Майский ястреб

Глава седьмая

На следующий день я проснулся уже за полдень. Рабы Кердика обрадовались, потому что я валялся у них на дороге, но никто из них даже не попытался меня разбудить. Стоило мне подняться, как мне показали, где можно умыться, а пока я поливал себя водой, принесли одежду. Все оказалось сильно поношенным, но чистым, и вполне походящим по росту. А уж сапогам я и вовсе обрадовался несказанно. Накинув плащ, я повесил Каледвэлч через плечо. Главный раб нахмурился.

— Ты что творишь? — спросил он. — С какой стати у тебя осталось оружие? Ты не имеешь права…

Я пожал плечами.

— Пока никто не забрал у меня мой меч, а раз так, лучше уж пусть побудет со мной.

— Да тебя просто убьют! — Он покачал головой. — Ты что, никогда не был в рабстве?

Я кивнул.

— Ну, тогда поверь мне на слово. Лучше отдай его хозяину.

— Я услышал тебя. Но все-таки пусть лучше будет у меня. Видишь ли, это довольно важно.

Старик выглядел обеспокоенным, но спорить не стал.

— Что ж, это твоя спина пойдет под кнут, а не моя. Есть хочешь?

— Очень хочу.

Он дал мне овсяные лепешки с медом и молоком, которые я моментально съел. Раб усмехнулся.

— Давно не ел? Ты же пришел с теми воинами, у которых тебя купил хозяин? Они далеко ходили. Скажи мне… — его глаза заблестели, — ты был с Пендрагоном? Как идет война?

Интересно, но при дневном свете никаких особых чувств при взгляде на меня он не испытывал. Я улыбнулся и с сожалением покачал головой.

— Не знаю. Я пришел из-за моря. Надеялся, что ты мне расскажешь.

— Нам ничего не говорят, — он покачал головой. — У нас, конечно, есть и свои способы… Кое-что рассказывают фермеры, но как узнаешь — слухи это или правда? Так что ничего мы наверняка не знаем. — Он встал и принялся мыть посуду. — Меня зовут Ллеминдд ап Ллэч, из тех земель, что раньше звались Эбруком. Я здесь главный раб, управляющий дома Кердика. Моего отца схватили еще там, в Эбруке, так что я родился уже рабом Кердика. А ты? Ты же только имя назвал, как там… Гвальхмаи? А где твои родичи, из какой ты земли?

Я уже готов был все ему рассказать, но спохватился. Этот Ллеминдд мог оказаться кем угодно.

— Чудно! Я помотал головой. — Моего отца зовут очень похоже — Люч (так бы оно и было, если перевести имя отца на бриттский язык). А сам я из Гододдина. — Тут я был спокоен. Вряд ли в доме Кердика найдутся рабы из такого далекого королевства. Некому меня уличить во лжи. К тому же я кое-что слыхал в Дун Фионне об этой земле.

— Это же очень далеко! — Ллеминдд даже присвистнул от удивления.

— Далеко, — согласился я. — мы с братом три года назад пришли по морю. Собирались в Галлию, купить пару тамошних боевых лошадей на развод. Видишь ли, в моем клане все лошадники, а лучше галльской породы нет. Сейчас всем нужны лошади, воины предпочитают сражаться верхом, как у Пендрагона, и мой клан надеялся неплохо нажиться. Так оно и было бы, когда бы не сакский корабль, с которым мы встретились у берегов Восточной Англии.

— Ага, — кивнул Ллеминдд. — Это далеко на севере. А сюда-то как тебя занесло? Здесь же только франки и саксы.

— Этот пират нас не взял, — импровизировал я. — Мы отбились. Но наш корабль был сильно потрепан. Пришлось менять планы. Мы решили идти в Думнонию, а потом добираться в Гододдин сушей. Только не повезло нам. Буря! Нас выбросило на утесы Кантия. Корабль разбило в щепки. Мы с братом держались за обломок киля и молились. Доплыли до берега. Там нас подобрал местный сакс.

Ллеминдд покивал и попытался осторожно вытащить из меня остальную часть истории. Я рассказал ему то же, что и Вульфу с Эдуином, добавив немножко подробностей о доброте нашего хозяина, о том, как я привязался к нему, и как потом его убили вероломные враги. История получилась увлекательная, и несколько других рабов подошли послушать. Все проявили сочувствие, хотя все смотрели на меня как-то неуверенно, пытаясь сообразить, что же это такое они видели ночью.

Я не напрасно заподозрил Ллеминдда. Несколько раз он пытался соорудить мне ловушку неожиданными вопросами. По счастью, о Гододдине он знал меньше, чем я, иначе мне пришлось бы трудно. Однако в целом мой рассказ его удовлетворил, и он ушел, как я подозреваю, пересказывать Кердику услышанное. Вспомнив проницательные зеленые глаза Кердика, я подумал, что он вряд ли поверит своему управителю. Я перехватил взгляд одного из рабов, каким он провожал главного раба, и еще больше укрепился в своих подозрениях. Не иначе, Ллеминдд был главным доносчиком для своего хозяина.

— Ну вот, теперь хозяин все узнает, — сказал один из рабов.

— Значит, так тому и быть, — вздохнул я.

Другие рабы выглядели встревоженными.

— Помолчал бы, — сказал один из них. — Слишком много болтаешь, Гвавл.

Мы немножко поговорили. Очень скоро стало понятно, что рабы ненавидели и боялись Ллеминдда, хотя большинство не испытывало неприязни к своему господину Кердику, которому Ллеминдд доносил обо всем. «Хозяин справедливый», — сказали мне. — Делай свою работу, и он будет хорошо к тебе относиться». Я кивнул и попытался выяснить, в чем же на самом деле может заключаться моя работа.

Получилось это не сразу. Ни в первый, ни во второй день рабы не хотели говорить со мной откровенно. Возможно, они и вовсе не стали бы этого делать, если бы не музыка. Я знал много знакомых для них песен. Британцы — самый цивилизованный народ на Западе, и они любят музыку. Они постоянно напевают про себя, как у нас на Оркадах, как в Ирландии, поэтому они будут рады любому странствующему барду. В Эрине или на Оркадах легко понять, почему столь велика роль бардов и друидов. В этих странах именно барды помнят законы и повторяют их королям; они хранят сведения о происхождении того или иного рода, рассказывают истории, связанные с ними, держат в памяти календарь, а значит, сохраняют распорядок полевых работ и все такое. У британских бардов все несколько иначе. Они поют. Остальную работу взяли на себя книги. И все же они почитаемы не менее ирландских филидов. Рабы Кердика пели во время работы, а некоторые даже могли кое-как играть на арфе, но настоящей музыки они не слышали годами. Когда я впервые играл для них, они плакали от радости. За песню они могли рассказать мне всё, что я хотел узнать о секретах их хозяина, и не боялись наказания за подобные рассказы.

Элдвульфа они знали. Они звали его Элдвульф Фламддвин, Элдвульф Огненный. Каким-то образом его личное колдовское имя стало достоянием всей Британии. Его боялись его собственные люди, в то время как Кердика любили и даже восхищались им. Наверное, поэтому его собственный отряд не отличался многочисленностью, там служили только люди из его клана, а основную силу составляло ополчение из фермеров. Тем не менее, Элдвульф слыл богатым и могущественным, и, как союзника Кердика, его стоило опасаться. На первый взгляд союз западных саксов с далекой Бернинией удивлял, но у него была уже давняя история. Артур разбил Кердика в нескольких сражениях и заключил договора со многими британскими королевствами. Кердик тоже заключал союзы, только не военные, а просто призывал сакских королей отложить личные разногласия и предоставлять помощь и убежище любому саксу, попавшему в беду, на «сакской территории», а это, как-никак, половина Британии. Некоторые из сакских королей заключали и военные союзы, в основном, на юге. Элдвульф к ним не относился, и все же он прибыл на юг с большой военной силой, чтобы помочь Кердику. Для него главная задача заключалась в том, чтобы помешать Верховному Королю прийти на север. Он прибыл в начале апреля и заслужил доверие Кердика богатыми дарами, и, как шепотом добавили рабы, магией. Впрочем, об этом они говорили неохотно, но разубедить их в том, что Элдвульф — сильный маг, не могло ничто. Все же они кое-что рассказывали о его колдовских делах, хотя большинство подобных рассказов несомненно следует считать вымыслом. Но все были единодушны в нелюбви к Элдвульфу, все сожалели, что их хозяин привечает бернийского короля.

Кердик сражался с Верховным Королем Артуром почти три года, и с каждым месяцем эта война становилась для него все труднее. Поначалу ему сопутствовал успех, однако Артур, как только утвердился во власти, первым делом обошел Кердика с фланга, взял и разграбил основную базу Кердика, старый сакский форт на берегу Андериды. Кердик хранил здесь большую часть припасов и все награбленное, и потери для него оказались огромны. Саксы отступили, а Артур продолжал наносить удары другим сакским королями, один из которых предпринял внезапный набег на север от Дейры. Кердик узнал об этом и тоже выступил, никак не ожидая, что Артур сможет так быстро вернуться с севера. Тогда-то он и заключил большинство договоров с другими саксами.

Проблема Кердика заключалась в том, что у Артура не было регулярной армии. Он мог распоряжаться силами любого британского королевства, мог просить любого короля поднять при необходимости ополчение и воинов своих отрядов, и большинство королей подчинялись. Основная сила Артура заключалась в его собственном отряде, самом большом и лучшем во всей Британии. Половину этого отряда составляла знаменитая конница, причинившая столько бед моему отцу. Но каждый всадник в его отряде имел несколько лошадей, поэтому они могли очень быстро перемещаться по всей территории Британии. Пендрагон обладал подвижностью, с которой Кердик не мог сравниться, ведь у него совсем не было лошадей, а его действительно большая армия состояла, в основном, из ополчения, плохо экипированного, слабо обученного, совсем лишенного представлений о дисциплине, да к тому же постоянно отвлекавшихся то на посевную, то на уборочную страду. Такая армия, естественно, не отличалась подвижностью. У Кердика, конечно, был и свой собственный отряд, состоявший из профессиональных воинов, но таких было немного, и они в любом случае проигрывали в воинском искусстве Верховному Королю.

Рабы Кердика много и с удовольствием говорили об Артуре. Британские рабы, даже те, кто был рожден в рабстве, восхищались Верховным Королем и могли бесконечно рассказывать о его подвигах. Это при том, что Кердик категорически запретил упоминать имя Артура в своем доме. Из разговоров я понял, что сила Артура крепнет, даже если делать скидку на досужие выдумки рабов.

Любой понимал, что случись Артуру победить в грядущей битве и не скупиться после победы, к нему начнут стекаться воины со всего западного мира. Уже сейчас некоторые известные сакские воины присоединялись к отряду Верховного Короля. Спустя два с половиной года после начала войны с саксами Артур располагал армией, не имевшей себе равных в мире. Казалось, она может побеждать и не таких соперников.

— Только вот в последние два года, — жаловался мне один раб, — никаких особых дел не было. Наш хозяин поднимает фирд и собирает отряд, затем садится здесь, в Сорвиодунум — прошу прощения, в Сирисбириг, совершает набеги, рассылает шпионов; а Пендрагон отмахивается от них, как от мух.

Наверное, со стороны Кердика это был разумный шаг. Большой отряд Артура обходится дорого. У него ведь нет собственного королевства. Рассчитывать можно только на дань британских королей. Но он — Верховный Король, победитель остальных, и потому они теперь его данники. Он сражается с саксами и побеждает их. Только данью здесь не обойдешься. Но победы над саксами приносили и материальную выгоду. Часть захваченного он делил между подданными, смягчая для них бремя дани. Однако теперь, когда саксы отступили, укрепились в своих крепостях и охраняют границы, он опять может полагаться лишь на силы союзных королей. А чем дальше, тем меньше будет эта поддержка, нужны новые решительные победы. Вот Кердик и пытается сеять рознь между сторонниками Артура. Один раб сказал мне, что уже сейчас некоторые короли готовы опять затеять междоусобную войну, чтобы свергнуть «незаконнорожденного узурпатора». Между ними и Кердиком идет активный обмен письмами, что говорит о том, что Кердик неплохо разбирается в государственных делах. К сожалению для него, большинство его сторонников такими способностями не обладали. Особенно это касалось тех, кому Кердик обещал земли, и теперь они чувствовали себя обманутыми и ворчали, что Кердик просто боится Артура. Теперь все свелось к гонке: кто первым сумеет собрать серьезную армию и выйти на решающую битву. Пока казалось, что в этой гонке побеждает Артур, и Кердик отчаянно злился. Видимо, поэтому он и готов был принять колдовскую помощь Элдвульфа, лишь бы убрать Артура со сцены. Сам по себе Кердик отличался щедростью и благородством, но из-за своих амбиций он не мог отказаться даже от такой сомнительной помощи. И все-таки такой нечестный способ ведения войны был ему не по нраву. Мысль о том, что придется убить меня, его собственного раба, ему претила. Он раздражался, из-за этого был со мной подчеркнуто груб, хотя от своих домочадцев требовал относиться ко мне помягче. Ему нравилось слушать меня, мои песни о битвах Пендрагона, но только наедине, не позволяя другим убеждаться в силе Верховного Короля. Я, со своей стороны, пытался внушить ему опасения в исходе возможной битвы с Артуром. Пока, впрочем, безуспешно.

За эти пару недель я проникся к Артуру самыми теплыми чувствами. Он стал представляться мне единственным владыкой, которому стоит служить. Но чем больше я об этом думал, тем больше сомневался. На что ему такие бесполезные воины, как я? У него и так проблем хватает.

Впрочем, если мне предстоит умереть от руки Элдвульфа в ближайшее новолуние, проблемы Артура меня уже занимать не будут. Я с удовольствием хватался за любое дело, лишь бы не думать об этом.

По счастью, Кердик не заставлял меня ничего делать по дому. Я довольно быстро понял, что рабом я быть не умею. Раньше я не думал, насколько естественно для меня ощущать себя сыном короля, пусть младшим и презираемым, но все-таки из королевской семьи. Но никто не бросался открывать мне двери, никто не стремился помочь с вещами или одеждой. Я понятия не имел, что делать с уборкой или починкой крыши, и сначала злился, когда мне поручали совершенно непонятную работу. Мне постоянно приходилось одергивать себя и напоминать себе, что рабы вокруг — такие же, как и я. Я не собирался их обманывать, но однажды, войдя в конюшню, я услышал, как один из них говорит домашней прислуге: «Если он раб, то я император Феодосий. Знаешь ли…» — он резко замолчал, увидев меня. Конечно, мне как рабу всегда находилось дело. Но Кердик считал, что я должен играть на арфе в любое время дня и ночи, и наши планы не всегда совпадали. Я пытался учить сакский язык... а потом произошло это событие.

Выйдя из конюшен в свой первый день в качестве раба Кердика, я увидел толпу мужчин, собравшихся на склоне холма сразу за римской частью города, и отправился на разведку. Элдвульф упомянул, что дал Кердику заговоренную лошадь, чтобы доказать свою колдовскую силу, и Кердик воспринял этот дар именно как доказательство, поскольку ни он сам, и никто другой не то что объездить, подойти к ней не мог. Когда я подошел к собравшимся, то первым делом увидел посреди загона жеребца, вставшего на дыбы. Я сразу понял, в чем тут дело.

Этого коня не рождала ни одна земная кобыла. В кольце людей переступал копытами конь сидхе. Об этих существах слагали легенды, и далеко не все они были выдумками. Этот же конь явно был царем среди них.

В холке он на три ладони превышал даже самую большую лошадь обычной земной породы. Да что там! Он выглядел просто гигантом. И он был прекрасен: чисто-белой масти, словно слепленный из морской пены. Изящный изгиб шеи напоминал морскую волну, грива словно разлетающийся о скалу тяжелый вал. Ни одна чайка так легко не скользит по воде, как его копыта по земле. Прекрасный, жестокий и свободный! Ноздри лошади покраснели от гнева, а глаза — темные и свирепые от гордости. Едва увидев его, я задохнулся от восторга.

Очередной сакс, которого жеребец только что сбросил, откатился в сторону, а конюхи Кердика пытались с помощью кнутов загнать лошадь обратно в центр загона, осыпая проклятиями.

— Этот зверь — убийца, — сказал один из рабов, стоявший в нескольких футах от меня. — Кердик никогда не сможет его объездить.

— Но какой красавец, — с восхищением ответил я.

Раб удивленно вскинул взгляд, узнал меня и неловко пожал плечами.

— Да, конечно, быстрый как ветер, и очень сильный, — согласился он. — Любого коня обгонит, да только что от него толку, если он никого к себе не подпускает? Ты здесь недавно, а мы уже месяц пытаемся его уломать. И лаской действовали, и грубостью, и голодом морили — ничего не помогает. Он все такой же дикий, как был, когда его подарили Кердику. Я кое-что понимаю в лошадях, так вот, этот жеребец скорее сдохнет, чем подчинится. А прежде, чем сдохнуть, переломает шеи еще кое-кому из нас. Эй, осторожно там! — крикнул он кому-то из толпы, сунувшемуся к жеребцу. — Кердик не хочет давать ему имя, пока не объездит, а мы-то давно про себя зовем его Цинкалед, Суровый Красавец, потому что так оно и есть.

Скоро я убедился, что раб был прав. Жеребец пытался убить любого, до кого дотянется. И дело тут не в злобном нраве, не в ненависти к человеку вообще, как это бывает у животных, с которыми плохо обращаются. Просто передо мной была дикая, чистая, стихийная сила, которая не терпела подчинения. Цинкалед воплощал в себе гордость, причем, не человеческую, а гордость орла или сокола. Он напомнил мне музыку во дворце короля Луга: великолепная музыка, но не для людей. Очень интересно, какое темное заклинание применил Элдвульф, чтобы пленить это сокровище там, на Лугах Радости, и, в конечном счете, обречь на гибель здесь, в людском мире.

Шли дни. Иногда я чувствовал родство с этим жеребцом. Я тоже не обладал бессмертием, и наши проблемы оказались схожи. Я — в ловушке, и все мои планы побега только напрасная трата времени. Каждый день приближал дату моей смерти.

Кердик держал в Сорвиодунуме (если использовать римское название) триста двенадцать отборных воинов, охранявших форт. Прочее его воинство насчитывало около пяти тысяч человек, точно, впрочем, никто не знал, сколько их. Лагерь жил в постоянной готовности к войне. Небольшие отряды уходили и приходили почти каждый день. Короткие набеги обеспечивали лагерь продовольствием. В какой-то момент я решил попытаться бежать во время прибытия одного из таких отрядов, и болтался у ворот, пока меня не предупредили другие рабы о страже, весьма бдительной и подозрительной. С вершины холма в центре форта я смотрел на лес и думал, что легко затерялся бы среди деревьев, но лес тянулся к северо-востоку, а там мне делать было нечего. На западе, где находилось ближайшее британское королевство, расстилались пустые поля. К тому же за мной присматривали. Никто не запрещал мне бродить по форту, но поблизости всегда находится какой-нибудь раб или воин. Кердик не хотел потерять такую важную будущую жертву. Конечно, это нервировало меня. Я ведь привык к уединению, а тут вокруг всегда было множество народу.

Я молился Свету, но он молчал. Я даже подумывал обнажить Каледвэлч и попытаться прорваться за стены. Понимал, что это верная смерть, но зато это смерть воина. Я уже устал быть рабом. Это слово постоянно звучало у меня в голове. Оно мучило меня по ночам, и каждое утро, просыпаясь, я первым делом вспоминал о своем уделе. Наверное, так же чувствовал себя ястреб, случайно влетевший в сеть. Чем дольше он бьется, тем сильнее запутывается в петлях. А силы-то уходят!

Я начал остро осознавать ход времени. С тоской смотрел, как быстро рассветные краски неба тускнеют, как сначала укорачиваются, а потом удлиняются тени, как день переходит в ночь. Ночами я смотрел на убывающую луну и думал, что пока она светит на небе, я буду жив, а потом… Но с каждым днем лунный серп становился все тоньше. Вот уйдет она совсем, и мир, по крайней мере, для меня окутает Тьма.

Иногда мне казалось, что и Свет покидает меня так же. Однажды Он предупредил меня о планах Элдвульфа, и устранился, наблюдая за моими действиями. Две недели — небольшой срок, но когда они наполнены ожиданием смерти, то кажутся бесконечными. А потом оказалось, что эта бесконечность разом кончилась. Я думал о том, что мой господин бросил меня, предоставил меня собственной судьбе. К этому тоскливому чувству прибавился особый страх. Я боялся себя, вернее, того, что отличало меня от остальных людей. Наверное, многие бы предпочли считать себя не такими, как остальные, но я-то знал! Дело не в одиночестве, к нему я привык, дело в неизвестности. Все боятся того, чего не понимают, тем более, когда это неизвестное живет в тебе самом.

Итак, я наблюдал, как саксы пытаются усмирить Цинкаледа, старался побольше бывать рядом с ним в стойле, лишь бы не думать о себе. Чистота белого коня, казалось простой и ясной, в отличие от моих сложных и непонятных страхов. Он сражался и не думал об исходе борьбы.

Две недели прошли. Луна превратилась в узенький серпик на небе, в тонкий волосок света, а промежутки между звездами стали совсем черными. Следующей ночью луны не будет. Следующая ночь станет моим последним днем, а я так ничего и не придумал. Уже под вечер я решил-таки попытаться воспользоваться мечом и посмотреть, не удастся ли мне убить Элдвульфа или Кердика, прежде чем они убьют меня.

Я снова стоял в круге, где бесился Цинкалед, и смотрел, как Кердик пытается оседлать коня. Конечно, он опять потерпел поражение и оказался на земле. Напротив меня стоял Элдвульф и жевал бороду. Он только что попробовал какое-то новое заклинание, но без толку, и теперь злился на весь свет.

— Засранец! — в ярости прорычал Кердик, поднимаясь. — Ты меня надул!

У него были все основания негодовать. Представляю, какую цену убедил его Элдвульф дать за лошадь. Наверняка речь шла о человеческой жертве. А что еще могло понадобиться Элдвульфу для своих дьявольских покровителей? Конечно, жизнь какого-нибудь пленника или раба для Кедрика ничего не значила, наверняка он посчитал ее небольшой ценой за такого красавца, да только никакого проку от Цинкаледа Кердик так и не получил. Стати коня не имели значения. С таким же успехом вождь мог купить хромую клячу. Ну и что, что конь сидхе легко мог оставить позади всех лошадей Британии?

«Солнцем и ветром клянусь!» — мысленно произнес я любимую клятву Агравейна. — Да я был слеп, как крот, в то время как решение было у меня перед носом! Или я все же чего-то не понимаю? — думал я, подходя к Кердику. Вот же способ разрешить все мои сомнения разом! Мой Лорд ...

— Господин мой король, — обратился я к Кердику. Он заметил мое приближение и довольно мрачно смотрел на меня. — Разрешите мне попробовать оседлать эту лошадь.

Кердик пришел в ярость и так приложил меня по скуле, что я едва не упал.

— Наглая собака! Ты раб! Неужто ты думаешь добиться успеха там, где потерпел поражение король? Выпороть!

Похоже, я недооценил степень его расстройства, и теперь стоял, потупившись и потирая скулу.

— Кердик, — внезапно окликнул его Элдвульф. — А в самом деле, почему бы не дать ему попробовать?

— Да с какой стати… — начал король, но Элдвульф продолжал:

— А вдруг они из одной страны родом? Кто знает? К тому же парень ухаживает за лошадьми. — Мысль Элдвульфа показалась мне простой. Я использую магию, чтобы объездить лошадь, потом меня принесут в жертву, а король получит и коня, и мой меч. Элдвульф улыбался. Ему понравился собственный план. К тому же, он немного беспокоился из-за обвинений в нечестности сделки.

Кердик зверем глянул на меня, но потом что-то сообразил и нехотя пробормотал:

— Ладно. Попробуй.

— Благодарю, господин мой король, — смиренно сказал я, — постараюсь сделать все, что смогу, — и повернулся к Цинкаледу.

Конюхи снова поймали его, и он терпеливо ждал, когда его отпустят, и он сможет разделаться с всадником. Я подошел, поблагодарил человека, который держал его, и принял у него из рук уздечку. Еще минуту назад я твердо верил в свой план, но сейчас засомневался. Я всегда хорошо ладил с лошадьми, а жеребец знал меня, но поможет ли это? Конь противился не только людям, в которых чуял Тьму, он вообще не собирался никому позволять садиться к себе на спину. Чтобы удержаться на нем, нужен дух, по крайней мере, равный его собственному, но даже и в этом случае, возможно, он предпочтет умереть, но не смириться с поражением. Но если мы не поладим, сегодня ночью я умру.

Я огладил белую шею и начал нашептывать коню ласковые слова. Сначала он отпрянул и приготовился к отпору. Он явно был умнее обычной лошади. Я видел, как он сражался с Кердиком.

Я провел рукой по его спине и холке, подтянул подпругу и заговорил с ним по-ирландски, не заботясь о том, меня могут услышать. В глубине души я просил Свет обуздать для меня этот гордый дух и даровать мне победу. Я положил левую руку на плечо жеребца и прыгнул ему на спину.

Единственный способ описать то, что произошло дальше, — это сказать, что он взорвался. Мир растворился в белом облаке гривы. Цинкалед потряс меня ужасающей силой и безграничной гордостью. Я держался за гриву и поводья, крепко сжимая коленями бока коня и припав к его шее. Но и так мне удавалось держаться с огромным трудом.

Он кружил по загону, вставал на дыбы, падал на все четыре ноги, прядал в стороны, и все это с невероятной скоростью. Думаю, зрители видели лишь размытое пятно, метавшееся по загону. У меня возникло ощущение, что я пытаюсь оседлать шторм или сдержать северный ветер. Нет, смертному не справиться с бессмертным, а я, наверное, все-таки только человек. Цинкалед оказался просто диким зверем, никогда не знавшим хозяина. И он был великолепен!

Я перестал думать о прошлом и будущем, я забыл все мысли и чувства. Элдвульф мог повесить меня, Цинкалед мог сбросить меня на землю и растоптать копытами. Все это вдруг превратилось в далекую неважную игру. Во рту возник какой-то мятный привкус. Цинкалед снова взвился свечой, но я уже не боялся ни жизни, ни смерти. Меня охватило сладкое безумие. Удивительно, но, похоже, то же самое испытывал и конь. Неожиданно в памяти всплыл образ моего меча. Я словно окунулся в океан света, и все стало легко и правильно. Я испытал острый приступ любви к Цинкаледу, а он в этот момент как раз задумал выкинуть какой-то очередной фортель. Но тут накрыло и его. Он навострил уши, услышал мое чувство и ответил на него! Мы больше не бились насмерть, мы летели, ослепленные восторгом, равнодушные ко всему прочему миру.

Цинкалед в последний раз встал на дыбы и заржал, бросая вызов всем, затем пал на все четыре ноги в центре загона и замер, как вкопанный.

Недавнее безумие битвы пеленой спадало с моих глаз. Я уже мог различить застывшие в немом изумлении открытые рты многочисленных зевак, видел, как нахмурился Элдвульф, заметил жадный огонь в глазах Кердика.

— Хорошо, –хрипло вымолвил король западных саксов. Его голос звучал будто издалека. — А теперь отдавай мою лошадь.

Я расхохотался, а король вздрогнул, краснея от гнева. Элдвульф первым сообразил, что происходит и схватил Кердика за руку. Король только еще начал поворачиваться к нему, когда я выхватил Каледвэлч, и от него во все стороны хлынули волны света. Я только подумал, но конь все понял и ринулся на Кердика. Кто-то завопил от ужаса.

Надо отдать должное королю, реакция у него оказалась отменная. Кердик отшатнулся, кувырнулся с перекатом, копыта Цинкаледа мелькнули в дюйме от его головы. А вот Элдвульф оказался менее удачливым и не таким ловким. Он еще успел вскрикнуть до того, как мой меч коснулся его. Наверное, он пытался произнести какое-то заклятье, но не успел. Я не собирался бить в полную силу, просто взмахнул мечом, и маг остался без левого глаза. Вслед за тем Цинкалед ударил копытом в ворота загона, перебил веревку, стягивавшую створки, ворота распахнулись, и мы понеслись! Я мгновенно забыл о том, что надо бы вернуться и добить темного мага. Остался только ветер в волосах и летящая в глаза развевающаяся белая грива.

Мимо нас проносились улицы римского городка, позади кто-то кричал. Встречный воин мигом оценил ситуацию, пал на одно колено и выставил перед собой копье, нацеленное мне в грудь. Я отчетливо видел застывшую на его лице гримасу то ли страха, то ли удивления, а потом чуть тронул коленями бока коня, и блестящий наконечник копья мелькнул мимо. Левой рукой я перехватил древко, а правой взмахнул мечом. Наверное, я все еще не отошел от приступа боевого безумия. Удар мой был точен. На шее воина возникла полоса, тут же налившаяся красным. Как он падал, я уже не видел.

Возле ворот стояла охрана. Ближайшего воина я убил копьем, позаимствованным у нашего первого обидчика, второе копье перерубил мечом и позволил коню стоптать того, кто его держал. Тут я заметил, что уже некоторое время пою какую-то боевую песню и снова рассмеялся. Неужели они думали остановить меня? Кто-то метнул копье, но промахнулся. Цинкалед прибавил ход. Мелькнули распахнутые ворота, а за ними римская дорога, уходившая на запад. По ней мы и полетели.

Саксы остались далеко позади. Пока они собрали отряд преследователей, мы умчались уже так далеко, что догнать нас никак не могли. Мы на свободе!