Но раз они убили сёгуна…

— Мы не знаем, как и кто. Мне ничего не известно.

Чо задумалась. Живы ли они? В Минато были тысячи самураев, но живы ли те, кого она знает? Она так давно ничего не слышала о Норико и Хотэку, даже думала, что ей плевать. Но… Она ведь осталась на этом острове. Осталась в этой войне. Осталась с ними. И как бы она ни пыталась убедить себя, что целости Юномачи и общей победы достаточно, внутри скреблось едва осязаемое желание узнать, что несносная кошка и её птиц в порядке. Что императрица, сторону которой она приняла, жива и возьмёт власть в свои руки.

— Думаю, тебе нужно выпить, — прервал её мысли Ёширо.

— Что? Ты же не пьёшь.

— Не саке, Чо, не саке. Я тут порылся в твоих запасах и нашёл кое-что…

— Ты рылся в ядах? С ума сошёл?! Ты хоть руки вымыл после этого?!

— Эй, спокойнее, я брал только те лекарства, которые ты оставляешь сверху. Они вроде не опасны… Ведь не опасны? — Он с сомнением взглянул на неё. — Ты ведь не стала бы оставлять без присмотра на видном месте что-то опасное, правда?

Чо замялась, не зная, как бы ему ответить.

— Вот как, — понял Ёширо. — В любом случае новый напиток вышел бесподобным. Если выживем — тебе понравится.

Ёмоцухира обнимала её своим бесцветным мраком, убаюкивала, исцеляла, как умеет только она. Дорога в Ёми была перевалочным пунктом для людей, но для бакэнэко она являлась домом, колыбелью миров и их долгоживущих душ. Здесь Норико пряталась от живых раньше, зализывала раны сейчас и готовилась прийти умирать позже, когда наступит её время.

Она знала, что время ещё не пришло. Хотя её родное тело едва ли можно было назвать живым, всё же оно дышало, и с каждым новым мгновением она чувствовала, как силы к нему — к ней — возвращаются. Норико не торопилась — торопиться было некуда. Она просто отдыхала и ждала, когда будет достаточно сильна, чтобы вернуться к своей плоти, вновь стать живой.

Первыми пришли запахи. Пот, пыль, железо, кровь — чужая и своя — и покой. Покой пах сейчас не слишком свежо, но очень надёжно. Не открывая глаз, Норико заурчала и тут же почувствовала на затылке большую тёплую ладонь. Пальцы осторожно почесали за ухом.

Она попыталась перевернуться с бока на живот, чтобы подняться на лапы, но грудь отозвалась ноющей болью.

— Не двигайся — услышала она знакомый голос. Не тот, это был голос кого-то из ногицунэ. Запах выдавал лисью натуру. — Я сделал что мог, но костям потребуется время и покой.

Норико прислушалась к своей ки — та была изодрана, изломана, прервавшиеся потоки воссоединились странным, неестественным образом, словно ветер ворвался в эти вихри и подчинил их себе. Но ветру нет дела до чужих ки, пока их не нужно унести к одному из богов.

Она попыталась заговорить, но из горла вырвался жалобный писк. Ну и стыд…

— Лежи. — Это был тот голос. Пальцы перебрались к шее и почесали подбородок.

Норико заставила себя открыть глаза. Не может говорить, так хоть посмотрит… Она напоролась на безмятежный чёрный взгляд. Но то, что она увидела за ним… Не веря собственному зрению, она прикрыла веки и снова распахнула их. Ничего не изменилось. За Хотэку была не её спальня в Минато. И даже не койки с другими больными, каких было полно во временных убежищах.

За Хотэку были песчаные стены и окно, завешенное приколоченной со всех сторон тряпкой.

— Гх… — она попыталась выдавить из себя звук, но горло совершенно пересохло.

— Пей. — Хотэку поднёс к морде небольшую пиалу с водой, и Норико начала жадно лакать. Она и не чувствовала, что настолько хочет пить, но стоило первой капле коснуться языка… Остановиться она смогла, лишь когда выпила половину и усы стали неприятно касаться бортиков пиалы — слишком узкая, маленькая.

Она уложила мордочку обратно, решив поберечь шею, которая уже начала ныть, и задала не дававший покоя вопрос:

— Где мы?

— В Эене, — коротко ответил Хотэку.

Норико уставилась в покрытый трещинами потолок:

— А Минато…

— Уничтожен.

— Киоко?

— Пока неизвестно. Но думаю, что императрица жива. В последнюю встречу она была живее всех нас…

Что-то было за этими словами, но что именно, Норико сейчас выяснять не хотелось. В горле заскреблось, а глаза вдруг начали щуриться сами собой. Сделав усилие, она отвернулась, пытаясь спрятаться. Сбоку зашуршали шаги — ногицунэ вышел. В комнате остались только они с Хотэку.

Он молчал, и Норико молилась Каннон, чтобы так и продолжалось. Она пыталась справиться с собой, но ничего не выходило. Вроде и вернулась в тело, но будто всё ещё оголена, и все чувства наружу. Неловко и нелепо, так не должно быть.

— Норико… — Он осторожно коснулся её плеча, но она только дальше отодвинула морду. Отворачиваться было очень неудобно, да и выглядело наверняка глупо. Но она же кошка, кошки всегда выбирают глупые и неудобные — как кажется людям — положения, чтобы полежать. — Посмотри на меня. Пожалуйста.

И столько нежности было в этом «пожалуйста», что дурацкие слёзы, которые она с таким трудом сдерживала, начали просачиваться наружу. Ну как она посмотрит?

— Норико.

Осторожно, касаясь всего двумя пальцами, он повернул её голову обратно и заглянул в глаза. Она попыталась увернуться, но Хотэку не позволил.

— Тебе не надо от меня прятаться, — сказал он. — Пожалуйста.

Хотэку придвинулся ближе и коснулся своим носом её.

— Я так боялся, что потеряю тебя…

Это признание отчего-то сделало ещё больнее. Норико громко всхлипнула. Совсем по-человечески. И слёзы полились ещё сильнее.

— Почему ты плачешь? Тебе больно? Принести тебе одеяло? Или еду? Как тебе помочь?

Его обеспокоенность и забота убивали в Норико те крохи сдержанности, за которые она цеплялась изо всех сил, и, когда он закончил, она уже рыдала, не в силах остановить этот поток. Она не видела его лицо, не чувствовала, как он напряжён, ждёт, пытается понять. Но больше он ничего не сказал. Просто сидел, гладил её по макушке и ждал.

Удивительно, насколько легче становится, если поплакать. Так вот почему Киоко вечно зарывалась под одеяло… Норико утёрла мордочку о ладонь Хотэку и подняла прояснившийся взгляд.

— Лента. И кимоно от твоей мамы, — хрипло выдавила она. — Если Минато уничтожен, они тоже… — И снова голос сорвался. Да в Ёми эту чувствительность, ну нельзя же столько рыдать!

Хотэку не ответил, протянул руку куда-то, чем-то зашуршал, — Норико не видела чем, — а затем поднял перед её мордой раскрытую сумку. В ней лежало то самое кимоно.

— Лента там же, — сказал он, убирая сумку. — Я успел забежать к тебе и взять некоторые вещи.

— Погоди. То есть город на грани уничтожения, ты спасаешься бегством, тащишь покалеченную меня и решаешь потратить драгоценное время на… платье?

— Ну… да. — Хотэку смутился. — Глупо?

— Очень. Невероятно глупо. Просто… Просто… Ужасно, — последнее слово она договаривала, снова захлебываясь в рыданиях. — Ненавижу тебя, птиц. Такой ты дурак.

Она не оплакивала потери. Больше нет. Не осталось ни сил, ни жалости. Словно боль, сжигавшая её изнутри, догорела, исчерпала себя, оставив пепел полузабытых сожалений. Скольких она убила? Столько раз умерла и сама, погибая с каждым, кого забрало море.

Была ли она лучше тех, кто убивал по обратную сторону убеждений? Наверное, на этот вопрос ответа не отыскать.

Они говорили, что истина неведома, у каждого лишь своя правда. Она же теперь считала, что истины вовсе нет. Все варианты правды сменялись от человека к человеку как театральные маски на лице актёра, но самого актёра в постановке не существует, и то, что за масками, не имеет значения. Есть лишь то, во что верит зритель. Есть лишь то, во что верит она. И остальные. И у масок лишь одна задача — влюбить в себя зрителей. Скольких влюбила она, переманив на свою сторону, убеждая в верности их решений?

Мысли лениво перетекали друг в друга, как холмы под ней, пока она не добралась до Эена. Деревня была цела. Где-то внутри Киоко боялась, что всё же задела её, и сейчас облегчённо выдохнула — хотя бы это они сберегли.

Киехико-доно и несколько самураев стояли на возвышении чуть поодаль, южнее самой деревни, словно ждали её. Киоко опустилась рядом с дзурё и осмотрела деревню. Та жила, суетилась, и в ней было на удивление много людей. Она боялась, что времени на спасение было слишком мало, и всё же, по-видимому, Хотэку справился, предупредил дзурё, а тот спас кого смог. То есть многих.

— Киоко-хэика. — Дзурё глубоко поклонился, и самураи вслед за ним.

— Скольким удалось сбежать? — спросила она, не тратя времени на формальности.

— Пока неизвестно. Не все добрались до деревни, поэтому несколько отрядов мы отправили искать потерявшихся в округе. Но многие спаслись. Хотэку-сан вовремя успел предупредить, так что у нас было время. Даже многих больных унесли. И если позволите, я распоряжусь и отправлю людей в Минато. Наверняка и там остались выжившие.

— Не осталось, — оборвала Киоко.

— Но они могли спрятаться в укрытиях и…

— Там никого не осталось.

В этом она была уверена. Она чувствовала пустоту Минато, когда покидала его. Ни единого проблеска жизни.

— Тогда… Кхм. Тогда расширю область поиска вокруг Эена.

Она только кивнула, соглашаясь. Разговор хотелось поскорее закончить. Где-то там, внизу, тянулась к ней такая знакомая, до боли родная ки. Живая, хотя и пахнущая самой Ёми. И ей отчаянно хотелось — нет, было просто необходимо — коснуться её.

Киехико-доно поклонился ей, она попрощалась и, расправив крылья, спустилась к тому самому дому. Старенькому, но довольно большому. Её маленький комочек смерти был внутри. Не такой сильный, как раньше, и всё же живой. Она вошла и, не обращая внимания на расступающихся и кланяющихся, решительно прошагала туда, куда тянулось её сердце.

— Ты. — Она ворвалась в комнату и резко опустилась перед лежащей на боку Норико. — Как ты могла позволить кому-то на себя наступить, глупая кошка?

— И тебе привет, — лениво протянула Норико. — И я рада, что ты жива.

Киоко опустилась ниже и коснулась лбом шерстяной головы.

— Если бы ты умерла…

— Я не умерла.

— Но если бы…

— Ты бы меня убила за это, да, знаю. Но… Киоко.

Голос бакэнэко насторожил, и Киоко подняла голову, внимательно вглядываясь в жёлтые глаза.

— Иоши, — поняла она. — Почему он… Его ки ведь осталась у тебя? Он же не мог умереть в самом деле, он и так был мёртв.

— Одного тела для жизни мало. Его ками где-то там, в Ёми или Ёмоцухира. Я была слишком слаба, чтобы понять и проследить. И я бы… В прошлый раз я легко его вытащила, потому что он не был готов, его ками застряла в невесомости Ёмоцухира, на перепутье. Сейчас… Я не чувствую его так ярко, как тогда. И у меня пока недостаточно сил, чтобы идти в Ёми.

Глупый самурай. Сколько смертей ему нужно, чтобы научиться ценить жизнь и перестать её так растрачивать?

— А я ведь была там, я знала, что сёгун где-то рядом…

— Ты не могла знать. Никто не мог. Если бы мы предвидели это заранее, то и в Кюрё никто бы не умер.

Перед глазами вновь всплыли улицы, полные крови и изуродованных тел. Киоко прикрыла веки, стараясь отогнать видение, но то цеплялось за разум, впечатывалось в него, словно язва, которую не вырезать.

— Почему он не предупредил?.. Вы ведь всё время говорили. Почему он не сказал, что они нападут на Кюрё?

— Он не знал, Киоко. Мы все недооценили сёгуна. Хотя и он нас… Но мы заплатили большую цену за его смерть.

— Слишком большую.

— Наверное, в войнах иначе и не бывает… Я вернусь за ним, — пообещала Норико. — Дай мне несколько дней. Тебе пора взять власть в свои руки, как это и должно быть. А когда будем в Иноси — я сделаю всё, что в моих силах, чтобы вернуть его домой.

— Ты правда сможешь?.. — Киоко хотелось верить, но она поняла, что боится. Не того, что Иоши не вернётся, а того, что она поверит в его возвращение и потом не сможет пережить эту утрату снова, если ничего не выйдет.

— Если я не смогу протащить мертвеца к живым, что я за бакэнэко тогда такая? — Норико фыркнула, и из её носа полетели сопли.

— У-у-у, ты ещё и заболела?

— Нет, это от… Кхм, да, заболела. — Она попыталась утереть нос лапой, но было видно, что даже такое движение даётся ей с трудом.

— Позволь мне. — Киоко подняла подол кимоно, вылила на него немного воды из пиалы, стоявшей рядом, и начала вытирать мордочку.

— Фу, холодная, — проворчала Норико.

— Лучше, чем в соплях ходить.

На это она ничего не сказала, только буркнула невразумительно, но смирно терпела, пока Киоко не закончила. А когда закончила, почувствовала чужое присутствие за стеной. Такое же близкое и знакомое.

— Хотэку, она чувствует твою ки, — мяукнула Норико. — А я — запах.

Он вошёл и опустился на колени перед Киоко, низко кланяясь.

— Прошу прощения, я не хотел вас беспокоить.

— Пожалуй, вы как раз вовремя. Мне нужно кое-что рассказать. Это касается оками…

Ши выжил чудом. Когда Джиро прибежал, пылала по меньшей мере пятая часть леса с южной стороны. Не было ни шанса справиться с огнём. Уже успели погибнуть многие — и отшельники, живущие у опушки, и дикие из ёкаев, поколениями скрывавшиеся в тени. А сколько животных… Но как бы ни было жаль других, в Ши было лишь двое, за кого Джиро переживал по-настоящему, — его родители. А так как жили они в южной части леса…

Отчаяние захватило его раньше, чем разум сумел возобладать, так что Джиро сам чуть не сгорел. Метался среди полыхающих стволов, пытаясь не задохнуться от едкого дыма, но упорно пробирался всё дальше к югу, к поляне, на которой вырос. Сейчас он понимал, что это безумие должно было стоить ему жизни, но тогда мыслей не было, только желание отыскать, стремление спасти, заглушающее все доводы.

Он не знал, как и когда всё случилось. Огонь опалил шерсть, дым забрался в ноздри, сознание помутилось и оставило его, погрузив во тьму. Не было ни надежды, ни мира — всё ушло. А когда вернулось — он лежал среди обугленных поваленных стволов на выгоревшей траве. Всё пропахло гарью, как и он сам. На шерсти местами были проплешины, правую заднюю лапу придавило деревом, но огонь… Его больше не было.

Осторожно освободившись, он, подволакивая лапу, побрёл в сторону поляны и обнаружил её почти сразу.

— Мама?!

Вокруг звенела тишина. Ни птиц, ни зверей, ни оками.

— Отец?

Никто ему не отвечал. Да и некому было отвечать.

Он обошёл всё вокруг, все их места — их не было нигде. Но не было и их тел. А это значило, что…

— Явился, — сердитый голос мамы заставил вздрогнуть. Джиро обернулся и прижал уши.

— Мне нужно было…

— Нужно было довести нас своими выходками, как всегда. — Она подошла ближе, и Джиро невольно припал к земле.

— Я был нужен ей, так… Так надо было.

Мама остановилась в шаге от него и склонила голову набок.

— Когда?

— А?..

Она села и смотрела на него уже спокойно.

— Когда?

— Я ушёл сразу после, — признался он, потом поднялся и сел напротив.

— Почему не сказал?

— Не знаю… Боялся опоздать. Я правда был нужен там.

Мама переменилась. Она больше не злилась и, кажется, даже не собиралась отчитывать его. Словно в один миг признала в нём уже не собственного сына, а равного себе оками.

— Стоило предупредить, — только и сказала она.

— Я хотел, но… Переживал, что вы будете против.

— О, мы были бы, — усмехнулась она. — Но никто не может остановить волка, ведомого своим богом.

Ну надо же. Даже мама признаёт перед чем-то своё бессилие. Хотя Джиро был уверен, что она лукавит. Если захочет — так запрёт его, и никакие боги тому не помешают.

— Я боялся, что вы погибли, — тихо сказал он, понимая, что был бы счастлив, даже если бы получил сейчас по ушам вместо этого разговора. — Отец?..

— С ним всё хорошо. Мы помогали остальным выбраться к северу.

— Но как вообще случилось, что Ши загорелся? Да ещё и такой большой участок сразу…

— Самураи. Они вошли по Тенистой тропе в темноте. Мы знали, что они здесь, но не думали, что решатся на подобный поступок. Не уверена, что они сами сумели выбраться после поджога, — возможно, это был их последний приказ и последний путь.

Джиро попытался представить, каким безумцем нужно быть, чтобы выполнять подобные приказы. А потом вспомнил себя, совсем недавно сознательно бегущего в горящую чащу. Наверное, все они верили в необходимость своего безумия.

— Они живы, — подтвердила Норико. — Оками в Ёмоцухира я бы точно не пропустила. Это как не заметить фейерверк, громыхающий посреди ночи.

— Хорошо, — вздохнул с облегчением Хотэку.

Киоко-хэика снова заговорила:

— Мне жаль, что я не сказала об этом тогда, в Минато… Но я боялась, что в горе и переживаниях мы рискуем потерять и вас двоих.

— Я понимаю ваши мотивы, — согласился Хотэку.

— Да уж. Если бы Ши загорелся, когда там была ты, — добавила Норико, — не хотела бы я встать перед таким выбором. — Она покосилась на Хотэку, и тот едва сдержал улыбку.

— Главное, что все целы. Ну… Мы все, — поправился он. — Я уже отправил гонца к Кунайо-доно, завтра мы выдвигаемся в Иноси. Киоко-хэика, вы предпочтёте поехать или… — Он слегка приподнял крылья, указывая взглядом себе за спину.

— Я полечу, вы поезжайте с Норико. Ёширо-сан и Чо-сан пусть тоже выезжают. Пришло время выполнять обещания.

Сиавасэ не любил перемен. Вокруг — сколько угодно, в собственной жизни — ни единой. Мир переменился, и земля на Западе ожила, но он каждое утро неизменно продолжал подниматься на излюбленный холм. На юге от Эена война, но утром его ждёт холм. Деревню наводнили беженцы из Минато, дом его не тронули, обошли стороной, и он по обыкновению встретит рассвет на своём холме.

Так он жил вечность. И грядущую вечность проживёт так же. Лишь одно могло нарушить его покой — зудящее предзнаменование, не оставлявшее своего носителя, пока не будет запечатлено на бумаге. Он не знал, откуда оно приходило, не мог почувствовать заранее, предугадать, подготовиться. Это всегда было вне его воли.

Как и сейчас. Сиавасэ видел, как Киоко-хэика прилетела, но не думал, что ему положено с ней повстречаться. Однако свитки сами раскрылись, а руки, макнув кисть в чернила, начали выводить символы, которые он не пытался прочесть и осознать.

И лишь когда все три свитка были исписаны танка, он прочёл каждый из них:

Прочёл и понял, что ничто ещё не окончено и, раз он это узнал, а она ещё здесь, самое верное, что Сиавасэ может сделать, — передать знание. Поэтому он пришёл к порогу нужного дома ровно в тот миг, когда она из него выходила.

— Сиавасэ-сэнсэй. — Киоко-хэика поклонилась ему первой, ничуть не смутившись непрошеного визита. Он ответил глубоким поклоном. Императрица нравилась ему. Нравилась в их первую встречу, и нравились те изменения, что он видел в ней сейчас. Сиавасэ не был уверен, что правильно понял будущее, но впервые ему хотелось, чтобы его понимание оказалось тем, что свершится.

— Киоко-хэика, позвольте передать вам это, — он протянул ей свитки, и она с любопытством их приняла.

— Ваше новое произведение?

— Без копий, только для вас.

Её взгляд стал насторожённым — всё поняла.

— Вы уверены, что мне стоит это читать? В прошлый раз вы уберегли нас от лишних знаний…

— В прошлый раз я не мог ничего вам предложить. А всё, что узнал, стало мне известно после того, как вы покинули деревню. Я уже говорил вам: не в моих силах выбирать время, место и события, о которых я напишу. Но раз я написал это — оно ваше. Вы вольны поступать, как считаете нужным. Даже отдать свитки морю и забыть, что они были в ваших руках.

Императрица задумалась. А после недолгого молчания поклонилась:

— Благодарю вас, Сиавасэ-сэнсэй. Это бесценный дар.

Он поклонился в ответ, принимая благодарность и прощаясь. Дар действительно не имел цены и ничего ему не стоил. Он не знал, станет ли Киоко-хэика раскрывать свитки и читать пророчество, но теперь для него это не имело значения.

Голова опустела, внутри снова царил покой. А значит, пришло время вернуться на холм и позволить солнцу целовать его плечи.