Майский ястреб

Глава двенадцатая

За стеной крикнула птица, за ней — другая. Наступило утро. Я сел и, стараясь унять дрожь, закрыл руками лицо. Посидел. Встал, оделся, прошел через комнату и открыл дверь.

На траве лежала тяжелая роса. От земли шел влажный, сладкий запах. Над темной чередой холмов занимался рассвет. Птичьи трели перекатывались в воздухе, словно журчание ручья на камнях. Я прикрыл за собой дверь и прислонился к притолоке, наблюдая, как встает солнце. Вчерашний день прошел, оставив после себя легкую горечь, но сейчас меня переполнял восторг. Я даже припомнил песню, известную на всем западе; по преданию ее пел Святой Патрик, когда ступил на землю Ирландии.

Я засмеялся, хотя в то время и не понимал еще всего смысла песни. Я обнажил меч и воздел его над головой, протягивая встающему солнцу со словами: «Благодарю, Господин мой Свет» и добавил: «И тебе моя благодарность, светлый родич! Только не посылай мне больше таких снов!»

Я вложил Каледвэлч в ножны и подумал, не осталось ли чего-нибудь от вчерашнего пира. Есть хотелось сильно, ведь у меня со вчерашнего утра крошки во рту не было, а переживаний хватало. Я как раз раздумывал, как найти хоть немного еды, когда услышал шум в доме. Я вернулся и обнаружил, что проснулся Агравейн.

— А-а, вот ты где! — воскликнул он, увидев меня. Сегодня он выглядел даже более уставшим, чем накануне вечером. — Давно не спишь?

— Нет, недавно проснулся. Вышел на улицу, чтобы встретить восход.

Он внимательно осмотрел меня и усмехнулся.

— Солнцем клянусь, хорошо иметь родственника. Только ты зря ходишь, как саксонский раб. Сыну короля подобают другие одежды. За то, что ты сотворил с Элдвульфом, тебе полагается хотя бы приличный плащ, даже если ты не входишь в Братство. Пойдем-ка в кладовую, подберем тебе что-нибудь приличное.

Он оделся, и мы пошли вверх по холму, мимо пиршественного зала к складам на западной стороне холма. Агравейн старался не напоминать мне о вчерашнем решении Артура, не стал он говорить и о том, что будет дальше. Вместо этого он показывал и рассказывал о достопримечательностях Камланна. Но я видел, что его гнетут тягостные размышления.

Склады представляли собой кучу построек с низкими крышами. Здесь хранилась добыча Верховного Короля. Артур оказался успешным военачальником. Склады были забиты грудами одежды, оружием и драгоценностями, заморской керамикой, посудой из золота, серебра, рога и стекла, а также деревом, бронзой и глиняными плошками. Съестных припасов было маловато, да и понятно — весной разжиться едой было попросту негде. Все это добро отбили у саксов, либо вернули то, что они награбили в британских королевствах. Агравейн сказал, что все это предназначено на продажу, если найдется покупатель, способный заплатить зерном или другими съедобными товарами.

— Верховный Король предпочитает кормить лошадей зерном, — продолжал он. — Эти боевые лошади изрядно подъедают казну королевства. Но все это добро добыто не без моего участия, так что и я помогаю от него избавиться. Выбирай, что хочешь. Я тебе и коня дам. Он замешкался, а потом, наконец, встретился со мной глазами и спросил: — Куда ты направишься?

Я не знал, что ответить.

— Я не уйду, — вымолвил я. — Буду следовать за Артуром Пендрагоном, пока он меня не примет. В конце концов, он поймет, что я не колдун, а воин, достойный своего меда.

Агравейн долго смотрел на меня, затем улыбнулся во весь рот и хлопнул меня по плечу.

— Вот это решение настоящего воина, достойное песни! В самом деле, покажи им всем, что они неправы, и научи их не клеветать на тебя! — Затем он остановился, нахмурившись. — Только, знаешь… это будет непросто. Артур — король благородный, он не откажет тебе в гостеприимстве, но, имей в виду, Кей теперь твой враг. Ты напугал его ночью и выставил дураком, а он этого терпеть не может. Он же командует пехотой, у него даже латинский титул есть. Лучше его не обижать. А вообще-то он — славный малый, храбрый, честный и хороший друг.

— И все-таки я попробую, — решительно сказал я. — А уж кто там враг, а кто друг — посмотрим. Все равно больше я ничего не могу сейчас сделать.

Агравейн казался очень довольным, когда мы выбрали новую, более «подходящую» одежду из кучи. Я стал обладателем хорошей шерстяной туники и штанов; брат, перерыв кучу одежды, отыскал кожаную куртку с металлическими пластинами, которую он сам же и добыл полтора месяца назад и которая, по его мнению, мне подойдет. В ответ на мое смущение он заявил, что для него пришла пора отдавать долги. Конечно, куртка — не кольчуга, но кольчуги нынче редки и в большой цене. У самого Агравейна кольчуга была, он бы с радостью мне ее отдал, да размер уж очень не мой. Еще мне достался щит из беленого дерева со стальным ободом, простой, но добротный; и длинное копье с листовидным наконечником и хорошим балансом, а также пять дротиков.

— Вот! — удовлетворенно сказал он, — теперь еще плащ, и все будет в порядке. Ты какой цвет предпочитаешь?

— Красный, — произнес кто-то позади нас.

— А-а, Талиесин, — обрадовался Агравейн, приветствуя человека, стоявшего в дверях и наблюдавшего за нами с легким интересом. — А почему красный?

Я вытаращился на главного барда Артура. Это имя носил певец в зале короля Луга на Островах Блаженных. Именно этот человек держал в моем сне лошадь Артура и говорил с с Сионом в часовне. Только никакой звезды во лбу у него не оказалось, и лицо — простое, человеческое, без этого странного сияния, которым отличаются лица сидхе, хотя, ничего не скажешь, Талиесин был очень красив. Его имя, «Сияющее чело», ему вполне подходило.

— Я знаю тебя, — растерянно проговорил я.

Он покачал головой.

— Нет, мы никогда раньше не встречались. Но, возможно, тебе приходилось слышать некоторые из моих песен. Их много.

— О чем ты говоришь? — удивился Агравейн.

— Ваш брат считает, что мы встречались, — вежливо объяснил Талиесин, подходя к нам. — А я его поправил. Мне не выпало такого удовольствия, встречать его раньше. Твой брат — замечательный человек, Агравейн.

— Он не колдун, — быстро сказал Агравейн.

Талиесин улыбнулся.

— Экий ты подозрительный! — упрекнул он брата. — Я и не утверждал ничего подобного. Добро пожаловать в Камланн, Майский Ястреб.

Я был уверен, что не ошибся.

— Но как же… — начал я.

— Сожалею, — быстро остановил он меня, — сейчас я не смогу тебе ответить. Пока ты просто не сможешь меня понять. Ты же думаешь о сне, увиденном ночью, и еще о другом сне, а еще о том, что сказал Бедивер. Давай пока оставим объяснения. Разумеется, во всем этом есть что-то загадочное, но я люблю ответы больше вопросов, ответы интереснее. Смотри, как получается… Кто-то что-то говорит тебе. Ты слушаешь. Но что происходит на самом деле? На самом деле, ты сворачиваешь с одного пути на другой, и в конце пути выясняешь, что шел не туда. Так, между прочим, и с Бедивером было, когда мы впервые встретились. Он потом все восклицал: «Талиесин был прав!» А я уже устал от того, что все мне говорят: «О! А Талиесин-то был прав!»

Агравейн рассмеялся.

— О чем это вы толкуете? Вот если бы я понимал твои песни, я бы сразу сказал, кто прав, а кто — нет.

— Вот уж к чему я вовсе не стремлюсь! — запротестовал Талиесин. Он промурлыкал отрывок какой-то мелодии и замолчал. — У нас, бардов, есть такая привилегия… Так что красный плащ лучше, не сомневайтесь. Там в этой куче есть один такой, вполне приличный.

Я вспомнил сон Сиона: «Человек в красном плаще, лежащий мертвым», и мне показалось, что у моих ног разверзлась пропасть, просто я ее не вижу. Талиесин уже не улыбался.

— Не надо опасаться, Майский Ястреб, — мягко сказал он. Лицо его при этом было совершенно непроницаемым. — Это — судьба. Твой цвет — красный, как цвет дракона Британии, или как кровь на полях сражений. Не сомневайся, кровь еще ляжет на поля, когда падет стена щитов и ворота крепости. — Он покачал головой. — Империя сейчас напоминает гобелен, сотканный разноцветными нитями. И цвет твоей нити — красный. Он внезапно замолчал, поморгал, потряс головой, словно отгоняя видение. — Да, так вот, о плаще… красный тебе идет. Поройся в этом куче. А мне пора. Надо найти Артура и объяснить, почему со стенами такая задержка. Vale! — С этими словами он быстро вышел из дверей склада. Створка гулко хлопнула за ним.

— Солнцем клянусь! — вскричал Агравейн. — Что это было?

— Понятия не имею, — ответил я. — Но ответь мне, кто такой Талиесин?

— Главный бард Артура, один из его советников, а еще — всадник в коннице Бедивера. Ну, когда нужно.

— А когда нужно?

— Да кто их знает, этих бардов! — с досадой воскликнул Агравейн. — Иногда он говорит такое, чего все равно никто не понимает. А иногда пророчествует. Перед последним боем он вдруг подошел к одному из пехотинцев, Максену ап Валенсу, взял его за руку и сказал: «Удачи и прощай». Максен погиб в том бою. Некоторые считают, что Талиесин немного не в себе. А другие нарасскажут тебе таких историй!..

— Каких?

— Ну, вроде того, что его родители были не то богами, не то демонами, разные ходят слухи. Он, дескать, пил из котла Аннуна и все знает. Он пророк, волшебник, дьявол, святой, ангел. — Агравейн пожал плечами. — Священники не очень его привечают, но он всегда посещает мессу, когда оказывается в Камланне. Но вот уж в чем никто не сомневается, так это в том, что бард он великий. Когда-то он служил Уриену из Регеда, пока Артур не убедил его перебраться в Камланн. Но он точно не северянин. Да ты сам слышал, как он попрощался. На латыни. Уж настолько-то я латынь понимаю. Некоторые говорят, что он из Гвинеда. Взгляд у него вещий, это точно! — Агравейн сделал жест, обороняющий от злых сил, и понизил голос. — Поэтов вообще лучше не трогать. Они все-таки пророки и хранители закона. Никто не задает Талиесину вопросов, потому что все равно ответов не поймут. Когда его расспрашивают, он воспринимает это как оскорбление. Обиженный Талиесин может такое сказать, что после этого останется только на собственный меч упасть. А где ты мог видеть его раньше, интересно?

— В пиршественном зале короля Луга.

Агравейн отвернулся и снова сделал жест, обороняющий от магии.

— Так видишь, по его словам, это не он был.

— А я думаю иначе. — В памяти мелькнула мелодия песни Талиесина. — Я тогда не понял его песни, но никто меня не убедит, что в ней могла быть хоть капля зла.

— Тебе виднее, — сказал Агравейн, снова глядя на дверь. — Так что, искать тебе красный плащ?

Слова Сиона снова промелькнули в голове, как дурное предзнаменование. А еще я вспомнил, что мать часто носила красное. Ничего особенного в этом не было. Ткань в красный цвет красить легко, многим мужчинам нравится яркое. И какую бы нить Талиесин ни увидел в своем гобелене, цвет плаща на узор не влияет.

— Да какая разница, — ответил я Агравейну. — Давай, какой попадется.

Он подошел к куче, на которую указал Талиесин, и принялся в ней копаться.

— А-а, вот он! — воскликнул он, наконец. — А что? Хорошая вещь. И шерсть замечательная.

Новые вещи поначалу носить было странно. На одном плече — щит, на другом — Каледвэлч. На первый взгляд — тяжеловато, но уже через несколько минут я привык. Вес распределялся сообразно. Агравейн удовлетворенно кивнул.

— Ну вот, теперь ты выглядишь не просто воином, а королевским сыном, — решил он. — Вряд ли у кого появится желание задирать тебя. Завтракать будешь?

В зале оказалось полно воинов. После вчерашнего пира осталось много еды. Она так и лежала на столах. Я оставил без внимания косые, да и просто любопытные взгляды, и занялся едой. Она оказалась довольно вкусной, а я, к тому же, чувствовал зверский голод.

Агравейн повеселел, и за обедом говорил о Британии и Артуровом Братстве. Он сильно изменился за годы, прошедшие с тех пор, как мы виделись в последний раз. Я пока не мог приноровиться к нему, но с ним стало гораздо легче. Однако временами на лице его проскальзывала тень. Мне казалось, в эти моменты он вспоминал мать. Вот уж о ком мне совсем не хотелось говорить.

Мы почти покончили с едой, когда снаружи раздались громкие крики. Потом кто-то вскрикнул от боли. В зале стало тихо. Воины прислушивались, пытаясь понять, что там за шум. А потом раздалось громкое яростное ржание.

— Да что там происходит? — забеспокоился Агравейн.

Но я уже все понял.

— Цинкалед! — вскричал я, вскакивая. — Это Цинкалед!

И верно. Великолепный конь стоял, освещенный еще низкими лучами солнца. О! Как он был прекрасен! И как зол! Уши прижаты, ноздри раздувались и покраснели, а вокруг суетились слуги Артура. Некоторые держали копья. Один лежал на земле, бледный, и держался за живот. Прямо перед лошадью стоял Артур.

— Господи, будь осторожен! — предупредил один из слуг. — Это злобный зверь, убийца! Посмотри, что он сделал с Гвефилом!

Артур проигнорировал предупреждения и сделал шаг к лошади. Ценкалед встал на дыбы, снова заржал, тряся головой. Артур улыбнулся, в глазах его загорелся огонь. Он сделал еще один шаг вперед и протянул руку, не то уговаривая, не то приказывая.

Конь фыркнул, но уши выставил вперед. Похоже, ему стало интересно. Смотрел он гордо.

— Ну, ну, успокойся, — приговаривал Артур. Конь взмахнул своей великолепной гривой, но не двинулся с места, когда Артур подошел еще ближе и взялся за гриву.

— Он не злой, — заключил Артур. — Но он гордый и недоверчивый. И умеет ценить свободу.

Цинкалед топнул ногой и кивнул, но уши опять настороженно прижал, прислушиваясь к Артуру.

Я отпустил дверь, за которую ухватился, увидев это чудо.

— Цинкалед! — негромко позвал я. Голова коня вскинулась, он вырвался из руки Артура, сжимавшей гриву, и галопом подскакал ко мне, ткнувшись в плечо. Я провел рукой по этой гордо изогнутой шее, и опять поразился нездешней красотой этого создания. — Цинкалед, умница, зачем ты вернулся? — ласково спросил я по-ирландски. — Здесь не место для тебя.

— Солнцем клянусь! — с восхищением прошептал позади меня Агравейн. — Вот это конь!

— Твой конь? — спросил Артур, подходя. На его лице читалось разочарование, и еще какое-то непонятное чувство. — Впрочем, и так ясно. Это же тот самый конь, которого ты украл у Кердика.

— Нет, он не мой, — ответил я. — Смертный не может владеть таким зверем. Я освободил его три дня назад.

— Значит, все-таки твой, — резко ответил Артур. Он помолчал, переводя взгляд с меня на коня, потом положил руку жеребцу на холку, и оглянулся на меня, словно собирался обвинить меня в чем-то, но сдержался.

— Ладно. Забирай. А там уж делай с ним, что хочешь.

— Но я же сказал, что отпустил его.

— Когда Кухулин умирал, — произнес Талиесин, возникая словно ниоткуда, — конь Кухулина, Liath Macha, которого герой отпустил, вернулся, чтобы умереть рядом со своим хозяином, хотя был он бессмертным конем с Чудесной Равнины.

[Liath Macha (ирл.) — Серый из Махи — один из коней Кухулина, героя ирландских саг.]

— Так говорят саги, — ответил я. — И говорят они о Кухулине, герое из героев. А Цинкалед — вот он, вполне себе реальный конь. С чего бы ему умирать на земле смертных?

— Он искал тебя, — спокойно ответил Талиесин. — Лошади — глупые создания. Когда дело касается их хозяев, они пойдут за своим всадником, не раздумывая. Даже бессмертные лошади. — Он улыбнулся и протянул руку. Цинкалед тряхнул головой, обнюхал руку барда и снова выставив уши вперед.

Я смотрел на коня и думал о Стране Вечной молодости. Вспомнил момент, когда я впервые оседлал Цинкаледа, вспомнил, как два наших духа встретились и обменялись любовью. Да, Талиесин был прав. Я погладил белую шею.

— Глупый ты конь, — пробормотал я ему по-ирландски. — Великолепный, глупый белый конь! Со мной ты ничего не найдешь, кроме смерти.

Он фыркнул и прихватил меня губами за волосы.

— Тогда как хочешь, — прошептал я и склонил голову. Хотелось плакать.

— Теперь у тебя есть лошадь, — опять излишне резко сказал Артур. — Я вижу, ваш брат нашел для вас одежду и оружие. Осталось найти господина, которому ты можешь предложить свои услуги. — Он снова посмотрел на Цинкаледа, и непроизвольно сжал рукоять меча. — Могу посоветовать отправиться к Мэлгуну Гвинедскому. Ему нужны воины.

Я обнял Цинкаледа, глядя на короля через спину лошади. Артур гневно смотрел на меня, и я вдруг понял, что он считает, будто я покорил этого великолепного коня с помощью заклинания. Я покачал головой в ответ на непроизнесенное обвинение. Артур неправильно истолковал мой жест.

— Не хочешь? Уриен отпадает. Он тоже не любит колдунов. — Артур на мгновение задумался. — Остаются Вортипор и Карадок из Эбраука...

С таким же успехом он мог бы перечислять моих возможных покровителей и дальше.

— Лорд Пендрагон, — тихо и сухо произнес я. — Ни одному лорду я не буду служить. Лишь вам. А еще я не хочу разгуливать по Британии с клеймом чародея.

— Дело не в том, чего ты хочешь. Воин должен найти лорда, который согласится принять его на службу. И это не я.

— Господин мой король, — отвечал я. — До следующей битвы я как-нибудь продержусь, а там сам добуду себе средства на жизнь. И я намерен следовать за тобой и сражаться за тебя, примешь ты мою клятву или нет.

Воины вокруг удивленно зароптали. Артур снова сжал рукоять меча. Я боялся, что он обнажит оружие, но он взял себя в руки. Холодный гнев в его взгляде стал горячим.

— Ты неплохо планируешь, Гвальхмаи ап Лот, — сказал он со сдержанным бешенством. — Ты же понимаешь, что я не могу допустить, чтобы люди болтали, будто мой племянник слоняется по моему двору, как бродячая собака! Дескать, король должен оказать гостеприимство родичу. Ну что же, можешь оставаться, пить медовую брагу и занять место в зале. Но я не принимаю и никогда не приму тебя как члена нашего Братства. Для этого нужно больше, чем умение владеть копьем, хитрость или колдовство: мне нужно то, что называется честью. — Он огляделся и увидел в кругу воинов Кея. — Хочешь служить мне, хорошо. — Артур как-то нехорошо улыбнулся, — Тогда давай посмотрим, на что ты годишься. Кей!

— Мой господин? — Кей протолкался сквозь толпу и встал перед нами. Похоже, он еще толком не проспался после вчерашнего.

— Возьмешь отряд. Отправляйся к Мэлгуну Гвинедскому в Деганнви. Надо получить дань. Возьми тридцать человек. Сам выберешь. И Гвальхмаи тоже возьмешь. Выступайте завтра утром.

— Да, милорд, но... — Артур не слушал. Он уже шагал сквозь толпу и плащ плескался у него за спиной. Кей удивленно посмотрел на меня, затем перевел взгляд на Цинкаледа и присвистнул. — Ух ты! Ну, теперь у тебя есть волшебный конь под стать твоему волшебному мечу, колдун. Ладно. Поглядим, какая от вас будет польза. По дороге в Деганнви понадобится и то, и другое.

— Идем, — позвал меня Агравейн. — Кей сейчас будет занят. — Он повернулся и пошел к конюшне, а я пошел следом, ведя за собой Цинкаледа.

Конюшни располагались к северу от пиршественного зала. Как и большинство построек в крепости, выглядели они новыми и просторными. Однако место для нас отыскалось с трудом. Я налил Цинкаледу воды в корыто, засыпал в ясли зерна и уговорил войти в стойло. Сначала ему это не понравилось, без сомнения, он вспомнил конюшни Кердика, но, в конце концов, смилостивился и начал хрупать овес. Я вычистил его и начал расчесывать, а Агравейн примостился рядом на соломе и покусывал травинку.

— Солнцем и ветром клянусь! — сказал он через некоторое время. — Никогда не видел Артура таким обозленным. Даже когда прошлым летом Вортипор из Дифеда покинул нас во время битвы с саксами, он и то злился меньше. Это на него совершенно не похоже. Да еще этот поход в Деганнви! И Кей — командир.

— А чем плох Деганнви? — поинтересовался я. — По-моему, это просто небольшая крепость в Гвинеде, к северо-востоку от древнего порта и старой королевской крепости Каэр Сегейн…

— Мэлгун прячется там большую часть года, — отвечал Агравейн. — А с ним еще половина британских ненавистников Артура. Помнишь Докмэйла из Гвинеда?

— Конечно. Он покончил с собой, но Артуру не сдался.

— Ну, Мэлгун не стал бы убивать себя. Скорее, он притворился бы сдавшимся, а потом выждал бы момент и ударил со спины. Он на год моложе меня и уже слывет одним из самых хитрых людей Британии. Говорят, когда он окончательно войдет в возраст, то станет ровней даже лису Вортипору из Диведа. Он слишком хитер, чтобы напасть на Артура в открытую, и он заплатит положенное, но поездка приятной точно не будет. А Гвинед, особенно в горах Арфон, кишит бандитами и разъездами Мелгуна. Там ненавидят всех, кто имеет хоть какое-то отношение к Верховному Королю. Артур уже год как собирался послать отряд, но Мэлгун каждый раз обещает прислать дань сам, и каждый раз обманывает. Или уверяет, что послал, а бандиты все забрали. Но отряд хотел повести Бедивер, а теперь… С Кеем тебе придется трудновато, да и отряд он набирает сам. — Агравейн уже давно в такт своим словам постукивал кулаком по своей раскрытой ладони. — Может, действительно, тебе стоит поискать другого лорда, а Гвальхмаи? — он покусал усы, а затем добавил: — Ну, чтобы как-то проявить себя, а потом уже возвращаться к Артуру?

— Если я не могу здесь показать, чего стою, как я могу сделать это где-нибудь еще?

— Но ты же понимаешь, Кей будет приставать к тебе, чтобы ты либо сразился с ним, либо вообще ушел. Помнишь ведь, что напугать тебя не трудно…

— Я постараюсь не давать ему повода, если это вообще возможно, но чести не уроню. Агравейн, я не откажусь от надежды сражаться за Артура. «И пусть Свет защитит меня, — подумал я, — но Агравейна лучше не беспокоить».

В конюшню поспешно вошел Бедивер, огляделся и подошел к Агравейну.

— Мне, право, очень жаль, — сказал он мне. — Я опять говорил с Артуром. Не могу его переубедить. Теперь он вбил себе в голову, что ты наложил какое-то заклинание на этого коня. Он разозлился. А твои возражения разозлили его еще сильнее. — Он с восхищением посмотрел на Цинкаледа и продолжил: — А теперь он и вовсе что-то задумал, но не говорит — что. — Бедивер замолчал. Видно было, что он в нерешительности. — Гвальхмаи, поклянись мне, что ты действительно отказался от колдовства.

— Бедивер! — с упреком воскликнул Агравейн.

— Клянусь Светом и землей под ногами. — Мы посмотрели друг другу в глаза. Бедивер вздохнул.

— Прости мне мои сомнения, — сказал он. — Понимаешь, Артур — мой друг… и мой господин. Он — умный король и редко ошибается в людях. Видно, есть у него какая-то причина не доверять тебе, и причина эта в нем самом. Но говорить он об этом не хочет. Даже со мной.

Я кивнул, но при этом подумал, что причина все же может заключаться во мне. Какая-то связь с леди Моргаузой остается. Как будто ее тень все еще лежит на мне, причем лежит так глубоко, что от нее непросто избавиться. А Бедивер между тем продолжал говорить.

— Может, и правда, тебе лучше уйти и поискать другого господина. Но не Мэлгуна, это точно. Что бы там Артур не думал, я уверен, что Уриен из Регеда примет тебя. Он не бог весть какой король, но зато прекрасный благородный воин. Он женат на твоей тетке и наверняка примет тебя хорошо. Сын пошел не в него, толку от него в бою никакого. Так что у тебя есть все шансы выдвинуться в Регеде.

— А что, Гвальхмаи, — кивнул Агравейн, — вполне здравая мысль! — Ты там быстро выбьешься в первые ряды, а потом через годик-другой вернешься.

— Я остаюсь, — устало ответил я. Уговоры меня изрядно утомили.

Бедивер хотел еще что-то сказать, но махнул рукой. Ему, конечно, не нравилось, что я разозлил Артура. И хотя он чувствовал, что я говорю правду, решения своего друга он тоже вынужден был отстаивать. Теперь он видел мою решимость и больше не собирался меня убеждать. Некоторое время мы посидели в молчании, каждый думал о своем. Цинкалед доел овес и опять потянулся к моим волосам, требуя внимания. Я обнял его за шею.

— Слушай, может, отправишь своего Liath Macha на пастбище? — предложил Бедивер. — Или погоняй его по корту. Сегодня замечательный день.

— Он белый, а не серый, ты же видишь, — вздохнул я.

Бедивер удивленно посмотрел на меня.

— Liath Macha, — сказал я, понимая, что он не знает ирландского, — означает Серый из Махи. У Кухулина были две лошади — серая и черная, обе из страны сидхе, хотя Liath Macha был лучшим.

— В самом деле? — растерянно спросил Бедивер. — А при чем тут Кухулин вообще?

Пришел черед мне удивляться.

— Я всего лишь бретонец, — произнес Бедивер. В глазах его плясали те же чертенята, что и вчера. — Я мало знаком с вашим Кухулином. Да что там! Я даже имя его услышал только от твоего брата. А Талиесин, наверное, знает все героические баллады на свете, и уж ирландские знает точно. Правда, Агравейн уверяет, что некоторые из них он неправильно поет. Ты тоже так считаешь?

— Да как же он может считать иначе? — опередив меня, ответил Агравейн. — Он же сам бард не из последних. — Он потыкал в меня пальцем. — А у Талиесина иногда не те интонации. — Глаза брата разгорелись. — Представляешь, — обернулся он ко мне, — тут никто не умеет правильно петь настоящие ирландские баллады. Да вот сейчас… — оба мои собеседника засуетились и принялись искать арфу, а когда нашли, потребовали у меня спеть о Кухулине. В общем-то, я тоже рад был поменять тему разговора, и с удовольствием спел им о лошадях Кухулина. К тому времени, как песня закончилась, аудитория моих слушателей выросла. Помимо Агравейна, Бедивера и Руауна (кстати, тоже владевшего арфой) меня слушали конюхи и несколько других слуг и воинов. Когда арфа смолкла, все бурно зааплодировали.

— Ты отлично поешь, — воскликнул Бедивер; его глаза сияли.

— Даже лучше, чем в последний раз, когда я тебя слушал, — Агравейн хлопнул меня по плечу. — Слушай, а спой про то, как умер Кухулин.

Я задумался. Песня сложная… Однако я быстро вспомнил мелодию, и в конюшне зазвучали слова древней баллады.

Я дошел до того места, когда врагам Кухулина удалось вызвать его на бой, и тут чуть не пустил петуха. Я заметил, что в конюшню зашел Талиесин. Он стоял, прислонившись к притолоке, и слушал. Заметив мое смятение, он кивнул, чтобы я продолжал, но я остановился и с почтением протянул арфу ему.

Бард не стал отказываться. Он просто взял арфу и продолжил балладу с того места, на котором я остановился. Я узнал старые бардовские приемы пения. Вот уж не думал, что когда-нибудь услышу их в Британии! Конечно, играл он лучше. Но главное было не в этом. У Талиесина каждое слово словно приобретало дополнительный смысл. Он быстро зачаровал слушателей сложной мелодией, заставив с нетерпением ждать каждого нового слова. Талиесин не смотрел на арфу, не смотрел на людей. Взгляд его был устремлен куда-то вдаль. Струны удивительно передавали гром сражающихся армий, вопли ярости и боли, но как только дело касалось Кухулина, арфа начинала петь чисто и печально. Звуки боя словно отодвигались, пока в конце, когда герой не отдал копье заклинателю, песня словно забыла о сражении, полностью сосредоточившись на Кухулине. Последние аккорды вместо того, чтобы оказаться печальными и траурными, прозвучали торжествующе и гордо. В воздухе долго висела последняя высокая нота, оттенившая смерть героя, а потом на поле битвы слетелись вороны. Песня закончилась, и наступила полная тишина.

Я закрыл лицо руками. Я плакал, как и все слушатели.

— Господин, — прошептал я Талиесину, — благодарю тебя!

Из глаз Талиесина ушло нездешнее выражение. Он посмотрел на арфу в руках и словно бы слегка удивился.

— За что же меня благодарить? — ответил он. — Я всего лишь закончил за тебя балладу. — Неожиданно он рассмеялся. — А вот тебе — моя благодарность. Ты дважды за сегодня заставил меня задуматься. А песня… Я только спел ее, как положено барду. Да ты и сам неплохо поешь.

Я сказал, что никто не может сравниться с ним. Талиесин подумал и согласился. А потом весело спросил:

— Чья арфа?

Руаун забрал инструмент.

— Надо послушать еще об этом Кухулине, — сказал Бедивер. — Похоже, он и в самом деле великий воин.

— В песнях — да, а по жизни — как сказать, — заметил Талиесин. — Убил своего сына, убил лучшего друга, сотни воинов, пару чудовищ и друида, своего главного помощника.

— А что ему оставалось делать? — возмутился Агравейн.

— А я почем знаю? — пожал плечами Талиесин. — Я только сказал, что он их убил. Да и других глупостей натворил немало. Вот есть еще история… — и он неожиданно рассказал смешную и довольно скабрезную историю о свидании Кухулина с Эмер, а потом вдруг повернулся и ушел.

Слушатели смеялись до слез, а я побежал за Талиесином. Заметив, что я иду за ним, бард остановился.

— У тебя какая-то нужда ко мне? — спросил он и зашагал дальше.

Я приноровился к его шагам, и неожиданно поведал ему о моих заботах.

— Агравейн и Бедивер считают, что мне надо отправляться в Регед, — закончил я. — Мне кажется, ты знаешь, что привиделось мне во сне, и… знаешь, что будет. И еще ты знаешь, что никакой я не колдун. — Он кивнул со вздохом. — Прошу тебя, помоги. Наверное, ты знаешь, почему Артур невзлюбил меня.

Он смотрел на меня, задумчиво покусывая нижнюю губу, а потом с сомнением произнес: — Молод ты еще… — и непонятно было, говорит он это мне, или размышляет вслух.

— Я взрослый. Мне семнадцать.

— Вот я и говорю: молод, — кивнул Талиесин. — Знаю, как на это смотрят старшие. Дескать, раз взял в руки оружие, так уже стал мужчиной. А человек из королевского клана и вовсе должен уметь справляться со всеми королевскими заботами. А ведь это неправильно — столь многого требовать от человека, которому едва исполнилось семнадцать лет. — Бард взял меня за плечо. — Хотел бы я ответить на твои вопросы, но мне самому далеко не все еще ясно. Кое-что я, конечно, провижу, но что из этого произойдет на самом деле, а что нет, пока неизвестно. А есть еще кое-что, что я вижу совершенно отчетливо, да только оно не укладывается ни в какие рамки. И я не понимаю причины. Ну и как мне отвечать на твои вопросы, если я понятия не имею, не изменит ли мой ответ ход твоей судьбы? Ты и сам знаешь, почему Артур столь холодно к тебе отнесся, и однажды поймешь истинную причину. Не сейчас. Наберись терпения и научись жить, не задумываясь о том, почему то или иное так, а не иначе. К сожалению, больше мне нечего тебе сказать.

— Ну, хорошо, — я тяжело вздохнул. — Но скажи хотя бы, ехать мне в Регед?

— Ты уже все решил.

Я подумал и понял, что он прав.

— Кто ты? — шепотом спросил я.

Он как-то очень мягко улыбнулся.

— Я — Талиесин, главный бард императора.

— Ты из Дивного Народа?

Он не ответил, повернулся и пошел дальше.

Днем я вспомнил о кобыле Сиона и пошел проведать ее. Однако выяснилось, что еще накануне днем фермер забрал и телегу и деньги. Теперь ничто не держало меня в Камланне, и я со спокойной душой отправился следующим утром вместе с отрядом Кея в Деганнви. Отряд насчитывал тридцать человек. Я не думал о том, что ждет нас в дороге. А в дороге, как выяснилось, нас ждали неприятности.

Все в отряде относились ко мне с подозрением. В ход пошли любые средства, лишь бы заставить меня отказаться от своих намерений. Заводилой, как и следовало ожидать, был Кей. Если в дороге возникала какое-нибудь неприятное дело, которое обычно поручали рабам, за отсутствием оных делать его приходилось мне. Конечно, выглядело это оскорбительно. В остальное время меня просто не замечали. Никому я там был не нужен, и мне постоянно давали это понять. Впрочем, довольно скоро я обнаружил, что оскорбления легко обратить в шутку, а внимательное отношение к происходящему вполне способно предотвратить вызов. Я спокойно воспринимал все колкости и подначки, и только благодарил судьбу за то, что с нами нет Агравейна. Он-то наверняка посчитал бы себя обязанным поубивать половину отряда.

Мы двигались по римской дороге из Камланна через холмы, которые британцы называют Гвлад ир Хаф, Царство лета. Считается, что где-то неподалеку проходит граница Иного мира. Миновав Баддон, у римлян называвшийся Аква Сулис, мы повернули на северо-запад по другой римской дороге, ведущей в Каэр Легион, и начали подниматься в горы Арфон. Потрясающая страна, красивая и суровая! Дорога, правда, оказалась неровной. Это объяснялось просто: римляне долго не могли завоевать запад Британии, а когда все же завоевали, вскоре вынуждены были покинуть его. Так что с дорогами они просто не успели разобраться. Деганнви, небольшая, но мощная крепость, располагался в самой суровой части страны. Здесь все, начиная с короля Мелгуна, нас не то что не любили, а просто ненавидели, поэтому на гостеприимство рассчитывать не приходилось. О клятве на верность Артуру никто не вспоминал, в результате Мэлгун все-таки сумел нас обмануть. Зерно, выданное как часть причитающейся дани, оказалось наполовину смешано с мякиной, и обнаружилось это лишь в Камланне. Мы торопились покинуть Деганнви, избегая вполне возможной стычки с людьми Мелгуна. Потом король заявил бы Артуру, что нападение — дело рук бандитов.

Обратный путь оказался одновременно и легче и труднее. Пока мы ехали по северной дороге с пустыми возами, проблем с бандитами не возникало. Зато на обратном пути на нас напали трижды. Грабители атаковали из засады, используя луки — оружие, которого не коснется ни один благородный воин. Их целью были, разумеется, груженые данью телеги. Атаки мы отбили не без потерь: двоих воинов убили, а семерых ранили. На нас нападали, потому что видели в нас людей Артура, а его здесь люто ненавидели. Монастыри, где мы останавливались для сбора дани — церковь платила отдельно от короля — приходилось порой брать приступом, словно вражеские крепости. Сами крепости были не лучше. Если мы останавливались в них на ночлег, то приходилось охранять не только телеги, но и собственные спины.

Все эти сложности облегчали мою задачу. Я сражался с бандитами, ухаживал за раненными; на меня, так же как и на других членов отряда, обрушивались потоки брани. Люди Кея поневоле начали мне доверять. К возвращению в Камланн я оказался не изгоем, а членом семьи. Так думали все, кроме Кея. Не зря в песнях его называли упрямым Кеем. Он и в самом деле отличался упрямством в бою, выполнял поставленную задачу любой ценой, никогда и ничего не боялся, не нервничал и не думал о себе. Отличный пехотный командир! Но упрям сверх меры. И упрямство его касалось, в первую очередь, меня. Досадно, ведь к концу похода я научился им восхищаться.

Итак, мы вернулись в Камланн спустя три недели после выхода. Я полноправным членом отряда с удовольствием въехал в ворота, из которых выезжал презренной обузой, навязанной приказом Артура. Наверное, это была победа.

Агравейн быстро растолковал мне причину перемены отношения ко мне. К тому же оказалось, что пришли вести о событиях в Сорвиодунуме. Как всегда, они оказались не совсем точными. Если верить слухам, при побеге я положил добрую дюжину саксов. Я особо не возражал. Но в Братстве ко мне теперь относились с некоторым уважением.

Однако мнение Артура не поменялось. Кей доложил Верховному Королю собранные сведения о силах Мелгуна, о том, как нас принимали, о стычках с бандитами. Артур внимательно выслушал, одарил раненных, почтил память убитых, а для всех остальных устроил пир. Ни тот, ни другой обо мне не вспомнили.

Не могу сказать, что меня это расстроило. Мне не в чем было упрекнуть себя за этот поход. Воины Кея теперь относились ко мне как к равному, следовательно, возникала надежда, что Братство меня когда-нибудь примет. Я перезнакомился почти со всеми, завел друзей. И Бедивер, и Агравейн теперь соглашались со мной в правильности моего решения, хотя Бедивер по-прежнему не понимал отношения Артура ко мне. А я… я ликовал. Я победил обстоятельства и теперь был уверен, что с помощью Света смогу проявлять себя и дальше. Мне просто нужно подождать такой возможности.

Три дня спустя после пира возможность представилась. Братство пришло в движение.