Лиса в курятнике (Гарри Поттер – детская версия)

Глава 11

В течение следующих четырех месяцев ничего подобного между Эрвином и Беллой больше не происходило. Они по-прежнему выходили на совместные прогулки или часами трепались, сидя на подоконнике, но даже не целовались больше и о том, что произошло между ними, в лаборатории Эрвина, ни разу не заговорили. Девочка явно не желала обсуждать случившееся, а Эрвин молчал из соображений такта, так как понимал, что в тот день она зашла куда дальше, чем позволяли воспитание и приличия, и, как минимум, на три шага дальше, чем планировала сама. В общем, все вернулось на круги своя, и время Эрвина было занято собственной учебой, воспитанием и обучением Поттера, — раз уж сам взвалил на себя этот тяжкий груз, — и еженедельными встречами с Беллой, которые зачастую завершались в лаборатории, куда они приглашали теперь, — от греха подальше, — подруг Беллы со Слизерина и друзей Эрвина с Гриффиндора. И вот тут его как раз ожидали неожиданные открытия. Во-первых, что-то «такое» стало происходить между Поттером и старшей Гринграсс, а во-вторых, Паркинсон явно положила глаз на скромнягу Лонгботтома. Впрочем, чему удивляться. Оба являлись завидными женихами. Наследники двух не самых последних чистокровных родов и не уроды какие-нибудь, не приведи господи, не дураки и не обделены магией. Вернее, не обделен был Поттер, в котором уже были видны задатки будущего сильного мага. Невилл в этом смысле Поттеру сильно уступал, но зато у Паркинсон магическая сила только что из ушей не лилась. Ей достаточно было и того, что Лонгботтом маг и внешность имеет вполне приемлемую. Рослый мальчик, который по всем прикидкам должен был со временем потерять детскую пухлость и вырасти, если и не в гиганта, то уж точно в крупного мужчину, каким, как говорят, был его отец. В общем, внешне все шло своим чередом без эксцессов и прочих «нежданчиков». А между тем, сложившаяся в школе ситуация была не так, чтобы проста и нормальна. Что-то затевалось, и у Эрвина сложилось впечатление, что затевает это «что-то» никто иной, как Дамблдор, и все это каким-то боком касалось Мальчика-Который-Выжил. Во-первых, несмотря на многочисленные просьбы друзей, Поттера не отпустили из Хогвартса на рождественские каникулы, а ведь его официально приглашали к себе Бойды, Лонгботтомы и Малфои. Во-вторых, в подарок на Рождество Поттер получил от анонимного доброжелателя мантию-невидимку. И все бы ничего, но Поттер знал, кем был великодушный человек, подаривший мальчику его собственную вещь. Это все так его возмутило, что никуда он в этой мантии тогда не пошел, — типа, на зло маме отрежу уши, — а спустя почти три месяца, то есть проявив недюжинное терпение и осторожность, вывалил на Эрвина целую тонну «кирпичей».

— Эрвин, ты ведь мой друг? — спросил он как-то вечером в конце марта.

— Решай сам, — пожал плечами Эрвин, который ни к кому в друзья не навязывался, но и сам никогда не спешил объявлять кого-либо своим другом.

— А сам ты, как считаешь? — настаивал его сосед.

Было очевидно, что Поттер готовится раскрыть перед Эрвином очередную тайну Мадридского двора. И не то, чтобы Бойду это было так интересно, но, судя по всему, это было важно для самого Гарри, а потому ответ мог быть только положительным, тем более что с поправкой на разницу в возрасте все так и обстояло: друзья. По-другому их отношения вряд ли назовешь.

— Да, я считаю тебя своим другом, — сказал Эрвин.

— Я тоже считаю тебя своим другом! — почти торжественно объявил Поттер. — Мне, Эрвин, знаешь ли, не с кем больше поделиться, но, наверное, друга я могу посвятить в свою тайну.

«Патетика наше все», — тяжело вздохнул Эрвин, ожидая оглашения кучи детских секретов, но он ошибся. Это были совсем не детские секреты, и они были чреваты многими проблемами, о которых Эрвин догадывался, но только в общем плане.

— Я тебя внимательно слушаю, — сказал он вслух то единственное, что вполне подходило к данному моменту.

— Прочти это, — протянул ему Поттер сложенный в несколько раз пергамент.

Эрвин взял документ, развернул, прочел и, честное слово, едва не упал со стула, на котором сидел. Это было нечто из разряда «этого не может быть, потому что не может быть никогда».

«Гарри! — писал Чарльз Поттер в сопроводительном письме к своему завещанию. — Полагаю, теперь, когда ты читаешь это письмо, ты достаточно взрослый, чтобы знать, что жизнь — это не черно-белый рисунок, и понять мотивы моих и не только моих поступков. В любом случае, вот что ты должен знать. Мой сын Джеймс Поттер так и не состоялся, как человек, ответственный за свои поступки, навсегда оставшись избалованным подростком без царя в голове и не повзрослев даже тогда, когда женился и стал аврором. Он не должен был жениться на твоей матери, но, женившись, не имел права пренебрегать своими обязанностями мужа и будущего отца. Однако человек так легкомысленно отнесшийся к своему долгу перед Семьей и Родом, просто не мог быть ни хорошим сыном, ни любящим мужем, ни заботливым отцом. Мне тяжело об этом писать, поскольку Джеймс мой сын, ребенок, которого мы с его матерью ждали, как благословения небес, но сейчас речь не обо мне. Сделанного не воротишь, а вот исправить кое-какие ошибки, совершенные моим сыном, я все еще могу.

Итак, Джеймс. В тринадцать лет он влюбился в одноклассницу-маглокровку Лилиан Эванс. Во всяком случае, он считал, что это любовь. Чем это было на самом деле, я не знаю. Возможно, род психического недуга, проклятие или сглаз, но он буквально сходил с ума от любви к этой девочке и, совершив целый ряд совершенно не красящих его поступков, добился от нее, если не ответной любви, то, как минимум или же максимум, — тут как посмотреть, — согласия выйти за него замуж. Они поженились сразу же по окончании школы, а через два года родился ты. Поскольку оставлять наследником Джеймса я не мог и не хотел, выбор был невелик: оставить все тебе, как внуку по мужской линии. Говорить об этом с сыном было бесполезно, влияние на него Дамблдора, идеи которого он разделял, сделало его человеком, с которым обсуждать такого рода вопросы было просто невозможно, и тогда я обратился к твоей матери…»

— Гарри, ты уверен, что мне следует это читать? — спросил Эрвин, откладывая письмо.

Даже то, что он успел прочитать, выставляло отца Гарри Поттера в чрезвычайно неприглядном свете, но хуже было другое. Дед ни разу не назвал своего сына отцом Гарри, а вот Лили матерью назвал.

— Читай! — хмуро кивнул Поттер.

— Ну, смотри…

Эрвин снова взял в руки пергамент и продолжил чтение.

«Твоя мать человек гораздо более вменяемый, чем мой сын, трезвомыслящая и неглупая молодая женщина. С ней я обсудил вопрос о назначении тебя наследником, но в ходе этого разговора всплыла нелицеприятная правда. Ты, Гарри, не сын Джеймса. Я не могу судить твою мать слишком строго, такое случается даже в хороших семьях, но, судя по всему, мой сын пренебрегал своим супружеским долгом, проводя время в веселых компаниях и в компании веселых девиц. Надеюсь, ты уже достаточно взрослый, чтобы понять, что именно я имею в виду. Честно говоря, мне совершенно непонятно его поведение. Так долго и с таким трудом добиваться девушки только для того, чтобы, в конце концов, ею пренебрегать? Но, к сожалению, она была важна ему, по-видимому, как ценный приз, а не как человек, с которым он бы хотел создать семью…»

Письмо было длинным и сложным для чтения, поскольку писал его немолодой разочарованный в жизни маг своему на тот момент совершенно неразумному внуку. Суть же истории сводилась к следующему. Отцом мальчика был не Джеймс Поттер. Лилиан родила его от Сириуса Блэка и честно призналась в этом Чарльзу Поттеру. А тот, прижатый к стенке отчаянием, предложил молодой женщине сделку. Даже у светлых волшебников старые семьи хранят множество секретов, оставшихся с тех времен, когда магия не делилась на светлую и темную. В общем, у Поттеров в их фамильном гримуаре был описан весьма проблемный с точки зрения современной морали ритуал, безыскусно называвшийся «Ритуалом Замены Крови». Когда-то он был разработан для того, чтобы вводить в Род, как родных, усыновленных детей. Собственно, это Поттер старший и предложил матери Гарри, только усыновлять он собирался не мальчика, а саму Лили. Разумеется, Чарльз опасался, что маглорожденная колдунья, воспитанная в духе идей Великого Светлого, на это не согласится. Кровавый ритуал, принесение жертв, то да се, но он не учел силу материнской любви, и Лилиан Поттер стала Поттер даже больше, чем, если бы Чарльз был ее отцом. После проведения ритуала она стала дочерью Чарльза, а Гарри незаконнорожденным сыном Лили Поттер и Сириуса Блэка. И теперь Поттер старший, в свою очередь, усыновил и узаконил Гарри. Вот почему Гарри спросил тогда Эрвина о чистокровности! В новых обстоятельствах он стал именно что чистокровным и смог без затруднений стать лордом-наследником. Афишировать эти факты не стоило, да и не имело смысла, но они объясняли то, с какой легкостью кольцо наследника приняло «полукровку» Поттера.

«Но если Сириус отец Гарри…»

— Как думаешь, Сириус знал? — спросил он Поттера.

— Знал, — кивнул Гарри.

— С чего ты взял? — удивился Эрвин.

— Есть мамин дневник, — объяснил Поттер. — Показать я тебе его не смогу, он зачарован на крови, так что строчки могу видеть только я, но пересказать содержание все-таки могу. Не все…

Мальчик покраснел и отвел глаза. Видно, в своем личном дневнике Лили Поттер не стеснялась описывать вещи, как они есть. А о том, что, возможно, читать его будет ее сын-подросток, не подумала.

— Он знал, — снова заговорил Поттер. — Она ему сразу сказала.

— А Джеймс?

— Вот он как раз этого не знал. Ему о проведении ритуала не сообщили, а я после этого стал похож на Поттеров. Черты же Блэков у Джеймса тоже были, его мать, моя бабушка, в девичестве Блэк. В общем, меня еще тогда представили магии Рода, и она меня признала. У Джеймса не было повода подозревать, что я не его сын, тем более что он редко бывал дома, а когда все-таки приходил, ни я, ни мать его особенно не интересовали. У него на стороне была другая женщина, и, возможно, где-то живет-поживает мой единокровный брат… Ну или сестра. Может быть, даже одного со мной возраста и учится сейчас в Хогвартсе или пойдет в школу в следующем году…

«Ничего себе поворот! — восхитился Эрвин. — Прямо-таки французский роман или болливудский фильм…»

— Будешь искать?

— Нет, зачем? — пожал плечами Поттер. — Может быть, когда-нибудь, когда вырасту, а пока зачем он мне? Его мать, Эрвин, в отличие от меня знала, что ее любовник погиб и не один, а вместе с женой, и я остался круглым сиротой. Понимаешь, о чем я?

Эрвин понимал. Нормальный человек, если она действительно была нормальной женщиной, навел бы справки о судьбе Гарри. Все-таки условный брат ее сына или дочери, но она, судя по всему, в знакомстве с Поттером была не заинтересована…

«Стоп! — оборвал Эрвин цепочку неуместных мыслей. — Не заинтересована? У нее же бастард Поттера, и она наверняка не знает, что Джеймс не был наследником…»

— Я вот что думаю, — сказал он вслух. — Она или объявится ближе к твоему совершеннолетию и попробует отжать, как минимум, часть наследства. Бастард или нет, но ее сын или дочь несут в своих жилах кровь Поттеров. Или она уже знает, что опоздала. Возможно, директор оттого и не спешил рассказывать тебе, что там и как с твоим наследством.

— Похоже, это мой случай, — невесело усмехнулся Поттер. — Я все никак не мог понять, чего он так взбеленился, когда узнал, что я надел кольцо наследника? Думаю, он знает, о ком идет речь, и хотел этому кому-то помочь за мой счет.

— Это возможно, — согласился Эрвин. — Но сейчас нам все равно этого не узнать. Разве что, давай посмотрим на других первокурсников, вдруг найдем кого-то похожего на тебя или на Джеймса. Но я хотел сказать о другом. Если Сириус твой отец, и знал об этом, то странно как-то выглядит вся эта история с предательством Поттеров. Допустим, Джеймса он мог разлюбить, ревновать к твоей матери, даже ненавидеть, если тот вел себя по отношению к ней так, как пишет твой дед, но как же твоя мать и ты?

— Последняя запись в дневнике приходится на середину сентября 1981 года, — Поттер сидел напротив Эрвина, хмурый и несчастный. — Мать знала, что их ищет Волан-де-Морт, и откуда-то знала, что причина конкретно во мне, — сукин сын искал отчего-то именно меня, — а Джеймс отказывался уехать за границу или хотя бы переправить туда меня и маму. Она нервничала и даже написала, что Поттер и Дамблдор сговорились подставить их, то есть ее и меня, под удар… Я когда читал, сначала не понял, а сейчас до меня дошло. Она писала и весной, и летом, и тогда в сентябре, что Джеймса дома не бывает целыми днями, он то на службе в Аврорате, то с этой женщиной, то пьет в компании друзей, среди которых кстати больше не было Сириуса. А она со мной вынуждена сидеть в доме в Годриковой впадине, потому что выходить на улицу ей лично запретил сам Дамблдор. Для ее же блага сам понимаешь. Но сейчас я думаю, а что, если они хотели, чтобы эта сволочь напала только на меня и на мать? У Поттера была другая женщина и другой ребенок… Возможно, чистокровные… Понимаешь, о чем я? Нас принесли бы в жертву, а наследник древнего рода Поттер погоревал бы, погоревал, да и женился, но не срослось. Что-то пошло не так, и он погиб первым. А по поводу Блэка… Она его в дневнике называет С. Я, когда читал, не сопоставил одно с другим. К тому же письмо деда я прочел сразу, а дневники начал читать только на каникулах. Мать написала, что С. готовит побег… Значит, они тогда все еще были вместе…

— Он мог предать Джеймса, хотя это и не сильно вяжется с их декларируемой дружбой, — согласился с логикой Поттера Эрвин. — Наверное, при определенных условиях мог бы пожертвовать и твоей матерью, но я не верю, что он предал бы тебя.

— Вот и мне это кажется нелогичным, — кивнул Поттер. — Надо бы, наверное, как-то помочь ему, все-таки отец. Только не знаю как.

— Я знаю, — объяснил Эрвин то, о чем думал уже несколько минут подряд. — Если Сириус твой отец, то Вальбурга твоя родная бабушка, а Белла — кузина. Если дать Вальбурге такой сильный аргумент, как завещание Поттера старшего и пересказ под клятву содержания дневника, она, возможно, сможет вытащить сына из тюрьмы.

— Точно! — обрадовался Гарри. — Поговоришь с Беллой?

— Если ты позволишь огласить факты.

— Считай, что разрешил. Жалко его. И потом, он же, получается, мой самый близкий родственник.

— Не забывай про бабушку и кузину, — напомнил Эрвин.

— Им это может не понравиться, — снова расстроился Поттер. — Я же бастард, если по правилам.

— По правилам ты чистокровный наследник Поттер и на наследие Блэков не претендуешь.

— Ну, может быть.

— Не попробуем, не узнаем, но ты ведь хотел мне рассказать что-то другое…

Этим другим оказалась та самая мантия-невидимка, о которой Поттер рассказал Эрвину сразу после возвращения его в Хогвартс, и которую со слов Лилиан Поттер Джеймс одолжил Дамблдору незадолго до трагедии в Хэллоуин 1981 года.

— Вот ведь сука! — взорвался Поттер. — Подарил мне фамильный артефакт Поттеров и ждал, что я что?

— Что ты облазишь весь замок…

— Я его и так облазил, — отмахнулся мальчик.

— Нашел что-нибудь? — Эрвин подозревал, что нашел, но отчего-то не рассказал об этом сразу.

— Представь себе, нашел.

— Что именно?

— Трехголового пса и зеркало, показывающее мечты…

Ну, что тут скажешь? Похоже Дамблдор собрался кого-то ловить. И Эрвин, пожалуй, знал, кого именно, поскольку сейчас в его руках оказались все необходимые факты. Но главное, та «девичья магия», обрывки которой достались Эрвину от Екатерины Гертнит, буквально вопила, — ну, или криком кричала, — о том, что с профессором Квиринусом Квирреллом, преподававшим у них Защиту от Темных Искусств, не все в порядке. Причем, чем дальше, тем хуже было впечатление, пока восстановленный по памяти редкий даже в Гардарике элексир «След Вурдалака» не расставил все точки над «i». Элексир этот позволял выявлять нежить. Во времена Кати Брянчаниновой таковой в Гардарике почти уже не осталось. Вурдалаки, упыри, гули и прочая нежить, если, где еще оставалась, то только в заповедных чащобах северных лесов. Однако еще лет четыреста назад, не говоря уже о более древних временах, этих тварей было полным-полно. Выслеживать их и убивать было опасно и сложно, но коли повадился вурдалак охотиться близ деревни, другого выхода, кроме как нанять ведьмака, у крестьян, собственно, и не было. Проблема была в том, что ведьмаки были немногочисленны и так далеко на север забредали редко, предпочитая работать в Польше, Чехии и Германских землях. Ну и стоили они дорого. Не в каждой деревне могли набрать необходимую сумму. Однако нашлись умельцы, — скорее всего, это были бабки-травницы, — которые смогли сварить «След вурдалака», и дела сразу же пошли куда лучше. Стоит нежити пройти через какое-нибудь место, где был разлит эликсир, как вурдалак или гуль начинают оставлять следы. Сами они этих следов не видят, особых запаха и цвета у зелья нет, но тот, кто способен хоть чуть-чуть колдовать, следы видит и, значит, может привести охотников к логову чудовища. Вот этим самым «Следом вурдалака» Эрвин и облил полы в коридоре перед классом Защиты.

Квиринус Квиррелл следы оставлял, и значит являлся нежитью — живым мертвецом. Однако Эрвин никак не мог определить тип этой нежити, пока не вспомнил, что люди, в которых вселяется злой дух, тоже превращаются во что-то подобное гулям, разве что трупы не едят. Чалма, которую носил профессор, и его тщательно скрываемая одержимость Гарри Поттером и нездоровый интерес к запретному коридору, где цербер сторожил таинственный люк, за которым по слухам был спрятан философский камень, окончательно расставили вещи по своим местам. Заколдованная метла Поттера, убийца единорогов, систематические боли в шраме Мальчика-Который-Выжил стоило Квирреллу появиться где-то рядом, чалма, поведение профессора и след умертвия, который он оставлял, все указывало на одного якобы мертвого Темного лорда. Эрвин бы в таком выводе засомневался, — очень уж стремно все это выглядело, — если бы не поведение и поступки Дамблдора. Все вместе это указывало на опасность, которая нависла над школой, вообще, и над Поттером, в частности.

«Надо валить урода», — решил Эрвин, и однажды в начале мая, подловив Квиррелла в пустом коридоре, вогнал ему в голову с полдюжины ледяных ножей.

Атаковал сзади с дистанции в десять метров, и лед бросал сильно и так быстро, как только мог. Квиррелл погиб на месте, и тогда Эрвин, с одной стороны, уверился в своей правоте, а с другой, понял, как вышло, что уничтоженный десять лет назад Волан-де-Морт, вернулся в мир людей. Он увидел, как из раздолбанной головы Квиррелла с воплем вырвался сгусток черного дыма в форме жуткого человеческого лица.

«Н-да, дела… — покачал Эрвин головой. — Эдак он может снова вернуться… И, возможно, не раз…»

Поспешно покинув место преступления, Эрвин отправился к себе в комнату. Он знал, что следов льда никто обнаружить не сможет, и значит, версия будет одна: многочисленные раны, нанесенные острым предметом. Скорее всего, ножом.

За завтраком Эрвин подошел к столу Слизерина и, вежливо откашлявшись, — привлекая к себе этим внимание, — обратился к обернувшейся к нему Белле:

— Леди Блэк, мне срочно нужно переговорить с вами по крайне важному и неотложному делу. Могу я попросить вас задержаться на пять минут после того, как вы завершите трапезу?

— Можете, — благосклонно кивнула девочка. — Я скоро освобожусь.

Освободилась она как раз через пять минут, и уже вскоре они стояли в нише за очередной статуей богом забытого волшебника.

— Что случилось?

— Кое-что важное, и мне надо получить от тебя ответы на два чрезвычайно важных вопроса, — ухмыльнулся Эрвин, подозревая, что именно скажет девочка в ответ.

— Даже так? — подняла она аккуратную бровку. — Если эти вопросы, «любишь ли ты меня, Белла» и «пойдешь ли ты за меня замуж», то шел бы ты лесом, Бойд.

— Эти вопросы я задам тебе в следующий раз, но в лес сейчас не пойду, потому что есть дела поважнее.

— Тогда, спрашивай, — предложила Белла.

— Как отнесется твоя бабушка к просьбе о срочной встрече? — спросил Эрвин.

— Без объявления повестки? — уточнила Блэк.

— Да, именно так, — подтвердил Бойд.

— Если я попрошу, то благосклонно, — покрутив эту мысль в голове, через минуту ответила девочка.

— Отлично, — кивнул Эрвин. — Значит в это воскресенье.

— Хорошо, — согласилась Белла. — Я ей напишу. Но ты точно не будешь просить у нее моей руки?

— Я дал слово.

— Я должна была удостовериться, — чуть пожала плечиками девочка. — Каков твой второй вопрос.

— Заинтересована ли леди Вальбурга в том, чтобы достать из узилища ее старшего сына?

— Ты знаешь, как устроить побег? — сразу же спросила Блэк.

— То есть, положительно?

— Ну, а ты, как думаешь?! Это же ее сын. Мне, конечно, жаль Поттера, но вытащить дядю из тюрьмы было бы просто замечательно!

— Это только твое мнение? — задал Эрвин уточняющий вопрос.

— Считай, что это позиция дома Блэк.

— Тогда, организовывай встречу.

— Мне не расскажешь?

— Услышишь вместе с леди Вальбургой, а здесь слишком много лишних ушей.

И в самом деле, он уже и так привлек к ним никому ненужное внимание, да и вопросы, которые он задал девочке, могли раскрыть интригу раньше времени. Мало ли кто какими способностями обладает. Может быть, в замке есть волшебники, способные подслушивать на расстоянии. Поэтому лучше не рисковать, и рассказать историю Вальбурге и Белле у них дома.

Так, собственно, и произошло. В воскресенье они очередной раз удрали из замка, и уже через полчаса были на площади Гримо. Дом Эрвин сам увидеть не мог, поэтому Белла провела его к двери, держа за руку. Внутрь дома, впрочем, тоже. В прихожей было мрачновато, но по-своему красиво. Магическая готика, черное резное дерево, потемневшее серебро, покрывшаяся зеленоватой патиной бронза. Легко было догадаться, что дело не в заброшенности, а в стиле, ну или в магии. У них в замке тоже была пара таких мест, где серебро и бронзу не чистили, потому что это могло изменить магические константы этих помещений. И переделывать что-либо было поздно, так в свое время построили, так тому теперь и быть.

Поднялись по деревянной лестнице на второй этаж, прошли в небольшую элегантную гостиную-кабинет. По-видимому, по каким-то своим причинам Вальбурга не хотела работать в кабинете главы рода. Поэтому в интерьер французской гостиной, оформленной в стиле Ар-деко, был изящно вписан небольшой секретер, выполненный, как и рабочее кресло, в том же стиле. Вальбурга сидела в кресле, а на небольшой столешнице перед ней лежали пергаменты и стоял письменный прибор из агатовой яшмы.

— Леди Вальбурга! — поклонился Эрвин.

— Бабушка, — присела в неглубоком книксене Белла.

— Милорд, — улыбка чуть тронула губы этой все еще красивой, но несколько увядшей женщины. — Бел! Вы желали встретиться, лорд Бойд?

— Да, мадам, — подтвердил свое намерение Эрвин. — Суть дела в том, что я случайно стал обладателем небесспорного, но очень сильного аргумента в пользу того, что ваш старший сын невиновен. Вероятность того, что он предал Поттеров крайне мала, и я могу это доказать.

— Весьма решительное заявление, — улыбка исчезла с губ женщины. — Расшифруете?

— Разумеется, — кивнул Эрвин. — Но у меня есть условие. Доказательство невиновности вашего сына, миледи, идет вместе с весьма конфиденциальной информацией личного толка. Я бы просил использовать эту информацию со всей осторожностью, какая только возможна. Впрочем, думаю, вы и сами не захотите публичности в этом вопросе.

— О чем идет речь?

— Гарри Поттер является Поттером по матери, а не по отцу, поскольку его отец ваш сын Сириус Блэк.

— Да, это… — женщина была ошеломлена, и не находила слов.

— Хочешь сказать, он мой кузен? — а вот у Беллы слова нашлись. У этой девочки была весьма крепкая психика или, как говорили в Гардарике, крепкий желудок.

— Да, Белла, — подтвердил Эрвин. — Вы близкие родственники.

— Это можно проверить зельем Родства, — наконец отмерла леди Вальбурга. — А как об этом узнали вы, милорд? Факту родства есть объективное подтверждение?

— Да, миледи. Факт того, что отцом Гарри Поттера является ваш сын подтверждается текстом сопроводительного письма к завещанию Карлуса Поттера. Письмо написано его собственной рукой и собственноручно подписано одновременно с завещанием. Вторым документом являются личные дневники Лилиан Поттер, в которых неоднократно упоминается тот факт, что Сириус Блэк является отцом Гарри Поттера и что он осведомлен об этом. И более того, ваш сын заботился о безопасности своей женщины и их общего сына и готовил их бегство, но, по-видимому, просто не успел.

— Это невероятно, но если так… Вы правы, милорд, вряд ли отец стал бы предателем своего сына. Хотя в истории разное бывало, но все-таки, ссылаясь на факт их родства, можно инициировать пересмотр дела. В особенности, если требование об этом будет исходить от самого Гарри Поттера. Он готов?

Ничего удивительного в том, что Гарри загорелся идеей вытащить Блэка из тюрьмы, не было и, если подумать, не могло быть. Порядочный человек в любом случае не остался бы равнодушным к судьбе отца, — а Гарри вырос хорошим человеком, — но у Поттера имелись и другие побудительные мотивы, чтобы помочь Сириусу.

— Леди Вальбурга, — озвучил эти причины Эрвин, — вы должны понять, что Гарри вырос в убеждении, что у него нет иной родни, кроме маглы — сестры его матери. Однако теперь выясняется, что у него есть отец, бабушка и настоящая кузина, то есть, дочь его дяди, а не третья вода на киселе, как, например, Малфой или Тонкс.

— Передайте, что ему здесь рады, — тепло улыбнулась женщина, в почти потухших глазах которой неожиданно зажглись звезды. — Родной внук… Надо же, как странно иногда плетутся нити судьбы, — словно бы, все еще не веря, что это правда, покачала головой леди Блэк.

— Еще один вопрос, если позволите, — спросила она после довольно продолжительной паузы.

— Куда же я денусь, миледи! — улыбнулся Эрвин.

— Как Лилиан Эванс превратилась в настоящую леди Поттер? — прищурилась женщина.

— Думаю, вы и сами уже догадались, — серьезно посмотрел на нее Эрвин. — Кажется, это возможно сделать, обменяв одну кровь на другую. В данном случае кровь Эвансов на кровь Поттеров.

— Это темная магия, — осторожно заметила Вальбурга.

— Да, миледи, я догадываюсь. — подтвердил ее предположение Эрвин.

— Но вас это не смущает?

«А вот это уже обо мне, — понял он. — Прощупывает почву, явно начала прикидывать, не сгожусь ли я Блэкам, как жених Беллы…»

— Почему это должно меня смущать или возмущать? — перекинул он мяч Вальбурге. — Но я понял ваш вопрос, миледи. Ответ прост, но я бы просил не афишировать этот факт. Мы, Бойды, ни разу не светлые, но о своем знакомстве со тьмой никогда не распространялись в публичном пространстве и продолжим молчать. В Шотландии и отчасти в Уэльсе быть темным магом проще, чем в Англии. Ирландия… Честно сказать, я плохо знаю ирландцев, но думаю, они тоже не блистают белизной своих одежд. А что касается Поттеров, нам знаком результат, однако, мы не знаем, что там произошло на самом деле. Живых свидетелей и участников ритуала не осталось… И обвинить в применении запретной магии уже некого. Это, если я не ошибаюсь, относится к пункту пятьдесят третьему Кодекса о запретных искусствах: «Признание Свершившихся Фактов».

— С этим трудно не согласиться, — кивнула регент Рода Блэк.

— Зачем тебе Поттер? — А вот вмешательство Беллы оказалось неожиданным, хотя уже некоторое время Эрвина всерьез занимал заданный ею вопрос. Так что, у него было достаточно времени, чтобы подумать.

— Мне его попросту жаль, — сказал Эрвин. — Вернее, в начале, познакомившись с ним в поезде, я был просто возмущен тем, как обошлась с ним магическая Британия. Но позже… Во-первых, он симпатичный мне лично и глубоко порядочный человек. Сильный и неглупый маг. На данный момент он и Невилл Лонгботтом — единственные на младших курсах Гриффиндора, с кем можно иметь дело. Не обманут, не предадут, и с ними есть о чем поговорить. Что же касается Поттера… Я не альтруист, Белла, скорее я эгоист, но случай Поттера на мой взгляд настолько возмутительный, что я просто не смог бы его игнорировать. Не знаю, что от него хочет Дамблдор, но предполагаю, что существует какая-то интрига…

— У Дамблдора в руках огромная власть, — напомнила Вальбурга.

— И он ею злоупотребляет, — констатировал Эрвин.

Что ж, все так и обстояло. Дамблдор занимал три важнейшие должности: две в Англии и еще одну, скажем так, вне ее. Однако председательство в МКМ являлось мощным рычагом давления на британских магов, избавляя Великого Светлого Волшебника от необходимости отстаивать свою позицию в том или ином конфликте, где он выступал председателем Визенгамота или директором Хогвартса. Международный престиж и властные полномочия председателя МКМ придавали его позиции необходимую устойчивость внутри магической Британии. Так же не стоит сбрасывать со счетов престиж победителя Грин-де-Вальда и одного из творцов, — если не единственного, — победы над Темным Лордом Волан-де-Мортом. Бодаться с таким человеком было опасно, но это не значит, что невозможно. И, хотя Эрвин предпочитал избегать открытой конфронтации с «сильными мира сего», он имел достаточно адекватное и хорошо сбалансированное Чувство Собственного Достоинства, чтобы пасовать перед каким-то там Дамблдором. Возможно, это показалось бы странным, узнай люди историю трех его жизней, но не исключено, что как раз жизнь наемника, вынужденного так или иначе, но подстраиваться под требования заказчика, и жизнь девушки-сироты, которая, несмотря на огромную магическую мощь, оказалась бессильна перед патриархальными нравами Гардарики, стали причиной его позиции в отношении Поттера. Эрвин Бойд никому служить не собирался и подчиняться заплесневелым правилам магической Британии не желал тоже.

Интерлюдия 1: Взгляд с другой стороны

Эрвин Бойд ей нравился, и это было одновременно смешно и грустно. На самом деле, смешно и стыдно, потому что сорокалетняя женщина не может влюбиться в одиннадцатилетнего сопляка. То есть, может, наверное, — педофилы ведь не выдумка маглов, — но не должна. И тем не менее, он ей нравится. Причем, нравится настолько, что пару раз она едва не поддалась силе желания. Подумать только, она Беллатрикс Лестрейдж разделась до белья и целовалась с этим удивительным мальчиком. Так увлеклась тогда, что позволила ему снять с себя бра, — можно подумать, что есть сейчас на что смотреть, — и была готова идти дальше, до самого конца. Еле остановилась. С трудом взяла себя в руки и потом мастурбировала едва ли не пол ночи, плотно задернув полог и наложив на него заклинания, о которых Белла Блэк в ее возрасте, по идее, не должна была знать. Смешно и грустно. Смешно, потому что, похоже, она влюбилась в Бойда не по-детски. Грустно, потому что так она не любила никого и никогда, но именно у этой любви не было и не могло быть никакого будущего.

Идиоты из Ближнего Круга считали, что она влюблена в Повелителя. Некоторые даже шептались о том, что она с ним спит. Доходило до полного маразма. Ее приревновал к Темному лорду собственный муж. Родольфус был сильным и хорошо образованным магом, вроде бы, неглупый и воспитанный, но он был той еще скотиной. Если бы не та схватка в конце их медового месяца, он продолжал бы избивать ее, как обычную домохозяйку или шлюху из Лютного. Она была молода тогда, молода, по-своему наивна и неопытна. Мать вдолбила ей в голову, что-то вроде «да убоится жена мужа своего», и она, дура терпела побои все четыре недели их отдыха в Италии. А потом у нее кончилось терпение, и она отделала его так, что пришлось вызывать колдомедика. Родольфус крупнее ее как бы не в полтора раза и, как многие крупные мужчины, занимавшиеся боевой магией, считал себя альфа-самцом. Однако Белла оказалась куда искуснее. Быстрота, техника, воля к победе и почти звериная жажда крови. Ну, она тогда уже потихоньку сходила с ума, но к мозгоправам, разумеется, не пошла. Так ее воспитали. Блэки выше этого. Впрочем, неважно. Важно другое, когда в семьдесят девятом она все-таки забеременела, все, включая, муженька и всех старших Блэков, были уверены, что она носит ребенка Повелителя. И он, сука, не рассеивал эти идиотские подозрения, ему, по-видимому, льстило, что на него запала самая красивая женщина своего поколения. А залетела она случайно. Выпила лишнего и допустила Родольфуса до своего роскошного тела. Так-то она держала его на расстоянии. Для секса он был ей не нужен, происки либидо она отлично сублимировала в боевых стычках. А в семьдесят девятом у нее уже капитально поехала крыша, и теперь ей было мучительно больно вспоминать, что она тогда творила. Впрочем, из песни слов не выкинешь. Пытала и убивала, и руки у нее были, что называется, по локоть в крови. Вот это все и заменяло ей секс. А что касается Родольфуса, то первый год брака она регулярно исполняла свой супружеский долг, но ни фига из этого не вышло. Лестрейджи даже хотели расторгнуть брак, мотивируя это ее бесплодностью, но все дело, наверное, было в том, что она не хотела ребенка, и в особенности не хотела ребенка от своего супруга. Он вызывал у нее одно лишь чувство омерзения. И вот, когда от алкоголя и, кажется, там был еще и кокаин, у нее отключились тормоза, и она, — вот же безумие, — затащила Родольфуса в постель, все у них получилось просто замечательно. Но никто ей уже не поверил. А Повелитель… Он проводил на себе такие ритуалы и пил такие зелья, что женщины вообще перестали его интересовать. Однако ему было невыгодно выставлять себя в дурном свете, ведь для его окружения, состоявшего из настоящих по уши накачанных тестостероном самцов, фактор мужской силы все еще являлся определяющим. Вот он и не мешал распространению этих дурных слухов, но и она не возражала. Любовница Повелителя — это фигура первой величины, а она была единственной женщиной — полевым командиром!

Ну, да бог с ним с прошлым, тем более что стать матерью ей было не судьба. Вначале восьмидесятого, — она была уже на восьмом месяце беременности, — случилась стычка в Лютном, куда она заявилась инкогнито за кое-какими зельями. И надо же такому случиться, нарвалась на патруль. Авроров было всего трое, и она их положила на месте. Даже беременная она была сильнее этого молодняка. Но кто-то из свидетелей стычки сообщил об этом в Аврорат, и на нее спустили настоящих волкодавов — пару Алиса Лонгботтом и Руфус Скримджер. Алиса, увидев ее живот, предложила сдаться, но что ждало ее в ДМП? Или прибили бы втихую, вдоволь при этом наизголявшись, — кровников у нее было более, чем достаточно, — или засадили бы в Азкабан, откуда не возвращаются. Вот она и приняла бой. На этом, собственно, ее беременность и закончилась. Она была тогда в ужасном состоянии, но ушла от авроров живая. Впрочем, жизни в ней в тот раз оставалось ровно настолько, чтобы аппарировать на порог дома на площади Гримо. Вальбурга ее выходила и привела в божеский вид, но мозгами она тогда поехала капитально. В принципе, от Вальбурги она ушла окончательно свихнувшись, и все, что последовало после этого вспоминалось с трудом или не вспоминалось вовсе. Действовала так, как если бы была кадавром или големом, и фениксовцы об этом знали. Знали и воспользовались, только все пошло не по плану. Лестрейджи и Крауч должны были ворваться в имение Лонгботтомов, там бы их и повязали, но вмешался случай. Они заявились к Лонгботтомам на сутки раньше, и, хотя аврорам удалось их всех захватить, Алисе и Фрэнку это уже не помогло. А гениальный план, между прочим, принадлежал Альбусу Дамблдору. Во всяком случае, такое у нее создалось впечатление. Не тогда, позже, а в тот день ей удалось то, чего до нее не удавалось, кажется, никому и никогда. Она вырвалась. Сработал редкий артефакт, который она носила на руке как фенечку. Рыцари смеялись над ней, еще аристократка называется, а носишь на руке, как дикарка все эти плетеные браслетики из «говна и палок». Но авроры артефакт пропустили, а она с помощью него сбросила оковы, отобрала у одного из авроров палочку и устроила настоящую бойню. Освободила остальных, и аврорам пришлось вызывать подкрепление. Много подкреплений, потому что никто из них живым выходить из боя не предполагал. Первым убили, кажется, Крауча Джуниора, потом Родольфуса, а затем настал ее черед. Авада и Режущие.

О том, что Авада попала в медальон, висевший у нее на груди, она успела понять за мгновение до того, как в нее ударили сразу три режущих.

— Все! — сказал кто-то, стоявший над ней. — От Авады нет защиты.

— Проверил пульс? — спросил кто-то другой.

— Нет у нее пульса. А, если сомневаешься, посмотри ей в глаза…

Это был хитрый прием. Некая смесь йогических практик и ментальной магии. Его разработал один из ее предков, уехавший в поисках сокровищ и тайного знания в далекую Индию. Что-что, а грабить побежденных Блэки умели во все времена. Предок привез из Индии и то, и другое. Драгоценные камни, — невероятные по размеру аметисты, топазы и сапфиры, — золото и древние книги. И пару-другую магических трюков, в том числе и этот, великолепно имитирующий смерть. Сердце практически не бьется, дыхания нет, застывший взгляд… Что еще нужно, чтобы подтвердить смерть? В ее положении была только одна опасность, она могла истечь кровью. Но была ночь, и как только ее оставили в покое, Белла остановила кровотечение. Крови и так натекло достаточно, и выяснять вся ли из нее вытекла кровь, никто не стал. А на рассвете она взорвала артефакт, который ее супруг носил под кожей, но так и не успел им воспользоваться. Воспользовалась она. Рвануло так, что в комнате, куда сложили трупы, обрушился свод и начался пожар. Исчезнув из мира живых, она предполагала, как и в прошлый раз, отсидеться у Вальбурги, а потом бежать во Францию или Испанию, но Вальбурга, ставшая после смерти Ориона и исчезновения Регулуса, Хранительницей Рода Блэк, поскольку главой у них мог быть только мужчина, предложила ей другой выход. Предложение прозвучало, как ультиматум, и Белла его приняла, тем более что ничего в этот момент не соображала. А когда к ней вернулась способность трезво мыслить, было уже поздно, потому что жестокое колдовство уже свершилось.

Ритуал назывался Revertetur tempus[1], и в общем-то, в названии содержались все разъяснения. Повернуть время вспять невозможно, но можно вернуть организм на одну из стадий развития человека. Это не просто темная магия, это запретная магия, сочетающая в себе магию крови, магию жизни и магию времени. Двух последних официально не существует и никогда не существовало. Но латиняне, и в особенности, латинизированные греки были смелыми экспериментаторами. Как это знание попало к Блэкам, Вальбурга не знала и нашла описание ритуала случайно, когда искала способ вправить Белле мозги. Однако, увидев на пороге окровавленную и практически невменяемую племянницу, она поняла, что само провидение дало ей в руки способ спасти Беллу и спасти Род. Как ни крути, а все попытки договориться с Сириусом ни к чему хорошему не привели, Регулус исчез, и надеяться в смысле продолжения рода Вальбурга могла теперь только на Беллу. Но Беллатрикс была объявлена вне закона и официально мертва. Так что кровь, в том числе и человеческая, лилась в ритуальном зале Блэк-хауса, что называется, рекой. Но с точки зрения Вальбурги оно того стоило, потому что на выходе она получила трехлетнюю девочку со здоровой психикой и без отметок на коже. Ни татуировки, ни шрамов, ничего. Оставалось только создать ребенку легенду, что было легко, и уговорить Беллу начать жизнь заново, что было, в принципе, неизбежно.

Восемь лет в теле ребенка. Не то, чтобы сейчас стало много лучше, но хотя бы есть, что запрятать в бюстгальтер, но в три года, в пять или семь… Нет, разумеется, плюс в том, что мозги встали на место, и, оглядываясь назад, Белла поняла, что наворотила кучу дерьма. Она не стала пацифисткой, маглолюбкой и поборницей равенства, но с глаз, словно спала пелена. Все эти убийства… Во всяком случае, большая их часть были лишними. Избыточными. Ненужными. А пытки ради пыток — вообще, бред. Они были не Ближним кругом, не вальпургиевыми рыцарями, а толпой безумцев.

И вот восемь лет спустя, она снова учится в Хогвартсе. Новый человек, новая биография, но, главное, не все знания, которыми она обладала до «перерождения» сейчас ей доступны. Теория не в счет, но вот практика… Когда твое магическое ядро соответствует физиологическому возрасту, — скажем, в пять лет, — это означает, что колдовать так, как ты делала это в пятнадцать, ты не сможешь, даже если достанешь палочку. Палочка у нее была. Не ее собственная, ту сломали авроры, и не та, что была захвачена в бою. У Блэков в родовом хранилище были спрятаны палочки, принадлежавшие предкам или захваченные в бою у врагов. Сейчас в школе она колдует палочкой, купленной у Олливандера. Хорошая, годная палочка, но главным инструментом Беллы стала палочка, принадлежавшая когда-то Чарис Крауч в девичестве Блэк. Эбеновое дерево и сердечная жила латану[2]. Палочка редкой силы и необычных возможностей.

Однако, сейчас ее занимали совсем другие мысли. Прошлое осталось в прошлом, и той Беллатрикс Лестрейдж, имя которой наводило на людей ужас, больше нет. Прошедшие годы сделали свое дело. Тренировки в ментальной магии обезопасили ее от нового срыва, строгое, но сдержанно комплиментарное воспитание сильно изменившейся за эти годы Вальбурги, привело Беллу в норму. Ну а зелья и тренинг позволили несколько ускорить ход событий. Месячные у нее начались в одиннадцать лет, а размер магического ядра достиг первого оптимума в девять. Сейчас она выглядела на четырнадцать или даже на пятнадцать, — и такой, на самом деле, была, — и в магическом плане тоже. Правда умела она гораздо больше того, что умеют пятиклассники, но теперь она хотя бы могла кое-что из этого выполнить.

Да, умела она многое, в том числе и трахаться. Причем не только умела, но последнее время очень этого хотела, но noblesse oblige[3]. И что теперь с этим делать?

«А может быть, плюнуть на всю эту хренатень с разницей в возрасте? — подумалось ей вдруг. — Что мешает мне замутить с Бойдом по-настоящему, тем более что он, похоже, знает, что надо делать с девушкой».

В конце концов, сейчас они ровесники, если что, и ведь у Блэков уже был прецедент. Сигнус Блэк и Друэлла Розье учились в школе и отнюдь не в старших классах. Они, правда, были чуть старше, но физиологически и она, и Бойд вполне сойдут за четвертый класс, как минимум. Так что заниматься ерундой?

«Но тогда нам нужна квартира в городе… Да, именно квартира. Вот пусть Эрвин этим и озаботится».

[1] Revertetur tempus (лат.) — повернуть время вспять.

[2] Латану — семиглавое морское чудовище в виде змея, спутник бога моря Яма, вместе с последним поверженное Баалом. Отождествляется с библейским Левиафаном, является его прообразом, иногда представляется как крокодил.

[3] Noblesse oblige — положение обязывает.