Когда Джувон набрал номер, руки у него дрожали. Он знал, что должен. И знал, зачем. Но стоило услышать гудки, как в груди мерзко сжималось. Казалось, воздух сгущается прямо как в детстве, когда стоишь перед дверью, за которой точно будут бить.
На третьем гудке раздался бархатный голос:
— Алло?
— Учитель Нам? Это я. Джувон.
Пауза была такой, словно на том конце улыбались, не торопясь отвечать.
— Джувон-а. Как приятно. — Голос обволакивал, сладкий и тягучий, как мед. — Надеюсь, у тебя все хорошо?
— Есть пара вопросов. Вы говорили, что… если понадобится помощь, я могу обратиться.
— Конечно-конечно, — отозвался Нам Кегван. — Ты ведь знаешь, двери открыты. Приходи сегодня. Послеобеденное время идеально для просветления. У меня как раз найдется свежий чай. Ты же помнишь, куда приходить?
— Да.
Память не подвела. Этот адрес он вряд ли когда-то забудет. Именно там ему дали карты, палочки, тихую комнату и помогли открыть талант читать карты. Сказали: «Слабость — это голос. Молчание — сила».
Теперь он шел туда снова. Но теперь уже не как ученик. И не гость.
Комната была все такой же.
Тонкие перегородки из дерева с бумажными вставками. Скромный интерьер. Сдержанный стиль. Идеальный чайный столик на татами, аромат бергамота и полынной эссенции. А еще — ощущение, будто ты все время под прицелом.
Кегван встретил его в белом. Простая рубашка, жилет, длинные ухоженные волосы и та же улыбка. С виду теплая, но от нее по коже идут мурашки. Хотя ни словом, ни взглядом Нам Кегван не обидит. Он всегда такой… понимающий, готовый поддержать, но…
— Ты вырос, — сказал он, подавая чашку. — Глаза стали глубже. Видишь больше?
— Вижу, — отозвался Джувон и сел. — Я хочу спросить о «Доме Солнца».
До него только сейчас дошло, что название детского дома и места, где он работает, практически одно и то же.
— Ах. Ты там был? — Учитель будто искренне удивился. — Очень хорошее учреждение. Дисциплина, структура, забота.
— Комната изоляции — это часть структуры?
Кегван наклонил голову.
— Ты знаешь, Джувон-а, мы живем в мире, где детям нужна не только ласка, но и рамки. Иногда лучший способ помочь — это позволить им побыть наедине с собой.
— С мокхвагви? — вырвалось у него.
Джувон прикусил губу, ругая себя за поспешность. С другой стороны, не было времени ходить вокруг да около.
Чайная ложечка в руках Кегвана дрогнула. Совсем чуть-чуть.
— Прости? Не уловил.
— Вы знаете, что это такое, — холодно сказал Джувон. — И вы знали, что происходит в этом детдоме. Кто вас туда направил?
— Я много где консультировал, — уклончиво произнес Кегван. — И если ты снова на грани…
— Я не на грани. Я просто хочу знать.
Некоторое время Нам Кегван молчал. Затем медленно, будто не хотел произнести ни одного лишнего звука, поставил чашку.
— Ты до сих пор все чувствуешь, мальчик мой? Снова не можешь отпустить? Оно возвращается к тебе… Что же тогда у нас был за случай? Смерть старой вдовы Ко из Гурена. До сих пор ее помню. Но ты ошибаешься в одном. Я не враг. Я был… проводником. Для многих. Для тебя. Я хотел, чтобы ты вырос сильным.
— Я вырос, — сухо отозвался Джувон. — И теперь понимаю, что многие из тех, кто говорил, что лечат, просто создавали почву. Из которой потом прорастет какая-нибудь дрянь вроде той, что в детском доме.
Кегван склонил голову, задумчиво играя кольцом на пальце.
— Ты стал… опасным.
— Я стал честным.
Все пошло не плану. Сорвался. Но в голове царил бардак. Точнее… не было сил. Как все последние разы, когда учитель оказывался слишком… близко.
Тело гудело, будто каждый нерв напрягся. Он чувствовал запах чая, дерева и чернил. Конечно, никаких чернил тут нет. Это все мысли о мокхвагви.
— Ты думаешь, я звал это? — почти ласково спросил Кегван, не поднимая взгляда. — Что я мог… кормить это?
— Вы точно знаете о существовании мокхвагви. Вы это не отрицаете даже. Не так ли?
Нам Кегван наконец поднял глаза. Пристально посмотрел на Джувона, голова немного пошла кругом, дышать стало тяжелее.
— Тишина — великая сила, — сказал он. — В ней можно услышать самого себя. Или, наоборот, перестать слышать все остальное. Иногда это спасение. Особенно для тех, кого уже не спасти.
Джувону стало холодно. Он сжимал чашку с чаем, словно в надежде согреться, пока Кегван продолжал говорить. Комната была слишком уютной, слишком тихой, слишком… умиротворяющей, как в том кошмаре, где знаешь, что проснуться не получится.
— Я узнал, как вы справились с Пак Ынхо, — внезапно произнес Кегван, ставя на поднос чайник с янтарным напитком. — Это показало, что ты талантлив. Пусть это была и не идеальная работа. Но вы ведь… все уцелели?
Он произнес слово уцелели так, будто речь шла не о людях, а о фаянсовой вазе после землетрясения. Джувон даже не сразу понял, что речь о нем.
— Пак Ынхо был живым человеком, — отозвался он наконец. — Даже если потом стал призраком.
— А теперь он мертвый человек, — мягко уточнил Кегван. — И все-таки… порядок восстановлен. Его жертва смогла вернуться к прежней жизни.
Джувон почувствовал, как в горле встал тошнотворный комок. От этой мерзкой интонации и… от того, что вряд ли Ха Суджин сумеет жить как прежде.
— Вы считаете, что смерть — допустимая плата?
Кегван поднял глаза. В них плескалось что-то спокойное. Угрожающе спокойное.
— Я считаю, что есть духи, которых нельзя изгнать. Но можно направить. Приручить. Некоторые, знаете ли… работают лучше, когда голодны. Сытый зверь ленив, голодный — внимателен.
Эта фраза ударила как пощечина.
— Это не… звери. Это не приручаемое, — медленно произнес он, чувствуя, как напряжение стягивает кожу. — Вы говорите о них, как о служащих в… в архиве. А это сущности, которые… которые…
— Которые делают то, что мы им позволяем, — мягко закончил Кегван. — Пока мы знаем, чего хотят они, и что можем дать им взамен мы, отношения возможны. Все это исключительно вопрос умения договариваться.
Учитель говорил спокойно, ни разу не повысив голос. Плел кружево из слов, создавал узор, в котором можно было потеряться навсегда. И это тревожило сильнее всего.
С Нам Кегваном нельзя расслабляться. Иначе потом останешься как муха в янтаре.
— Зачем вы мне это все говорите? — резко спросил он.
— Потому что ты видел, — просто ответил Кегван. — Потому что ты умен. Достаточно умен, чтобы не прятаться за сказками. И тебе… не чужды альтернативные подходы.
— Вы думаете, я стану… частью вашей системы?
— Нет, мальчик мой. — Кегван впервые чуть улыбнулся. — Но ты уже в ней. Хоть и не признаешь. Ты ведь разговариваешь с мертвыми. Слушаешь их шепот. Не удивляешься совершенно словам этого сумасшедшего старика. Ты — один из нас.
Джувон понял, что речь идет о Чо Геджине. Очень хотелось съязвить, что именно учитель к нему и направил, но удержался.
— Один из кого?
— Из тех, кто слышит. Остальные живут в удобстве и отмахиваются от ужаса. А ты остался. Значит, тебе… можно доверить больше.
Джувон чувствовал, как внутри все кричит. Эта беседа напоминала подводное течение: спокойное снаружи, но способное утянуть на глубину без возможности выплыть.
— Вы ведь были в «Доме Солнца», — сказал он, глядя в глаза Кегвану.
— Я был консультантом, — мягко поправил тот. — Мы все кем-то были. А потом стали теми, кем… нужно быть.
Он налил еще чаю, предложил чашку, но Джувон отказался.
— Не понимаю, — медленно выговорил он, — зачем вы этим занимаетесь?
Кегван откинулся на спинку, сложил руки на животе:
— Потому что, Джувон, мир — это не баланс света и тьмы. Это постоянная борьба за управление хаосом. И если ты не кормишь одно чудовище, то придет другое. Я просто… выбираю, с кем говорить. Чтобы остальным было легче дышать.
— А кто решает, кого именно надо кормить?
Нам Кегван улыбнулся, глядя прямо в глаза Джувону. К горлу медленно пополз ужас.
Он прекрасно понимал, что сейчас учитель намекает на… нужность. Говорит о допустимых жертвах. О рациональном зле, которым можно управлять, если правильно распределить дозу… корма.
— Вы считаете, что я… могу стать таким же, как и вы? Что уже не вижу берегов?
— Ты — тот, кто не понял, что уже давно не на берегу. Ты плывешь в лодке, которая полна дыр. Но ты упорно гребешь. А я просто предлагаю тебе… весло.
На мгновение Джувон почувствовал, что устал. Ощутил ту самую усталость, что ползет по спине после бессонной ночи. Ту, из-за которой хочешь поверить, что пусть и зло, но контролируемое зло, — лучше, чем бесконечный хаос.
Но он встряхнулся, сжал кулаки.
— Спасибо, что согласились на эту встречу, учитель Нам, — холодно сказал он. — Но я умею плавать без вашего весла.
Кегван не ответил. Только посмотрел, как смотрят на талантливого, но строптивого ребенка.
— Ты все усложняешь, Джувон-а, — мягко сказал Кегван, глядя, как он вытирает руки салфеткой. — Я тебя не виню. Ты всегда вот… такой. Пытаешься искать зло в каждом шорохе. Но там, в доме, не происходит ничего страшного.
Он сказал это почти по-отечески. С ноткой усталости и с каким-то ласковым снисхождением. И от этого у Джувона внутри все снова сжалось.
— Ты сам видел. Никто детей не бьет. Не истязает. У них есть еда. Кровати. Учителя. Кто-то присматривает и кто-то направляет.
Он сделал ударение на последнем слове, и Джувон поймал себя на том, что слышит в этом голосе не заботу, а дрессировку.
— Направляют, — повторил он, — в чью сторону?
Кегван чуть наклонил голову, будто любуясь им.
— В сторону пользы. Не все дети одинаковы. Некоторым нужна просто еда и крыша. А у других… есть зачатки таланта. Ну, такого, как у тебя и меня. Потенциал. Мы — лишь зеркало, показывающее, кто они есть.
— И если зеркало показывает «ненужное», — перебил Джувон, — то его надо… отправить в комнату изоляции?
Кегван не моргнул.
— Это лишь место для уединения. Иногда ребенку нужно остаться одному. Чтобы услышать себя. Чтобы сломать лишнее, прежде чем оно сломает его.
— Вы так говорите, будто речь о ветке, а не о живых людях.
— Джувон, — с легким вздохом произнес Кегван, — мир состоит не из веток. Мир намного более разнообразен. И мы лепим из него, что можем. Хоть что-то. Хоть кого-то. В идеале — сильного. Не думай, что я не ценю твое сочувствие, но… его недостаточно, чтобы построить безопасное завтра.
Джувон понял, что надо уходить. Делиться фактами учитель не собирался, а вот водить за нос — вполне.
Кегван поднял руку, будто случайно поправить манжет, и Джувон снова обратил внимание на кольцо.
Не просто кольцо, а массивное, из черненого металла, с символом, который Джувон не сразу узнал, но… что-то в нем цепляло. Что-то старое не по стилю, а по ощущению. Он не мог вспомнить, видел ли этот перстень на предыдущей встрече. Или тогда Кегван был без него?
Джувон хмуро всмотрелся: знак внутри круга, будто замкнутый корень дерева или петля, за которой пряталась спираль. Он точно видел это в справочниках. Один из старокорейских символов защиты? Символ замыкания и удержания. Оберег, в теории способный… не только защищать, но и удерживать связанное существо внутри носителя.
— Странное кольцо, — заметил он вслух.
Кегван чуть скосил глаза на свою руку и пожал плечами, как будто это не стоит обсуждения за чаем.
— Подарок, — коротко сказал он. — Напоминание о долге.
Джувон едва заметно кивнул, но где-то в животе разлился холод: «А вдруг это не просто украшение?».
Вдруг оно связано с тем, что поселилось в комнате изоляции?
Он не высказал подозрения вслух. Еще не время. Потому что знал: Кегван при всей своей гладкости и мнимой открытости, больше не тот человек, которому можно довериться. Даже не союзник, с которым стоит торговаться. Слишком опасно.
Он — колодец. Глубокий, черный, без дна. И где-то в темноте колодца шевелится что-то, чему разрешили голодать.
— Благодарю за встречу, учитель Нам, — сказал Джувон, встав и поклонившись. — Мне многое стало понятнее.
— И ты многое увидел, — отозвался Кегван с чуть приметной тенью усмешки. — Не забывай: иногда зеркало отражает не правду, а лишь то, что ты готов в нем увидеть.
« Надо будет рассказать о кольце Геджину, — подумал он. — И узнать, можно ли через кольцо вытащить наружу то, что внутри».
Если в этом всем был хоть шанс разобраться, то он в деталях. В таких вот «подарках» от прошлого, которые носят на пальце, будто сувенир. А на деле — ключ от клетки, где сидит зверь.
— Подумай, Джувон-а, — сказал Кегван уже в спину, когда он почти вышел. Голос был мягкий, но за этим бархатом чувствовалась цепкость, как у плюща, обвивающегося вокруг стены. — Если ты правда хочешь что-то изменить… ты не найдешь лучшего места. Старый детдом нуждается в надзоре. И в добром медиуме. А ты ведь добрый, да?
Джувон застыл, не в силах шевельнуться.
— У тебя есть талант. Ты сильнее, чем был. Ты доказал это: и с Ынхо, и с мокхвагви, и даже с тем аптекарем, которому сделал расклад, сумев спасти его от беды. Помнишь же тот расклад? Разве не этого ты хотел? Сделать больше, чем просто смотреть? Не бегать за призраками, а возглавить их? Управлять и… направлять.
Он говорил спокойно. Не давил, а просто… предлагал. Как будто протягивал чашку чая. Или карту к дверям, за которыми скрывалась сила. Контроль и власть.
— Я тебе не враг, мальчик мой, — сказал Кегван. — Я просто человек, который слишком хорошо знает, как мало у нас времени. Ты можешь тратить его на боль. Или использовать ее, чтобы… спасти других.
И тогда Джувон вдруг почувствовал гнев. А еще… отвращение. От шелковистого тона. От спокойствия в глазах. От холодной хищной доброжелательности. Все внутри сжалось. Сердце заколотилось, прыгнуло к горлу.
«Вот так они это и делают. Спокойно. С улыбкой. Надевают на тебя мантию героя и вяжут руки», — подумал он.
— Я придумаю, как помочь детям, — глухо произнес он. — Но не стану играть по вашим правилам.
Кегван кивнул, как будто это было ожидаемо. Как будто ему было даже приятно.
— Ты упрямый, — сказал он. — Это хорошо. Все настоящие медиумы такие.
Джувон не ответил. Просто вышел. Закрыл за собой дверь. А потом долго стоял на улице, сжав зубы, чтобы не закричать. Он чувствовал, как его мутит. И физически, и душевно. Ему хотелось вымыться. Вымыть руки, уши, все внутри, как будто он протянул руку и коснулся чего-то, что липнет изнутри. Ловушка, замаскированная под подарок. Яд в оболочке наставления.
Встреча с учителем ощущалась как душный сон, а теперь получилось из него сбежать.
Душно было и от собственной злости, и от унижения, и от тошнотворной, навязчивой приторности, которой оказался пропитан весь этот разговор.
Ты особенный, мальчик мой.
Ты можешь направлять.
Все это звучало как предложение стать… дрессировщиком. Теней,призраков, чудовищ — неважно.
Он шел по улице, не глядя по сторонам. Просто шел на автомате. Как когда-то, в детстве, когда заблудился в метро и просто ехал в вагоне туда-сюда, пока кто-то не заметил его бледное лицо.
Ты ведь добрый. А добрым надо давать власть, чтобы они смогли помогать…
Он почти вывернулся из цепкой хватки, словно от затылка до живота что-то скользнуло, что-то холодное и липкое. «Помогать» в понимании Кегвана — это, видимо, наблюдать за детьми, которых медленно опустошает существо, и пожимать плечами, потому что «они ведь не кричат, значит, все в порядке».
Джувон остановился на перекрестке. В груди полыхала боль. Страшная и сухая. Даже не рана, а ожог. Он вгляделся в свое отражение в витрине аптеки. Выглядит вроде нормально. Немного бледнее, чем обычно. Глаза чуть красные. Но в остальном — порядок. Только внутри будто кто-то разлил кислоту.
— Господи, — выдохнул он и провел ладонями по лицу. — Что за мерзость?
Позади послышался сигнал машины. Такой, как если бы кто-то пытался подозвать. Джувон обернулся. Прямо у обочины стоял знакомый черный «седан».
— Залезай, — крикнул Енчжу из окна. — Ты выглядишь так, будто готов свернуть шею первому, кто к тебе подойдет.
Джувон промолчал, но сел. Он не удивлялся, как Енчжу нашел его. Он просто… знал. Психиатр, что с него взять.
Геджин развалился на заднем сиденье с лицом, на котором было написано: «Я знал».
— Ну? — спросил Енчжу, посмотрев на Джувона.
— Он с этим точно связан и предложил мне перейти на его сторону. Его вообще не удивили мои вопросы.
Джувон коротко рассказал, о чем говорили. Описал кольцо Геджину, тот нахмурился и что-то проворчал.
— Дома пороюсь, гляну. Но вообще, время — выдернуть зубы из пасти, пока она не сожрала город, — хрипло сказал Геджин и щелкнул зажигалкой.
— Не курить в машине, — рыкнул Енчжу.
— Не любишь с огоньком?
— Нет.
— Зануда. — Тем не менее, подкуривать не стал. Послушался, что странно. — Подкинь меня на пару кварталов. А потом заберешь птенца в свое гнездо, а то на нем лица нет.
— Все на мне есть, — огрызнулся Джувон. — Просто мне нужен…
— Нужен проверенный метод, — сказал Енчжу и повернул ключ зажигания. — Соджу, жареная свинина и отсутствие разговоров о вселенском добре хотя бы пару часов.
Квартира Енчжу встретила Джувона теплом. Настоящим и уютным. Не только от кондиционера и рисоварки, но и от чего-то менее осязаемого. Так сразу и не описать. Она пахла уютом: вареным рисом, острым перцем, немного жареным кунжутом и чесноком. А еще чуть-чуть самим Енчжу. Сдержанно-пряный аромат, в котором смешивались мята и капелька чего-то чистого, как свежевыстиранная рубашка.
— Раздевайся, — пробурчал Енчжу, уже открывая шкаф в спальне. — Не до трусов, не переживай. Это не прием терапевта. Просто сними это. Вижу, что ты ее ненавидишь даже больше, чем себя. Дам тебе футболку. Большую. И штаны, если нужно.
Джувон хотел было возмутиться и возразить, а потом… понял, что и правда, после общения с Нам Кегваном нужны и душ, и стирка.
Енчжу тем временм зарывался в полки и продолжил уже из недр шкафа:
— Футболка не моя, если что. Осталась от пациента. Одержимого. Но стираная. Думаю, будет нормально.
— Очень ободряюще, спасибо, — пробормотал Джувон и принял сверток одежды.
— Иди в душ, я пока что-нибудь на стол соображу.
Джувон кивнул, быстро прошел в нужном направлении. Горячая вода все сделала лучше, от самочувствия до окружающего мира. Переоделся. Футболка была мягкой, немного растянутой в плечах и пахла порошком. Простая. Старая. Очень нужная. Размера Енчжу, никаких одержимых.
Он вышел на кухню и сразу почувствовал аромат жарящейся свинины. Звук шкворчания. На столе уже стояли мелкие пиалы с кимчи, соевым соусом, зеленым луком, кабачками и перцем в уксусе. К этому великолепию шла бутылка соджу, открытая с той легкой щелчковой небрежностью, как будто это не крепкий алкоголь, а часть аптечки.
— Садись, — сказал Енчжу, не глядя на Джувона. Он переворачивал мясо в сковороде. Кстати, удивительно ловко и одной рукой, а вот в другой держал бокал. — Сначала еда, потом остальное.
— У меня все наоборот, — хрипло ответил Джувон. Но сел и прислонился к спинке стула, провел рукой по лицу. — Спасибо, что приехал.
— Я все равно хотел съездить за салатом. Совмещаем полезное с еще более полезным, — буркнул Енчжу и поставил сковородку прямо на подставку посередине стола. — Накладывай. Или я все съем сам и скажу, что ты не пришел.
Джувон послушно взял несколько кусочков, завернул в листья салата, добавил рис, соус, чеснок — как положено. Прожевал. Горячее, жирное, острое. Восхитительное!
Тело отреагировало раньше мыслей: расслабились плечи, руки не были больше так напряжены.
Соджу хлынуло в горло мягко, обжигающе и быстро, как вода, которую пьешь после долгого зноя.
— Хочешь — говори, не хочешь — ешь, — сказал Енчжу, наливая себе вторую рюмку и вопросительно глядя на Джувона.
— Я хочу, — выдохнул тот, глядя в прозрачную жидкость. — Я хочу никогда больше его не видеть. Не слышать ни его голоса, ни этого вкрадчивого тона, будто тебя обнимают, а потом под ребрами чувствуешь холод от воткнутого ножа. Я хочу забыть, как он говорит «мальчик мой», словно подкармливает собачонку, чтобы потом… — Джувон осекся и сжал пустую рюмку. Выдохнул и поставил на стол,
— Я хочу… чтобы ни один ребенок и ни один медиум не чувствовал, что между «помогать» и «закрыть глаза» надо выбирать. Особенно если в тебя верят.
Повисла тишина. Только дыхание и звук работающего холодильника в углу.
— Я тоже, — тихо сказал Енчжу. — Но пока все так, мы будем жарить мясо, пить соджу и таскать тебя на ритуалы к деду, который считает, что все проблемы в стране от романтических дорам.
Джувон фыркнул и потер щеку.
— Ты правда думаешь, что это помогает?
— А у тебя есть другой способ?
— Нет, — вздохнул он, помолчал и тихо произнес: — И это… помогает. Спасибо тебе.
Они ели. Время текло медленно. За окном гудел город, но в квартире было спокойно и уютно. Никаких теней от призраков. Только обычный свет, жареная свинина и чье-то плечо рядом.
На время все замерло. И завтра снова появится кто-то из вентиляции, снова придется врываться в тьму с артефактами и молитвами. Но сейчас Джувон знал точно: он не один. И пока это так, ему на все хватит сил.