Маршрут: Ноль

Глава 23. Побег

Я долго смотрел на белые стены, пока они не начали изгибаться, словно ткань, натянутая до предела. Внезапно меня осенило: если останусь ещё на минуту, комната сомкнётся и поглотит меня, как пасть. Я сорвался с места.

Дверь была не заперта — странно, словно ждали моего побега. Коридор пустовал, лампы мигали, ровный гул вентиляции тянулся как саундтрек к чужому фильму. Я зашагал быстрее, потом побежал. Никто не окликнул. Ни охранника. Ни медсестры. Казалось, больница вымерла.

На первом этаже пахло сыростью и бензином — запах, чуждый этому месту, но он манил. Я выскочил на улицу, и воздух ударил в лицо: холодный, ночной, пахнущий асфальтом и ржавчиной. У крыльца стояла машина. Не скорая, не служебная — «Волга», чёрная, отполированная до зеркального блеска, будто ждала только меня.

Ключи торчали в замке зажигания. Я сел, мотор ожил с первого поворота. В груди взметнулся дикий азарт — это был не побег, а рывок в неизвестность. Я выжал сцепление, воткнул передачу, колёса взвыли, и больница осталась позади.

Но едва я выехал на пустую трассу, радио ожило. Сначала — шипение, потом — голос. Мой. Но не нынешний, усталый и хриплый. Чище, ниже, спокойнее.

— Не садись за руль!

Я дёрнулся — едва не вылетел в кювет. Взгляд самортировал к зеркалу заднего вида. И я застыл.

На заднем сиденье сидел я сам. Молодой. С короткой бородкой и телефоном в руке. Я узнал эту куртку, эти глаза — я из 2024 года. Его губы шевелились, но я не слышал звука. Только радио настойчиво твердило:

— Не садись за руль. Не садись…

Я моргнул — он не исчез. Попытался отвернуться, но руки свела судорога. Молодой я просто смотрел, не мигая. Его взгляд был полон осуждения, будто он знал то, чего не ведал я.

Я резко выдохнул, перевёл глаза на панель. И увидел часы. Те самые. С разбитым стеклом и стрелками, уходящими в прошлое. Часы Странника.

Сердце провалилось в пустоту. Я стукнул кулаком по панели — стрелки замерли на секунду, затем снова поползли вспять, упрямо и размеренно, словно насмехаясь надо мной.

Я вдавил газ. Машина рванула вперёд, дорога вылетала из темноты навстречу. Но чем дальше я мчался, тем яснее понимал: все машины вокруг были одинаковыми «Волгами». Стояли у обочин, двигались навстречу, преследовали сзади. Одинаковый блеск фар, одинаковые кузова, одинаковые тени.

Я смотрел на них и чувствовал, как сбивается дыхание. Это была не дорога, а петля. Бесконечная автоколонна из клонов, отражений.

Молодой я на заднем сиденье впервые улыбнулся. И в его улыбке не было ничего человеческого.

Я ехал, стараясь не смотреть в зеркало. Чем дольше сопротивляешься — тем сильнее тянет. Мой двойник — я-2024 — сидел с невозмутимостью пассажира, знающего маршрут лучше водителя. Ни моргания, ни жеста. Лишь лёгкое покачивание в такт неровностям дороги. Радио шипело повсюду: из щелей салона, из воздуховодов, будто из самой стали:

— Не садись за руль… Не садись…

— Уже поздно, — прошептал я. — Уже сел.

На панели тикали часы Странника. Стекло треснуто, стрелки бегут назад, будто время пятится от моего дыхания. На миг обе стрелки замерли на 9:30, затем выползла немыслимая отметка — 12:93 — и снова поползла вниз. Я ударил по циферблату костяшками пальцев. Стрелки не дрогнули. Зато дрогнуло зеркало.

— Ладно, — сказал я вслух. — Обсудим правила. Если ты — я, дай знак.

Молодой наклонил голову влево. Я повторил — влево. Он, не меняя позы, улыбнулся той самой полуулыбкой, что всегда выводила меня из себя на монтаже.

— Замечательно, — буркнул я. — Зеркальная задержка реальности.

Трасса тянулась бесконечной кинолентой — в свете фар разметка ускорялась, как при перемотке. И я заметил: каждая встречная машина — «Волга». Без исключений. Одинаковый цвет. Одинаковые блики. Номера — короткие, из прошлого века: 93–93, МО, 93–МО–93, иногда просто «…93». Сначала это походило на шутку, затем — на издевательство.

— Поверни обратно, — сказал радио-я. Голос звучал ближе: будто он здесь, на моём месте, а я — лишь запись. — «Не садись за руль» значит «не оставайся водителем».

— А кто поведёт? — спросил я. — Ты с заднего сиденья?

Молодой чуть повёл плечом. Радио на мгновение замолкло, затем:

— Развернись у будки. Не подъезжай к шлагбауму. Не смотри в зеркала.

— Поздно, — сказал я и упрямо взглянул в центральное зеркало.

В отражении заднее сиденье на миг опустело. Идеальная пустота. Я моргнул — я-2024 снова был на месте, но уже ближе: будто рамка зеркала подвинулась к нему. Он наклонился вперёд, и я увидел на его шее мои координаты — та самая татуировка. Только свежая, не выцветшая.

— Зачем ты молчишь? — сорвалось у меня. — Скажи нормально!

Ответило радио:

— Поверни.

— Куда?

— Всегда — налево.

И вправду: на каждом развороте, в каждом просвете темноты слева маячило одно и то же — придорожная будка с мутным стеклом и табличкой «ПОСТ». Свет внутри мигал, как лампа в проявочной. Меня от этих «будок» всегда тошнило.

Я вжал тормоз. «Волга» замедлилась, будто плёнку заело в проекторе. Ветер заскулил в щелях. Я-2024 не пошевелился. Будка слева замигала ровнее, зазывая.

— Не подходи, — голос в радио запнулся, как заевшая пластинка. — Не подходи…

— Ты же сам сказал «налево», — прошипел я. — Определись, режиссёр.

И тут меня осенила простая и страшная догадка: рация и зеркало говорят не в унисон. Радио — с опозданием на сцену. Зеркало — с опережением на полсекунды. Между фразами — тонкий зазор, куда может уместиться целая судьба.

— Хорошо, — сказал я, переводя взгляд с будки на дорогу. — Проверим метроном.

Я повёл машину прямо, игнорируя поворот. Будка осталась позади. В ту же секунду все встречные фазы разом моргнули — словно рассерженные глаза. Радио зашипело.

— Не туда… не туда…

— Именно туда, — парировал я. Рули вдруг стали лёгкими. Я перехватил руль с юношеской ловкостью. Эта ловкость меня и выдала: я вёл машину так, будто мной управлял кто-то другой. Лишь стрелки часов неумолимо ползли назад: 9:28, 9:27…

— Эй, — кинул я через плечо. — Хочешь — садись вперёд.

Молодой не двинулся. Зато ремень пассажира сам выскользнул из паза и щёлкнул, пристёгивая пустоту рядом со мной. Я выругался сквозь зубы.

— Значит, рядом сидит невидимка? Удобно.

Краем глаза я заметил движение справа: на обочине шла ещё одна «Волга», в точности повторяя нашу скорость. В её салоне — тьма, но в стекле я ясно разглядел своё отражение. Тот я смотрел на меня так же пристально. Он поднял руку — точь-в-точь мой жест — и сложил пальцы в ноль. Кивнул. И исчез, будто кадр склеили.

— Круто, — сказал я. — Настоящий парад дублей. Где мои титры?

Радио откашлялось и заговорило голосом отца — старым, хрипловатым:

— Сынок… если ведёшь — не оглядывайся. Если оглядываешься — значит, уже не ведёшь.

— Поздновато для наставлений, — проворчал я, но взгляд зафиксировал на разметке. В тот же миг все «Волги» впереди синхронно мигнули левыми поворотниками — как хор, взявший одну ноту. И я понял: дорога пытается меня синхронизировать. Сделать частью стаи, а не солистом.

— Не выйдет, — сказал я. — Я — маргинал.

Где-то сбоку завыла сирена. Я машинально глянул в зеркало — и, конечно, встретил его взгляд. Я-2024 прильнул к стеклу, губы шевельнулись: «Не тормози». В радио — с запозданием:

— Тормози…

Я рассмеялся. Смех вышел хриплым, но живым.

— Режим «орёл и решка». Монета всегда падает ребром, да?

Я не стал тормозить. И оказался прав — сирена была не сзади, а внутри. Часы Странника взвыли, стрелки дёрнулись и на секунду рванули вперёд: 9:26 → 9:27. Мне стало смешно от ужаса.

— Так, — сказал я. — Давай договоримся. Я веду. Ты, — кивнул я в зеркало, — сидишь тихо. Радио — вещай только по делу. Дорога — дай мне проехать без этой колонны.

Колонна не исчезла — «Волги» стали прозрачнее. Словно перешли в иное измерение, где их задача — лишь обозначать форму. Я поймал себя на мысли: если высуну руку, пройду сквозь любую, как сквозь дым. И тут же испугался этой мысли.

— Ещё один тест, — сказал я, будто беря интервью у самого себя. — Если ты — я, скажи то, чего не знает никто.

Радио замолчало, затем спокойно, почти нежно произнесло:

— Ты спрятал билет в обивку сиденья. Думал, что так спрячешь и время.

— Старо, — отрезал я. — Другое.

Пауза. И потом:

— Ты не сказал маме, что видел отца в ночном зеркале. Боялся, что он исчезнет снова — на этот раз из её глаз.

Я сжал руль. Это было слишком тихо и слишком точно. Такую деталь я бы не выдумал.

Дальше — резкая стена тумана. Дорога расширилась: слева — спуск к реке, мост-арка; справа — тот самый пост, будка, в которой никого. И — выбора нет, только вилка.

— Налево? — спросил я.

Радио молчало. Зеркало тоже. Лишь часы дёрнули стрелки вперёд — на едва заметное деление.

— Поедем прямо, — сказал я. — Хоть раз без подсказок.

Я дал газу. «Волга» послушалась, как молодая. Лента дороги закрутилась спиралью; по краям вспыхивали белые круги, нарисованные мелом — как у Ани. Они оставались позади, а внутри меня зрело знание: кто-то бежит впереди, ставит метки, чтобы я не сбился. Возможно, это я сам. С того берега.

На секунду я-2024 исчез из зеркала. Я почти обрадовался — и тут он материализовался рядом. Чётко и ясно: просто появился в пассажирском кресле. Ремень, я помнил, уже был пристёгнут. В боковом стекле — его профиль, мой профиль, только моложе. Он не оборачивался. Лишь положил ладонь на панель, прикрыв часы Странника. И стрелки — клянусь — остановились.

— Вот как, — выдохнул я. — Значит, в кадре их можно остановить.

Я повернулся к нему — медленно, боясь спугнуть собственное прошлое.

— Скажи что-нибудь нормальным голосом. Без радио.

Он улыбнулся — и не произнёс ни звука. Но я прочитал по губам: «не садись…» — а я уже сидел; «развернись» — а я мчал вперёд. И я понял — мы не совпадём. Мы можем делить память, но не решения.

Я протянул руку — не касаясь — и сказал:

— Тогда, брат, смотри. Я попробую иначе.

Он кивнул. Часы тикнули один раз — вперёд. За поворотом дороги вспыхнула белая табличка без букв — чистое поле. Я хотел мысленно оставить там своё имя, но передумал. Оставил ноль.

Колонна «Волг» распалась в туман, как массовка после команды «Стоп!». Мы выехали на прямую. Радио прошептало почти одобрительно:

— Пока так.

Я усмехнулся.

— А там посмотрим.

И вжал газ — впервые почувствовав, что веду не только машину.

Прямая оборвалась внезапно, будто плёнка порвалась на склейке. Дорога расползлась на несколько полос, и каждая вела туда же — вперёд, но разными путями-близнецами. По обочинам туман стоял глухой стеной. В нём угадывались силуэты — «Волги», «Волги», «Волги» — будто кто-то тиражировал один кадр до горизонта.

Часы на панели дёрнулись и встали: 9:30. В тишине щёлкнула пустота.

— Ну? — бросил я в пространство. — Покажете фокус?

Радио молчало. Я-2024 сидел рядом и смотрел перед собой, как пассажир, который всё уже понял и потому не спорит. Он слегка постучал пальцами по панели — ровно три раза. Тук-тук-тук. В такт этому стуку слева вспыхнули огни придорожной заправки. Неон мигнул. Вывеска сложилась из букв и цифр: ПРИВАЛ–93.

Я сбросил газ. Рулю было достаточно намёка. Мы плавно свернули к заправке, и туман расступился, образовав идеально круглую площадку: две колонки, будка кассира с мутным стеклом. Всё до боли знакомо и абсолютно пусто. Стёкла отражали мои фары как слепые глаза.

У колонок стояли две «Волги». Одинаковые, как клоны. Одна — чуть темнее, другая — с едва заметной вмятиной на крыле. На номерах: 93–93. На стекле кассы, которое я видел в других местах и временах, лежал иней — и на нём кто-то начертил круг. Ноль.

— Плохая примета, — сказал я, заглушив двигатель. Тишина накрыла с головой.

Часы щёлкнули и шагнули вперёд — один шаг. 9:31. Я вздрогнул от внезапной надежды и страха. Рядом я-2024 сжал губы, будто удерживая внутри какую-то фразу.

Из динамиков донеслось не голос, а дыхание. Тёплое, человеческое. За ним — шёпот, в котором сплелись все голоса разом: мой, отцовский, дикторский.

— Не выходи…

Я положил ладонь на ручку двери.

— А если всё кончится, стоит мне остаться внутри? — спросил я в пустоту.

Ответа не было. Лишь лёгкая дрожь стекла — будто по нему провели мелом.

Я всё равно открыл дверь. Ночной воздух ударил в лицо, тяжёлый, пропитанный бензином. Туман на площадке держал форму бутафорской декорации. Я вышел и выпрямился во весь рост. В ушах стучало — то ли сердце, то ли эхо заглохшего мотора.

На асфальте, у самой двери, мелом были нарисованы круги. Детские, неаккуратные. Один поверх другого. Я посмотрел на свои ботинки — на носках уже белела пыль мела.

— Привет, — сказал я пустоте. — Давно не виделись.

Внутри будки что-то шевельнулось. Всего лишь тень сместила重心, но мне этого хватило. Я поднял взгляд — в отражении на стекле будки я увидел фигуру. Не в халате. В куртке из девяностых, в джинсах «Монтана». Человек шёл из тумана к одной из «Волг». Шёл, чуть сутулясь, будто под тяжестью невидимой камеры на плече.

— Осторожнее, — произнёс я-2024. Голос донёсся из салона — настоящий, мой, без искажений. Он был точным совпадением.

Я не обернулся. Если обернусь — сцена рухнет. Это я уже усвоил.

Я шагнул к колонкам. Сквозь туман проступили две тени на асфальте — моя и ещё одна. Но источник света был один — мои фары. Две тени от одного тела. Меня пробрала дрожь. Смеяться не хотелось.

Фигура в куртке остановилась у «Волги» с вмятиной. Положила ладонь на крышу. Жест был моим до боли. Он не поднимал головы. Наше дыхание синхронизировалось, как две дорожки для сведения.

— Если это снова дубль, — тихо сказал я, — обойдёмся без крови.

Часы на панели щёлкнули в третий раз. 9:30. Назад. Внимание, мотор. Я задержал дыхание, как перед прыжком в воду.

Между колонками треснул динамик на столбе. Пластиковая решётка задрожала, и оттуда, будто из консервной банки, пополз мой голос — но из завтрашнего дня:

— Не садись за руль…

Поздно. Он уже тянулся к ручке.

Я сделал ещё шаг. Шершавый туман щекотал лицо. Я различал детали: кривой шов на рукаве, белую полоску на кедах. Такие же я носил когда-то. Или ещё надену.

— Эй, — сказал я, сам не зная, к кому обращаюсь. — Подожди.

Он не поднял головы. Но замер. Его пальцы лежали на ручке. Пальцы, в которых я узнавал всё: привычку держать камеру, нервную жилку, тонкий шрам у большого пальца. Я протянул руку — не касаясь, проверяя дистанцию.

И в этот момент я-2024 дотронулся до часов на панели. Я не видел, но услышал — тихий металлический щелчок. Стрелки замерли. В тишине это прозвучало как выстрел, который не раздался.

— Сейчас, — тихо сказал мой двойник, и в этом слове было всё: приказ, просьба, монтажная склейка.

Фигура у «Волги» подняла голову.

Я увидел лицо.

Не чужое. Своё. Только моложе. Живее. До всей этой истории. С тем самым упрямым выражением, что сводило с ума всех, кто пытался мной командовать.

Наши взгляды встретились.

Туман сгустился. Динамик на столбе сипло повторил:

— Не…

Часы щёлкнули. 9:30.

И второй я — тот, в куртке девяностых — рванул прочь, в тёмный провал между колонками.

Я выдохнул — слишком поздно — и понял: сцена пошла. Дубль начался.

Следующая страница ждала в темноте. Её название я уже знал.