Киоко. Милосердие солнца

Сложит оружие тьма

Чо и Ёширо прибыли в Минато на рассвете. Будь с ними кто-то из людей, наверняка сказали бы, что ночью в такое время лучше оставаться на месте и не высовываться, но Ёширо не боялся ночных холмов, а Чо вообще ничего не боялась и считала, что если на них кто-то и нападёт, то это будут трудности самих напавших.

Прошли они без происшествий и гораздо быстрее, чем предполагали. И даже рассвет был такой… чистый. Чо смотрела, как солнце поднимается на востоке, окрашивая в нежные цвета весь мир, и верила, что всё к лучшему. Они покидают Шинджу, но он в надёжных руках, и они обязательно со всем справятся.

— Город словно из Ёми. — Ёширо шёл по узкой улочке, ведущей к морю, и осматривал пустующие руины домов.

— Жутко. Столько жизней было…

— Все жизни стремятся к своему завершению. — Они вышли к берегу, и Ёширо устремил взгляд на горизонт, туда, где за бесконечностью вод был его дом. — И снова всё от желаний…

— Тебе не кажется несколько плоским сводить всё к человеческой страсти?

— Нет, — просто ответил он. — Забери у сёгуна желание мести — и войны не случилось бы. Всё начинается с зерна намерения получить то, чего нет. Люди забывают, что смысла в этом чуть. За исполнением одного намерения неизменно следует нечто новое. Сами себя губят бесконечной гонкой.

— Сказал тот, кто стремился за чаем и угодил в плен к шиноби.

Но Ёширо обернулся и громко возразил:

— Я принимал то, что мне предложили!

Сзади раздался треск сухой ветки, и они резко обернулись.

— Простите… — залепетал рыжий парень, совсем ещё молодой, на вид лет пятнадцати, не старше. — Приветствую. Мне велели вас встретить…

Ёширо поклонился в ответ, а Чо грубо спросила:

— Кто велел?

— Кийх… Киехк… Кихйк… дзурё, — сдался он, оставив попытки произнести имя. — Сейчас все в Эене, я вас провожу.

Она прищурилась, с подозрением оглядев его с ног до головы:

— Имя?

— Чо, — укоризненно покосился на неё Ёширо. — Простите её. Она только хочет убедиться, что вам можно верить.

— А вы думаете, хоть один ногицунэ встанет на сторону тех, кто мечтает убить всех ёкаев?

Чо помедлила, но всё-таки ей пришлось признать:

— Справедливо.

— Я могу вас сопроводить? — уточнил ногицунэ. — Моё имя Ютака.

Ёширо это имя показалось знакомым…

— Вы случайно не знали Кайто? Он тоже плавал.

— Немного, — уклончиво ответил парень. Ему явно не хотелось говорить об этом, но Ёширо и сам не стал бы задавать новых вопросов. Он озадачился тем, зачем вообще решил это уточнить. Кайто ушёл, его пламя теперь горит в другом месте, всполохи мгновений его существования принадлежат другому миру. Не имеет значения, что было здесь, среди живых.

— Что ж, Ютака, веди нас к Эену.

Но до Эена они не дошли. Ёширо посмотрел на восток и вздохнул:

— Вы тоже это видите?

Чо уже крутила между пальцами сюрикэн.

— А что вздыхаешь? Никаких желаний, лисёнок, — усмехнулась она. — Никакой спокойной жизни на этом острове. Живём одним моментом.

Тогда он улыбнулся, схватил её за талию и потянул на себя, заставляя прижаться.

— Какой хороший момент.

Их губы встретились, а на востоке всё громче гудела земля под копытами лошадей.

Он парил над этим полом уже целую вечность. А может, и несколько вечностей. Он никогда не думал о том, что его судьба скупа, он всегда довольствовался своим положением, насколько мог это чувствовать.

Но когда где-то вдали: за горами Яманэко, за Драконьим морем, за пустынными холмами — раздался клич, он открыл глаза и, не мешкая ни мгновения, закричал:

— Хонарэ-э-э!

Ёширо по неискоренимой привычке старался лишний раз никого не ранить: уходил от атак и старался лишать врагов сознания, а не жизни. Но больше он себя не обманывал: и в случайных смертях неизбежна его вина. Да, он, вероятно, совершает насилие, и да, его руки уже запачканы кровью. Но разве ему оставили выбор? В конце концов, Инари учила Киоко-хэику необходимости жертв. Наверное, и для кицунэ это порой справедливо?

Он увернулся от очередного удара — и нападавший самурай, не сумев вовремя сменить траекторию, напоролся глазом на кинжал Чо.

— Как мило, — приторно улыбнулась она, бросая недовольный взгляд на Ёширо. — Можешь для разнообразия и сам кого-нибудь убить. Тут на всех хватит.

Она вытащила клинок, оттолкнула тело и отёрла сталь о рукав. Врагов действительно хватало, и Ёширо удивлялся, как им до сих пор удаётся справляться. Отряд насчитывал более десяти воинов. И вовсе не новичков, а взрослых, опытных самураев, которые видели уже не одно сражение и наверняка бывали при смерти.

Ёширо и убивал бы, но оно как-то само получалось — уходить от атак. Враг обычно либо сдаётся, либо сам себе вредит, но с самураями было немного сложнее.

— Мне больше нравилось обучать, — признался он, ныряя под чужую руку с катаной, а затем выворачивая её за спиной до красноречивого хруста. — Всё-таки сражения не совсем для меня.

— Да что ты! — Чо заметила, что их окружают, и прижалась спиной к его спине. — Мне, знаешь ли, тоже больше склянки и мешочки по душе. Спасибо, хоть спешил их, а то нас бы затоптали.

Ёширо бросил взгляд на лошадей. Их он убивать точно не хотел: бедные животные не были виноваты в том, каким людям принадлежат. Так что, стащив несколько кунаев у Чо, он метко выбил из равновесия добрую половину всадников, угодив кому в ключицу, кому в бедро.

Вдалеке раздалось карканье. Самураи заглушили птичий клёкот и ринулись на них все разом. В живых оставалось ещё около десятка, хотя Чо убила по меньшей мере пятерых. Ёширо едва успевал нырять между ног и под руки, отскакивать назад и в стороны, а порой и вверх. Он чувствовал потоки чужих ки и их намерения, потому у него так хорошо выходило предугадывать следующее движение, успевать на него ответить. Но одно он всё же упустил…

Оглушительный крик вперемешку с бранью раздался за ним.

— Чо!

Она завалилась набок и в ужасе смотрела на собственную ногу, которая висела на одном куске кожи. Ранивший её самурай уже заносил катану для нового удара. Ёширо ринулся вперёд, но путь ему преградил другой. Ответить вовремя не удалось — и он боком прошёлся по лезвию вакидзаси, которое целило ему в грудь.

Под рёбрами разгорелся огонь, а в глазах заплясали тени.

— Чо! — крикнул он снова, понимая, что скоро лишится чувств. Какая глупость! От такой царапины, когда она сыплет отборной бранью с почти отрубленной ногой?

Только сознание никак не гасло. Крики самураев всё ещё перемежались с клёкотом птиц. Чо ругалась. Угрожающая ей катана всё ещё висела в воздухе… И тогда он понял, что тени вовсе не в его глазах.

Миг — и вихрь спас Чо, заточив напавшего на неё в своей сердцевине. Пытаясь понять, что происходит, Ёширо посмотрел наверх, туда, откуда вихрь спустился.

— Рыжий! — послышался весёлый крик. Ему махал маленький коренастый ёкай с небольшими крылышками, только летал он вовсе не на них. Его крохотные ножки стояли на веере. — Т-т-ты за кого? А то сейчас выяснит-тс-тс-тся, что мы не тех спасаем!

— За Шинджу? — неуверенно ответил он, не совсем понимая, чья это подмога прибыла. Но если ёкаи, то к ним, наверное?

— Хот-т-тэку?

— Да! — ответила за него Чо, рыча от боли. — Я из его… — Она резко умолкла и завалилась на спину. — Отря…да… — успела всё-таки добавить.

Ёкай спустился ниже:

— Кицунэ?

Ёширо кивнул.

— Забирай её, а то там жизни почти не осталось, мы тут разберёмся.

И только сейчас Ёширо понял, что его больше никто не пытается убить. Подбежав к Чо, он осмотрел ногу.

— Придётся потерпеть, отважная онна-бугэйся, — тихо приговаривал он, стаскивая с себя хаори и придирчиво осматривая его. — Не годится, грязное.

Тогда он снял кимоно, оторвал запачканный подол, а тем, что осталось, постарался накрепко перевязать ногу. Точнее, привязать одну её часть к другой.

— П-п-простите, — услышал он знакомый голос, как только поднял Чо. — Я знаю, кто ей может помочь. — Ютака вышел из-за широкого ствола дерева и оглянулся. — Эен совсем близко. Они тоже хотели зайти в деревню с юга… У нас уже ходили слухи, что ооми долго не проживут, обязательно придут их уничтожить. Не повезло же нам оказаться на их пути…

Всё, на что хватило Ёширо, — удивиться, что малец выжил. Его, по всей видимости, и не заметили даже. Хороший навык — так скрываться. Хотя, быть может, ногицунэ только так и выживают. И не только в Шинджу.

— Веди, — скомандовал он, и Ютака, ссутулив плечи, рванул вперёд. Ёширо старался не отставать, то и дело проверяя, не потерялась ли нога Чо.

— Переговоры? — Хотэку не поверил своим ушам.

Кунайо-доно смотрел озадаченно.

— Похоже, дзурё провинции Кекухоку мёртв.

— Мёртв. Я только получил сообщение из Эена, — подтвердил Хотэку. — Однако самураи не ведут переговоры после смерти своего господина, они мстят за него.

— Только если разделяли его интересы… Всё же многие из армии сёгуна остались верны империи.

— Предлагаете впустить одного?

— Один самурай нам не навредит. Просто не сможет.

Хотэку в этом сомневался. И один самурай при должном желании может погубить весь дворец. Но остановить войну он хотел больше, чем страшился чужой хитрости. Потому всё же отдал приказ впустить просившего за ворота.

Его сопровождали шестеро — двое спереди, двое по сторонам и ещё двое сзади. Вели строго по вымощенной дорожке прямиком к павильону Совета. И вошёл он в него так же — окружённый со всех сторон.

Стражник грубо заставил опуститься на колени, но Хэджайм и не думал сопротивляться. Всё, чего ему хотелось, — поскорее покончить с чужой ошибкой. Потому он поклонился, коснувшись досок пола лбом, и не торопился поднимать голову.

— Говори, — велел стражник.

Не поднимая взгляда, Хэджайм сказал:

— Это не наша война, и мы все выиграем, если покончим с ней.

Повисла тишина, а затем зашелестели одежды, и он услышал шаги. Они направлялись к нему. Перед лицом появились ноги, обутые в гэта. Слишком аккуратные ноги, ни в какое сравнение не шли с грубыми ногами самураев, всегда в мозолях и рубцах. Этот человек словно и не ходил вовсе.

— Посмотри на меня, — раздалось сверху, и Хэджайм послушно поднял голову. Точёный подбородок, прямой острый нос и глаза — чёрные, птичьи. А за спиной — огромные крылья. — Кого ты видишь?

— Сёгуна, — не мешкая, ответил он. — Великого воина, под чьим началом самураи вершили историю.

— И ты веришь в то, что говоришь?

— Я верю в то, что историю пишут победители. И верю в то, что недостойный не способен вести за собой людей. Или нелюдей, — тут же добавил он.

Он сел прямо перед ним. Неблагоразумно близко. Если бы Хэджайм хотел хитростью пробраться во дворец, чтобы убить сёгуна, сейчас это легко бы удалось. Его не удерживали за руки и даже не осмотрели хакама, где легко можно было спрятать небольшое оружие.

— Вы знаете, что случилось с Сузуму-доно?

— Да, господин.

— Значит, вы знаете, какая участь ждёт единожды предавших?

— Говоря о том, что мир сулит нам смерть, вы оставляете лишь одну возможность выжить.

— И вы ею воспользуетесь?

Хэджайм ненадолго замолчал, обдумывая эти слова, а затем ответил:

— Я здесь как представитель всех, кто пошёл за Юудаем-сама, но сейчас отвечу лишь за себя. Нет.

— Нет? Почему?

— Нет чести в том, чтобы жить, лишая жизни невинных. Самураи служат пути воина, а не пути бесчестных убийц.

Повисло молчание. Сёгун что-то обдумывал. Затем поднялся, отошёл к даймё. Хэджайм больше не боялся смерти. Он не знал, отчего в нём было столько злобы и ненависти. Он даже испытывал эти чувства не к ёкаям, а скорее к самому себе, своей жизни, какой-то несправедливости… Просто испытывал. А Юудай-сама словно знал, что в нём сидит это. Знал, взывал к этой внутренней тьме и направлял её туда, куда ему было нужно.

Юудай-сама был хорошим дзурё, хорошим правителем. Но как полководец… Всё, что он мог, — плодить ненависть. И все его идеи заключались в том, чтобы свергнуть правительство, которое потакало злу, — так он говорил, верша собственное зло. И Хэджайм внимал ему, следовал за ним и сам, будучи советником дзурё, вёл своих самураев на верную гибель.

Ясность пришла лишь сегодня. На рассвете вместе с небесной тьмой солнечные лучи словно выжгли и его тьму. Ту, что принуждала его к сражению, заставляла присоединиться к осаде города и вести туда всех, кто ему подчинялся.

Бесконечность слепой ярости, злобы и желания разрушать стала конечной и нашла своё завершение этим утром. А затем гонец прислал весть из Эена: Юудай-сама и весь его отряд погибли, не дойдя до деревни.

Было ли то знамением? Хэджайм не знал. Был ли Юудай-сама источником тьмы, поселившейся в их сердцах? Тому не было никаких подтверждений. Но дзурё был мёртв, как теперь было мертво и то, что неумолимо толкало их к вражде и продолжению войны.

Хэджайм взял на себя смелость всё остановить. Он опасался, что самураи посчитают это изменой. Опасался и того, что они сами решат его судьбу — как бесчестного, предавшего империю полководца. Но если и их вела эта неясная, безликая тьма, если и их сердца освободились — они должны были подчиниться.

И они подчинились. Так Хэджайм оказался здесь, снова рискуя быть убитым, но всё же не побоявшись исправить ошибку того, кто был уже мёртв. И что бы ни сказал сёгун — всё будет лучше, чем продолжать это бессмысленное и нужное лишь единицам кровопролитие. Людям в провинциях — любых провинциях — было совершенно не важно, кто занимает трон и есть ли вокруг ёкаи. Важнее, чтобы не трогали их и позволяли жить в мире и покое.

Это Хэджайм и надеялся дать людям.

Хотэку озвучил своё решение, пусть Кунайо-доно и сомневался. Он понимал, что рискует, доверяя словам самурая, и всё же тот даже не попытался напасть… Хотэку дал ему шанс. Во всяком случае, сделал вид, что дал. Был так близко: одно движение — и он мог убить сёгуна, но даже не попытался.

Значило ли это, что он искренен? Вряд ли. Но хотя бы не глуп.

— Отступайте, — скомандовал Хотэку. — Наверняка вы знаете, кто из ваших воинов поддерживает старые устои и готов дальше плодить ненависть. Докажите свою верность империи, не позвольте этому повториться.

Воцарилось молчание. Самурай, возможно, и не ждал подобного решения, но всё же повёл себя достойно. Молча поклонившись, он поднялся и, не дожидаясь, пока его выведут, вышел сам. Хотэку дал знак стражникам проследить за ним до ворот. Всё же доверие не должно быть слепо.

В воздухе пахло травами, и это первое, что выхватило из темноты её сознание.

— И после смерти пахнет твоими отварами, — улыбнулась Чо.

— Сомневаюсь. — Он звучал совсем рядом. — Потому что после смерти меня ещё не существует, есть только живой Ёширо.

Чо попыталась открыть глаза. Это оказалось легче, чем она думала. Голова не гудела, тело не было совсем уж обессиленным. Как после лекарства, которому научил её Иша-сан и которое они исправно давали когда-то пленным, чтобы прекратить их ненужные страдания. Подумав об этом, она повернулась на голос.

— Ты знал, что у тебя даже брови рыжие? — сонно пробормотала она.

— Никогда бы не подумал. — Ёширо протянул ей пиалу, но Чо сначала осмотрелась.

Старый татами, земляной пол и стены из песчаника… Будто снова в родной деревне.

— Мы где? — Она подтянулась, чтобы сесть и опереться на стену, и поняла, что правую ногу совсем не чувствует. — Кажется, нога затекла…

Нащупав бедро, она опустила руку ниже — и провалилась пальцами в пустоту.

— Что…

— Только не нервничай… Или нервничай. Не знаю, как здесь лучше, — замялся Ёширо. — Тебе на какой вопрос сначала ответить?

— Что? — Чо вообще ничего не понимала.

— Значит, на второй. Ногу спасти не удалось… Я честно пытался, но Тикао сказал, что она уже начала отмирать. Если бы мы положили её в снег, пока добирались… Но снега здесь нет, так что…

Тогда она вспомнила. И сражение, и ногу, и тэнгу.

— Мы хотя бы победили? — уточнила Чо.

— Победили. — Ёширо старался улыбаться, но было видно, что он не слишком уверен в том, насколько это уместно.

— Но я теперь без ноги.

— Без ноги. Но в Шику мы добудем тебе новую. Ногицунэ делают хорошую замену из дерева…

— Вы делаете деревянные конечности?! — Она не знала, чему больше удивлена: самому факту или тому, как спокойно Ёширо об этом говорит.

— Ногицунэ делают. Кайто рассказывал, что у моряков частенько… В общем, им иногда нужно.

Что скрывалось за этим «в общем», Чо не поняла, но выпытывать не стала.

— Значит, у меня будет нога? — всё-таки уточнила она.

— Будет.

— И когда мы отплываем?