Мертвые берут наличными

Глава 8

Спустя несколько дней

Солнце коснулось горизонта, и на город опустились мягкие тени наступающих сумерек. Енчжу стоял на балконе своей квартиры, держа телефон возле уха. Психиатр выглядел как всегда собранным, но в глазах была настороженность. После обряда в детдоме он не мог избавиться от ощущения, что в зеркале осталось нечто большее, чем просто злобная сущность. Это чувство не покидало его ни днем, ни ночью. Хотя… может быть, это обычное состояние тех, кто изгоняет нечисть?

— Это я. Нам Чжэу. Надеюсь, не помешал?

— Только что собирался в душ, — с усмешкой ответил Енчжу. — Когда ты звонишь… это значит, что все совсем плохо?

И зачем это ляпнул? Видимо, перенервничал с происходящими событиями.

— Ты обещал меня угостить выпивкой. И говядиной.

— Это слишком дорого.

— Кажется, кто-то решил пожадничать и сэкономить на святом. А до этого говорил, инспектор Нам, да я сделаю все, что захочешь… Исполню все твои желания.

— Ладно-ладно, понял, — вздохнул Енчжу, понимая, что не отвертеться. — Рассказывай, что там у тебя за новости.

Из трубки донесся тихий смешок:

— Угу, мы тут провели… одно профилактическое мероприятие. Но это неважно. Слушай, тут поступила информация, пока только на уровне слухов, но серьезных. По одной из линий проходит Пэ Тэквон. Директор.

— Отмывка денег?

— Да. И плюс возможное использование детей, то есть неофициальный труд, а может быть даже похуже. Мы пока копаем. Есть основания подозревать, что «второй этаж» финансирования у него идет через благотворительный фонд, который связан с частными корпорациями. Но главное, я хочу понять, что ты тогда видел. Все, что помнишь. Подробно.

Енчжу рассказал. Разумеется, про ритуал не упомянул ни слова.

Нам Чжэу на том конце долго молчал. Было слышно, как он медленно выдыхает, будто взвешивает какое-то решение.

— Я… — вдруг произнес он, словно не желал этого говорить. — Я помню, как мне там, когда задерживали Пэ Тэквона, стало плохо. Не физически, а будто кто-то дышал мне в затылок. Было ощущение, что внутри здания не просто дети, а… есть что-то еще. Пугающее. Странное, конечно, толком и объяснить не могу. Я пытался говорить с малышами, но они не отвечали. Ни один. Только смотрели глазами, как у стариков. Особенно один мальчик… ему было около десяти лет. Он рисовал все время, даже на стенах, а воспитательницы его не одергивали.

— Что рисовал? — спросил Енчжу.

— Башню. Узкую серебристую башню. И какого-то огромного змея… Или, может, дракона, который на нее смотрит, я не разбираюсь. Я спросил, что это. А ребенок ответил: «Это мой друг. Он живет наверху, и он видит всех».

— Чжэу… — тихо сказал Енчжу. — Ты можешь описать, где именно это было?

— Северное крыло. Второй этаж. Комната под номером «207», кажется. Я туда случайно зашел. Не поверишь, уборщица вытолкала, ворча, что это помещение закрыто на ремонт. Но оно не была закрыто… Просто… оно было пустое. Ни игрушек, ни кроватей. Только рисунки на стенах. И на одной стене — надпись. Я тогда не понял ее смысла. А теперь вспомнил, когда ты сказал о фонде.

— Какая надпись? — насторожился Енчжу.

— «Дракон из серебряной башни смотрит вниз». Я подумал, что это детская фантазия. Но теперь… теперь я не уверен.

После разговора с Нам Чжэу пальцы Енчжу дрожали. Он быстро открыл ноутбук, нашел сохраненный архив с камер наблюдения, который тихо слил себе после «профилактического визита». Не официально, конечно. Просто на всякий случай.

Психиатр промотал запись до нужного часа, когда дети еще были по комнатам, а не на «интерактивной лекции». Пробежал взглядом по лицам, отметил движения. Все казалось нормальным… до одного кадра.

Он поставил запись на паузу.

Комната 207. Камера установлена под углом, чуть сверху. Слабое освещение. На фоне стены несколько детских картинок мелками и фломастерами. А рядом крупно, будто специально выведенная, есть надпись, сделанная кривым почерком, но с четкими линиями и странным блеском:

«Дракон из серебряной башни смотрит вниз».

Но то, что по-настоящему встревожило Енчжу, — это не сама фраза. Это то, что камера спустя двадцать секунд после фиксации изображения… вспыхнула и погасла.

На пленке это выглядело как помеха. Но он-то знал, как работают такие устройства. Это была не помеха. Это была вмешивающаяся сила. Мокхвагви?

Енчжу медленно откинулся в кресле и выдохнул:

— Дракон из серебряной башни…

Он не знал, кто такой этот дракон. Хотя прекрасно помнил, что именно так Геджин называл Джувона. Только почему? Был ли мокхвагви был только началом?

Дети не просто молчали. Они ждали. Вопрос теперь, как быстро после исчезновения мокхвагви они смогут нормально дышать?

Когда наступило утро, в доме Чо Геджина было непривычно тихо. Даже чайник кипел как-то мягко, будто не хотел никого тревожить. Джувон проснулся первым от ощущения, что кто-то стоит рядом и смотрит. Но когда он распахнул глаза, в комнате никого не оказалось.

Кто бы ему раньше сказал, что он будет брать уроки у полусумасшедшего деда, Джувон просто покрутил бы пальцем у виска. Да еще и уроки по запечатыванию духов. Пока, правда, было ничего непонятно, но… очень интересно. Внутри будто что-то отзывалось, а Геджин довольно улыбался.

Стоп! Если старик еще спит, то кто поставил чайник?

На кухне Джувон налил себе воды, долго стоял, опираясь на столешницу. И тут в воздухе треснуло, как при резкой смене погоды. Или… как если бы кто-то наконец отпустил нечто, зажатое в кулак.

За его спиной прозвучал мягкий голос:

— Спасибо вам большое.

Джувон обернулся. В дверях стоял ендон. Он выглядел не таким, как в день ритуала, то есть не призрачным и не дрожащим. Напротив, сейчас в нем было больше человеческого, чем раньше. Он даже казался… почти настоящим. Все еще бледный и с легким свечением под кожей, но странно… радостный.

— Ты… — начал Джувон, а потом махнул рукой. — Ладно, глупо спрашивать, как ты. Чайник поставил?

— Угу, уже хватило сил на такое! Чувствую себя лучше, — просто сказал ендон. — Благодаря вам. Я снова… целый. Не до конца, конечно. Но я могу снова нормально существовать. Могу ходить по этому миру. Могу услышать, когда дети зовут. А главное, что они теперь свободны. Потребуется время, чтобы избавиться от кошмаров, но прогресс идет.

Джувон шумно выдохнул. Некоторое время ендон ничего не говорил, будто вслушиваясь в утреннюю тишину за окном, а потом добавил:

— Мокхвагви больше не держит их. Они ушли. Куда должны были.

Из коридора вышел Геджин, почесывая затылок и зевая:

— Трогательно. Душевно. А теперь напомни, милый ты мой дух, как насчет долга?

Ендон чуть склонил голову:

— Я помню. Я отдам. Просто… не все сразу. Мне еще нужно набраться сил. И у меня есть дела, и в этом, и в том мире тоже.

— Мило, — пробурчал старик. — Только не исчезай, как в прошлый раз. А то я свечку тебе на могиле поставлю и скажу: «Тут жил, потом смылся».

— Обещаю, — тихо рассмеялся ендон, а потом добавил: — Спасибо. Вы стали мостом между теми, кто ушел, и теми, кто еще здесь. Не дайте себе разрушиться. Это редкий дар.

Джувон хотел спросить, что он имеет в виду, но ендон… исчез. Как будто растворился в утреннем свете, оставив после себя легкий запах ландышей и древесины.

Спустя пару дней стало ясно, что ритуал сработал. Зеркало, запечатанное и спрятанное, не подавало признаков паранормальной активности. Дом Геджина снова стал просто домом, пусть и не вполне обычным.

Старик пояснил, что в таком состоянии мокхвагви менее опасен, чем если попытаться его добить. Это может навлечь последствия, с которыми разобраться будет в разы сложнее.

А вот в детдоме все изменилось.

Дети начали спать спокойно. Больше не было ни тревожных пробуждений, ни истерик, ни шепчущих голосов в ночи. Даже самые чуткие воспитатели признали: атмосфера стала легче. Словно что-то убрали из самого воздуха, как бы это странно ни звучало.

Пэ Тэквона арестовали — дело о финансовых махинациях и использовании детского труда было почти готово. Свидетельства, документы, переводы на счета… Все это всплыло в ходе расследования, о котором Енчжу узнал из звонка Нам Чжэу.

— Этот директор, — говорил инспектор с характерной сухостью. — Не просто козел. А очень активный и системный козел. Прятал доходы, проводил детей через фиктивные программы. И, похоже, кое-что знал о «чистке помещений». Только не уверен, понимал ли он сам, что именно там чистил.

— Он знал, — мрачно ответил Енчжу. — И не только про деньги.

— Понимаешь, чем это пахнет? — хмыкнул Чжэу.

— Мистикой?

— Невозможностью доказать. Но ему и так хватит, чтобы сесть надолго.

«Если бы вы знали про мокхвагви, то потянуло бы на смертную казнь», — мрачно подумал Енчжу.

Вечером они снова собрались у Чо Геджина. Чай, кимчи, жареная курица. На этот раз продумали меню заранее.

— Ну, — сказал Джувон, — Пэ Тэквона взяли. Но все, что связано с мокхвагви… вне протокола.

— Не улики, — кивнул Енчжу. — Мы можем знать, но вот доказать никогда не получится. Если только не выложить видео, где оно вылезает из пола. Но даже тогда нас просто упекут в дурку.

— А психиатр, сошедший с ума, — протянул Геджин, — это же просто песня. Таблетки, галлюцинации, возможно… роман с креслом. Представляете заголовки?

— «Доктор видел куклу из ада. Теперь он общается с холодильником», — усмехнулся Джувон.

— Холодильник, кстати, не самый плохой собеседник, — фыркнул Енчжу. — Особенно если в нем есть соджу.

Они рассмеялись. Пожалуй, в первый раз за все последнее время в этом смехе не было ничего нервного. И соджу, конечно, в холодильнике имелось всегда.

Геджин потянулся, зевнул и сказал:

— Ну что, сопляки, может, вы теперь напомните, кто у нас главный? Кто потратил свиток, обжег руку, спас ваши задницы и колдовал в изоляционке?

— Дедушка Геджин, — хором откликнулись Енчжу и Джувон.

— Вот и славно, — удовлетворенно кивнул тот. — Тогда завтра устраиваю выходной. Никаких ритуалов. Только сериал про богов, которые не могут поделить хорошенькую девушку в красном кружевном белье. А если кто-то сунет мне еще одно зеркало, я сам себя в него запечатаю. И сожгу.

— Договорились, — сказал Джувон. — Но только если вы будете в нем выглядеть как топ-модель.

— Я и так топ-модель, просто в другой системе координат, — фыркнул Геджин, отпивая чай.

…А где-то в глубине под лестницей пульсировало черное зеркало: тихо, почти незаметно. Но теперь оно было под контролем. Потому что даже тьма может быть заперта. Если ты знаешь, как. И если рядом есть те, кто не отступит.

— А как вообще… — начал Джувон, поведя плечами, будто сгоняя остатки липкой тяжести. — Как могут наказать тех, кто связан с нечистью? Ну, по-настоящему. По-человечески, так сказать. Если все, что они делали, никак не отнести в полицию? Шепот в темноте и тени в зеркале к делу не пришьешь.

Он посмотрел на Геджина, который в этот момент усердно размешивал рис с остатками соуса от курицы и клал себе в миску больше, чем мог бы съесть даже в лучшие годы.

— Вы как-то говорили, что у этой дряни свои законы. И своя система расплаты.

— Говорил, — кивнул старик, не поднимая глаз. — И не зря. Мир теней — это не суд с адвокатами и милыми стенографистками. Там не важно, дал ты взятку или подделал документы. Там все считается иначе. По следу, что остался после содеянного.

— Что вы имеете в виду? — спросил Енчжу.

Геджин поднял взгляд, уже серьезный, без привычной насмешки:

— Если ты связался с сущностью вроде мокхвагви, ты оставляешь не просто энергетический след. Ты становишься соучастником. Иногда даже создателем, но это редко. И за это тебя не посадят. Но ты и не спрячешься, даже если думаешь, что все закончилось.

Джувон молчал, потом произнес почти шепотом:

— Нам Кегван.

Енчжу чуть напрягся, но не стал перебивать. Он просто смотрел на Джувона, словно подталкивая: говори.

— Он точно связан. Не напрямую, может. Но я чувствую, что это все не просто так. Вспомните: странные исчезновения, потом эта история с девочкой Сонми. А потом и зеркало. Кто-то призвал мокхвагви и впустил в этот мир. И если не Пэ Тэквон… то кто?

Геджин откинулся на спинку стула, сцепив руки за головой.

— Если Кегван и впрямь причастен… — медленно начал он. — То не факт, что он делал это сам. У таких, как он, всегда есть наемные руки. А еще чаще «эксперты». Призвать не так сложно, как кажется. Особенно если знаешь, чем платить.

— Что вы имеете в виду? — спросил Енчжу. — Деньги?

— Иногда деньги, да. Но чаще — это нечто другое. Мокхвагви питается детскими страхами, ты сам видел. А кто-то его туда привел. Кормил. Направлял. Взамен, может, просил удачу, избавление от врагов, власть. Или просто, чтобы молчали те, кто не должен говорить.

Джувон наклонился вперед:

— И что теперь? Если мы понимаем, что он виноват, а доказательств нет?

Геджин вздохнул. Очень по-старчески и как-то невероятно устало:

— Тогда у тебя остается выбор. Или ты отпускаешь и живешь дальше. Или… идешь по его следу, пока не найдешь дверь, через которую он заходил. А дверь — это почти всегда боль. Чья-то боль, птенец.

— В смысле?

— Я это к тому, что там, где был мокхвагви, остались не только сны и шрамы. Остались свидетели. Через некоторое время они могут заговорить, просто мы пока не знаем, когда именно.

Енчжу медленно кивнул, будто мысли наконец начали выстраиваться в нужном порядке.

— Вы думаете, надо искать тех, кто когда-то был в тех же условиях? Кто выжил? Кто уже пострадал от мокхвагви?

— И кто может знать имя, — добавил Джувон. — Имя того, кто открывал зеркало.

Наступила пауза, потому что в комнате снова стало тихо. За окном шуршали листья, в чайнике булькала вода, и только зеркало, надежно спрятанное под тканью и бумажными талисманами, будто вибрировало на грани слышимости.

Геджин встал и пошел за соджу к холодильнику.

— Значит, так, — сказал он, вернувшись и разлив всем. — Если вы хотите продолжить копаться в этом, вам придется вспомнить главное.

— Что? — синхронно спросили Джувон и Енчжу.

— Что страх — это тоже ключ. Не преграда, не враг и не зло. Страх — это замок. И если его правильно открыть… — Геджин чокнулся с ними стаканами. — … Можно увидеть, кто стоит по ту сторону двери.

Он выпил. Джувон отпил половину. Енчжу закатил глаза, но все же пригубил.

— И что тогда?

— А тогда, — сказал Геджин, снова хищно улыбаясь, — либо дверь закрывается навсегда… либо ты входишь внутрь. Только не забудь взять с собой соль, зеркало и друга, который знает, как тебя вытащить.

А потом они втроем сидели у старого телевизора. Шел поздний выпуск новостей, но никто не слушал. Соджу уже выпили, еда почти закончилась. Только не смолкали разговоры обо всем на свете.

Джувон поднялся первым. Он уже собирался идти в ванную умыться, когда его телефон завибрировал. Пришло сообщение. В такое-то время? Кому не спится?

Он взглянул на экран — и сразу сжал челюсть. Экран был пуст, но в верхней строке отправителя значилось: Нам Кегван.

Джувон шумно выдохнул. Этого еще не хватало. Он нажал, и текст развернулся.

«Хорошая работа, ученик. Я знал, что ты выживешь. Ты ведь всегда был упрямым. Но у меня к тебе вопрос: что ты будешь делать, когда появится то, с чем ты не сможешь справиться?»

И больше ни слова. Настроение вмиг испортилось. Отвратительно.

— Твою ж… — выдохнул Джувон. — Твою ж мать…

— Что? — встрепенулся Енчжу. Он почти задремал, но сразу вскинул голову, почувствовав перемену настроения Джувона.

Тот протянул ему телефон. Енчжу прочитал. Поджал губы. Затем молча передал устройство Геджину.

— Ну что ж, — протянул старик после того, как все прочел. — Добро пожаловать в игру с двойными правилами. Видимо, первый раунд мы выиграли. А Кегван… просто меняет фигуры.

— Это угроза? — хрипло спросил Джувон. — Или… предупреждение?

— Все сразу, — сказал Енчжу. — Он знает, что мы знаем. И он уверен, что в следующий раз ты сломаешься.

— Или оступишься, — добавил Геджин. — В конце концов, не все готовы платить тем, чем берут мертвые.

— Чем они берут? — не понял Джувон.

— Среди шаманов ходит фраза: «Мертвые берут наличными». Не слышали? Ладно, ты, психиатр, что с тебя взять.

Енчжу хотел было огрызнуться, но просто посмотрел на Джувона. Тот нахмурился и покачал головой.

— Тем, чего у них уже нет, — сказал Геджин. — Болью. Памятью. Несбывшимися мечтами. Виной. Страхами, которые они не успели прожить. Они берут это все, когда мы снова это чувствуем.

— Для чего? — тихо спросил Джувон.

— Чтобы мы, живые, могли хоть что-то понять или исправить. Или просто… не забыть.

После этого больше никто из них не произнес ни слова.

На следующий день, несмотря на усталость после работы, Джувон и Енчжу отправились туда, куда тянула их память Сонми.

Парк выглядел маленьким и скромным, со старой каруселью, облупленным фургончиком, где продавали мороженое, и деревянными качелями, которые то и дело скрипели при движении. Но при этом тут было чисто и уютно. В нем имелось то странное спокойствие, которого не хватало в других местах.

— Она часто приходила сюда, — сказал Енчжу, держа в руках мягкую игрушку, синего забавного пингвина, которого купил в магазине у работы. — Соцработница говорила, что Сонми сама нашла этот уголок. Садилась вот здесь. Всегда одна. Смотрела на небо и напевала что-то под нос.

Они молча подошли к скамейке, под которой листья еще не успели совсем сгнить.

— Не знаю, слышит ли она, — пробормотал Джувон. — Но… если это место было для нее важно, пусть и после останется важным.

Он аккуратно взял пингвина из рук Енчжу и положил его на скамейку. Потом достал из кармана сложенный листок — обрывок ее рисунка, что остался после ритуала. Того самого, с безликой фигурой. Теперь она была перечеркнута крестом, а на обороте появился почерк Джувона: «Ты не молчала. Мы услышали».

Они оба просидели на той скамейке, пока солнце не село, а тени не вытянулись. Просто сидели и слушали доносящийся издалека смех: живой, радостный, будто где-то рядом играли дети, которые уже никогда не будут бояться зеркал. Детей рядом не было, но это никого из них не удивляло.

Когда они ушли, пингвин остался лежать на скамейке. Ветер подул, и листок с надписью на обороте дрогнул. А на спинке скамьи, там, где облупилась коричневая краска, проступили едва различимое слово.

Спасибо.