Мертвые берут наличными

Глава 6

На следующее утро Геджин появился рано. Настолько рано, что даже птицы толком не проснулись и не начали петь. Он был в какой-то уродливой жилетке цвета гнилой вишни, повидавшей виды (видали, похоже, и жилетка, и вишня), невыспавшийся, но явно возбужденный.

— Угадайте, кто вчера до глубокой ночи просматривал архивные документы и немного занимался воровством? — с порога сообщил он.

— Вы? — без удивления спросил Джувон, поднимая кружку с кофе.

Ночевка у психиатра весьма благотворно повлияла на организм. Мыслей про Нам Кегвана стало намного меньше, а вот кофе оказался вкусным.

— Конечно, я. А еще я вспомнил одну старую схему. Мы с твоим учителем когда-то тестировали подобное в доме близ Кунсана. То еще местечко, скажу я вам. Только тогда, конечно, все пошло через жо… одно место. Потому что кое-кто… — Он выразительно глянул на Енчжу. — Не довел защиту до конца.

— Я тогда вообще был в армии, — буркнул Енчжу. — И никак не мог быть связан с вашими делишками.

— Неважно, — отмахнулся Геджин. — Теперь-то у нас будет все. Чернила, соль, нужные детские воспоминания. Все, как надо.

Он вывалил на стол странный набор предметов: кусок выцветшего детского одеяла, стеклянную баночку с черной как деготь жидкостью, три бумажных листа с тонкими спиралями и старую фотографию. На снимке был ребенок лет пяти с пустым взглядом, лицо испачкано, как будто кто-то водил по нему пальцами в грязных перчатках.

— А это откуда? — хрипло спросил Джувон, не отводя взгляда.

— Я иногда бываю очень убедителен, когда лезу в закрытые архивы и… чужие дела, — ответил Геджин и тяжело опустился на стул. — В последнем, главное, не оставлять следов. В детдоме нашлось, что свистнуть, пока вы там глазели в декольте воспитательниц.

— У них не было декольте! — возмутился Джувон.

— Вы плохо смотрели.

— А кто на снимке? — быстро спросил Енчжу, переводя разговор в другое русло.

— А это один из тех, кто «исчез». По бумагам мальчонка сбежал. Но на деле…

Он не договорил. Да и не надо было. Все и так было ясно.

— Что мы будем делать? — спросил психиатр, потянувшись за кофе, но Геджин отобрал у него чашку.

— Я понял, как заманить мокхвагви, — продолжил он, делая глоток и укладывая предметы в круг. — Сначала мы очерчиваем границу солью. Потом наливаем чернила по периметру, чтобы сущность не смогла раствориться. А потом… мы помещаем в центр три ключевых воспоминания. Лучше всего, чтобы это были вещи, которые хранят отпечаток боли, страха и отчаяния. Вот это, например… — Он указал на одеяло. — Пахнет всем сразу. Я только держал его, и мне захотелось выть.

— Очень воодушевляюще, — пробормотал Енчжу, вставая, чтобы сделать себе еще кофе, ибо с Геджином бесполезно воевать. — И где, вы думаете, мы должны ритуал провести?

— В этой… «голодной комнате», — отозвался Джувон. Его голос был твердым, но внутри от него все стягивало. — Именно там. Там граница самая тонкая. Там и… нужно.

Наступила тишина. Настоящая, плотная. Как в начале бури. Но Геджин посмотрел на парня с одобрением.

— Это рискованно, — наконец сказал Енчжу. — Она может сорваться и сожрать нас раньше, чем мы что-то успеем что-то активировать.

— Да. Но если мы не закроем ее сейчас, она начнет доставать других. И тогда комната станет не местом изоляции, а чем-то вроде врат… — сказал Джувон, опуская ладонь на фотографию, после чего посмотрел на обоих. — Я… я просто кое-что читал, порылся в интернете.

— Идеально, — протянул Геджин. — Все, как я люблю. Немного риска, немного травмирующих воспоминаний, немного безумия. Осталось только подобрать правильные слова.

— Слов хватит, — произнес Джувон. — У нас есть язык. У нас есть соль. И у нас есть память. Мы справимся.

Он чувствовал, как страх медленно уступает место ярости. Той самой, что помогала видеть сквозь иллюзии. Он вспомнил, как смотрел в глаза Нам Кегвану, как слышал это мерзкое «мальчик мой», как чувствовал липкий ужас и… понял: пора вернуть тьму туда, откуда она пришла.

— Идемте, — сказал он. — Сегодня мы закроем эту комнату. Или погибнем, но не дадим ей накормиться снова.

Енчжу шумно выдохнул. Геджин кивнул и сложил руки на груди:

— Отлично. Только учтите. Если кто-то из вас потеряет сознание, я не потащу вас на себе. У меня спина.

— Учтем, — сказал Джувон. — Но вы все равно нас вытащите. Потому что мы идем туда вместе. И только так можно победить.

Он не знал, будет ли победа. Но знал: они должны хотя бы попытаться. Потому что если не они, то кто?

— Ты уверен, что выдержишь? — спросил Джувон, разглядывая духа, который принял облик призрачного старого медиума, сидящего на подоконнике с чашкой горячей воды, в которую он макал пальцы, будто так мог облегчить боль в суставах.

Ендон поднял глаза. В них светилось нечто, там не было страха, но виднелась осторожная решимость. Как у человека, который уже один раз наступал в эту темную воду и теперь готов сделать это снова, зная, что может не выбраться.

— Не уверен, — честно ответил он. — Но если сущность появится, я почувствую. Пусть даже только в первый момент. Этого должно хватить, чтобы направить ее в границу. А дальше уже придется вам.

— Ты говоришь так, будто собираешься на рельсы лечь, — нахмурившись, пробормотал Енчжу. — Ты уверен, что вообще стоит это делать? У нас нет второго живого компаса на таких частотах. Если ты исчезнешь…

— Я и так почти исчез, — хмыкнул ендон. — И, если честно, хочется сделать хоть что-то, пока еще могу. Пусть даже станет хуже. Лучше сгореть, чем гнить.

Его лицо оставалось каменным, но Джувон чувствовал, как в нем копошится тревога. Сущность знала ендона. И могла попытаться схватить его снова, на этот раз всерьез.

— Мы не позволим, чтобы ты был приманкой, — тихо сказал Джувон.

— Вы и так немало делаете, — с улыбкой ответил старик. — Пусть это будет не приманка. А зов. Последний зов.

Джувон и Енчжу переглянулись. Сейчас ендон был совсем не тот, с которым они встретились первый раз. Сейчас страха в нем виделось больше. Правда, сложно за это осуждать, потому что им тоже было не по себе.

— Пепел должен быть из пяти источников! — раздраженно сказал Джувон, отставляя сторону одну из пиал, в которой лежал сгоревший можжевельник. — Это от лиственницы, это из архивного тома с молитвами, это… из перьев. А это, Чо-сонбеним, это, мать вашу, уголь для гриля!

— И что? Он тоже пепел. А значит, в деле. А матушку мою лучше не поминай всуе, ибо если она явится из того мира… — Геджин прокашлялся и продолжить спокойно жевать сухую тыкву, как будто обсуждал меню на праздник, а не ритуал по изоляции призрачной твари.

— Он жирный! Он жирный, он воняет, и его не используют в закольцованных печатях! — Джувон понимал, что ориентируется на инструкции из книг, но… Геджин вообще на все клал! — Я не собираюсь закатывать в зеркало духа, который потом пробьет защиту, потому что вы решили сэкономить на нормальной древесине!

— Спокойствие, — отозвался Геджин, не отводя взгляда от старого тома, в котором делал пометки прямо на страницах. — Все компоненты я утвердил. Просто у тебя всегда есть отличное от моего мнение. Это раздражает.

— Раздражает⁈ — Джувон обернулся к Енчжу. — Ты слышал? Я раздражаю!

— Вы оба раздражаете, — сухо сказал Енчжу, не поднимая глаз от защиты, которую он чертил на полу, совершенно не понимая, как на это согласился. — Но это ничуть не мешает мне готовить охранный круг. Так что, пожалуйста, меньше эмоций, больше действий.

— Эмоции — это мой движок! — огрызнулся Джувон. — А еще — знание, где взять настоящий пепел, чтобы зеркало работало как положено, а не как сковородка для яичницы!

Геджин закатил глаза, встал и взял из сумки мешочек с пеплом. Бросил его на стол.

— Вот тебе пятый. Из книги, которую сожгли в храме Хэинса. Старый, редкий, пропитанный страхом. Все по правилам. Но я, черт возьми, не буду делать эту штуку сам. У меня руки для стаканчика пива, а не для вырезания ритуальных зеркал.

— Ах, то есть я все должен делать, да? — процедил Джувон, уже доставая серебряную рамку и начищая стекло спиртом. — Конечно. Почему бы и нет. Я же просто медиум, у меня бездна свободного времени и склонность к мазохизму.

— О, то есть вы с психиатром…

— Даже не начинайте.

— Ты лучше, чем я, в создании связующих предметов, — внезапно невозмутимо сказал Геджин, не моргнув и глазом. — И ты упрямый. Не забудь пеплом не только покрыть стекло, но и начертить по краю знак закрытой спирали. Без этого мы не изолируем даже воробья.

— Спасибо, Капитан Очевидность, — пробурчал Джувон, на самом деле растерявшись от такого комплимента, и, намочив палец, аккуратно начал распределять пепел по краям зеркала. — У вас совесть хоть иногда есть?

— Была. Пока не начал работать с тобой.

— Взаимно.

Пока Джувон трудился, Енчжу завершал круг защиты. Все внутри пылало: не от жара, а от напряжения. В зеркале, покрытом древним пеплом, должен был поселиться ужас, который не поддавался изгнанию. А значит, ошибки не допускались.

— Осталось только вплести воспоминания, — пробормотал он. — Связать отражение с реальным. Чтобы сущность не вырвалась, как только осознает, что ее заманили.

— Готовься к шепоту, — сухо добавил Геджин. — Это будет как в прошлый раз. Только громче.

— Отлично, — скривился Джувон. — Осталось только потерять сознание от перегрузки. Будет полный набор.

Он закончил и, поднимая зеркало, почувствовал, как его чуть потянуло к стеклу. Как будто нечто внутри уже ждало.

— Ну что, — выдохнул Джувон. — Осталось только заманить существо в клетку. Пойдемте сжигать чернила и вспоминать о самом мерзком. Пора начинать.

Дом Геджина на этот раз напоминал не логово безумного шамана, а подвал в музее кошмаров. Воздух был тяжелым, как будто стены впитали слишком много слов, сказанных шепотом. Свечи на полу неестественно потрескивали. На столе лежал детский рисунок, тот самый с «большими зубами в подушке». Его закрепили в центре круга из соли, пепла и красной нити, соединенной с зеркалом.

Ендон находился в круге. Говорить ему было запрещено, чтобы не сделать хуже.

— Портал работает, если он настоящий, — глухо сказал Геджин. — Если страх подлинный. Если… боль еще жива на бумаге. Это не метафора, Джувон. Это — проводник и ловушка. Но только если кто-то удержит ее изнутри.

Он говорил тише обычного и без фирменной иронии. Рядом с ним лежал амулет в виде медной рыбки с жемчужиной на хвосте. Не объяснил, зачем. Только сказал: «На случай, если станет совсем плохо».

— Мы точно не перебарщиваем? — спросил Енчжу, глядя, как пепел начал собираться по спирали, будто притягиваемый невидимым дыханием.

— Перебарщиваем. Но без перебора оно не пойдет на запах. Мокхвагви слишком голоден. И умен, — вздохнул Геджин и бросил взгляд на Джувона. — Тебе нужен контакт. Чистый. Без фильтров. Ты сам это знаешь.

Джувон кивнул. Внутри все сжалось, но он уже перешел тот порог, за которым не отступают. Он протянул руки к тетради, к той, самой старой, где были первые рисунки Сонми, и… замер.

— Сонми, — тихо сказал он. — Ты… здесь?

Едва ощутимый холодный ветер прошел по полу. Пламя свечи дрогнуло. Тень в углу едва шевельнулась, словно кто-то присел на корточки и смотрел. Прямо на него.

— Мы не заставим. Не принудим. Мы просим, — мягко продолжил Джувон, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Нам нужно то, чего ты боишься. Нарисуй это. Покажи. Чтобы мы могли запереть его.

Он не знал, услышат ли его. Не знал, кто вообще ему отвечает. Но спустя мгновение пальцы у края бумаги начали шевелиться. Медленно. Почти застенчиво.

Джувон сглотнул, не в силах отвести взгляд.

Карандаш лег на лист, и линия потянулась. Сначала — круг. Потом… нечто, похожее на комнату. Но углы были перекошены. Внутри не было окон. Только огромный рот, открытый в полу, как зияющая воронка. Из нее тянулись руки. Пальцы. Изломанные, с длинными ногтями, покрытые пятнами. Они карабкались к фигурке ребенка, штрихами нарисованного в углу.

Джувон чувствовал, как все в нем сжимается. Бумага будто дрожала. Запах в комнате изменился. Теперь он казался резким, как металлическая стружка, которая только что вылетела из-под диска турбинки.

— Она помнит, — прошептал он. — Боже. Она все еще помнит.

Пламя свечей заметалось. В зеркале пошли волны, как будто всколыхнулась вода под стеклом. Рисунок в центре круга начал тянуть воздух, закручивая в маленький смерч. Все тело Джувона взмокло от напряжения.

— Это оно, — сказал Геджин. — Мы открываем. Держитесь.

Енчжу шагнул ближе, инстинктивно заслоняя Джувона. Но тот стоял как вкопанный. В его глазах плескались ужас и решимость одновременно. Он чувствовал: если сейчас отвернется, если закроется, то девочка снова исчезнет. И остальные тоже.

А в следующий миг… нечто зашевелилось под рисунком.

Ендон, и без того призрачный, стал еще бледнее, но не уходил. Он дополнительно притягивал сущность.

На уровне пола появилось темное пятно. Оно дышало. Росло. Становилось глубже, будто бумага открыла проход в бездну. И из этой бездны послышался хриплый смех. Почти детский. Тихий. Но в нем не было ни капли человеческого.

— Мокхвагви почувствовал, — сказал Геджин. — Он идет.

Ветер ударил по кругу, свечи запылали, как факелы. А в отражении зеркала… мелькнули зубы. Слишком много зубов. В один рот столько не вместится.

Джувон сжал кулаки, чувствуя, как страх хочет полностью окутать тело. Но не отступил. Он сделал шаг к рисунку и сказал:

— Это ты сделал с ней, да? Ты заставил ее рисовать это снова и снова? Ты думаешь, тебя накормит ее страх?

Смех стал громче. Потолок скрипнул, будто кто-то полз по нему сверху.

— Так вот что, мы — не еда. И ты пойдешь туда, откуда пришел.

В этот момент зеркало мигнуло, и внутри появился контур фигуры, будто нарисованной черным дымом. Он пытался вырваться, но линии рисунка зажали его, как когти. Лист начал трещать, но не рвался. Он светился изнутри. Дух девочки держал.

И тогда Геджин начал читать вслух странные и ломкие фразы на корейском, но древнем и незнакомом. Не мантра, а почти угроза.

— Бей в зеркало! — крикнул он. — Сейчас!

Джувон схватил амулет с пеплом, швырнул его прямо в центр зеркала.

Вспышка. Вонь. Крик. А потом — тишина.

Зеркало больше не пульсировало. Рисунок выгорел почти до края, но остался. В центре — пустое пятно. Как клеймо.

— Оно в ловушке, — выдохнул Геджин. — Но это только начало.

Он посмотрел на Джувона. Тот был бледен. Лоб блестел от пота. Но парень держался.

— Мы только что заперли жажду. Теперь надо выяснить, кто ее настраивал. Кто кормил. И кто открыл дверь.

И снова повисла тишина. Нервная и какая-то электрическая.

Енчжу подошел, молча положил руку на плечо Джувону.

— Жив. Это главное.

— Пока что, — пробормотал тот.

Откуда-то из угла донесся еле слышный детский смех. Но он был не злой. В нем слышалось… облегчение.

Сонми исчезла, а рисунок остался. И дверь в иной мир, возможно, еще приоткрыта. Ендон тоже исчез, перед этим знаком показав, что с ним все в порядке. Геджин посмотрел на обоих и проворчал:

— Отдыхайте, я за пивом. Нервы надо лечить.

Часы пробили полночь. Стол в доме Геджина был завален бумагами, камнями, пеплом и рисунками. Воздух дрожал от ладанных спиралей и перенасыщенной концентрации соли в воздухе. В центре лежал рисунок Сонми. Тот самый. Но теперь в нем было что-то не так.

— Он начал меняться, — тихо сказал Джувон, глядя на бумагу.

На старом потрепанном листе, где раньше зиял черный круг «глотки», теперь проступило лицо. Или то, что пыталось им быть. Лицо без глаз и без рта. Только очертания и пустота вместо выражения. Линии были детские, но от этого становилось только страшнее.

Енчжу посмотрел через плечо Джувона и нахмурился:

— Это оно?

— Это… его, назовем так, маска. — Геджин потер висок. — Мокхвагви боится быть увиденным. Он может видеть сам, но не хочет, чтобы его видели. Это символическая ловушка. Ребенок показал его «лицо», а значит, нашел точку слабости.

— Оно нарисовано рукой мертвой девочки, — прошептал Джувон. — И вы хотите, чтобы я поверил, что она не понимает, что делает?

— Она понимает, — сухо отозвался Геджин. — Лучше нас. Умершие дети вообще все понимают слишком хорошо.

Джувон сделал глоток пива. Холодненькое. А к нему еще и кальмар. Дед сегодня щедрый.

— Лицо — это приглашение, — сказал Геджин. — Мокхвагви его примет. Подумай сам. Его зовет образ жертвы, его ведет запах боли и страха. А теперь образ того, кто его боится, но готов встретиться. Это вызов. И приглашение. Мы зафиксируем его в зеркале, но сначала он должен прийти сам.

— А если не сработает? — спросил Енчжу.

— Тогда он уйдет. Или сожрет кого-то. Так бывает.

Молчание. Джувон вытер ладони о штаны. В висках стучало.

— Хорошо, — сказал он. — Значит, делаем. Но… как мы попадем в детдом? Они не обрадуются визиту экзорцистов с зеркалом и детскими рисунками.

Геджин откинулся назад, уставился в потолок.

— Я мог бы сказать, что знаю, как проникнуть в здание, но это будет ложью. Я стар. Лезть через окна — не мое. Но у нас есть вариант.

Он посмотрел на Енчжу:

— Доктор, ты у нас почти медийное лицо. Ну, в том смысле, что у тебя связи с благотворительными организациями. Придумай что-нибудь еще. Медосмотр, ночной скрининг с участием независимых волонтеров. Главное — легальное прикрытие. Пусть кто-то поддержит. Потому что просто волонтеров в комнату не позовут. А вот если за ними будет кто-то посерьезнее…

Енчжу покачал головой, но уже доставал телефон:

— Ненавижу подделывать бумаги. К тому же до этого документы нам раздобыли вы.

— Ну, а теперь поработайте головой сами.

— Я плохой подделыватель бумаг.

— Зато ты идеальный образец спасителя уязвимых детей. Пока ты и орава людей в белых халатах осматривают детей, мы с Джувоном устанавливаем ловушку в изоляционной.

— Вы с ума сошли, — пробормотал Джувон. — Мокхвагви почувствует, что…

— Вот почему это случится ночью, — отрезал Геджин. — В полнолуние. В полнолуние тоньше грань. Проще заманить. И труднее ему уйти. Не переживай, мне главное проникнуть в комнату. Я оставлю там некие милые вещицы, благодаря которым мы сможем пройти ночью.

— А днем? Там замок!

— Сейчас замки такие хлипкие, птенец, — невинно сказал Геджин, и Енчжу подавился пивом.

— Вы и это умеете?

Геджин сделал вид, что вытащил небольшой ящичек и щелкнул замком. Внутри лежал кусок старой черной ткани, свернутый, как молитвенная повязка. На ней был вышит золотой символ, напоминающий одновременно змею и бесконечную спираль.

— Это? — спросил Енчжу.

— Это якорь. Я держал им дух своей матери в тот год, когда она хотела снова умереть, — ответил Геджин с невозмутимым лицом. — Он работает. Но только если вы не слабаки.

— Отлично, мы трое справимся. Врач, таролог и сумасшедший дед с артефактами, — пробурчал Джувон. — Идем на бой с демоном, который ест детей.

— Не ест, — поправил Геджин. — Он глотает их голоса, запирает их в себе. И мокхвагви не демон, не выдумывай.

На некоторое время все замолчали. За окном зашумел ветер, и лампочка замигала. Где-то далеко завыла собака. Хотя, возможно… совсем не собака.

Джувон медленно вздохнул:

— Значит, ночь. Значит, детдом. Значит… ловушка с лицом. Хорошо. Только у меня один вопрос.

— Какой?

— Когда все это кончится?

Геджин усмехнулся, не глядя на него:

— Когда исчезнут последние призраки. А значит — никогда. — Он встал, отряхивая колени, и добавил: — Завтра готовим все. Зеркало, ткань, пепел, карандаш — пригодится. Нам нужен каждый грамм всего того, что может сработать. А потом… встречаем монстра! Готовьтесь, мальчики мои.

Енчжу фыркнул, а Джувон тихо выругался.

И в этот момент с той стороны окна появился отпечаток.

Отпечаток в виде детской ладони.