Мертвые берут наличными

Глава 7

На следующее утро Енчжу, несмотря на бессонную ночь, выглядел собранным и сосредоточенным. Его костюм был выглажен, волосы аккуратно зачесаны назад, а в руках находился планшет с заранее подготовленными документами и презентацией. Он пришел в детдом раньше обычного, вежливо поприветствовал охранника и направился прямо в кабинет Пэ Тэквона.

— Понимаю, что это внезапно, — начал он, не теряя времени после приветствия. — Но я бы хотел предложить провести здесь профилактическое занятие о здоровье и безопасности для воспитанников. Не медицинский осмотр, не подумайте, просто интерактивная лекция с элементами игры. С нами приедут двое волонтеров, у одного из них есть опыт работы в тревожных подростковых группах.

— Кто спонсирует? — сразу спросил Пэ Тэквон, не отрывая взгляда от отчетов.

— Фонд «Дети без теней». У них сейчас активный этап поддержки уязвимых групп. Они готовы выделить вам помощь: бытовые вещи, канцелярию, часть суммы пойдет на ремонт одного из крыльев, если мероприятие пройдет успешно.

Это подействовало. Пэ Тэквон вскинул брови и чуть приподнялся на стуле.

— Когда?

— Сегодня вечером. А ночью ведь полнолуние… — добавил Енчжу как бы мимоходом. — Не из-за мистики, конечно. Просто у детей вечером меньше учебной нагрузки, они спокойнее воспринимают информацию.

Пауза затянулась. Пэ Тэквон посмотрел в окно, потом снова на планшет, затем на Енчжу.

— Хорошо. Только никаких фотографий. И никакой прессы. Детям не нужны чужие люди.

— Разумеется, — ответил Енчжу, склоняя голову. — Все конфиденциально. Только для внутренней пользы.

Получив согласие, он почти выскочил из кабинета, набирая номер Геджина на ходу.

— Готовьтесь. У нас есть доступ.

Пока «лекция» началась в основном зале, где Енчжу и его коллеги показывали детям, как правильно мыть руки, почему важно заботиться о сне и что делать при боли в животе, Джувон и Геджин, в халатах волонтеров и с ящиками в руках, бесшумно отделились от основной группы.

Они двигались быстро. Знали, что у них не так много времени. Тэквон дал разрешение только на час. Все, что выходило за рамки, автоматически становилось опасным.

Геджин с замком справился шумно. Джувон только открыл рот и… закрыл. Не сейчас.

Изоляционная комната встречала их сыростью, холодом и чем-то… мерзко-прилипчивым. Воздух был словно напитан чем-то неосязаемым, но настойчиво-ощутимым. Как будто само пространство знало, что его собираются закрыть, и поэтому сопротивлялось.

— Пахнет, как в старом подвале, где устраивали нелегальные азартные игры, — буркнул Геджин. — Только хуже. Тут прятались страхи.

Джувон не ответил. Он уже разворачивал ткань с пеплом, начинал выстраивать круг по инструкции: соль, пепел, символы. В углы поставили зеркала: четыре одинаковых, обернутых тонкой нитью и запечатанных знаками спирали.

— Не забывай центр, — напомнил Геджин, передавая рисунок Сонми, зафиксированный в рамке.

— Я помню, — отозвался Джувон, устанавливая лист в строго рассчитанную точку. — Не дай бог оно дернется до сигнала.

— Не дернется, если ты все правильно сделаешь. Хотя… — улыбнулся Геджин, доставая еще один амулет. — У нас всегда есть план Б. Правда, он, как правило, связан с бегством и матерщиной.

— Я предпочел бы план А, — пробормотал Джувон, закончив круг.

Когда все было готово, они оба одновременно почувствовали: что-то изменилось. Воздух как будто сгустился. В зеркалах даже до начала ритуала уже скользили неясные тени. На стене появилось пятно сырости, похожее на раскрытую пасть.

— Время пошло, — прошептал Геджин. — Осталось только дождаться, когда оно решит, что голод достаточно велик.

И тогда начнется настоящий вызов.

Комната изоляции стала почти неузнаваемой. Пол отчищен, окна заклеены пленкой, чтобы не пропускали ни свет, ни взгляд. Соль легла узорами — не просто круг, а сплетенные спирали, вписанные в пятиугольник, который, по словам Геджина, символизировал решимость остановить. По углам стояли старые зеркала с потускневшими рамами. На стекло каждого была нанесена тонкая роспись пеплом, собранным из священных источников. Центр занимал круг, в котором лежал рисунок Сонми, теперь защищенный тройным слоем нитей: хлопковой белой, шелковой золотой и шерстяной красной. Все они сходились в одну точку, то есть зеркало-запечатыватель, которое держал Джувон.

Снаружи уже давно стемнело. Свет шел только от свечей, расставленных по периметру. Они горели неравномерно, будто колебались от дыхания чего-то невидимого.

Ендон медленно вошел в круг.

На вид просто старик, призрачно светящийся как слабый фонарь, который может погаснуть от одного дуновения ветра. Но стоило ему шагнуть внутрь охранной спирали, как воздух дрогнул. Линии соли потускнели, а потом… начали светиться.

— Он как маяк, — пробормотал Джувон, чувствуя, как по телу ползут мурашки. — Его сила… она зовет. И в то же время… разрушается.

— Неудивительно, — ответил Геджин, стоя у двери и держа в руке амулет. — Он — остаток. Эхо. Не живой и не мертвый. Свет есть, но батарей почти не осталось.

Свет ендона усиливался. Он стоял в центре круга, чуть расставив руки, словно готов был обнять кого-то, кого уже не существует. Его глаза были закрыты, губы шевелились. Ендон повторял старую песню, ту самую, что пела ему мать в детстве. Голос был слабым. Но теплым. Человеческим.

— Сколько ему лет? — прошептал Джувон.

— Неважно, — ответил Геджин. — Он светится. Этого достаточно, чтобы голодная тварь пришла сюда. Ендон не человеческое дитя, но он пропитан их страхами и надеждами.

Некоторое время ничего не происходило, но потом…

Сначала просто появилась тень в углу. Неестественная и невнятная. Будто кто-то стоял, прислонившись к стене, и не желал двигаться.

— Мокхвагви здесь, — хрипло сказал Джувон, чувствуя, как у него сжимаются пальцы. — Но не входит.

— Ждет. — Геджин не отрывал взгляда. — Смотрит.

Зеркала начали слегка вибрировать. Отражение ендона чуть исказилось, будто стало водой. Один из языков пламени вдруг пошел вспять, но не вверх, а вниз, к полу.

Потом послышался шорох. Словно что-то ползло. Будто что-то волочило… То ли цепи, то ли когти, которые не втягиваются.

И тогда пол в углу начал темнеть. Не от тени, а от появления дыры. Как будто линолеум не выдержал и провалился, открывая что-то… под ним. Сначала прошла трещина, потом образовалась воронка. Внутри нее царил полумрак, в котором двигалось… нечто.

Рука.

Не детская и не взрослая. Нечеловеческая. Пальцы, как паучьи лапы, вцепились в край пола. Вторая рука показалась следом. И из щели начала выползать фигура.

Тело было изломано, словно нарисовано рукой ребенка, который не умеет рисовать. Оно напоминало куклу, слепленную из перетянутых нитями тряпок. Без лица, без глаз, без рта. Только пустота, в которой что-то двигалось.

— Не смотри в глаза, — резко сказал Геджин. — Даже если их нет. Это самое сложное.

Ендон не двигался. Свет вокруг него дрожал, но не исчезал. Наоборот он стал слепящим, почти серебряным.

— Я помню, — шелестящим голосом произнес он. — Я слышал, как ты звал. И слышал, как ты проглатывал голоса тех, кто шел к тебе. Но теперь… я здесь. И я свет, который против твоей тьмы.

Существо пошатнулось. Не от страха, а… от интереса? Его движения стали рваными. Оно подняло «голову», в которой угадывались черты… нет, не человеческие. Но узнаваемые. Отдаленно похожие на того мальчика с фотографии. Лицо, изуродованное и забытое.

Оно шагнуло внутрь круга.

И тут же зашипела соль. Линии затрещали, но не распались. Свет, исходящий от ендона, начал ослабевать.

— Мокхвагви его вытягивает! — закричал Джувон. — Оно жрет его силу!

— Жри, скотина, — прохрипел Геджин, бросая в центр зеркала кусочек ткани с вышивкой. — Только не подавись.

Фигура медленно разогнулась. Существо пыталось встать на ноги… Какие-то кукольные и перекрученные. В его теле не было костей, но оно двигалось, как будто каждое движение причиняло ему боль. Но все равно оно… шло.

Круг держался. Ендон сиял. Джувон держал зеркало с пеплом, руки дрожали, но стекло было стабильно.

— В следующую секунду… — прошептал он. — Оно атакует.

Потому что тьма всегда атакует, когда ты ей мешаешь.

Джувон дрожал от напряжения. А вот страха, ни странно, не было. Просто стало не до него. Зеркало в его руках как будто потяжелело, в нем пульсировало что-то, что не имело ни веса, ни формы, но ощущалось, будто он держит сосуд с бурей.

Парень стоял на краю круга, за границей света ендона. Свечи потрескивали. Тень внутри круга уже выпрямилась. Мокхвагви словно дразнил, медленно двигаясь, как артист на сцене. Он приближался к самому центру, то есть к ендону, и тогда Джувон сделал шаг вперед, глядя прямо в то место, где должно было быть лицо.

— Слушай, — сказал он. — Слушай, как звучали их мысли.

Он поднял левую руку, в ней мелькнул кусок старой бумаги. Детская тетрадка, обожженная по краям. Краска на ней уже почти выцвела, но слова остались.

Тихо, но уверенно Джувон начал читать:

— Там в подушке зубы, я слышу, как они дышат. Я плакал, но никто не пришел. Только она… у нее не лицо, а вода. Он сказал: если скажешь, ты тоже исчезнешь. И я молчал. Я всегда молчу…

Мокхвагви дернулся. Будто кто-то попал в невидимый нерв. Его тело исказилось. Он вытянулся вверх, как дым, будто хотел скрыться, но круг держал. Пепел начал осыпаться с зеркал, но они все еще отражали. Отражали то, что не имело формы.

— В полу кто-то зовет. Он голодный. И он не любит, когда шепчут его имя.

Эти слова не были заклинанием. Но сила в них была. Джувон чувствовал, как дрожит воздух. Будто память тех, кто исчез, выпрямилась за его спиной. Будто они стоят рядом.

Он выдохнул:

— Ты — пустой рот. Но мы больше не молчим.

Мохвагви завыл.

Это нельзя было назвать громким звуком, но от него стало дурно. Точно треск стекла или шелест шелка, который ползет по полу. Оно согнулось, потом резко распрямилось и… исчезло. А через несколько секунд появилось снова, но уже не в виде куклы без лица.

Теперь в центре круга стояла… женщина. На вид тридцати лет с небольшим. В стильном бежевом пальто. Волосы собраны в аккуратный хвост. На щеках следы усталости, но взгляд… взгляд был теплый. Добрый. Тот самый, от которого дети ждут: «Вот она. Она заберет меня домой».

— О нет… — прошептал Джувон. — Не смей.

— Мама? — донесся откуда-то детский голосок.

Женщина в круге наклонилась и протянула руки, как будто хотела прижать кого-то к себе. И мягко произнесла:

— Чу Сухен. Я здесь. Прости, что ушла. Все хорошо теперь. Иди ко мне, детка.

Джувон отшатнулся. Его сердце заколотилось. Он знал, знал, что это ложь. Но мокхвагви тоже знало, что делать. Оно вытаскивало из памяти образы и тепло детских воспоминаний. А потом цепляло на крючок и тянуло.

Он слышал, как у него за спиной выругался Геджин:

— Оно так просто не сдастся. Мразь такая. Оно не прет в лоб, а тебя ломает. Через то, что легче всего достать.

— Что делать? — спросил Джувон, не отрывая взгляда от женщины в круге.

— Не смотреть. Не верить. Говори. Скажи, что ты знаешь правду.

Джувон сжал губы и медленно поднял зеркало выше. Стекло дрожало в его руках. Из зеркала смотрело не отражение женщины, а та самая кукольная безликая фигура.

— Ты не мама, — сказал он. — Ты — дыра в полу. Ты — тень за дверью. Ты — плесень в углу. И тебя увидели. Я тебя вижу.

Мокхвагви хотел ответить, но раздалось только странное бульканье. Женщина вдруг выгнулась, будто ее спину ломало изнутри. Черты лица заструились, как жидкость, вниз по шее. Кожа стала трескаться. Глаза вытекли, заменяясь пустыми провалами.

Свет в комнате начал дрожать. Пламя свечей заметалось.

— Готовься! — крикнул Геджин. — Она сейчас рванет. К зеркалу!

И Джувон был готов.

Потому что он помнил, для кого он это делает.

Когда сущность взвыла и кинулась к зеркалу, воздух затрещал, как если бы внутри комнаты сжались пружины, готовые выстрелить.

Мокхвагви не шел, а скользил грязным ветром. Пытался ухватиться ртом и руками одновременно. Но на полу уже горел круг, активированный зольной пылью, кровью и солью, собранной Геджином в храме, где по ночам звенели побитые колольцы.

Зеркало вспыхнуло серебром.

Вспышка. Визг. Инерция магии, как сотрясение воздуха.

Существо ударилось в поверхность, будто в гладкую стену, и отразилось, завопив. Вопль был нечеловеческий, он будто сдирал кожу, пронизывал барабанные перепонки, но Джувон не отступил.

— Работает… — прохрипел он.

Мокхвагви застыл на полпути. Его искореженное тело словно заклинило: одна часть еще металась, другая уже была втянута внутрь зеркала. Клочья тени вытягивались, но медленно, как смола. Внутри круга свет начал мерцать тревожно, будто еще немного, и все разлетится на осколки.

— Держи! — крикнул Геджин. — Сейчас начнет вырываться!

Он не успел договорить — что-то вспыхнуло. Тень оттолкнулась от пола, метнулась в сторону света ендона, и защитный круг пошел трещинами. Свеча слева мигнула, огонь чуть не угас.

— Щибаль! — Геджин не договорил и вытащил свиток из кармана.

С виду как будто проклятый, старый, с темными символами. Раскрыл, тут же вспыхнуло пламя, обхватывая его пальцы. Пергамент задымился, и на коже Геджина проступили ожоги, словно буквы пытались вплавиться в плоть.

Джувон в этот момент сидел на полу. Полураспластанный, с одной рукой на обожженном зеркале, он все еще удерживал фокус. И даже сейчас, едва дыша, выдохнул:

— У деда все есть. Магия, проклятие, драма… Тебе бы работать снабженцем. Или на маркетплейсе.

Геджин фыркнул сквозь сжатые зубы:

— К моим годам, сопляк, ты и сам будешь ходить с карманами, полными соли, проклятий и воровских молитв. Только бы выжил.

Он швырнул свиток в круг, и там вспыхнуло алым. Как будто жгли кровь и небо вместе. Мокхвагви начало корежить и выворачивать. Он завопил уже не чужими голосами, а собственным. В его крике было что-то голодное и древнее. Что-то, что жило на дне ужаса, в подушках, в полу, в забытых углах, куда падали детские слезы.

Круг загорелся. Пепел взвился, будто живой. По кругу пронесся свет: изначально белый, потом — черный, затем свет снова белый, и… зеркало засосало тень.

Оно не разбилось. Не треснуло. А просто… стало черным.

И все.

В помещении повисла тишина.

Свечи догорели. Все, что осталось от круга, рассыпалось. Почти исчезнувший ендон опустился на колени, как будто его свет испарился в финальной вспышке.

Геджин сел прямо на пол, крякнув:

— Надеюсь, у кого-нибудь есть жвачка. У меня от этих ритуалов вкус крови во рту.

— Мне бы соджу, — слабо пробормотал Джувон. — И жвачку с вкусом личи. Но если я сейчас двинусь, то только лицом в пол.

Енчжу, который проскользнул к ним несколько минут назад, быстро убрал «остатки» ритуала, подошел и сел рядом. Без слов. Просто положил руку на плечо Джувона. Тот медленно обмяк и выдохнул.

— Все? — спросил он почти шепотом.

— Все, — подтвердил Геджин. — Но, как всегда… только пока.

Мокхвхагви исчезла. Не то чтобы испарилась — ее втянуло и скрутило в черную воронку внутри зеркала, словно оно было не стеклом, а чьим-то глазом, жутким и не моргающим.

Зеркало завернули в ткань изнутри круга, ту самую, которую Джувон приготовил заранее: слои рисовой бумаги, соли, паутины символов. Материал был пропитан запахом пепла и чего-то тошнотворно-пряного. Они несли его по очереди, как хрупкий артефакт или кусок настоящего зла, которое временно заснуло, но могло в любой миг проснуться.

Все происходило молча. Даже Геджин помалкивал. Он шел первым, прикрывая тыл, словно охранял спину, даже если в коридоре не было ни души. Свет в здании едва мерцал. Часы приближались к утру, но ночь еще держала за горло.

Покинуть детдом было удивительно просто. Как будто само здание решило их отпустить. Сторож дремал на посту, обняв термос. Камеры не писали — об этом заранее позаботился ендон. Кто бы сказал, что духи будут помогать ломать технику. Сам ендон был не в лучшем состоянии, толком и говорить не мог, только выдохнул:

— Я скоро появлюсь и отблагодарю вас. Вы — наши спасители. Спасибо.

Машина стояла в тени от переулка, помощники Енчжу уже уехали. А Пэ Тэквон срочно куда-то собрался, удивив персонал.

Геджин, уронив голову на спинку сиденья, выдохнул:

— Если я еще раз скажу «давайте сделаем ритуал в изоляционке», бейте меня прямо по голове. Со всей дури. Можно ведром соли.

Дом Геджина неожиданно встретил их теплом, пыльной лампой у входа и уютом, которого никто не ждал. Здесь пахло старым деревом, сушеными травами и ладаном, который явно недавно зажигали. Казалось, у дома старика тоже есть настроение. Каждый раз оно разное.

Это место будто являлось наполовину храмом, а наполовину складом оккультного магазина, где каждая полка могла бы рассказать свою историю. Веселую или мрачную — зависело от полки.

Зеркало положили в коробку, которую запечатали красной лентой и восковыми знаками. Геджин задвинул ее под лестницу и наложил еще три печати, пробормотав:

— И пусть теперь хоть сам демон его отсюда вытаскивает. Или Кегван. Хотя у него, я слышал, артрит. Хоть и прикидывается живчиком.

После этого настала очередь еды. Никто не предлагал. Просто молча разбрелись по кухне: Енчжу достал соевый суп с водорослями из холодильника, подогрел на плите. Джувон нашел миску с вареным рисом и принес банку кимчи. Геджин резал свинину, бросая ее на горячую сковороду, а потом кипятил чай с имбирем.

На кухне царила уютная тишина. Странно и в то же время совершенно неудивительно.

— Ну что, — начал Енчжу, когда они сели. — Я надеюсь, никто из вас не начнет молиться зеркалу как новому божеству?

— Только если оно пообещает вкусные закуски, — пробормотал Джувон, вяло помешивая рис в супе. — Или вечный сон.

— Или, к примеру, не отправит твои внутренности к демонической бабушке, — добавил Геджин. — Тогда да, я подпишусь на это дело.

Повисла пауза. Потом все засмеялись. Не громко, но искренне и с облегчением, происходящим от ощущения, что они еще здесь. Вместе.

— Знаете, — сказал Джувон, — у меня такое чувство… Как будто мы не просто что-то запечатали. Как будто мы… услышали. И нас тоже.

— Мокхвагви? — скептически приподнял бровь Геджин.

— Нет. Тех, кто остался. И кто… исчез. А еще тех, кто молчал все это время. Они были там.

Енчжу кивнул:

— Я чувствовал то же самое, хотя в этот раз ничего не делал.

Геджин допил чай, громко поставил кружку:

— Так надо было. Тебе еще будет чем заняться. Ну и пусть. Мы сделали главное, но еще не все. Надо дождаться ендона. А еще нас явно ждут очень занимательные события.

— Вы, кстати, как? — спросил Енчжу, глядя на его руку.

Он не видел свитка, но заметил ожоги, которые так и остались.

— А ты что думал? Проклятие, связанное с кровью детей, и к тому же древнее как жадность. Конечно, сожгло. — Старик покрутил запястьем и глянул на ладонь, где кожа была не в лучшем состоянии. — Завтра подорожник приложу. Или проклятую жабу. У меня осталась где-то одна.

— Так не годится, — фыркнул Енчжу. — Где у вас аптечка?

— В коридоре, — внезапно покладисто отвел Геджин.

Джувон прикрыл глаза, чувствуя себя вымотанным донельзя, а потом прошептал:

— А если мокхвагви вернется?

— Он и не уйдет. Никогда, — сказал Геджин. — Но теперь сидит в зеркале. И мы знаем, где он. Это лучше, чем когда такая гадость шляется абы где.

Енчжу вернулся с аптечкой и принялся обрабатывать рану, а после этого поднял стакан с чаем:

— За то, чтобы больше никогда не ночевать в детдоме.

— За то, чтобы никогда больше не делать круг из пепла в изоляционной, — подхватил Джувон.

— За то, чтобы не звать меня на ритуалы после полуночи, — мрачно буркнул Геджин. — Я пожилой человек. Мне нужны ток-шоу с молоденькими девочками и компрессы.

— С девочками сложно, но ток-шоу можно организовать, — заметил Джувон.

— Опять непотребщину? Вам, молодым, только это и подавай!

— Мы не собирались непотребщину, — возмутился Енчжу.

— В смысле, не собирались⁈