Мертвые берут наличными

Глава 3

Встреча состоялась в маленькой забегаловке у парковки возле сквера, где обычно кормили голубей и пенсионеры мерялись давлением. Был вечер, в воздухе пахло пылью и жареными орешками от уличного торговца. Енчжу опоздал на шесть минут, но инспектор Нам Чжэу не выглядел раздраженным. Он стоял, прислонившись к машине со стаканчиком дешевого американо из автомата, и выглядел скорее усталым, чем взволнованным.

— Я думал, ты уже не придешь, — сказал он, когда Енчжу подошел.

— Я не подумал, что опоздание на шесть минут так критично, — буркнул Енчжу. — Зато ты теперь можешь гордится своей пунктуальностью.

Чжэу усмехнулся:

— Значит, ирония еще не выгорела. Хорошо. Пошли.

Кто бы мог подумать, что они начнут общаться после того дела. Инспектор Нам так и вел дело о смерти Пак Ынхо, поэтому периодически задавал какие-то вопросы. Поначалу Енчжу это удивляло, но потом стало привычно. С Чжэу было странное ощущение, будто они знают друг друга уже не один год.

Они заняли маленький столик, заказали еще кофе.

Нам Чжэу посмотрел в сторону стоящих неподалеку детишек с великами.

— Конечно, я не должен этого говорить, но ты все равно меня не оставишь в покое, — произнес он. — Так вот, тело Пак Ынхо пострадало от огня, но не так, чтобы невозможно было выяснить кое-что интересное. У него остановилось сердце до взрыва машины. А потом мой коллега раскопал кое-что интересное.

— И что вы нашли? — спросил Енчжу.

— Видеозаписи. Они не сразу проявились. Были зашифрованы. Но у нас есть хорошие парни в киберотделе. На записях камеры наблюдения из детдома, даже есть название — «Дом Солнца». Архивные. Пак Ынхо каким-то образом получил к ним доступ. Скорее всего, кто-то из бывших сотрудников передал. Или хакнул систему. Мы пока разбираемся.

Нам Чжэу сунул руку в карман и вытащил флешку, после чего протянул ее Енчжу.

— Смотри сам, там фрагменты. Детская комната, коридор у изолированного зала, странные шумы. А одна запись тут без видео. Только звук. Но на нем слышно, как кто-то… как бы это сказать… шепчет с другой стороны стены, что ли… Причем голос не детский, но и не взрослый. Вообще не человеческий. И Пак Ынхо явно шантажировал этим директора Пэ Тэквона.

— Почему ты даешь это мне? — тихо спросил Енчжу, не беря флешку.

— Потому что ты все равно туда полезешь. Ты, Джувон и этот ваш прибацанный шаман. Разок заявился к нам в участок, я на всю жизнь запомнил. А если вы умрете, мне не с чем будет пойти в прокуратуру. Так что будь осторожен, господин психиатр.

— Ты за меня волнуешься, что ли?

— Ни капли.

Енчжу хмыкнул и взял флешку:

— Спасибо.

— Не за что. Просто… если она начнет шевелиться — зови меня. Я все-таки коп. И не хочу, чтобы в моем отчете опять фигурировала смерть ребенка.

«Дом Солнца» снова встретил их стерильной чистотой и петуниями. Но на этот раз Пэ Тэквон был не в своем кабинете. Он устроил встречу в зале собраний. Просторная комната, длинный стол, пластиковые стулья, флаг Южной Кореи в углу. Все слишком официально. Слишком… театрально.

— Господа, — сказал он, вставая, когда они вошли. — Рад видеть вас вновь. Уверен, ваши первые впечатления были… необычными.

— Можно и так сказать, — кивнул Енчжу.

Пэ Тэквон выглядел по-прежнему собранным, но в его голосе звучали напряженные нотки. Он держался, но при этом вид был уставший, как у человека, который не спал несколько ночей.

— Надеюсь, вы не приняли близко к сердцу некоторые… особенности. Да-да, наш детдом необычный. Да, он стоит особняком. Но мы гордимся своей системой. У нас нет бродяг, нет беглецов, нет самоубийств. Мои дети в безопасности. А это — самое главное.

— Безопасность — понятие растяжимое, — тихо заметил Джувон. — Иногда ее цена слишком высока.

Пэ Тэквон посмотрел на него, слегка прищурившись.

— Мне нечего скрывать, господин Ким, — сказал он. — И, если вам захочется еще раз осмотреть изоляционную комнату, пожалуйста. Мы ничего не утаиваем.

— Мы, кстати, ей очень заинтересовались, — ответил Енчжу, делая вид, что ищет в планшете файл. — Особенно ее акустикой. Мы как раз проводим исследование влияния тишины на нервную систему. Тема года, знаете ли.

— Прекрасно, — сказал Пэ Тэквон. — Мы открыты для сотрудничества. Хотите поговорить с детьми? Пожалуйста. Хотите устроить терапевтический сеанс? Действуйте. Все, что помогает им стать лучше. Все, кроме… — Он сделал паузу. — Кроме паники. Я прошу только об этом. У этих детей и так слишком много страха. Не надо добавлять нового.

— Беспокойство — не то же самое, что паника, — мягко возразил Енчжу.

— А страх — не то же, что дисциплина, — добавил Джувон.

В воздухе повисла тишина. Почти вязкая. Жутко неуютная. Да и в комнате будто стало чуть холоднее.

Пэ Тэквон сдержал раздражение, но уголки его губ чуть дернулись.

— Вам еще многое предстоит понять, — произнес он. — Особенно о детях, переживших ад. Иногда, чтобы их защитить, приходится делать… трудный выбор.

«Ага, и принимать непопулярные решения», — мрачно подумал Енчжу.

— Мы обязательно подумаем об этом, — кивнул Джувон. — Но еще хотелось бы посмотреть вентиляционные шахты.

— Как скажете, — сказал Тэквон. — Только будьте осторожны. Иногда… слишком пристальное внимание приводит к разочарованиям. Или… к страхам, которые лучше не трогать.

Он улыбнулся. Почти искренне. Почти. Только вот от этой улыбки было не по себе.

Их проводила на выход старшая воспитательница, словно опасалась, что они так просто не уйдут. Погода выдалась ветреная, тучи затянули все небо. Настроение было отвратительным.

Когда они отошли на достаточное расстояние, Енчжу тихо сказал:

— Он знал про записи.

— Конечно знал, — отозвался Джувон. — Но делает вид, что нет. Уверен, что даже если мы что-то узнаем, то ничего не докажем. Что мы просто волонтеры из ниоткуда.

— Зато теперь мы знаем, что он готов лгать. И делает это совершенно спокойно.

— Значит, у него есть причины. И, скорее всего, страх. Страх, что все вылезет наружу.

— Или страх… перед тем, что уже сидит внутри, — поджал губы Енчжу.

Комната. Вентиляция. Шепчущий голос.

Что бы это ни было, оно ждет. И знает, что они вернутся.

На следующий день, пока Енчжу отвлекал старшую воспитательницу разговором о реабилитационных методиках, Джувон тайком проскользнул в небольшой хозблок — ту самую комнату, где дети хранили личные вещи и старые тетради. Замок на дверце оказался почти декоративным. Джувон щелкнул им и вошел внутрь.

Полки были заставлены пластиковыми коробками с подписями: «Игрушки», «Расходники», «Рабочие тетради». Одна из них выглядела особенно старой, серой и пыльной, на ней едва виднелся почти стертый ярлык «Архив». Джувон аккуратно снял крышку, и изнутри пахнуло затхлой бумагой и уксусом.

Тетрадки шли вразнобой. Некоторые с названиями, другие без. Джувон взял одну, покрутил в руках. Обложка в зеленую клетку с рисунком радуги и крошечного человечка внизу. На первой странице размашисто выведено имя: «Со Ен-а. 7 лет». Страницы были заполнены неровными детскими каракулями: домики, солнышки, мордашки… Но все мордашки почему-то без ртов. Вместо них — штриховка, линия или вовсе пустота.

Дальше обнаружились странные надписи, разбросанные по страницам без порядка:

В полу есть рот. Он не спит.

Если положить подушку на люк, он перестает дышать.

Нельзя плакать, он слышит.

Она исчезла, потому что закричала.

Глотка, глотка, глотка, глотка.

У Джувона пересохло во рту. Он машинально пролистал дальше и наткнулся на рисунок. Большой круг в центре, в нем что-то, похожее на рот с десятками кривых и острых зубов. Внутри круга находился человек, кажется, девочка, а ниже подпись…

Я не хочу вниз.

Он выдохнул и аккуратно положил тетрадь в сумку. Выходя, постарался не думать, как у него задрожали пальцы.

Дьявольское место. Просто дьявольское.

Позже в игровом зале, когда Чо Геджин раздавал детям мандаринки под предлогом «проверки на витамин C» (одному богу известно, как ему удалось убедить их взять его с собой, документы у проходимца тоже имелись), одна из девочек, худенькая, с двумя закрученными хвостиками и нашивкой на рубашке с именем «Чжиен», подошла к нему.

— Дедушка… — тихо сказала она. — А можно нарисовать страшный сон?

— Конечно можно, милая, — ласково отозвался Геджин. — Только дай мне потом посмотреть, ладно?

Она кивнула и уселась в угол с коробкой фломастеров. Через пятнадцать минут протянула листок.

На нем была подушка. Нереально большая, практически на весь лист. А из-под нее торчали… зубы. Много. По краям. Как будто подушка была ртом. А внутри затаилась черная тень.

Геджин держался так, что и не поймешь, о чем думает.

— Это был сон? — мягко спросил он.

— Он дышал. Прямо под подушкой. Моя соседка по кровати исчезла, а потом подушка съела ее одеяло. Оно было с цветочками, и его больше не нашли, — сказала девочка совершенно спокойно.

— А ты кому-нибудь рассказывала?

— Нет. Только плюнула на подушку и стала спать в углу.

Чо Геджин замер. Затем аккуратно взял рисунок, свернул и сунул за пазуху, дал девочке самой большой мандарин и мягко улыбнулся. Только вот Джувон и Енчжу, заметив его выражение лица, сразу поняли: шутки кончились.

Они вышли во двор, где стояли лавочки и облезлый батут. Геджин достал сигарету, закурил. Дым пошел сизыми кольца, оставляя в горле что-то горькое. Это притом, что Енчжу и Джувон не курили.

— Это… не дух, — сказал Геджин, чуть прищурившись и глядя в одну точку. — Это что-то мерзкое. Как гниль, которая прорастает внутрь. Это не злой умерший. Это кусок чего-то, что пускает корни. Питается слабостью, тишиной… и детскими страхами.

— То есть? — нахмурился Енчжу.

— То есть, — сказал Геджин, не глядя на него, — есть места, которые впитывают страдание как губка. И когда их не чистят, они рождают паразитов. Не просто духов. А сущностей, которые не были людьми. Куски страха, стыда и боли. Их нельзя изгнать заклинанием. Им можно перекрыть доступ к пище. Или… накормить чем-то другим. Вот кто-то притащил сюда это.

— Почему вы думаете, что это… оно… — Джувон шумно выдохнул. — Именно притащили?

— Потому что такая дрянь растет в местах, где происходило очень-очень много плохого. Много смертей, боли и крови. Очень много.

— Вы хотите сказать, что в этом доме теперь что-то подобное?

— Хочу сказать, — медленно проговорил Геджин, — что если подушка имеет зубы, а в полу есть глотка… то этой дряни тут весьма комфортно. Ее кормят.

— Кто? — спросил Енчжу.

— А вот это и есть вопрос, — вздохнул Геджин. — Но я думаю, старина Пэ Тэквон знает ответ. Только не скажет. Потому что в этом детдоме все — витрина. Даже дети. Даже их страхи. Настоящее спрятано. Под подушками, под полом и в глотке с большими зубами.

Он сбил пепел с сигареты.

— У нас мало времени. Если эта тварь выросла до состояния глотки в полу, значит, она скоро начнет звать. Не только детей. Всех. Особенно тех, кто умеет слушать. — А потом вдруг перевел взгляд на Джувона. — Ты ведь уже слышал ее, да?

Енчжу озадаченно посмотрел на Геджина, а потом перевел взгляд на младшего товарища. Джувон ничего не ответил, только выровнялся как струна. Потому что… сегодня ночью дома, когда он засыпал, ему действительно показалось, что пол под кроватью вздохнул. Не скрипнул, именно вздохнул. И в этом вздохе слышался… голод.

Следующим утром Енчжу проснулся очень рано, до начала рабочего дня еще оставалось прилично времени. В квартире было еще темно, за окнами тихо моросил дождь. Интересно, когда взойдет нормальное солнце?

Психиатр стоял у плиты, наливая воду в электрочайник, когда на экране телефона высветилось уведомление с форума бывших работников соцучреждений. Енчжу нарочно нашел несколько таких, чтобы быть в курсе новостей. Он оставил там запрос пару дней назад, и вот наконец кто-то откликнулся.

Профиль: «ОммаСон». Настоящее имя: Пак Миен, 43 года. Бывшая няня в «Доме Солнца».

В сообщении было написано следующее:

«Не хочу вдаваться в подробности здесь. Если серьезно интересуетесь, можем встретиться. Я работала там три года. После того, как исчезла Сонми, я… ушла. Никто не верил мне. Никто даже не помнил, что она была. А я ведь гладила ее рубашки. Приносила ей лекарства. Выслушивала, как она боится ночных кошмаров. Эта девочка была, я клянусь. И она ушла не сама».

Встреча была назначена в кафе у реки. Уютное заведение в типично корейском стиле: шорох рисовой бумаги, запах кофе и имбирного чая. Пак Миен пришла в бейсболке и маске, как будто боялась быть узнанной. Хотя с ее взглядом, темным и немного испуганным, ее бы все равно запомнили.

— Я не должна была говорить, — начала она, словно хотела поскорее с этим всем разделаться. — Когда Сонми пропала, в учреждении сказали, что такой девочки не было. Представляете? Я сама вела журнал приема лекарств. В нем было ее имя. Но потом его стерли. Просто исчезло, даже в электронке. Воспитатели покивали, мол, да, наверное, я ошиблась. Но я-то знаю. Я помню, как у нее болел живот. Как она все время просила ночник.

— Сколько ей было? — тихо спросил Енчжу.

— Шесть. Худенькая, с родинкой под глазом и выцветшими волосами. Очень тянулась ко мне. Сначала я думала, что она просто тревожная. Но потом… Она начала говорить странные вещи.

Пак Миен сделала глоток чая.

— Мама смотрит сквозь подушку. Мама дышит в полу. И еще… Она часто пряталась в кладовке, где стояли стиральные машины. Говорила, что там мама не слышит. Потом однажды ее просто не стало. Но я же видела ее тапочки. Видела чашку на сушилке. Они еще день стояли. А потом… потом пропали.

— Вы не обращались в полицию?

— Обращалась, — усмехнулась женщина, но в этом смехе не было веселья. — Они проверили списки. Там ее не оказалось. Даже в досье по переведенным — ничего, как будто я могла придумать такое.

— А другие дети?

— Они… молчали. Или делали вид, что не знают ее. Но одна малышка… Суин вдруг прошептала мне: «Мама не заберет тебя, если ты не дышишь». Я тогда ушла. Просто… ушла. И никому не рассказывала. До вас.

Енчжу кивнул. Он чувствовал, как ледяная рука сжимает горло. Эта женщина не лгала. Ни одна деталь в ее поведении не говорила о лжи. Только о боли.

В один из следующих дней во время дневного сна в детдоме раздался пронзительный визг.

Воспитательница, что говорила в этот момент с Джувоном и Енчжу, кинулась на крик первой. Они — следом за ней.

В одной из комнат, той, что на третьем этаже и с окнами в сторону спортплощадки, мальчик лет девяти забился в угол. Он обхватил себя руками и трясся, словно в ознобе.

— У Минхо! — воскликнула воспитательница. — Минхо, что случилось?

Он не реагировал, только тихо повторял:

— Мама. Мама. Мама пришла. Но не снаружи. Она не снаружи.

— О чем он? — прошептала воспитательница.

Джувон присел рядом. Осторожно положил ладонь на плечо мальчика.

— Минхо, ты говорил с мамой?

— Она смотрела… из-под кровати. Говорила: «Теперь можно идти». Но у моей мамы не такие ногти. И она пахнет другим. А эта… Она пахла, как… как что-то гадкое и тухлое.

— Что она тебе сказала?

Минхо замотал головой:

— Не помню. Было… липко. И темно. Я закрыл уши. Я… просто спрятался под столом.

Енчжу уже осматривал комнату. Под кроватью — ничего. Только пыль, пара носков и расцарапанная фанера. Он медленно открыл окно, вдохнул воздух и почувствовал неуловимое. Как будто его обоняние на мгновение поймало что-то совсем чуждое. Нечеловеческое.

— Его не трогали? — спросил он у Джувона.

— Нет. Только испуг. Но он не бредит. Все это… оно становится активнее. Видимо, существо… с ним что-то происходит.

— Оно стало звать, — медленно сказал Енчжу. — Но уже не шепотом. Уже вслух. Словами, знакомыми детям. Теми, что вызывают доверие.

— Мама, — пробормотал Джувон. — Самое святое.

Он встал и глянул на темнеющее окно. Там отражалось его лицо — усталое, обеспокоенное. И что-то за плечом. Или показалось?

— Мы не можем ждать. Еще одна ночь, и она заберет кого-то. По-настоящему.

Енчжу нахмурился:

— Откуда ты знаешь.

— Знаю, — сказал Джувон. — Как бы это глупо ни звучало.

— Тогда завтра утром. Мы снова туда зайдем. В подвал. Или разберемся с вентиляцией. Но мы ее найдем.

Мальчика уложили обратно, включив ночник. Он засыпал, сжав в руках мандариновую кожуру как оберег. Вроде бы просто мандарин, но похоже, Чо Геджин что-то знает, все время таская с собой эти фрукты.

А за окном гудел ветер. И в нем, казалось, шепталось что-то жуткое. Невидимое. Холодное. Ждущее.

Енчжу всегда предпочитал подстраховаться. Особенно когда имел дело с тем, что не поддается объяснению. Камеры он установил сразу после их первого визита в детдом. Миниатюрные, ночного видения, встроенные в старые светильники и за коробами Слава техническому прогрессу, камера сейчас такого размера, что может быть где угодно. Пэ Тэквон явно не ждал такой «подлости» от волонтеров. Или такой сообразительности. Енчжу казалось, что директор не слишком хорошего мнения об их с Джувоном умственных способностях. Ходят, улыбаются, бубнят. Еще притащили деда, который кормит всех мандаринами. Ну, такое.

Они приехали домой вместе с Джувоном. Сначала ужинали и обсуждали произошедшее, потом просто решили, что нечего Джувону мотаться туда-сюда, ведь сейчас нужно быть очень внимательными и готовыми действовать. А Енчжу жил ближе к детскому дому.

Ближе к полуночи Енчжу согрел кофе, сел к ноутбуку и открыл нужную программу. Рядом на диване под пледом сопел Джувон, прижимая к себе подушку. Детально рассказав, как ему приснилось, что кто-то дышит под кроватью, он просто вырубился. Редкое и немного трогательное зрелище. Спящего таролога видеть еще не приходилось. Енчжу бросил на него взгляд, потом перевел внимание на экран.

Запись шла ровно. Никто не заходил. Свет в коридоре был тусклым, дети все спали.

Час ночи.

Полтора.

Час сорок три.

Внезапно… дверь. Что с ней?

Енчжу резко выпрямился. На экране четко виднелась дверь в комнату для изоляции… Она задрожала! Потом медленно… очень медленно открылась, словно под натиском ветра. Но воздух не может так. К тому же, занавески не шевелились. Это не ветер.

Он сделал скрин, перемотал немного назад. Проверил еще раз: точно, никого нет. Ни охраны, ни персонала.

— Джувон, — хрипло позвал он, — просыпайся.

Тот зашевелился, потом приоткрыл глаза. Щурясь, поднял голову.

— М-м-м? Что?

— Смотри.

Джувон сполз с дивана, не расставаясь с пледом, зевнул и… застыл:

— Что за…

На экране медленно разворачивалась сцена, от которой кровь стыла в жилах. Из-под порога медленно, вязко, как чернильное пятно, в комнату втекал туман. Серый, плотный, тяжелый… он струился волнами, скользил по полу, проникал под двери в комнаты детей.

— Это… Не газ? — сипло выдохнул Джувон.

— Я проверял. Ни одной утечки. Это не химия.

— Тогда что?..

Енчжу нажал на паузу. Он перевел взгляд на вторую камеру в одной из комнат, которую спрятал в картине с веселящимися мишками. На экране все замерло: клуб дыма, почти коснувшийся матраса. А еще… тень. Нет, не просто тень!

В углу комнаты, там, где раньше была просто пустая стена с облезлой краской, проступало… Точнее, что-то медленно вырастало, будто сочилось прямо из стены. Высокое. Узкое. Двигалось странно. Контуры были зыбкими, но достаточно отчетливыми, чтобы понять: оно смотрит и… чувствует.

— Господи… — прошептал одними губами Джувон.

— Смотри дальше, — хрипло сказал Енчжу, но в его голосе прозвучал металлический надлом.

На записи существо медленно склонилось к ребенку. Лицо, если это можно было назвать лицом, не имело черт. Оно будто состояло из сплошных впадин. Но при этом от него исходило нечто, что невозможно было описать… От него мутило, даже просто при взгляде на экран. Каково же тогда рядом с этой тварью?

На кадрах мальчик дернулся, его глаза распахнулись. Он не закричал. Только открыл рот… широко, будто пытаясь вдохнуть воздух, которого не оказалось. Существо нависло и…

— Стоп, — резко сказал Джувон. — Назад. Еще. Вот!

На секунду, прямо перед тем, как фигура наклонилась над ребенком, экран будто дрогнул и пошли помехи. А потом в уголке вспыхнуло нечто яркое. Обрывок рисунка, всего лишь детские каракули, приклеенные к стене, мигнул и исчез.

— Что это было?

Енчжу замер, потом произнес:

— Это была защита? Одна из тех, что мы видели в тетрадке.

— Не знаю. То есть… дети пытались защищаться?

— Возможно. Похоже, некоторые знали, когда оно приходит. И оставляли… знаки. Правда, это все догадки.

Тем временем существо начало исчезать, но не растворилось в воздухе, а будто влилось в стену, просочившись в щель между бетонных плит. Остался только скользкий налет.

— Надо возвращаться. И теперь точно спуститься в подвал. Проверить вентиляцию. А главное, найти тех, кто рисовал. Похоже, они знают, как спасаться, — сказал Енчжу, откидываясь на спинку стула.

— Еще одно, — добавил Джувон, не отрывая глаз от экрана. — Это существо… надо учитывать, что оно не похоже на духа. Оно… паразит. Мы должны понимать, что с ним делать.

Енчжу кивнул:

— И оно учится. Раньше только пугало. Теперь уже почти дотрагивается. А это значит, что оно по-настоящему голодно.