Ментальная кухня – 2

Глава 4

У Волконского мы и впрямь пробыли недолго, и уже через час добрались до катера. За спасение из лап цыган, я даровал Агафонычу одно желание. И желание то было:

— Солянка!

Говно вопрос. Я и сам давненько не ел нормального первого, — так ведь и желудок посадить недолго. Вот только бомж-барон с похмелья оказался каким-то капризным, и всячески мешал мне готовить. То под руку бубнит, то пальцы под нож суёт, то кусок языка сворует. А теперь вон, вообще на святое покусился:

— Куда потащил⁈ — прикрикнул я на него, когда он втихую попытался уволочь банку из-под оливок.

— Рассол выпить хочу. А тебе надо?

— Надо! Отдай сюда, в нём самый смак!

— Ну ладно…

Солянка, пожалуй, мой самый любимый суп. Что в приготовлении, что в употреблении. Или всё-таки борщ? Или рассольник? Или щавелевые щи с яичком? А-а-а-ай! Что-то я не подумав ляпнул. Как вообще можно выбирать? Это же всё равно что ребёнка спросить: кого больше любишь, маму или папу?

Искренне не понимаю народы, которые не питаются первым на постоянной основе. Ещё и мандят там что-то, мол, суп — еда для бедняков. Да вы просто не умеете готовить!

К слову. Хозяйке на заметку, чуть о солянке и авторском почерке шефа. Всю жизнь, сколько себя помню, предпочитал томатной пасте сок. Самый простой, чем дешевле — тем даже лучше. Потому что играть в эту грёбаную лотерею нет никакого желания: одна паста кислей, другая слаще, третья вообще изжога в чистом виде, — пассеровать её ещё, посуду пачкать. А тут бахнул один к одному с бульоном и радуешься. Правильно оно или неправильно — вообще плевать. Судить гостям, а гости у меня неизменно довольны.

— Долго ещё?

— Уже почти.

Финальным штрихом я закинул в кастрюлю стружку из говяжьего языка, ветчины и отварной курочки. На гордое звание «сборной» не претендую; как говорится, чем богаты.

— Сейчас доведу и отдам, — сказал я Агафонычу.

— М-м-м-м, — подал голос Мишаня. — Так! — и принялся тереть усталые глаза. — Что-то у меня фантазия заканчивается.

— Да хорош уже, и так прилично накидали.

Пока я колдовал над солянкой, Кудыбечь нависал над нашими записями. Потрудились мы с ним сегодня на славу, этого уж не отнять. Одно только опознание аномальных продуктов чего стоило! Как в какой-то фентезийной РПГ-шке, где лут льётся рекой, но самую вкусную его часть надо идентифицировать в какой-нибудь лавке, или свитком, или… не суть!

Короче. Сколько бы Иванов не распинался, мы с Мишей всё равно не запомнили перечень продуктов. В одно ухо влетело, в другое вылетело, — ситуация всё-таки была стрессовая. Так что, прежде чем оставить аномальщину в холодильниках Волконского, пришлось её перефотографировать, а потом искать соответствия в сети. Благо, что кулинары-энтузиасты создали специальный ресурс типа википедии.

Во-о-от…

Главная дилемма была связана с пресловутой дикобразятиной. Верить анонимным пользователям на слово я не собирался и имел сомнения насчёт её жевабельности. Животное всё-таки дикое, ещё и аномальное. Вполне может оказаться подошвой, так что никаких стейков и карпаччо.

Отставить сыроедство! Оно есть риск.

Вместо этого мы решили действовать наверняка и главным блюдом вечера подать что-то типа брискета. Во времени ограничений ведь нет? Нет. Так что потомим мясо часов восемь, а то и все десять. Смажем всяким вкусным, щедро посыплем чёрным перцем крупного помола, обернём фольгой и вперёд. Чтоб коллаген в желе! Чтоб соком насквозь! Чтоб мясо по волокнам! Чтоб князь и его гости визжали и плакали, плакали и визжали!

На гарнир тонкие слайсы редиса, — самого обычного, земного, — и стручковая клюква из аномалий. Как готовить последнюю — ума не приложу. Но если рассудить логически, то при правильной термической обработке ягода внутри стручка должна стать нежной и соусообразной.

Но это всё домыслы; пока не попробуем — не узнаем. Но чтобы сбалансировать кислоту, есть мысль вогнать шприцом внутрь сахарный сироп. Или даже сахарный сироп с капелькой коньяка! Тогда у нас получится ПЬЯНАЯ стручковая клюква, что уже само по себе должно повергнуть едоков в благоговейный трепет.

Но едем дальше:

Среди продуктов был кусок печени, владельца которой ну вот никак не опознать. По пути наименьшего сопротивления, мы с Мишаней решили пустить её на паштет. Заодно испытаем пекарские навыки Гио — если уж он владеет азами грузинки и справился с тортильей, то испечь багет для него будет как два пальца.

Даёшь булкохруст! Свежий багет, да смазанный чесночным маслом, да ещё и на гриле обжаренный — м-м-м-м, красота! Плюс шлепок этого самого паштета, плюс немного зелени, и плюс горочка… э-э-э… мы с Мишей назвали это «дубовый пай».

В какой-то из аномалий произрастали гигантские деревья, которые помимо корней ещё и клубни пару раз в год пускали. Звучит как бред, но именно такие вот корешки попали к нам в руки. Каково оно на вкус пока неизвестно, а потому прогоним их через корейскую тёрку и зажарим во фритюре.

Так…

Что ещё? Яйцо виверны пойдёт на салат. Непосредственно само яйцо, отварной кальмар, домашний майонез, и что-нибудь ещё, — что именно решим по факту. С одной стороны, по-столовски и не очень-то оно изыскано, а с другой — нихрена себе! Яйцо виверны!

Жульен как точка паритета, несколько горячих закусок и несколько холодных. На десерт, не мудрствуя лукаво, медовик. Но не обычный, ясен хрен, а посыпкой из измельчённых чёрных кораллов. Аномальных, само собой. Анонимы пишут, что они прикольно щёлкают на языке, вот и посмотрим.

И рыба же ещё! Рыба! Сухопутная, блин, барракуда. Честно говоря, не поверю пока не увижу, но по описанию из сети выходило так, что эта зверюга большую часть жизни тусуется на морском прибрежном мелководье, а охотиться выходит на берег. Хавает в основном чаек и мелких грызунов, но не прочь перекусить кем-нибудь из членов аномальной экспедиции. И нигде от такой паскуды ни спрятаться, ни скрыться. Жуть.

Приготовим из неё тартар, севиче и сашими…

Кстати! О сашими.

— Возрадуйся, греходей, — сказал я Лингаму. — Монаршим указом от сего дня тебе даровано помилование.

А тот вообще не оценил. Не понял даже, как сказочно ему повезло, а лишь ресницами в ответ похлопал и в очередной раз попытался утечь из переноски. Вот ведь… как знал, что нельзя ему имя давать! Не будет теперь никакого холодца! Не поднимается у меня рука на него, вот хоть ты тресни! Так что придётся теперь террариум покупать. И ещё…

— Чем его кормить-то? — спросил Миша Кудыбечь.

— Аномальными мышами вестимо, — пожал я плечами. — Вечером позвоню в магазин, узнаю. Но шмат курицы он затрепал за милую душу.

— Ещё бы…

— Где⁈ Моя⁈ СОЛЯНКА⁈ — терпение Агафоныча подошло к концу; сенсей аж ногами затопал.

Пришлось кормить. С глубокими тарелками на катере, заточенном под фастфуд, было туго, — всего две. Поэтому Солнцеву пришлось хлебать из пивной кружки, а Миша перелил себе суп в небольшой сотейничек.

— Василий Викторович, простите что сомневался в ваших талантах, — сказал мне Яков Саныч после обеда.

Причём конец фразы он договаривал уже с закрытыми глазами. Законник растянулся на шезлонге, ослабил брючный ремень и моментально провалился в сон. Как там? Наелся и спит, ага. Но оно даже к лучшему, ведь я всё ещё недостаточно собрался с духом для разговора про наследство.

Что ж…

Время к трём, и на остаток дня у меня нет никаких планов. Хотелось бы в кои-то веки преисполниться покоем и умиротворением, никуда не ехать и не бежать. Миша созвонился с женой и уехал, а Агафоныч прилёг рядом с Яков Санычем. И тишина. И непривычная статика, в которой чувствуешь подвох.

А во мне что-то вдруг такая кипучая деятельность разыгралась, что я решил разобраться с долгами Васи Каннеллони. Ну… прежнего, я имею ввиду. И не «оплатить», а именно что «разобраться». Прикинуть, что к чему, когда, куда и кому.

Да, я получил все знания и воспоминания прежнего владельца тела, и вроде как должен быть в курсе. Но вот какая заковыка: прежний владелец не страдал финансовой грамотностью. Когда впервые в жизни столкнулся с обязательствами перед «большими дядями», начал люто стрессовать. Метался из стороны в сторону, как загнанная крыса, и из-за паники своей совершал ошибки. Можно даже сказать, что совсем в капкан залез…

Ну да ладно! Парнишка всё-таки молодой, неопытный, и к чему теперь это мусолить? Смотрим цифры, даты и подробности операций. Путешествие в прошлое, только на сей раз без «вжухов».

Итак, сперва у Василия Викторовича Каннеллони всё было весьма-весьма. Деньги с выезда в Сочи текли рекой, и парень их не разбазаривал. Звезда в головушку не ударила; жил как жил, и лишь иногда позволял себе лишнее. Да и не лишнее оно вообще-то, а способ себя похвалить, ведь иначе оно и нахрен не надо.

Так… Потом произошла покупка катера, овердохрена сопутствующих трат и вот, счёт снова по нулям. Подушка безопасности — для слабаков.

А вот дальше… дальше и начинается та самая паника, о которой я говорил. Где-то здесь Каннеллони прижимают проверяющие службы, кончаются продукты, и одновременно с этим он узнает значение слова «амортизация».

Делать нечего! Кредит. Спустя месяц займ, чтобы закрыть платёж по кредиту. Спустя ещё один — новый кредит, чтобы закрыть займ с набежавшими процентами и ещё один платёж по первому кредиту. И понеслась. Туда-сюда, рефинансирование, переводы из банка в банк, отсрочки платежей, а тут ещё и долги от физиков подъехали. Которые, — слава тебе яйцы, — были погашены через очередной кредит и очередное рефинансирование. Суммы увеличиваются, ставка всё растёт и растёт, но каждое новое Васино движение с удовольствием одобряется, — господа банкиры в курсе про квартиру Бабы Зои и не прочь ей поживиться.

Короче, свою кредитную историю Вася придушил своими же собственными руками. Действительно серьёзных сумм и ипотеки ему теперь не видать, — в ближайшие десять лет так точно. И лишь каким-то чудом он до сих пор умудрялся избегать штрафов и пени.

Хотя точка невозврата — вот она, близко-близко. Ежемесячный платёж уже почти догнал заработок.

Но подведём итог: итого на данный момент я торчал три миллиона рублей трём разным банкам. Двундель в один, и по полмульта ещё в два. Но стакан один хрен наполовину полон! В качестве платы за молодость и новую жизнь — это всё слёзки! Вывезу.

И очень вовремя я сэкономил на цыганах. На днях закину на карту наличку и погашу ежемесячный платёж. Учитывая, что ужин для Волконского уже считай готов и перспективы открываются самые радужные — не жалко.

— Вот как-то так, — я набросал на листочке три варианта графика платежей поверх обязательного. При минимальном, нормальном и хорошем доходе. Катер продавать не буду, нравится он мне.

— Ты что там делаешь? — заглянул в каюту заспанный Агафоныч. — Эти что ли гадаешь… как их там? Судоку?

— Тудоку. Как самочувствие твоё, Володя? — справился я. — Получше?

— Как заново родился, — ответил сенсей. — Вот только настроение такое… меланхоличное. С грустинкой. Ну знаешь, как оно бывает с бодуна?

— Не знаю.

— Ну да, — вздохнул сенсей. — Я чего зашёл-то? Поговорить хочу. Долго откладывал, а вот сейчас прям под настроение разговор.

— Начинай, — я свернул и спрятал бумажку с графиками.

— Не-не-не, не здесь. Пойдём-ка прогуляемся…

— Эй! — крикнул мужик и резко застегнул ширинку. — Эй вы! Я вас вижу! Вы чо там делаете⁈

— Не обращай внимания, — сказал Агафоныч. — Поорёт сейчас, в машину сядет и уедет…

Лесной зассанец. Дядька остановился посередь трассы, чтобы справить нужду в придорожные кусты, и случайно стал тренировочным снарядом для двух менталистов. В свою защиту хочу сказать, что ни за кем мы не подглядывали, — ещё не хватало! — а просто подошли поближе, чтобы доставать до него магией.

— Эй! Слышите⁈ Вы охренели там совсем⁈ Я сейчас за монтировкой схожу!

— Да грибники мы, ёптумать! — крикнул барон Ярышкин. — Грибники!

— А, — тут же успокоился мужик. — Ну ладно… Удачной вам грибалки тогда!

— Ага! — Агафоныч положил мне руку на плечо. — Ты понял, как делать?

— Понял, — кивнул я.

А речь сейчас шла об очередной ментальной технике. Очень простой и доступной даже на самых младших уровнях, но всё равно очень необычной. Агафоныч назвал её «замком». Такой замок менталист мог повесить когда угодно и на кого угодно, таким образом раз и навсегда отрубив себе путь в его голову. Самозапрет типа. Причём такой, который невозможно отменить или обойти. Ну… если только ты не ушёл в развитии куда-то за восьмидесятый уровень, и то не факт, — это было просто предположение Агафоныча.

Но вот вопрос: как мы к этому пришли?

Что ж… настроение у Володи-барона действительно было с грустинкой. Хотелось ему устроить посевную доброго, мудрого, вечного, вот он до меня и домотался. Начал издалека, в словах путался, то и дело вздыхал. Как будто на исповедь ко мне явился.

— Менталисты, Вась, всю жизнь борются с искушением, понимаешь?

— Не совсем, — ответил я. — Объясни.

— Ну как? Мы же баланс шатаем так, как никто другой. Нам на тёмную сторону силы даже переходить не надо, она рядышком совсем. Всегда. Руку протяни и вот она, — Агафоныч опять запнулся. — Я что тебе хочу сказать, Вась? Менталист нормальным должен быть, понимаешь? Нормальным!

Бомж-барон рассказывал с таким надрывом, что как будто бы сейчас заплачет. Как будто бы очень хочет мысль грамотно сформулировать, но не может. Хотя… я всё прекрасно понимал с первого раза.

— Человеком оставаться надо, понимаешь? И не только потому, что другим вред причинять априори плохо, но и для себя. Заиграешься с даром и всё. Ни шагу без него не сделаешь, начнёшь всех подряд читать и переписывать. До близких дело дойдёт, а там и конец уже. Вся жизнь из тебя выйдет, вся радость и человечность. Весь мир песочницей станет, скучной и бессмысленной. А там, дальше, только два пути: в петлю или на плаху.

— Агафоныч…

— Такая власть развращает!

— Агафоныч…

— И обратного пути нет!

— Агафо-о-о-оныч…

— Обратно уже не перестроиться!

— Володя! — привлечь внимание сенсея оказалось возможно только криком. — Мысль твою я понял. Честное слово. Но всё равно хочу спросить: а я разве давал тебе повод сомневаться, чтобы ты со мной подобные беседы проводил?

— Нет, — нахмурился бомж-барон. — Пока что, — и замолчал.

И насупился. А по всему видно — что-то ещё сказать хочет, еле сдерживается. Боролся Ярышкин с собой, боролся, но не прошло и минуты как сдался:

— Друг у меня был, — сказал он через очередной драматичный вздох и неспеша побрёл обратно на пляж. — Однокурсник, вместе в Академии учились. Майклом звали. А хотя почему «звали»? Зовут, наверное, до сих пор.

— Майкл? — переспросил я.

— Ну да, Майкл. Миша, если по-нашему, как твой Кудыбечь.

— Нечастое имечко в наших широтах, если честно.

— Так он не местный, — пояснил барон. — Ирландец. У них тогда как раз тогда вся эта заваруха началась с королевой и советом лордов… а хотя откуда тебе помнить? Тебя ж тогда ещё на свете не было. Короче, одно время вся ирландская аристократия экстренно дёрнула со своего острова кто куда. Родители Майкла вот в Москве осели. А вообще сейчас не об этом!

— Ага, — согласился я. — А о чём тогда?

— О том, что был у меня друг и сплыл. На моих глазах человек ссучился буквально за пару месяцев, да так что я б его своими собственными руками придушил, если бы знал где он, — рассказывая обо всём этом, Агафоныч аж рожей покраснел от ярости. — Так вот! Почему я тебя предупреждаю и прошу. Вась, пожалуй, будь человеком…

— Всё! — ответил я. — Закрыли тему. Ты сказал, а я услышал. И выводы сделал, можешь не сомневаться.

— Спасибо.

Дальше до самого пляжа шли молча. Мне даже как-то неловко стало за то, что Агафоныч вот так передо мной душу вывернул. И неспроста ведь это. Переживает мужик. По-настоящему переживает. Видать, вся эта тема с «учитель-ученик» уже не просто слова. Не просто прикол, бу-га-га, давай заставим дальнобоя сосну валить, не-е-е… Видать, прикипел ко мне Ярышкин. И что-то между нами созрело такое… доверительное?

Н-да…

Что ж. Отличный момент отплатить откровенностью за откровенность. Кажется, я дозрел до серьёзного разговора.

— Владимир Агафонович, разбуди Солнцева, — попросил я. — Пора ввести вас обоих в курс дела…