Маршрут: Ноль

Глава 7. Радио из прошлого

Трасса М-10.

Бесконечная серая лента, убегающая за горизонт, втягивающая в себя километры, словно ненасытный зверь, проглатывающий время. Мы ехали уже несколько часов. Или дней. Или недель. Время здесь не текло — оно застыло, как смола, густая и липкая, приклеившая нас к этому месту на карте, которого, возможно, уже не существовало.

За окном мелькали одни и те же пейзажи: перелески, сгорбленные под тяжестью неба, покосившиеся указатели с выцветшими названиями полузабытых городов, заброшенные кафе с выбитыми стёклами — их тёмные дверные проёмы напоминали глазницы черепов. Дорога была не просто дорогой. Она была живым существом, огромным и равнодушным, которое везло нас куда-то, не спрашивая, хотим ли мы туда попасть.

Молчание в салоне стало густым, как старое машинное масло. Оно забивало уши, липло к коже, заполняло лёгкие. Я крутил в руках карманные часы отца — старинные, с потемневшим серебром и треснутым, как паутина, стеклом. Стрелки застыли на 9:30. Не просто остановились — они вросли в циферблат, словно могильные кресты. Время смерти.

Точка.

Выстрел.

Тот самый, что навсегда изменил траекторию моей жизни. Теперь я носил этот осколок застывшего времени в кармане, как амулет. Или как проклятие.

Ольга сидела рядом, откинув голову на подголовник. Её глаза были закрыты, но я знал — она не спала. Она просто была где-то ещё. Может, в своём 1993-м. Может, в том моменте, где её уже не существовало. Она казалась уставшей до предела, истончившейся, как призрак, который вот-вот развеется от сквозняка. Она не просто сохраняла силы — она пыталась вспомнить, каково это — быть по-настоящему живой.

И тут ожило радио.

Не щёлкнул выключатель. Не загорелась лампочка. Просто — голос. Чистый, холодный, как лезвие бритвы, он прорезал гулкую тишину салона, и от этого резкого звука я вздрогнул, как от удара током.

*«…повторяем экстренное сообщение. На сто тридцать третьем километре трассы М-10 произошло дорожно-транспортное происшествие. В результате лобового столкновения с фурой погиб мужчина 1972 года рождения. По предварительным данным, опознана личность погибшего…»*

Моя рука сама вцепилась в руль, пальцы побелели от напряжения. Инстинкт сработал быстрее мысли. Я вдавил тормоз в пол.

Машина взвыла, срываясь в занос. Ольгу швырнуло вперед, она ударилась о переднюю панель с глухим, почти нечеловеческим звуком.

— Что за чёрт?! — её голос был хриплым, сорванным.

Я не отвечал. Не мог. Всё моё внимание было приковано к панели.

Все приборы были мертвы.

Радио было выключено.

Ручка повёрнута до упора.

— Оно… оно передаёт… — прошептал я.

Щелчок.

Резкий, сухой, как сломанная ветка.

Короткая пауза.

И снова голос:

«…Валерий Грошев. Время смерти — девять тридцать утра. Камеру обнаружили рядом с телом. Предположительно, принадлежит погибшему…»

Тишина.

Настоящая.

Звенящая, как после взрыва.

Я медленно повернулся к Ольге. Она трясла головой, прижимая ладонь к виску, где уже проступал синяк.

— Ты слышала? — мой голос звучал чужим.

— Там ничего не было, — её глаза были широко распахнуты, в них плескался первобытный ужас. — Только тишина. Белый шум. Как всегда.

Я дрожащей рукой ткнул кнопку.

Громкость была на нуле.

Я повернул ручку. До упора.

Из динамиков полилась только мёртвая какофония треска и шипения.

Белый шум.

Звук пустоты.

— Ты врёшь, — выдохнул я, чувствуя, как холодные мурашки бегут по спине. — Я слышал. Я слышал его имя. Я слышал время.

— Или ты слышишь то, чего нет, — тихо ответила она, отводя взгляд в сторону, в бесконечное поле за окном. — Радио здесь… оно не передаёт новости. Оно передаёт эхо. Эхо того, что уже случилось. Эхо того, чего ты боишься. Оно ловит твои страхи, Марк, как сеть, и бросает их тебе в лицо.

Её слова повисли в воздухе, тяжёлые и липкие.

И в этот момент перед глазами вспыхнула картинка.

Не смутное воспоминание — яркое, осязаемое видение, будто кто-то вставил слайд в проектор моего сознания.

Фотография.

Я и отец.

Старая дача. Озеро. Лето.

Солнце бьёт в глаза так, что я щурюсь, а он смеётся — этот редкий, настоящий смех, которого я почти не помню.

В руках у него — его «Зенит». Тяжёлый, надёжный.

Он всегда называл меня не «Марк», а «сынок».

С такой теплотой.

С такой нежностью.

Которой мне так не хватало потом.

— Хочешь снимать — снимай всё, — говорил он тогда, показывая, как наводить резкость. — Снимай людей, природу, пустые стулья. Снимай тени. Но потом умей выключать. Не все плёнки стоит проявлять.

Я помню, как однажды все его фотографии исчезли из альбома.

Просто вырезаны острым ножом.

На их местах остались белые прямоугольники, как пустые глазницы.

Я подошёл к маме и спросил:

— Почему?

Она долго молчала.

— Он ушёл, — наконец сказала она.

— Куда?

— В другое время.

Я думал, это метафора.

Теперь, сидя в этой машине, слушая белый шум, я понимал:

Нет.

Она говорила правду.

Самую страшную.

Радио снова ожило.

Без предупреждения. Без щелчка.

Голос был другим — грубым, искажённым помехами, словно доносился из-за толстого слоя льда.

Но я узнал его.

Это был мой голос.

Только старше.

Сломанный.

«Если ты это слышишь… ты на правильном пути. Но не останавливайся. Как бы страшно ни было. И главное… не доверяй ей. Она не та, за кого себя выдаёт. Она часть системы. Часть ловушки. Она приведёт тебя к Нолю. Не туда, куда ты думаешь.»

Холодный пот прошиб меня.

Я обернулся к Ольге.

Она уже смотрела на меня.

Не с испугом.

С пониманием.

С жалостью.

— Чей это голос? — спросил я, и в моём голосе звенел металл, готовый лопнуть от напряжения.

Ольга молчала.

Её губы были плотно сжаты в тонкую белую линию.

— Это мой голос, чёрт побери! Мой! Из будущего! Что это значит? Что ты такое?!

— Не слушай, — тихо сказала она, и в её голосе прозвучала мольба. — Радио здесь не друг и не враг. Оно — зеркало. Оно передаёт не то, что есть. Оно передаёт то, что должно было бы быть.

Я судорожно начал переключать волны.

Короткие, резкие движения.

Везде — только треск.

Гул.

Шипение.

Как будто радио ловило помехи не из эфира, а из самого сердца ада.

И вдруг — обрывок фразы.

Знакомый до боли.

«…он уже здесь…»

Я выключил радио.

Резко.

До щелчка.

Тишина.

Я включил снова.

Пусто.

Только стрелки часов на панели медленно поплыли назад.

9:29…

9:28…

9:27…

Время текло вспять.

Мы остановились на заправке.

Она была пуста.

Абсолютно.

Ни машин.

Ни людей.

Ни света в окнах.

Только одинокий фонарь над колонками, который мерцал, как умирающая звезда.

Я вышел из машины.

Воздух был холодным, пахнущим озоном и металлом, как свежая кровь.

Я подошёл к зеркальному окну магазина.

В нём отразился я.

Но что-то было не так.

Моё отражение запаздывало.

Я поднял руку — в зеркале она осталась на месте.

Я улыбнулся — отражение осталось серьёзным.

С застывшим выражением ужаса.

Будто я уже был мёртв.

Будто это было моё последнее изображение.

Ольга подошла сзади.

В зеркале её не было.

Совсем.

Я резко обернулся.

Она была здесь.

Реальная.

Тёплая.

— Кто ты? — спросил я, и этот вопрос висел между нами, как заряженное ружьё.

— Я не твой враг, Марк.

— Но и не мой человек, — закончил я.

Она сделала шаг ближе.

— Я сопровождающий.

— Куда?

— К финальной точке.

Я снова включил радио.

Сквозь треск пробился голос.

Детский.

Испуганный.

«Папа… проснись…»

Я замер.

Это был мой голос.

Из того самого дня.

Из дня, когда всё началось.

Я посмотрел на часы.

9:30.

Навсегда.

Я посмотрел на Ольгу.

В её глазах не было ни жалости, ни лжи.

Только бездонная тоска.

Тоска существа, застрявшего между временами.

И я понял:

Мы не ехали.

Мы падали.

Падали в бездну.