Лиса в курятнике (Гарри Поттер – детская версия)

Глава 5

Их нашли и вытащили только через пять часов. В течение всего этого времени спасательный плотик дрейфовал сам по себе, что называется, отдавшись на волю волн. Куда плыть, — у них с собой было коротенькое весло, — было совершенно непонятно. Сражение не ослабевало, но явно смещалось к югу. Но вот вопрос: стоило ли им уплывать от него прочь или, напротив, пытаться догнать? В одном случае можно было оказаться слишком далеко от района, в котором их будут искать, в другом — они по незнанию могли влезть в самое пекло. Оставалось лишь дрейфовать в холодном море, раскачивавшем их суденышко на невысокой волне, и ждать помощи. Лейтенант утверждал, что успел передать в штаб координаты их вынужденной посадки, и объяснил Кате, как работает служба спасения. Прийти на помощь могли или малые суда, — фрегаты, тральщики, морские охотники, прочесывавшие море в поисках уцелевших, — или морская авиация.

В небе то и дело появлялись свои и чужие самолеты, в которых Катя, разумеется, совершенно не разбиралась. Зато лейтенант Акилов был в этом деле настоящим профессионалом и на раз опознавал все, что пролетало у них над головой. Однако, к счастью, никому из вражеских летунов не было дела до одинокого спасательного плотика с двумя пилотами на борту. Впрочем, свои тоже, увы, не обращали на них внимания. Корабли же ушли из зоны видимости, и о том, что сражение все еще продолжается, можно было судить лишь по гулу и грохоту близкой канонады. Тяжелая артиллерия работала где-то там, за горизонтом, а здесь, на опустевшей акватории болтались, как говно в проруби, одни лишь Катя и Василий Акилов. Было холодно и одиноко. И еще, пожалуй, тоскливо. Закончить жизнь посредине нигде не хотелось ни одному из них, однако с каждым прожитым часом ожидание становилось все более и более тягостным, а значит, пришло время принимать экстренные меры. Ближе к ночи, когда зайдет солнце, Катя начнет запускать «фейерверки», но до тех пор надо еще дожить.

Где-то через час после приземления Катя достала из своего рюкзачка флакон с «Чумным варевом» и предложила Васе Акилову распить его на двоих. К слову сказать, «Чумное варево» не имело никакого отношения ни к чуме, ни к зельеварению. На самом деле под столь интригующим названием скрывалась особая тинктура[1] — спиртовая настойка на одиннадцати весьма непростых травах. Сложность производства этого чуда заключалась, прежде всего, в том, что девять из одиннадцати компонентов «варева» являлись редкими, а значит, и недешевыми корешками, листиками и плодами растений, произрастающих в Сибири, Западной Африке и Центральной Америке. Плюс секреты настаивания и смешения разных тинктур, время выдержки и еще куча всяческих условий и требований. Однако в результате получалось согревающее и восстанавливающее силы снадобье, побочным эффектом которого становилась легкая эйфория. В общем, это было средство, как будто, специально созданное под их случай. Так что, пара глотков «варева» и пол плитки шоколада вполне примирили Катю с реальностью, данной ей в ощущениях. А нашли их через час после того, как они распили на двоих второй флакон, запив кисло-горькую гадость парой-другой глотков хорошего коньяка.

Пробыв в море пять часов с минутами, Катя и пилот Акилов были обнаружены патрульным гидросамолетом, который их и забрал на большую землю. Встречали с помпой, с шампанским и оранжерейными розами. И опять хотели было качать, но Катя сказала, что пусть только попробуют, всем яйца отморозит! Акилов подтвердил, что она может.

— Такой ледовый аэродром отгрохала, что мы даже ног не замочили!

У него после дозы «Веселина» с «Бодрином» состояние было сходным с легким приятным опьянением, когда благодушие позволяет расслабиться и получать удовольствие. Катя к этой гадости была гораздо устойчивее, но и у нее настроение было явно выше точки замерзания. И, хотя качать себя она никому не позволила, выпить за победу не отказалась, тем более что как раз в этот момент стало известно, что Северный флот Гардарики в сражении победил. Понес тяжелые потери, это факт, но при этом, как минимум, ополовинил английские силы и заставил их отойти к берегам Шотландии. А это и есть победа. Да еще какая! Английский флот исторически считался непобедимым, и, хотя его время от времени серьезно пощипывали то голландцы с датчанами, то франки с Гардарикой, все равно столь серьёзного поражения, как в этот день, великобританцы еще ни разу не понесли.

При известии о победе намерения пилотов резко изменились, и выпивка нечувствительно переросла в пьянку. Пом по тылу разрешил вскрыть полковой «НЗ для особых случаев», и в результате водку закусывали маринованными каперсами, солеными корнишонами, квашеной капустой, запеченной свиной шейкой и окороком, не считая соленой лососины и копченого палтуса. Под такую закусь, да под победные тосты пилось легко и много, так что, в результате засиделись едва ли не до рассвета. А утром, — Катя едва успела смежить веки, — ее по приказу, пришедшему с «горних высот», подняли не без помощи прапорщика Лукинской с койки в офицерском коттедже, загрузили в малый транспортник и отправили «малой скоростью»[2] в Новгород. Понятное дело, что весь полет она благополучно проспала, хотя так и не выспалась, но и в столице ей не позволили толком отдохнуть. Разрешили только смотаться по-быстрому домой, — в свой особняк на Софийской стороне, — чтобы привести себя в порядок и переодеться. И тут надо сказать отдельное спасибо Варваре, которая все время Катиной командировки оставалась в Выборге. Получив соответствующий приказ, она еще ночью перегнала в Новгород вездеход майора Гертнит, и теперь Кате было во что переодеться. В общем, все как обычно: пара-другая зелий, душ с кое-какими бальзамами и кремами, большая чашка кофе с порцией Тонизирующего, рюмка коньяка и свежий мундир. Так что в три часа дня, когда она оказалась в Боярской думе и предстала перед господами-сенаторами, Катя выглядела безупречно. Глядя на нее, никто бы не догадался, что она весь прошедший вечер и большую часть нынешней ночи крепко выпивала, а спала по сути дела только по дороге в Новгород, сидя в неудобном кресле малого транспортника.

Вызов же в Сенат был вызван тем, что едва ли не впервые в военной истории боевые маги показали свою эффективность, работая с пикировщиков против тяжело бронированных кораблей противника. Идея принадлежала Кате, она же первой продемонстрировала эффективность этого тактического приема и за два дня набила туеву хучу голландских и великобританских кораблей 1-го ранга. Остальные трое магов успешно повторили ее действия, совершив за вчерашний день в общей сложности пять боевых вылетов и потопив в них четыре линкора, два тяжелых крейсера, эсминец и нефтеналивное судно. Это был грандиозный успех, и награда в любом случае нашла бы своих героев, но случилось еще вполне фантасмагорическое «приводнение на льдину» и три сбитых в четырех вылетах палубных истребителя клятого супостата. Адмиралтейство потребовало наградить героев и перевести их на службу в ВМФ, но трое магов, которые присоединились к Екатерине только вчера, были кадровыми артиллеристами и переходить на Флот не захотели. Их командование, судя по всему, тоже уперлось, и Адмиралтейство сосредоточилось на Кате.

Она же в своей бригаде никого толком не знала, да и ее тоже никто не знал. В боях не участвовала, себя не показала. А тут и участвовала, и все, что из этого следует. Летала, крушила, отбивалась от истребителей и дрейфовала в студеном море. В общем, ее уговорили. Осыпали комплиментами, наградили высшим орденом республики, воздали должное, и в конце концов, объяснили, что у морских офицеров красивые мундиры и звание кадваранга[3] со знаками различия, указывающими на принадлежность к морской авиации, звучит, да и выглядит куда значительнее, чем майор-артиллерист. И тут оказалось, что женское начало очень сильно приседает на мозги, потому что еще недавно Катя бы ни в жизнь не поверила, что купится на такую ерунду, как черный с серебряной окантовкой мундир. Она даже разрешила себе пошить парадно-выходную юбку до середины голени, которая замечательно смотрелась с черными сафьяновыми полусапожками на пятисантиметровых каблуках клеш. Не по уставу, но кто станет придираться к боевому магу 1-й категории, награжденному орденом Полярной Звезды?

«Орден прикола, каково?[4]» — усмехнулась Катя, когда глава Сената вешал ей на шею муаровую ленту с орденом.

Однако, если она думала, что этим все и ограничится, она не понимала, как устроено новгородское общество. Гардарика страна с длинной и славной историей. Ее города входили, да и до сих пор формально входят в Ганзейский союз. Она вместе с Венецией, Генуей и Флоренцией являлась старейшей республикой на континенте, а если иметь в виду размеры и подвластные территории, то равняться с Гардарикой могла одна лишь Венеция. И точно так же, как в Венецианской республике в Новгородской республике власть в большой мере принадлежала патрициям. Поэтому между Думой и Вече существовали весьма любопытные отношения сотрудничества-соперничества. И далее везде: колонии и метрополия, язычники и христиане, норманны и северянцы, и этот список антагонистов можно продолжать едва ли не до бесконечности, просто незачем. Однако, в случае Кати кое-какие из этих противоречий принесли ей достаточно серьезный профит. Во-первых, Вече, которое выполняло в Гардарике роль нижней палаты парламента, решило поддержать инициативу Адмиралтейства, и в пику Сенату наградило кавторанга Гертнит Большим Военно-Морским Знаком. Где-нибудь в другой стране эту награду назвали бы крестом, но от тридцати до тридцати пяти процентов населения Гардарики являлись язычниками, а ведь кроме них в республике проживали хазары, караимы, евреи — выходцы из европейских стран и переселенцы-мусульмане, которых всех скопом в Гардарике называли татарами. Соответственно, никаких крестов и священных орденов. Единственное исключение — «Полярная звезда», но там даже в статуте имелась оговорка, что речь идет не о религиозном, а о воинском ордене. Однако для прежней Кати все эти награды назывались орденами и медалями[5], так к ним, собственно, относилась и нынешняя Екатерина Гертнит, оказавшаяся теперь дважды орденоносцем. Впрочем, этими «знаками доблести и мужества» список наград и подарков не исчерпывался. Флот подарил своему сильнейшему боевому магу бронированный вездеход, вооруженный двумя крупнокалиберными пулеметами, но имевший при этом салон, отделке и оборудованию которого могли позавидовать иные автомобили представительского класса. Оружейники Новгорода, прознавшие о Катиной любви к огнестрелу, отметили ее подвиг великолепной снайперской винтовкой, а псковичи отдарились кортиком булатной стали, украшенным золотом, слоновой костью и драгоценными камнями. Впрочем, кортиков, боевых ножей разного типа и револьверов с пистолетами ей надарили столько, что можно было вооружить целый взвод морской пехоты. Ну, а супруг Кати полковник Гертнит отдарился очередной большой парюрой, на этот раз сапфировой.

«Что ж, полковник, и за это спасибо!»

Однако, на самом деле, Катя была счастлива. На кой хуй ей сдался этот унылый гомик! Не приехал на чествование супруги, и слава богу! Ее вполне устраивало положение, когда, с одной стороны, она официально состояла в законном браке, а, с другой стороны, была полностью освобождена от исполнения супружеского долга. Мать из нее, грешным делом, была никакая, но все-таки, положение обязывает, и Кате пришлось посетить своих деток, — они проживали в загородном имении близ Бронницы, — посюсюкать с ними минут пять, отдать строгие распоряжения кормилице, нянькам и прочей прислуге, и со спокойной душой вернуться в Новгород. В столице ее ожидали встречи с благодарными соотечественниками, многочисленные завистники, альфонсы всех мастей, мечтавшие пригреться рядом с дамой-воительницей, лицемерные как бы подруги, учившиеся вместе с ней в Добрынинском институте, какая-то невнятная мужнина родня, не оставившая надежд урвать свой кусочек счастья, и, наконец, сильные мира сего, у которых на нее были свои виды. В общем, ее ожидала бурная светская жизнь, но не только.

Флотские сразу расставили все точки над «i». Им нужен был сильный боевой маг, способный решать стратегические задачи тактическими средствами. Однако опытным путем было показано, что работать против кораблей противника Катя могла только из открытой кабины, а это резко ограничивало радиус применения ее силы. С тяжелого бомбера, способного без промежуточной посадки дотянуть до Африки или Америки, она кидать свои «громы и молнии» не может, и значит, ей нужен был самолет, сочетающий в себе характеристики «Ортодокса» и дальнего морского разведчика. То есть, ей нужен был «носитель», имеющий приемлемую скорость и маневренность, сопоставимые с таковыми у истребителей и легких пикировщиков, и впечатляющую дальность, позволявшую использовать его над просторами Атлантики и на других ТВД, сходных по площади с Атлантическим. Над Индийским и Тихим океанами и над ледовитыми морями, то есть, везде, где ходят тяжелые эскадры и попадаются линкоры и авианосцы.

В результате взяли не пошедший в серию экспериментальный палубный пикирующий бомбардировщик-торпедоносец. Машина была первоклассная, но слишком дорогая, однако для «национальной героини» ничего не жалко, тем более что Лунь мог летать и с береговых аэродромов, и с авианосцев, имел большую дальность и довольно высокую скорость. В общем, идеальная машина для военно-морского мага. Катя не возражала, и как только машину перегнали с завода на аэродром Бычье Поле в Кронштадте, начала вылетать на нем на испытания и «стрельбы». Кабину стрелка переоборудовали под ее нужды: вращающееся кресло, легко сдвигаемый фонарь, нормальное переговорное устройство и рация, чтобы не переговариваться с начальством через пилота, комфорт и крупнокалиберная спарка на всякий случай.

В начале января их, имея в виду самолет, экипаж и механиков с оружейниками, перевели, наконец, на борт корабля. «Сигрлами»[6] оказался тяжелым ударным авианосцем водоизмещением чуть больше шестидесяти тысяч тонн и с авиагруппой, сопоставимой по размерам с целой дивизией. 103 истребителя, бомбардировщика, разведчика и спасателя. В общем, плавучий остров, с которого Катя начала летать с середины февраля.

В начале это было необычно и ново, но вскоре превратилось в рутину. Они летали много, но боестолкновения происходили значительно реже. Пару раз ей пришлось пускать в ход магию, чтобы отбиться от датских истребителей, и на борту их машины появилось еще две звездочки. Потом как-то ей удалось грохнуть английскую подлодку, но следующим с перерывом почти в месяц стал голландский транспорт. Первое серьезное сражение произошло только в апреле, когда их авиагруппа перехватила на переходе эскадру вражеских крейсеров, идущих в сопровождении двух эскортных авианосцев. Тогда ей пришлось одновременно вести бой с палубными истребителями противника и пытаться попасть хотя бы в один из тяжелых кораблей, но не судьба. За все сражение, а это два вылета, ей удалось сбить всего лишь один вражеский истребитель, а корабли противника ушли невредимыми. Однако в мае-июне ей повезло больше, и она взорвала тяжелый крейсер и эсминец. В июле ее жертвами стали два транспорта и датская военно-морская база в Фредериксхавне. Там Катя зажгла здания морского завода. И на этом летняя компания для нее закончилась, потому что в августе «Сигрлами» встал на ремонт в доках Ижоры[7]. В поход вышли только в сентябре и почти сразу поучаствовали в очередном сражении в Северной Атлантике, в котором авианосец серьезно пострадал от прямого попадания авиабомб. На счастье Кати, удар по полетной палубе случился тогда, когда ее самолет уже спустили в трюм, а сама она как раз поднималась на жилую палубу. Подгадили англичане, отменив за невозможностью второй боевой вылет и качественно испортив ей настроение. А ведь в первом вылете, из которого она только что вернулась, Катя успела взорвать английский тяжелый крейсер, и это грело ее черную душу матерого диверсанта и душегуба. Второго вылета, понятное дело, уже не состоялось, и «Сигрлами» в сопровождении двух крейсеров и трех эсминцев потащился на ремонт в Тромсё. Впрочем, там Катя оставалась всего два дня, и, получив отпуск, вылетела в Новгород. Здесь на нее пролился очередной золотой дождь. Медали «Знака Мужества» II и III степени украсили ее мундир вместе с золотым значком Боевого Мага вне категорий. Без ранга, без цифр. Просто золотой щит с двумя мечами и прапором. Маг высшей категории, внеранговый маг, то есть, кто-то круче крутых яиц и гор, и это в свою очередь означало внеочередное производство. Так что на третий день своего пребывания в Новгороде Катя посетила торжественное собрание начсостава в Адмиралтействе и там в торжественной обстановке получила погоны капитана 1-го ранга.

«Ну вот я и сравнялась в звании с муженьком!» — не без гордости подумала она, спускаясь со сцены в зал.

Впрочем, вскоре ее супруг получил звание генерал-майора и снова ушел в отрыв. Но зато по случаю производства и награждения приехал в столицу, и они трижды демонстративно появились вместе на публике. Один раз, когда его награждали очередным орденом, и затем при посещении оперы и на приеме у Первого Боярина Адмиралтейства. Однако надолго задерживаться в столице начальник штаба 3-й ударной армии Юго-Западного Фронта не стал и уже вскоре убыл в действующую армию, и Катя снова осталась в особняке Гертнитов одна. Тогда, собственно, все и произошло. От скуки она решила разобраться с тем добром или, возможно, мусором, который был свален на огромном чердаке под высокой вальмовой крышей[8].

Гертниты — род старый, мало ли что могло у них заваляться «по сусекам»: на чердаке, в подвалах и в нежилых комнатах флигеля. Вот Катя и решила покопаться в старье, чтобы развеяться и удовлетворить свое немереное любопытство. Впрочем, как и ожидалось, основную массу вещей из тех, которые и не нужны, вроде бы, и выбросить жалко, составлял антиквариат средней руки. Посуда и куверты иных эпох, — не те, разумеется, которые представляли собой особую ценность, — книги и журналы, пачки газет, одежда и обувь, предметы быта и личные вещи многих поколений Гертнитов, живших в этом особняке. Для людей среднего достатка какие-нибудь каминные часы венецианской работы или письменный прибор, — пресс-папье, подставка для ручек, чернильница и стакан для карандашей, — вырезанный из уральского малахита, наверняка представляли невероятную ценность. Однако для княжеской семьи, ведущей свой род от едва ли не мифического конунга Руссланда, это были вещи второго или даже третьего сорта. Часы были изготовлены всего лишь в конце XIX века и ничем особенным не отличались, ни отделкой, ни именем создавшего их мастера. Просто хорошая качественная вещь, тогда как те каминные часы, которые находились в рабочем кабинете ее супруга, были изготовлены еще в XVII веке знаменитым часовых дел мастером из Богемии. И так все. Если столовые приборы, то, разумеется, серебро и даже, возможно, эмаль, но без герба и вензелей и, естественно, местной новгородской работы.

Судя по первым разысканиям, и среди книг и личных вещей Гертнитов тоже не было ничего редкого и экстраординарного. Вроде бы, и выбросить рука не поднимается, — все-таки история и память, — но и хранить, только пыль разводить. Однако Кати все это не касалось, не ей решать такие вопросы, ведь она Гертнит всего лишь по браку. Поэтому, ничего никуда не перемещая и уж тем более, не выбрасывая, она просто удовлетворяла свое любопытство, помня еще по прежней жизни, что на таких вот чердаках в старых замках порой находили совершенно невероятные вещи. Здесь, к слову, тоже было собрано довольно много картин и старинных скульптур, но есть ли среди них особенно ценные, без помощи эксперта сказать было невозможно. Однако пару офортов[9] и одну картину маслом она все-таки переместила в свой кабинет и гостиную, соответственно. Офорты, судя по датам и подписям, принадлежали один резцу Веласкеса, а другой Рембрандта. Этих художников Катя помнила еще по своей прежней жизни и решила, что, скорее всего, они прославились и в этом мире. Картина же маслом была написана самим Боттичелли, и, как она оказалась на чердаке, оставалось только гадать.

Однако не эти картины и не пачка старых журналов по зельеварению оказались главной находкой ее трехдневных изысканий. В одной из нежилых комнат особняка Катя наткнулась на опломбированный деревянный ящик, который, как выяснилось из наклеенной на него сопроводительной таблички, предназначался самой Екатерине. Обратным адресом на этом нестандартном по размерам, — два метра на полтора в длину и ширину и около метра в высоту, — «почтовом отправлении» значилась псковская юридическая контора «Бессонов, Шварц и Олейников». Найдя эту странную посылку, Катя довольно сильно удивилась и, не откладывая дело в долгий ящик, расспросила слуг. Никто ничего толком не знал или не помнил, но, в конце концов, все стало понятно. Посылка поступила как раз в тот период, когда из дома съехали слуги ее супруга, — одни вслед за ним, а другие в имение к ее сыновьям, — а новый штат к работе еще толком не приступил. Ну, а сама она тогда была уже на войне и ничего про этот ящик, разумеется, не знала.

Пока выяснялись подробности, нашлось и сопроводительное письмо за подписью Иннокентия Бессонова. Письмо состояло всего из нескольких фраз и едва ли занимало половину стандартного писчего листа. Если добавить к этому, что оно было написано то ли канцеляритом, то ли тем особенным языком, которым изъясняются между собой крючкотворы, то получится, что слов было в три раза больше, чем нужно, а содержание сводилось к тому, что согласно последней воле негоцианта Тимофея Бойдова личные вещи покойного, собранные по собственноручно составленному им списку в его доме, пересылаются его правнучке Екатерине Дмитриевне Брянчаниновой. Бойдовой, насколько было известно Кате, звалась до замужества ее мать, а это, стало быть, дед ее матери. Умер он согласно прилагаемой справке еще лет десять назад, но по различным, не указанным в письме причинам, душеприказчики затруднялись найти Катю в течение всех этих лет. Ну, что тут скажешь? Может быть, и не искали? Или кто-то тормозил передачу «наследства», ведь ни про дом, ни про какие-нибудь деньги в письме речи не шло. Непонятно было так же, отчего прадед не взял ее к себе, когда она осиротела? Не хотел? Не мог? Бог весть.

«Забавная история, — думала Катя, наблюдая за тем, как слуги вскрывают ящик с помощью гвоздодера и топора. — Бойдов, значит… Ну, посмотрим, что ты там такого решил оставить своей правнучке, дедушка».

Тимофей Бойдов оставил ей две довольно больших деревянных шкатулки, относительно небольшой футляр, подошедший бы по размерам для хранения, скажем, флейты или, скорее, свирели, и сундук размером с большой чемодан. Все остальное пространство было забито плотно утрамбованной стружкой. И еще к крышке сундука был прикреплен конверт, надписанный чьей-то твердой рукой.

«Екатерине Брянчаниновой».

Катя взяла конверт в руки, подумала секунду или две, и наконец решилась достать письмо.

«Катя, — писал ее прадед, — если ты читаешь эти строки, то, скорее всего, я мертв и, возможно, это случилось довольно давно. Как не больно мне это признавать, мой сын — настоящий выжига. Такими же уродились мои внуки. После моей смерти они будут бороться за каждый грош, за любую вещь, что принадлежала мне. Однако я оставил распоряжение о тех предметах, которые предназначены тебе, моим душеприказчикам и давним друзьям Иннокентию Бессонову и Арону Шварцу. Даже если мои наследники будут судиться за эти вещи, они их не получат. Получишь их ты, но, возможно, это возьмет какое-то время.

Мы с тобой незнакомы и, скорее всего, ты недоумеваешь, отчего так. Ответ прост, тебе бы здесь не были рады. Им всем, вообще, не следует знать, кому завещаны эти предметы и что это такое, на самом деле. В документах ты фигурируешь, как Некто Имярек. Знают о тебе только Иннокентий и Арон, они же перешлют эти вещи тебе, как только это станет возможным.

Теперь, отвечу на вопрос, почему именно тебе. Ответ прост: ты первая ведьма за четыре поколения. Волшебником был мой отец, и он завещал мне передать эстафетную палочку дальше в будущее, в котором магия вернется в нашу семью. Вот, собственно, и все. Ты дочь моей внучки, и ты ведьма. Сундук, шкатулки и футляр откроются только тому, в чьей крови живет наша родовая магия. И вот еще что, моего отца звали Александр Бойд, и он был шотландцем, бежавшим в Гардарику после поражения восстания. Он был шотландским лордом и, возможно, даже носил графский титул. Это все, что я знаю о нем до того, как мой отец осел в Пскове, но здесь он жил обычной жизнью псковского негоцианта и никогда не вспоминал о том, кем он был когда-то и где-то.

На этом все. Будь счастлива и распорядись наследством по уму

Тимофей Бойдов».

Странное письмо. Странные слова. В Гардарике магов ведьмами и волшебниками никто не называл. Разве что, в старину. Но сейчас подобного ни от кого не услышишь. Впрочем, прадед рос совсем в другую эпоху, и, возможно, тогда это было в порядке вещей. Интриговали и завещанные ей вещи. Попробовав открыть ларцы и сундук с футляром, Катя убедилась, что они заперты какими-то незнакомыми ей чарами. Однако прадед довольно грубо намекнул на то, что следует делать, чтобы отпереть запертое, и, отослав слуг прочь, она проверила свою гипотезу. Уколола палец булавкой, размазала каплю крови по крышке одного из ларцов, и вуаля! Ларчик действительно открывался проще некуда, а в нем… В ларце лежали мешочки из заговоренной кожи, вот только Катя сколько ни смотрела, так и не поняла, что это за зверь такой. Кожа была темно-красной, но при том не крашенной. Натуральная, неокрашенная и хорошо обработанная кожа, на которую были нанесены чары, закрепленные рунами старшего футарка.

«Охуеть!» — воскликнула Катя мысленно.

И было чему удивляться. Рунную магию в Гардарике применяли только в глубокой древности, а уж закреплять рунами наложенные чары, никто просто не умел. Это явно была какая-то другая магия, что-то, о чем в институте не говорили даже вскользь. И в книгах про такое не писали. Во всяком случае, Катя такого не встречала. Тем более, странным представлялось то, что она довольно легко разобралась с тем, как были заговорены кожаные кисеты.

«Ну-ка, ну-ка…»

Она развязала первый попавшийся на глаза мешочек-кисет и вытряхнула себе на ладонь тоненькое серебряное колечко и свернутую в трубочку бумажку…

«Мать моя женщина!»

Это была отнюдь не бумага. Это был пергамент отличной выделки, а на нем каллиграфическим почерком черной тушью было написано: «Определитель ядов и нежелательных примесей. Дает знать о наличии добавок в жидкостях и еде покалыванием. Легкое покалывание — незначительные неопасные для жизни добавки, сильное покалывание — опасность, покалывание с нагревом — смертельная опасность. Не срабатывает на зелья из списка Ричарда Руза[10] и на яды из списка Чезаре Борджиа».

Написано было по-английски. Прежняя Катя знала английский в совершенстве, причем, как оксфордский вариант, так и кокни. Знала она и пару американских диалектов, поэтому сразу же обратила внимание на то, что написана записка была на архаичном, едва ли не средневековом английском языке. Ну, может быть, не средневековом, но так, судя по всему, говорил и писал Шекспир.

«Занятно!» — решила Катя и один за другим начала проверять остальные кисеты.

Двадцать три кисета. В каждом артефакт. Иногда маленький, вроде того же колечка-детектора, а в другом случае размером с куриное яйцо. Сложные, сделанные из разных материалов, и с весьма оригинальными функциями. В Гардарике таких делать не умели. У них тоже были артефакты, но, сравнивая те, которые видела сама Катя, или те, о которых она только слышала или читала, с этими странными вещами, следовало признать, столь совершенных и миниатюрных магических предметов в этом мире не было. Во всяком случае, не в Гардарике и не в сопредельных государствах. У цинцев, говорят, есть неплохие поделки, но и они не настолько хороши. Тогда, откуда же взялись эти артефакты у ее прапрадеда?

«Любопытный вопрос» — признала она, складывая мешочки-кисеты обратно в ларец. — А здесь у нас что?»

Во втором ларце лежали точно такие же кисеты. Несколько больших и с дюжину маленьких. А вот развязать их не получилось.

«Почему? — спросила она себя. — Что не так?»

С минуту Катя рассматривала содержимое второго ларца, а потом снова достала заколку. Оказалось, что ее кровь способна раскрыть любой из кисетов. Из самого маленького из них она высыпала на столешницу горку золотых монеток. На первый взгляд они напоминали флорины из ее первой жизни. Те чеканились в тринадцатом веке из чистого золота. Три с чем-то грамма. Эти были похожи, но сделаны более качественно, и рисунок другой. Катя покрутила монетку в пальцах, потом пересчитала те, что высыпались на стол. Пятьсот штук.

«И как же вы все уместились в таком маленьком кисете?»

За следующие полчаса она узнала несколько потрясающе интересных вещей. Во-первых, даже теперь, когда она распечатала шкатулки, открыть их могла только она. Проверила на слугах, и ухмыльнувшись, предложила одной из служанок развязать кисет, и ничего. Все эти вещи давались в руки только ей, реагируя на ее кровь при первом открытии. Во-вторых, выяснилось, что в кисеты можно складывать любые мелкие предметы: пуговицы, монеты, свернутые в трубочку банкноты и наверняка множество других некрупных вещей. Вместимость «кошельков» была огромна, но еще интереснее был способ действия. Не хочешь, чтобы монеты высыпались, они и не выпадут из открытого кошеля. Хочешь вынуть все, что есть внутри, все и вылетит. Но можно и по-другому. Задумываешь, сколько и чего тебе нужно и тотчас получаешь: одну золотую монету, три рублевых ассигнации, десять пятикопеечных монет… Главное, точно представить, чего именно ты желаешь.

Поэкспериментировав с кошелями, Катя приказала перенести сундук и прочее в ее кабинет. С этим всем надо было работать неторопливо и вдумчиво. Изучать, не торопясь. Исследовать без посторонних глаз и хранить это все надо было в надежном месте, таком, например, как ее кабинет. Вот там она и устроилась вскоре после ужина, чтобы «досмотреть это кино», и надо сказать, получила от просмотра море впечатлений.

Начала она с футляра, и даже не слишком удивилась, найдя в нем пять деревянных палочек длиной от двадцати пяти до тридцати семи сантиметров, сделанных из разных пород дерева. Проблема, однако, заключалась в том, что, если в первом Катином мире не колдовали вообще, поскольку там не было магии, то во втором, где магия существовала, как факт, никто волшебными палочками не пользовался. И там, и там, впрочем, волшебными палочками владели сказочные феи. Однако, Катя знала такое место, где жили волшебники и ведьмы, которые колдовали с помощью таких вот «указок», но этот мир считался выдуманным. Литературный мир, описанный в серии книг, но никак не реальный. Сама Катя книг этих не читала и лишь видела один из фильмов при перелете из Вены в Бомбей. Понятное дело, что она теперь мало что помнила из этого фильма, но ей запомнились волшебные палочки. Напрягшись, Катя вспомнила двух, нет, пожалуй, трех подростков, являвшихся героями этого фильма: Гарри Поттера, Гермиону Грейнджер и Драко Малфоя. Все они были английскими колдунами, но в фильме их называли волшебниками, а девочку — иногда еще и ведьмой. И все они учились в школе волшебства со странным названием «Хогвартс».

«Все чудесатее и чудесатее…»

Ко всем палочкам были прикреплены ярлычки, — лорд Генри Бойд (1579–1693), леди Анн Бойд (1607–1768), лорд Ричард Генри Руперт Бойд граф Арран (1634–1753), леди Элизабет Бойд графиня Арран (1781–1856), Александр Бойд граф Арран (1829–1944), — и все они становились в руке Кати теплыми. Как ими колдовать, она, разумеется, не знала, но, если ими размахивать, все они довольно интенсивно искрили, что, вероятно, указывало на то, что лично ей подойдет любая. Впрочем, и по ощущениям, и по внешнему виду ей больше всего понравилась палочка Ричарда Бойда. В приложенном к палочкам списке имелось разъяснение, что эта довольно-таки длинная (11 дюймов[11]) темно-коричневая палочка сделана из грецкого ореха и имеет сердцевиной сердечную жилу дракона (Валлийский зеленый). Кате это ни о чем не говорило, но она приняла информацию к сведению. И перешла к исследованию сундука.

Самым интересным в сундуке оказались книги. Их было довольно много и, в своем большинстве, они выглядели старыми. Обращала на себя внимание и тематика книг. «Темномагические изыскания Аполлония Кентерберийского и практические следствия из оных, пригодные для использования в дни мира и в военное лихолетье», «Рецепты разнообразных зелий, ядов и снадобий, собранные, испытанные и записанные сэром Эдвардом Келли», «Боевая магия: чары и проклятия, приписываемые маршалу де Рэ», и так далее в том же духе. Целая библиотека, порядка сорока книг и одна из них, — маэстро, туш! — «История Хогвартса».

Катя не знала даже, что и думать. Неужели ее прапрадед притащился в Гардарику не из той Шотландии, которая Здесь, а из той, которая Там? И, если Там существует Хогвартс, ее ли это мир или все-таки чужой? Вопросы, много вопросов.

«Ладно, — решила она, перебирая всякую мелочевку, которой был забиты пустоты между книгами, — будем решать вопросы по мере их поступления».

Вещи, находившиеся в сундуке, тоже, кстати сказать, оказались совсем непростыми. Две пары перчаток из какой-то необычной кожи, — драконья, что ли? — кобуры для палочек, набедренная, поясная и на руку под рукав камзола, пояс, похожий на патронташ и берендейка с такими же, как на поясе, кармашками, и чтобы никто не сомневался в назначении этих приблуд, вместо газырей[12] в кармашки были вставлены небольшие хрустальные фиалы для зелий.

«Неглупо придумано!» — резюмировала Катя, вынимая из общей кучи ножны с отличным клинком.

Для кинжала маловат, для ножа… Ну, бывают такие клинки, уж Кате ли не знать, сама умела драться боевым ножом, и был он у нее с лезвием аккурат в тридцать сантиметров, а тот, что она нашла в сундуке, был из той же категории, но короче. Максимум сантиметров двадцать пять. Вообще, холодного оружия в сундуке было много, но все это были разного типа ножи, причем один из них был обсидиановый, а другой выкован из какой-то неизвестной ей марки стали. Да и сталь ли это была? Бог весть. Но, в целом, вещи оказались более, чем интересными и явно непростыми. На некоторых угадывались чары, но что это такое Катя определить не могла. В Гардарике чароплетство было не в почете. Долго, муторно и эффективность низкая, и получалось, что там откуда прибыли эти книги и эти вещи, магия была, по-видимому, несколько иной, чем в мире, в котором жила Катя. Там и руны работали лучше, и чар разных было до фига и больше, и, кроме того, существовало нечто, называемое трансфигурацией. Но для того, чтобы разобраться в том, что это такое, надо было много чего прочесть, что за одну ночь было попросту невозможно. Но зато все следующие дни отпуска, Катя провела за чтением, доставшихся ей в наследство книг и за экспериментами с тем, что предлагали ей эти книги.

Результаты, однако, были неоднозначны. Если говорить о зельеварении, то, как говаривали в ее прежнем мире, говно вопрос. Даже при том, что некоторых ингредиентов в Катином мире не существовало в природе, понимая принципы этой науки, помноженной на искусство, несложно было заменить что-то, чего нет, чем-то, что есть. Но главное, Катя довольно скоро убедилась, что зелья, элексиры и прочие снадобья в Гардарике варят лучше, быстрее и качественнее, чем в этом их Хогвартсе, учебник по зельеварению которого она проштудировала за два дня. Были и у них, разумеется, некоторые любопытные зелья и настойки с мазями, но даже Катя, не будучи супер-пупер каким специалистом, варила вещи не хуже, а то и лучше, потому что в Гардарике зельеварение было в большей мере магическим, чем алхимическим процессом.

Трансфигурация же на деле оказалась наукой о превращениях. Эта область в Гардарике была развита не слишком хорошо, и причина, судя по всему, коренилась в том, что магия здесь была иной, и что маги, в среднем, были куда слабее, чем в том, другом мире. Катя одно такое вычитанное в книжке превращение вытянула буквально на пределе сил, но, как говорится, оно того не стоило. А ведь она отнюдь не слабый маг. Девятая категория — это не хухры-мухры. Не просто девочка погулять вышла. Утешало, правда, то, что бросить на пять километров «десять тонн взрывчатки» волшебники и ведьмы, учившиеся в Хогвартсе, похоже, не умели и не могли. Их взрывные чары и проклятия были, попросту говоря, детским лепетом по сравнению с тем, что могла и умела делать Катя. А вот щиты у них были неплохие, но и те, что умела ставить Катя, были не хуже. Другая техника, другой принцип волшбы, а результат тот же самый.

В общем, это было все очень интересно и даже познавательно, но процентов шестьдесят-семьдесят того, о чем говорилось в книгах Бойда, для Гардарики было попросту неактуально. Или, вообще, не сделать, или сделать можно, но выходит слишком затратно, или есть способ прийти к тому же результату, но другим путем. И все-таки, не зря корпела над книгами. Кое-чему научилась, но главное, когда взялась за гримуар самого прадедушки, смогла, пусть и с трудом, понять, о чем в нем идет речь. Но и там все было, более или менее, похоже на ту книжную мудрость, с которой она уже познакомилась, а вот, что было совсем из другой оперы, это ритуал «прорыва за Грань», при том, что понимание Грани здесь было иным, чем привыкла Катя. Если верить гримуару, а не верить не было причин, за Гранью лежал не мир мертвых, как было принято говорить в Гардарике, не Валгалла и не Ирий сад[13], а просто другие миры. Сама концепция множественности миров представлялась довольно простой для понимания, сложными оказались расчеты координат «точки прорыва». И тут выяснилось, что даже если Катя сможет проделать этот фокус, то, не зная точного адреса, она в свой прежний мир попасть не сможет. Идти же наобум — чистое самоубийство, и получалось, что у нее есть только один правильный адрес, и это Замок Килморс — один из замков клана Бойд в Айршире[14] в Лоуленде[15]. Другое дело, что с какого перепугу ей туда стремиться? Гардарика — страна развитая и богатая, и она каперанг Екатерина Гертнит не последний человек в этой стране. Богата, успешна и, по большому счету, независима. Во всяком случае, так она тогда думала. И тем не менее, сидела над записями, корпела, разбирая непонятности, изучала и осваивала сложносочиненный ритуал Перехода. Зачем? Только ли из любопытства и научного интереса? Или все-таки имела место «задняя мысль» бросить здесь все нахрен и сдернуть в другой, более понятный ей мир. Там ведь за границами Статута Секретности лежал мир обычных людей, и, если ее обрывочные воспоминания о виденном когда-то фильме верны, мир этот был куда больше похож на тот, в котором она прожила свою первую жизнь наемника Эрвина Грина. Там она могла бы неплохо устроиться и будучи женщиной. Там рулит феминизм, — ну, пусть не в полную силу, но все-таки рулит, — и там она знает, что и как устроено. С деньгами умная женщина может устроиться совсем неплохо. Вот такие мысли бродили в ее голове, когда она изучала «тайное знание» своего прапрадеда.

А между тем, отпуск закончился, но война-то и не думала подходить к концу, и, поскольку, ее «Сигрлами» все еще стоял в ремонте, Катя получила назначение на другой авианосец. Постарше и чуть поменьше, чем «Сигрлами», но при этом «Александр»[16] тоже был тяжелым ударным авианосцем с семьюдесятью пятью самолетами на борту. И опять Катя летала, «стреляла», но попадала теперь совсем уж редко, потому что противник не дурак и довольно быстро сообразил, с кем именно имеет дело. Так что за ее «Лунем» началась настоящая охота, и теперь они с пилотом не столько «бомбили», сколько отбивались от атак вражеских истребителей. Счет сбитым самолетам, таким образом, рос, — ведь Катя не зевала, — но вот попасть по какому-нибудь значимому кораблю у нее никак не получалось. В результате командование решило, что ее надо перебросить на другой ТВД. Катю отозвали в Новгород и дали новое предписание — 1-я Тихоокеанская эскадра, крепость Росс[17], авианосец «Реггвид»[18]. Звучало неплохо, и Катя уже совсем было приготовилась отплыть по назначению, воспользовавшись оказией, — идущим в Сан-Франциско конвоем, — как неожиданно грянул гром. Беда, что называется, подкралась откуда не ждали, но откуда бы ни пришла, беда — она и в Африке огромные неприятности.

За два дня до вылета в Архангельск, откуда должен был выйти караван, — предполагалось идти Северным Морским Путем — Катю неожиданно вызвал к себе начальник кадрового управления Морского Штаба адмирал Селифонтов.

— Вопрос крайне деликатный, Екатерина Дмитриевна, — сказал он ей, едва Катя устроилась в кресле для посетителей. — Сказать по правде, мне нельзя вести с вами этот разговор. Дело в той конфиденциальной информации, которую мне придется вам открыть. Ничего по-настоящему секретного, но меня и некоторых других прикосновенных к делу людей настоятельно просили не вмешиваться. Однако из уважения к вам я не могу оставаться в этом вопросе беспристрастным наблюдателем.

— Нагнали вы на меня жути, Павел Евграфович, — улыбнулась ему Катя, которую озвученная адмиралом преамбула заставила по-настоящему насторожиться. Просто так такие слова адмирал каперангу не сказал бы. Должна быть причина, и причина более, чем серьезная.

— Ночью на Юго-Западном Фронте погиб ваш супруг, Екатерина Дмитриева. Примите мои соболезнования, госпожа капитан 1-го ранга. Константин Олегович был плоть от плоти земли Новгородской. Старая кровь, да и мне родня, пусть и дальняя.

Говорит и смотрит Кате в глаза. Реакцию ждет, но Катя не сегодня родилась, не здесь, да и не женщиной. Так что «удар судьбы» он приняла молча и без ажитации.

— Когда будет официальное уведомление? — спросила она ровным голосом. — Назначена дата похорон?

— Вас уведомят, полагаю, завтра ближе к вечеру, официальное объявление послезавтра, а похороны, скорее всего, состоятся через два дня.

«Задержка с объявлением? — прикинула Катя. — Он об этом? Ну и какова, на самом деле, причина?»

— В чем интрига? — спросила она вслух.

— Об этом я, собственно, и хотел вас предупредить, — чуть дернул губой адмирал. — Помочь мы мало чем можем, но вдруг вы сами что-то сможете…

«Вот даже как! — поняла Катя. — Это, блин, уже не интрига, это тянет на полноценную подставу. Вопрос — в чем беда?»

— Я вас внимательно слушаю.

— Оглашение завещания произошло сегодня утром… — и опять смотрит на Катю, ожидая ее реакции.

— Без моего участия? — самым естественным образом отреагировала она. — Почему? В чем причина?

— Потому что ваш брак заключался по древнему обряду…

«Так и есть, — пожала она мысленно плечами. — Древний обряд, ну и что? В чем, мать вашу, подвох?»

— Древний обряд? — подняла она бровь.

— Древние обычаи и традиции, — попытался намекнуть адмирал.

— Домострой[19], что ли?

— Нет, Екатерина Дмитриевна. Домострой — это XVI век, а вы брачевались по Праву сильного. От западных франков пришло в XI веке. Традиционалисты любят этот свод законов. По нему, Екатерина Дмитриевна, жена суть имущество.

— Что? — обалдела она от этого откровения.

— То, что слышали, — тяжело вздохнул адмирал. — Понятное дело, никто этот пункт давным-давно не соблюдает. Вернее, мало кто, хотя кое-кто все-таки чтит, так сказать, старые обычаи. Закон дозволяет. Однако Константин Олегович был не из таких, как вы знаете, и все-таки…

— Вы знаете содержание завещания и почему меня не пригласили на оглашение? — поставила Катя вопрос ребром.

— Об этом и речь, — кивнул Селифонтов. — Имелось устное распоряжение князя Гертнита, о том, что его душеприказчиком назначается его единокровный брат князь Неверович[20]. Неверович же приказал провести оглашение, не откладывая, и только в присутствии мужчин. Произошла утечка… Константин Олегович назначил Иоана Олеговича не только душеприказчиком, но и регентом «семьи и рода». То есть, до совершеннолетия ваших сыновей вся власть в семье будет принадлежать князю Ивану, а он как раз из этих, из блюстителей старины. И первым своим распоряжением он уволил вас со службы, а вторым запретил вам пользоваться банковскими счетами и недвижимостью семьи. Теперь этими вопросами будет заниматься он сам.

— А, если счет на мое имя? — сообразила Катя.

— Он может потребовать контроля над финансами, но поскольку для этого нужно решение суда, у вас есть некоторое время, чтобы что-то предпринять. Но немного. Он может в любой момент запретить вам свободное передвижение.

«Теремная затворница? — ужаснулась Катя. — Вот же мудак еб-ий!»

— Разрешите уточнить, господин адмирал, — решила она расставить все точки над «i», — он действительно может запереть меня в тереме?

— К сожалению может, — подтвердил адмирал ее худшие подозрения. — И предвосхищая ваш вопрос, ничто, ни звание, ни ордена, ни ваша слава, ему помешать не смогут. Да, будет выглядеть ужасно, но у него уже есть соответствующая репутация. Новые безобразия к ней ничего не прибавят.

— То есть, я попадаю в полную его власть?

— Именно так! Вы же вдова его брата, а по старому праву…

«Пиздец!» — Катя уже поняла, что влипла по-крупному.

Она ведь не дура, и давно догодалась, кто тот анонимный герой, который сделал ей деток. Удивляло другое, что за двуличие, что за фарисейство, прости господи?! Правоверный, блин, нашелся! За брата мужеложца чужую жену е-ть, значит, можно, а оставить ее в покое — нельзя?

— Спасибо, господин адмирал! — кивнула она адмиралу, поднимаясь со стула.

— Не торопитесь! — неожиданно решил ее собеседник.

То есть, она сразу поняла, что это спонтанное решение, а не загодя разработанный хитрый план.

— Можно вот, что сделать… — как бы, задумался адмирал. — Заберем вас из дома, но не позже завтрашнего вечера. Перебросим по воздуху в Белую Вежу[21]. Мы там у хазар взяли во временный наем военную базу. Перейдете с одной стороны летного поля на другую, и все, вы уже не в Республике, а в Каганате. А с Дона, сами знаете, выдачи нет[22].

— Ох, ты ж! — не выдержала Катя. — А у вас из-за меня неприятностей не будет?

— А вы подумайте, Екатерина Дмитриевна, — ухмыльнулся в ответ адмирал.

Все верно. Официально-то ничего еще не произошло, и до похорон генерала Гертнита не произойдет. Все телодвижения князя Неверовича станут законными только после похорон ее супруга, когда наследник сможет объявить свою волю. И до послезавтрашнего утра никто ее хватать и запирать в тереме не станет, чтобы, значит, не случилось скандала. Ее ведь даже с Флота еще официально не уволили, и завещание публично не оглашено, и о намерениях Неверовича никто, как бы, не знает, в том числе и она сама, поскольку официально ей об этом никто не сообщал. А значит, возникает какой-никакой, а временной зазор. Окно возможностей, которым грех не воспользоваться!

«Что ж, дорогой мой заместитель мужа, мечтать не вредно, но ты, кажется, зря раскатал губу! Как бы закатывать не пришлось!»

О том, что, если она останется, то через какое-то время эта сука предъявит права не только на Катину свободу, но и на ее тело, даже к гадалке не ходи. Эти лицемеры они такие! Запереть вдову единокровного брата в «тереме» — это действительно возможно, если следовать все еще не отмененному древнему закону, но при этом иметь ее, не переведя в ранг жены, это как? В прежние времена, раз уж ты такой поборник старины, должен был бы взять ее второй женой, но он контра еб-ая женат, а двоеженство в Гардарике запрещено законом, поэтому князь наверняка попробует негласно превратить вдову брата в свою наложницу. Выглядит, конечно, не так чтобы очень. Одним словом, не комильфо[23], но кто о том узнает, если она в «тереме» заперта?

Можно, конечно, отравить мудака или сжечь нахер «в состоянии аффекта», но как-то не хочется садиться из-за этого в тюрьму, и на каторгу идти неохота тоже. Это только кажется, что маги всесильны. К сожалению, они не боги, и сажают их точно так же, как обычных людей. Наденут антимагические кандалы, — есть в Гардарике такой девайс, — и вперед с песнями! А ждать, когда этот хренов опекун зевнет и подставится так, чтобы никто не догадался, отчего это он вдруг помер, это ведь может занять и месяц, и год, или даже годы. И все это время она будет в полной его власти, а значит извольте, госпожа каперанг, встать раком или раздвинуть ноги в положении лежа. Нет уж! Лучше побег и эмиграция, чем такое живодерство!

[1] Настойка (лат. tinctura) — недозированная жидкая лекарственная форма, представляющая собой спиртовые, водно-спиртовые или спиртоэфирные извлечения из лекарственного растительного сырья, полученные без нагревания и удаления экстрагента.

[2] Малой скоростью, то есть, как багаж.

[3] Кадваранг — то же, что капитан второго ранга (кап-два, кадваранг, кавторанг).

[4] У поморов и, возможно, у новгородцев Полярная звезда называлась Прикол-звездой, чему есть длинное этнокультурное объяснение, но мы не будем вдаваться в подробности.

[5] Далее в книге все награды называются или орденами, или медалями, или почетными знаками.

[6] Сигрлами или Свафрлами — мифический конунг Гардарики, с рассказа о котором начинается Сага о Хервёр. Сын или внук Одина. Отец красавицы Эйвуры. Обладатель волшебного меча Тюрвинга. Зятем и воеводой при Сигрлами был Арнгрим. Жил за девять поколений до Ивара Широкие Объятия (VII век), то есть примерно в IV веке.

[7] В этой реальности Ижора — это Петербург.

[8] Вальмовая крыша — вид крыши с четырьмя скатами, причём торцовые скаты имеют треугольную форму (называются «вальмы») и простираются от конька до карниза. Два других ската трапецеидальной формы. Благодаря своей конструкции крыша очень практична в плане схода с неё осадков.

[9] Офорт — разновидность печатной графики, гравюры на металле, основанной на технологии глубокой печати.

[10] Ричард Руз (англ. Richard Roose; ум. 5 апреля 1531, Лондон) — английский повар, обвинённый в отравлении гостей Джона Фишера, епископа Рочестерского, за что был казнён путём сварения в кипятке.

[11] Где-то около 27 сантиметров.

[12] Газырь — у кавказских народов — ружейный заряд, состоявший из отмеренного порохового заряда или бумажного патрона и пули.

[13] Ирий-сад (Вырий-сад) — это древнее название рая у восточных славян.

[14] Айршир (Эршир, Айр, англ. Ayrshire) — историческое графство (существовало до 1975 года) на юго-западе Шотландии.

[15] Лоуленд — одна из двух историко-географических частей Шотландии, южная низинная часть страны.

[16] Александр (др. — сканд. Alexandr), конунг в Хольмгарде Новгороде), Александр Ярославич Невский.

[17] Форт-Росс (англ. Fort Ross) — американское название русской крепости Росс в округе Сонома, штат Калифорния, существовавшей с 1812 по 1841 год.

[18] Реггвид — в сагах о Хрольве Пешеходе имя легендарного конунга Гардарики и Хольмгарда.

[19]Домострой (полное название — Книга, называемая «Домострой», содержащая в себе полезные сведения, поучения и наставления всякому христианину — мужу, и жене, и детям, и слугам, и служанкам) — памятник русской литературы XVI века, являющийся сборником правил, советов и наставлений по всем направлениям жизни человека и семьи, включая общественные, семейные, хозяйственные и религиозные вопросы.

[20] По-видимому, потомок Завида Неревинича (Неверовича) — новгородского посадника в 1177–1180.

[21] Саркел (хазарск. «белая крепость»), затем Белая Вежа — хазарский, позже древнерусский город-крепость на левом берегу реки Дон. В настоящее время находится на дне Цимлянского водохранилища.

[22] Шутка. Казаков в этой реальности нет, а нижнее течение р. Дон находится в Хазарском каганате.

[23] (Не) комильфо — то, что отвечает правилам хорошего тона, считается приличным, происходит от французского выражения comme il faut, дословно «как нужно», или «как должно быть».