Лиса в курятнике (Гарри Поттер – детская версия)

Глава 12

Надо отдать должное Поттеру. Мальчишка менялся прямо на глазах. Дружба с Эрвином, — хотя пока все-таки больше ненавязчивое покровительство, — дала ему многое, но, главное, парень оказался способен это «многое» взять. Он окреп физически, оброс мясом и заметно вытянулся. Много читал и думал о прочитанном, перестал лениться, касалось ли это утренней гимнастики или написания очередного эссе, и начал потихоньку справляться со своей детской импульсивностью и ужасающей неуверенностью в себе. Уже не взрывался от каждого нелестного замечания профессора Снейпа и стал гораздо терпимее к шуткам близнецов Уизли, перестал краснеть при разговоре с девочками, что благотворно сказалось на его дружбе с Дафной Гринграсс, и прекратил пасовать перед авторитетами, кем бы этот авторитет ни был: профессором, директором, старостой или «правильной девочкой» Грейнджер. Последнее было важно вдвойне, потому что Поттера ожидали нелегкие времена. Узнать семейную тайну и решиться поделиться ею со своим другом — непростое испытание. Однако самое трудное, — тяжелое и неприятное, — ему еще только предстояло. Эрвин честно объяснил Поттеру следствия и перспективы, вытекающие из полученной информации. Это, разумеется, замечательно, что, имея на руках такие козыри, Гарри мог решительно изменить свою судьбу, но он должен был при этом ясно осознавать, чего будет стоить ему каждый следующий шаг. И все-таки надежда обрести настоящую семью, да еще не где-нибудь, а в мире магии, оказалась для мальчика-сироты сильнее любых иных соображений, опасений и тревог. Ожидавшие его неприятности, — а они не могли не последовать, — являлись в его глазах ничтожной платой за осуществление мечты. И все-таки, прежде чем идти к Вальбурге, Эрвин еще раз и со всеми подробностями объяснил Гарри, каковы будут возможные шаги его предполагаемой бабушки, — если она все-таки им поверит и решит действовать, — и какие последствия будут иметь ее и его решения для него самого, как Мальчика-Который-Выжил, ученика Хогвартса, гриффиндорца и новоиспеченного чистокровного аристократа. Бойд хотел, чтобы Поттер отдавал себе отчет в том, на что решился, и ясно понимал, какую цену за все это ему придется заплатить. Так что решения, принятые Гарри, не были ни импульсивными, ни скоропалительными. Он знал, на что идет, и понимал, чем все это может для него обернуться. И, тем не менее, Поттер дал «отмашку», и процесс пошел.

Ровно через две недели после памятного разговора с Вальбургой, Эрвин, Белла и Гарри, снова оказались на Гримо 12. Здесь их ждали Вальбурга и Кассиопея Блэк — родная сестра Дореи Поттер, и значит, двоюродная бабушка Гарри, частный поверенный Джеймс Эджкамб, министерский нотариус Эдмунд Бёрк и колдомедик Генри Макбрайд. Не откладывая дела в долгий ящик, присутствующие подписали соглашение о неразглашении и сразу же приступили к процедуре определения родства. Так что, через четверть часа и после двух независимых проб было установлено, что Гарри Поттер является Блэком ровно на ту половину, которая обычно свидетельствует об отцовстве. Результаты проверки крови были резюмированы в отдельном документе, на котором появились печати нотариуса, адвоката и колдомедика, и шесть подписей. Шестая принадлежала Эрвину, который согласился выступить в этом деле свидетелем.

После установления кровного родства между Гарри Поттером и Родом Блэк, присутствующие ознакомились с завещанием Чарльза Поттера. За этим последовало короткое обсуждение, в результате которого было решено, что предавать огласке весь этот документ было бы неправильно. Поэтому был составлен особый протокол, который фиксировал три упомянутых в завещании факта. Первое, Лилиан Поттер являлась дочерью Рода Поттер не только по случаю замужества, но и по крови. Как это возможно, не уточнялось, поскольку не имело прямого отношения к вопросу установления отцовства. Второе, родным отцом Гарри Поттеру приходится не Джеймс Поттер, как считалось ранее, а Сириус Блэк. И третье, Гарри Поттер по праву крови и магии и в силу завещания Чарльза Поттера становится следующим лордом Поттером.

Несколько сложнее дела обстояли с дневниковыми записями Лилиан Поттер. Увидеть их мог только ее сын. Поэтому пришлось идти обходным путем. На первом этапе Гарри рассказал все, о чем прочел в дневнике, опуская лишь интимные подробности и разного рода комментарии личного характера. Затем на основе его рассказа, — запротоколированного и заверенного печатью нотариуса и подписями присутствующих, — были сформулированы вопросы, типа, «говорится ли в дневнике прямо и недвусмысленно об отцовстве Сириуса Блэка» и «знал ли Сириус Блэк о своем отцовстве». После этого Поттер принял три капли Веритасерума и последовательно ответил на ранее сформулированные вопросы. Его ответы были снова зафиксированы и так же официально заверены. Теперь оставалось лишь размножить все эти документы чарами Копирования и раздать заинтересованным сторонам. Один из экземпляров был передан Гарри и в тот же день спрятан им в его сейфе в Гринготсе, еще одну копию вручили нотариусу для министерского архива, и два остальных экземпляра были разделены между Вальбургой и частным поверенным, который тут же сформулировал два официальных обращения. Одно, подписанное Гарри Поттером, направлялось в Отдел Регистрации Актов Гражданского Состояния министерства Магии, другое, подписанное Гарри и Вальбургой, — в Визенгамот. В первом Гарри просил официально признать его внебрачным сыном Сириуса Блэка, одновременно сообщая, что принял кольцо лорда-наследника семьи Поттер, а во втором было сформулировано требование о пересмотре дела Сириуса Блэка «в связи с вновь открывшимися обстоятельствами». Теперь следовало ждать ответной реакции властей, но, прежде всего, вызова на ковер к Дамблдору, поскольку было очевидно, что оба документа в конце концов попадут на его стол. И, разумеется, директор не заставил себя долго ждать. Уже через три дня Гарри попытались «высвистать» прямо с завтрака, но мальчик уже кое-чему научился и бежать к директору по «щелчку пальцев» отказался, и на разговор в кабинет директора отправился, лишь завершив трапезу, и в сопровождении декана, о чем профессора Макганагал они попросили вместе с Бойдом.

Ждать возвращения «блудного» Поттера пришлось долго. Он пропустил сдвоенные Чары и не пришел на такую же сдвоенную Трансфигурацию, и это порядком встревожило Эрвина, и не его одного. Дафна и Белла тоже явно напряглись. Если Макганагал здесь, то, где Поттер? И, если он все еще у директора, то кто же с ним там остался? Неужели после всего профессор оставила его один на один со старым хрычом? Опять, поди, накачает паренька зельями, хотя… Последний раз Поттер принимал сваренный Эрвином универсальный антидот десять… нет, одиннадцать дней назад. Значит, действия снадобья должно хватить еще дней на девять-десять. Тут, чтобы пробиться через такой щит, мальчишку надо буквально по уши залить чем-нибудь более забористым, чем зелье Доверия. Ментальный щит у него, правда, хлипковат, серьга сама по себе, — без правильной и достаточно долгой подготовки, — настоящую интервенцию не удержит. Но была надежда, что Альбус не настолько спятил, чтобы вступать в открытый конфликт со старыми Родами, а они впишутся, если станет известно, что за спиной сироты Поттера стоят Бойды и Блэки. Однако, как вскоре выяснилось, старый хрен, и в самом деле, берега попутал.

— Прошу прощения, профессор, — обратился Эрвин к Макганагал, как только завершился урок. — Вы не знаете, где Гарри?

— Он в больничном крыле, — с выражением вины и муки в глазах, но, как всегда, сухо и несколько формально сообщила декан Гриффиндора. — Думаю, мадам Помфри разрешит вам с ним увидеться ближе к вечеру.

— Что случилось с Поттером? — задал Эрвин вполне логичный вопрос.

— Вероятно, он перенервничал… — не очень уверенно объяснила профессор.

— Директор произвел ментальную атаку? — уточнил Эрвин, все еще не веря в такую откровенную наглость Дамблдора.

— Не знаю, — вильнула глазом Макганагал. — Я не специалист, но…

— Профессор, вы понимаете, какими будут последствия, даже если Поттер оправится?

— Последствий не будет, — тяжело вздохнула женщина. — Директор согласовал свои действия с министром.

«Даже так? — удивился Эрвин. — Впрочем, все наши телодвижения бьют по обоим, и еще неизвестно, по кому сильнее, по председателю Визенгамота или по министру Магии! Но так откровенно?!»

— Я вас понял! — кивнул Эрвин и обернулся к собирающим свои вещи слизеринцам. — Белла, Дафна, Драко… Да, Панси, ты тоже. Вы со мной. Идем к больничному крылу.

— Гермиона, — поймал он задержавшуюся в дверях девочку. — Найди, пожалуйста, Сьюзен Боунс и приведи к больничному крылу. Скажи, что я сказал, дело важное и касается ее тети.

— Что вы собираетесь делать, лорд Бойд?! — почти с испугом поинтересовалась Макганагал. Ее тревога была очевидна, министр или нет, а, если в дело вмешаются старые семьи, то крайней может оказаться она. Оттого и назвала его «лордом», хотя они давно уже договорились на «мистере».

— Я собираюсь сделать то, что не сделали вы, профессор, — пожал плечами Эрвин. — Извините.

— Лорд Бойд…

— Не обсуждается! — жестко ответил Эрвин, и, развернувшись на месте, пошел из кабинета Трансфигурации.

Идти было достаточно далеко. Все-таки замок был огромен и плохо устроен. То есть, это было ни то, ни се: не рыба, не мясо, не крепость и не школа. Для крепости в Хогвартсе было маловато фортификационных «сложностей», а для школы с полным пансионом, в которой живут и учатся дети, замок был слишком похож на трехмерный лабиринт. И сейчас, даже зная дорогу и не имея на руках раненого товарища, чтобы добраться до владений мадам Помфри, им понадобилось почти четверть часа. А там их ждали закрытые двери. Колдоведьма наотрез отказалась пускать кого бы то ни было к своему пациенту.

— Мадам Помфри, — крикнул Эрвин через дверь, — если вы не допустите меня к Поттеру, я буду вынужден вызвать представителей Аврората и ДМП. И, если выяснится, что, имея на руках пациента, исцелить которого вы не можете в силу вашей низкой квалификации, но при этом не перевели его в Мунго, я добьюсь, чтобы вас судили за намеренное неоказание помощи и, как минимум, лишили лицензии медиковедьмы. Подумайте, стоит ли ваша верность приказам Дамблдора таких неприятностей?

— Белла, вызывай бабушку, — тихо шепнул он подруге, на мгновение отвернувшись от двери в больничное крыло.

У Блэк было сквозное зеркало, так что связаться она могла практически мгновенно. У него такое зеркало тоже было, но Бойды Поттеру не родственники, и леди Бойд не член попечительского совета.

— Я тоже сообщу отцу! — предложил Малфой.

— Давай! — кивнул Эрвин. — Лишним не будет.

Люциус Поттеру теперь пусть и дальний, но родственник, и он тоже член попечительского совета.

Между тем, дверь оставалась закрытой, но и тянуть время было нельзя. Надо было любой ценой попасть в больничное крыло, и Эрвин нашел такой способ. Да и цена оказалась вполне доступной. Он увидел Рона Уизли, который с несколькими другими первокурсниками из Гриффиндора пришли посмотреть, что будет делать Бойд.

— Рон! — окликнул он мальчика. — Иди сюда. Мне нужна твоя помощ!

Ничего не подозревавший Рон подошел, и Эрвин сделал последнюю попытку.

— Мадам Помфри, — крикнул он через дверь, — из-за вашего упрямства может серьезно пострадать человек. Я вас предупредил!

— Вы свидетели, — быстро взглянул он на членов группы поддержки.

Они его поняли, и на их лицах появились ухмылки.

— Свидетельствую! — громко сообщила Гринграсс.

— Свидетельствую! — присоединилась к ней Панси Паркинсон.

— Не знаю, в чем дело, но я тоже свидетельствую! — коварно улыбнулась Сьюзен Боунс, как раз в этот момент подошедшая к ребятам.

— Я здесь! — крикнула отошедшая чуть в сторону Блэк.

— Я тоже! — Драко отошел в другую сторону, оба они сейчас говорили через сквозные зеркала.

— Мадам Помфри! — еще раз попробовал Эрвин обратиться к здравому смыслу медиковедьмы.

Ему жутко не нравилось то, что он делает, как не нравилось и то, что так рано и так грубо приходится вступать в конфронтацию с Дамблдором. Впрочем, отступить означало покориться, однако Эрвин не Катя, ему покоряться незачем, он вполне дееспособен, хотя и излишне молод.

«Что ж, мадам Помфри, это будет на вашей совести!»

Первым ударом он разбил Рону нос, вторым — губу. Ему нужны были кровь, на которую среагирую следилки лазарета, и крики боли, которые должна услышать медиковедьма. Но она оказалась упертой теткой, ну или приказ Дамблдора для нее был важнее клятвы Гиппократа и сильнее страха перед ДМП. И тогда, Эрвин сломал парню руку и треснул его головой о дверь. Закричали гриффиндорцы, взвыла сигнализация, и мадам Помфри вынуждена была открыть дверь. Однако едва дверь открылась, как поблизости материализовался директор.

— Что здесь происходит?! — начал он с «наезда». — Почему мистер Уизли в крови?!

Эрвин между тем быстро обвел взглядом присутствующих. Белла кивнула ему, Драко — тоже, а Сьюзен показала большой палец. Значит, кавалерия в пути.

— Здравствуйте, господин директор! — поклонился ему Эрвин.

Говорил он спокойно, ровным голосом и максимально вежливо.

— Что случилось с мистером Уизли?

«А здороваться уже не нужно? Запишем!»

— А что с ним? — бросил Эрвин взгляд на скорчившегося на полу и рыдающего, пуская кровавые сопли, Рона.

— Полагаю, это вы избили мальчика? — нахмурился Дамблдор и совершенно по-хамски попытался придавить Эрвина аурой.

Ну, что сказать. Аура у директора была будь здоров какая! Словно гранитную плиту положили на душу, но Эрвин не так давно, — еще и года не прошло, — был боевым магом высшей категории. Катя Гертнит ничего особенного, кроме как бросить «десять тонн на десять километров» или создать льдину в сердце Северного моря, не умела. Однако частью ее Дара, — то есть, частью таланта боевого мага, — является выносливость и стойкость к внешнему давлению. Так что мощь ауры Великого Светлого почувствовали все присутствующие, кроме того, на кого она, собственно, и была направлена.

— Господин директор! — осуждающе покачал головой Эрвин.

Дамблдор от такой его реакции даже опешил и отшагнул назад, как если бы испугался. Но, может быть, он, и в самом деле испугался? Встретить одиннадцатилетнего мальчика, способного выдержать его «наезд», — это почти за гранью Добра и Зла. Впрочем, краем глаза Эрвин увидел еще кое-кого, кто был способен перебороть давление ауры по-настоящему великого волшебника. Белла, конечно, притворялась, изображая «ужас, ужас, настоящий ужас», но он видел, что для нее это «просто ужас».

«Забавно!»

— Прекратите! — потребовал он.

Чего уж теперь. Все равно, враги не враги, но никак не учитель и ученик. Директора его окрик заставил поморщиться, но давление исчезло.

— Что вы себе позволяете, лорд Бойд?

Ну, кто бы сомневался, лучшая защита — нападение.

— Дальнейший наш разговор будет происходить в присутствии членов попечительского совета лорда Малфоя и леди Блэк, а также председателя ДМП леди Боунс, — сообщил Эрвин, твердо глядя Дамблдору в глаза. — У вас есть возражения принципиального свойства?

— Зачем вы устроили этот балаган, лорд Бойд? — Директор уже взял себя в руки и снова, как всегда, лучился добротой и заботой. — Разве сложно было прийти ко мне и спросить? Обычно вы не стесняетесь спрашивать.

— Спрошу и сейчас, — не разочаровал его Эрвин. — Что с Поттером?

— Насколько я знаю, с мистером Поттером не случилось ничего серьезного.

— Тогда почему меня к нему не пускают? — «удивился» Эрвин. — Я впервые за девять месяцев вижу такое странное поведение мадам Помфри.

— Это я попросил ее никого не пускать, — разочарованно вздохнул Дамблдор. — У мальчика случился нервный срыв…

— Нервный срыв? — а этот вопрос задала леди Вальбурга, появившаяся со стороны коридора, ведущего на Рейвенкло. Наверняка, ее пропустил через свой камин профессор Флитвик. — С чего бы вдруг? И отчего такая секретность? В мою бытность у девушек нервные срывы случались по два раза на дню, у юношей — раз в неделю. Хотите сказать, что никто больше истерик не устраивает? Один Поттер сподобился?

Возможно, Дамблдор хотел вставить слово-два, но Вальбурга ему не позволила, а вскоре к ней присоединились Малфой и Боунс, прибывшая в сопровождении двух авроров, и разговор стал общим, переместившись в больничное крыло, где сразу же выяснилось, что Поттер лежит без сознания.

— Значит, нервный срыв?! — подняла голос Вальбурга.

— Да, как-то не вяжется, — согласилась Боунс.

— Мадам, — вежливо дотронулся до ее руки Эрвин, — обратите внимание на мочку уха. — Там прежде была серьга-артефакт для ментальной защиты.

Разумеется, его услышали все, а не только глава ДМП, и все разом посмотрели на ухо мальчика. Помфри успела наложить противоожоговую мазь на то место, где еще утром находилась маленькая сережка-блокиратор.

«Это ж, какой силы было воздействие, что блокиратор потек?»

За прошедшие девять месяцев Эрвин многое узнал о Дамблдоре и кое о чем стал догадываться, подозревая директора во многих неприглядных делах, но сегодня Великий Светлый явно перегнул палку. Возможно, вспылил и применил к Поттеру гораздо более мощный ментальный пробойник, чем мог выдержать ребенок. Оттого и приказал запереть бессознательного Поттера в больничном крыле. Наверное, думал, — и не без основания, — что за несколько дней у мальчика заживет ожог на мочке уха и он выйдет из состояния комы. Даже для очень сильного менталиста проблема комы состоит в том, что на человека в этом состоянии не действует Обливиэйт. А значит, очнувшись паренек может рассказать лишнего. Однако и это не все. На человека в коме невозможно воздействовать: не поменять воспоминания, не сделать закладки, не изменить точку зрения. И, если этого мало, то кома перекрывает доступ к памяти. Ничего от такого полутрупа не узнаешь, ничего в его памяти не найдешь. И теперь Дамблдор был по уши в дерьме. Свидетелей уйма, и чтобы не понять, что произошло с ребенком, надо быть полным обалдуем. Поэтому директор решил откупиться полуправдой, чтобы не вскрылось истинное положение дел.

Его версия звучала вполне правдоподобно, если бы не наличие нескольких нестыковок. Будь это обычные дознаватели никто ничего бы не заметил, но Боунс, Малфой и Блэк были не только заинтересованными лицами, они являлись сильными хорошо образованными волшебниками и опытными, много чего повидавшими в жизни людьми. Тем не менее, интуицию к делу не подошьешь, и, даже если очнувшийся Поттер озвучит несколько иную версию событий, это будет слово ребенка против слова взрослого. А трактовка событий, предложенная Дамблдором, сводилась к следующему. В силу занимаемой должности и обязанностей опекуна мистера Поттера, которые с директора никто не снимал, он ознакомился с заявлениями, поданными Блэками и Гарри в Министерство и в Визенгамот, и пришел в ужас, поскольку посчитал, что мальчик находится под ментальным воздействием. С его точки зрения, вся эта затея была организована пожирательскими недобитками, чтобы бросить тень на героев сопротивления. Отцовство Блэка, по его словам, выглядело более, чем смехотворно. Любовь к нему Лилиан Поттер представлялась немыслимой и невозможной. Зачем ей гуляка Сириус, если у нее есть великолепный и безупречный Джеймс? В общем, сопроводительных бумаг он в глаза не видел, а без них оба документа выглядели, как попытка опозорить чету Поттеров и перехватить опекунство, передав Мальчика-Который-Выжил в руки темных волшебников. Убедить в этом Поттера Дамблдору не удалось, — к тому же мальчик вел себя крайне агрессивно, — и он полез к нему в память, чтобы выяснить подробности и снять чужеродные закладки. Разумеется, это было неэтично, но отчаянные времена требуют отчаянных мер. Однако пробиться к сознанию Поттера Дамблдор не смог. О том, что у ребенка в крови находится блокиратор и что он носит в ухе сережку-артефакт, директор, якобы, не знал.

— Откуда у мальчика, выросшего в семье маглов вдруг взялся блокиратор? Это редкое и довольно дорогое зелье. Мне и в голову не могло прийти…

«Врет, как дышит!» — Эрвин не верил, разумеется, во всю эту чушь.

Маг такого уровня не мог не увидеть серьгу, а, увидев, не мог не понять, что это такое. И действие блокиратора он должен был почувствовать еще в самом начале проникновения, и тогда у него бы появился выбор: отступить или дожать. Дамблдор пошел напролом, и понятно, почему. Прочтя обращения Поттера и семьи Блэк, он осознал, что удержать контроль над жизнью мальчика ему не удастся. Он и так уже упустил момент, когда Поттер познакомился и сблизился с Бойдом и начал меняться в неприемлемом для директора направлении. Признание же Блэка отцом Гарри полностью выбивало почву из-под ног Великого Светлого. И в голову к мальчику он полез, чтобы, во-первых, выяснить, как так вышло, и во-вторых, попытаться воздействовать на приоритеты и базовые ценности мальчика. Он же еще ребенок, и даже если Бойд и Блэки его распропагандировали, ничего в мозгу Поттера еще не устоялось, а значит все еще поддается воздействию. Это-то все понятно, непонятно другое: что, черт возьми, нужно Дамблдору от мальчика. В чем состоит для директора сакральная ценность Поттера? Он ведь не единственный сирота в Хогвартсе, так отчего все раз за разом сходится именно на нем?

Увы, Эрвин не знал ответов на эти вопросы, однако у него имелись на этот счет некоторые подозрения. Другое дело, что по случаю всех этих разборок между попечителями и директором, Эрвин снова задался вопросом к самому себе.

«А оно мне надо?»

И в самом деле, нужен ли ему мелкий Поттер? Важен ли он для Эрвина? И, если все-таки нужен и важен, то насколько? Настолько, что Эрвин готов по мере своих сил помочь, но не перенапрягаясь, разумеется? Или настолько, что готов вложиться по полной? Эрвин Грин мог предположить, что некоторая опека над мальчишкой ему лично не навредит, в особенности, если учитывать будущие выгоды от «дружбы» с таким человеком, как Мальчик-Который-Выжил-и-Теперь-Непременно-Станет-Лордом-Поттером. Катя Гертнит была в этом смысле куда добрее. К тому же, какой бы стервой она ни была в бытность свою женщиной, Катя нет-нет да задумывалась, как там ее мальчики. Все-таки она им мать пусть по большей мере, и равнодушная. Однако Эрвин Бойд — не Грин и не Гертнит. У него свои интересы, своя мораль и другой образ мысли. Все другое, если не лукавить, и тело, и душа, и даже магия, не говоря уже о жизненных целях, моральных императивах и личных приоритетах. И он за прошедшее время как-то привык к своему подопечному, и даже более того, его опека над мальчиком Гарри явно не носила меркантильного характера, в любом смысле этого слова. Эрвин не искал в дружбе с Поттером выгоды. Он просто о нем заботился.

Не менее интересно обстояли дела с его отношением к Беллатрикс. Если отбросить всякие глупости, — типа, «как это невовремя» и «она же маленькая», — то получалось, что он ее любит именно так, как взрослый мужчина может любить взрослую женщину. Любит и хочет, и, вероятно, добьется, если не будет тупить и тормозить, задаваясь несвоевременными вопросами типа, «а не педофил ли я часом»?

«Не педофил ты Эрвин, а мудак, — сказал он себе с той циничной откровенностью, с которой можно говорить только с самим собой. — Гребанный русский интеллигент с руками по локоть в крови!»

Самое любопытное, что у Эрвина нашлось время, — и место, — на обдумывание всех этих вопросов. И не только, потому что никто из больничного крыла расходиться не желал, устроив дискуссию с угрозами и оскорблениями прямо в кабинете мадам Помфри, а потому что участвовать в склоке Эрвин не мог, даже если бы захотел. Возрастом не вышел. Поэтому они с Беллой устроились в одном из «отнорков» длинного зала, в котором размещалось больничное крыло, огородились ширмами и делали домашнее задание. Писали эссе, помогая друг другу, комментировали параграфы из учебника по Защите и аккуратно тренировали трансфигурационные пасы. Аккуратно — это значит без «спецэффектов», без грома и молний, и прочей пиротехники. А само колдовство, пусть оно и не приветствовалось без присмотра старших, засечь никто не мог. Так и сидели, пока не ожил Мальчик-Который-Выжил. Очнулся он то ли, потому что время пришло, то ли, потому что целитель из Мунго поспособствовал, но, в любом случае, его возвращение автоматически прекратило бурные дебаты, имевшие место в кабинете мадам Помфри, и положили начало новой фазе конфликта.

Судя по кислому выражению лица директора, Дамблдор очень сильно рассчитывал на то, что Поттер или помрет, или забудет, что и кем было сказано в кабинете директора. Но не срослось. Поттер снова выжил и, как только очнулся и понял, где он находится и почему, попросту рассвирепел и, разумеется, заговорил. Эрвин, подглядывавший за происходящим в щель между ширмами, должен был не без гордости признать, что его старания не пропали даром. Поттер вел себя совсем не так, как можно было бы ожидать от затюканного родственниками-маглами одиннадцатилетнего мальчика. Правда, был несколько излишне возбужден, но тут следовало принимать в расчет его возраст и нынешние весьма проблемные обстоятельства. Так что Эрвин простил другу его неуместную горячность и постоянное перескакивание с темы на тему, узнав из его дерганного и ни разу не плавного рассказа, что Дамблдор попытался дезавуировать «все измышления мистера Поттера о его героических родителях». Поттер говорил о том, что знал, ссылаясь на дневники матери и завещание деда. Дамблдор небрежно отмахивался от его «поспешных суждений», «детских фантазий» и «ошибочного понимания юридических текстов». И чем дольше длился их разговор, тем больше Поттер выходил из себя. Скорее всего, именно этого и добивался директор. Интервенция в сознание находящегося на грани истерики ребенка должна была пройти легче, чем вторжение в спокойный разум. Но Дамблдор не учел наличие блокиратора в крови Гарри и, опознав серьгу, как артефакт, не определил мощность этого щита. Сейчас же он активно пытался запутать ребенка и выдать рассказ Поттера за «поток нездорового сознания». Тем более удивительно, что Гарри сумел взять себя в руки. Он замолчал. Посидел, успокаивая дыхание, а потом сделал свое самое сильное заявление.

— Если Блэк не мой отец, я хочу видеть доказательство этому. Его отцовство было определено чарами и зельем Родства крови. Это факт. Предъявите свой факт, господин директор, потому что ваши утверждения голословны.

— Мальчик мой… — попробовал перебить его директор, но Поттер не поддался.

— Все слова уже сказаны, — сказал он. — Я хочу видеть факты. И еще одно. Если Блэк виновен, докажите мне это. Я хочу видеть следственное дело и стенограмму суда над ним. Пока вы мне их не продемонстрируете, я буду считать, что вы лжете.

— Тебе нельзя читать эти документы…

— Слова, — пренебрежительно усмехнулся мальчик. — А я требую фактов!

К сожалению, это было единственное, что он мог требовать, и единственное, в чем его могли поддержать Попечительский Совет и Департамент Магического правопорядка. А в остальном… Бодался теленок с дубом. Это как раз о Поттере, Бойде и всех, всех, всех. Дамблдор скала, а все их усилия всего лишь волны, накатывающие на эту скалу. Так что ничем особенным случившийся кризис не разрешился, разве что Визенгамоту и Министерству пришлось дать ход делу Блэка-Поттера, и ржавые колеса магического делопроизводства со скрипом и скрежетом пришли наконец в движение.

За всеми делами неожиданно закончился первый учебный год в Хогвартсе, и Эрвин вернулся в замок Килморс. Бабушка была ему рада, соседи тоже, но он быстро догадался, что соседей он интересует исключительно с матримониальной точки зрения. Судите сами, высокий, — а за год он дотянулся уже до метра шестидесяти семи, — крепкий блондин с глазами цвета индиго. Правильные черты лица и титул прилагаются. И вот вам портрет качественного жениха для чей-то дочки, внучки, сестры или племянницы. А то, что парню еще даже двенадцати не исполнилось, никого не интересует. Выглядит-то он на все пятнадцать. Во всяком случае, по росту и весу, по сформированности лица легко подходит под стандартные требования. Однако жениться Эрвин не хотел. Только если на Белле, но кто ж ему позволит? А пока суд да дело, у него было чем заняться и помимо юных дев. То есть, юные девы несколько иного пошиба его вниманием обделены не были, — и речь не только о шлюхах, — но эти девушки ничего, кроме веселой компании, щедрости и удовольствия в постели от него не ждали и много времени не отнимали. Познакомились в клубе, потанцевали, выпили… Пообжимались в темном углу, курнули травку и, если все путем, то провели ночь к взаимному удовольствию. И все, собственно. Никакой особой романтики и долгоиграющих планов. Тем более, без обязательств.

Поэтому у Эрвина оставалось достаточно досуга для самосовершенствования. Удалось нанять на летние месяцы приличного тренера по боевым искусствам, служившего прежде инструктором в САС[1], и отставного израильского аврора, взявшегося натаскать Эрвина в местной боевой магии. Эти занятия отнимали у него по шесть часов пять раз в неделю, так что еще оставалось время для чтения умных книг, зельеварения и восстановления в новых условиях магических практик, которыми в той или иной степени владела Катя Гертнит. В первую очередь, Эрвин хотел отработать свои Лед и Огонь, — чтобы довести их хотя бы до среднего уровня, — но ему были так же интересны «девичьи» щиты, которым учили в Институте Благородных Девиц, и освоенные там же «женские» чары. В мужской интерпретации это неизвестное в магической Англии колдовство было ничем не хуже, чем в «женской комплектации». В итоге, его дни были заполнены от и до, но он все же выбрался на дни рождения к Драко Малфою и Гарри Поттеру, как раз в конце июля, оставившему под зубовный скрежет Дамблдора своих родственников-маглов и переехавшего на Гримо 12, и принял всех своих новых друзей в замке Килморс в свой день рождения. С Беллой он за это время виделся всего лишь трижды, но в начале августа, — и надо сказать совершенно неожиданно для Эрвина, — Беллатрикс пригласила его погулять по магловскому Лондону. Вдвоем, на целый день. Надо ли говорить, что он согласился? Его лишь удивило, что Вальбурга дала согласие на этот «жест доброй воли».

«Но дареному коню в зубы не смотрят, не так ли?»

И вот седьмого августа они встретились в «Дырявом котле», спрятали в наплечные сумки свои мантии, на время превратившись в «настоящих» маглов, и вышли на улицу. Эрвин любил магловский Лондон. Этот город был красив, интересен и предлагал человеку так много развлечений, сколько тот только мог взять. Так что, они с Беллой отлично провели время, начав день с посещения Национальной Портретной Галереи[2], где было выставлено немало портретов тех, кого маглы считали своими героями, но кто, на самом деле, принадлежал миру магии. Затем был обед в ресторане, где пришлось немного поколдовать левой палочкой, чтобы на них не обращали внимания. А после обеда, — благо погода позволяла, — прогулка по Гайд-парку и Кенсингтонским садам[3]. В общем, они отлично провели день, и в его завершении между Эрвином и Беллой состоялся один очень непростой, но многообещающий разговор.

Перед тем, как расстаться, он пригласил девочку посидеть в кафе. Съесть что-нибудь сладкое и выпить что-нибудь горячее. Она согласилась, — отчего бы и нет, — и вот они уже сидят за столиком в небольшом уютном зале и лакомятся замечательными заварными пирожными, запивая их горячим шоколадом. Настроение выше среднего, и усталость, накопленная за день, все еще не дает себя знать.

— Чудесный день!

— Я рад, что тебе понравилось!

Формально идея принадлежала Бел, но все организационные вопросы Эрвин взял на себя. Проложил маршрут, выбрал наиболее аттрактивные локации, придумал, где и когда они будут, — вроде бы, совершенно спонтанно, — «присаживаться», чтобы отдохнуть и подкрепиться. К тому же, зная магловский Лондон много лучше Беллы, Эрвин показывал девочке достопримечательности города и просто красивые места и, разумеется, о них рассказывал. Знал он много и рассказчиком был хорошим, так что благодарность Блэк была вполне искренней. И он не видел причины стесняться. Постарался, вложился и вот результат. Девушка довольна, это главное.

К слову сказать, формально двенадцатилетняя Беллатрикс — все еще девочка-подросток, но внешне… За прошедший год красавица расцвела. Вытянулась, округлилась, избавилась от детской пухлости лица, в общем, здорово повзрослела. Не даром ей завидовали едва ли не все ученицы младших классов в Хогвартсе. Ее легко было принять за четвероклассницу или даже пятиклассницу, и Эрвин, — которому это, разумеется, очень нравилось, — недоумевал, как такое возможно. Про себя он точно знал, что его «взрослость» результат удачной генетики, магии и алхимии при поддержке правильной диеты и интенсивных занятий спортом. Что Бойды, что Брянчаниновы были людьми крупными. Если мужчина, то под два метра ростом и косая сажень в плечах. Если женщина, то из тех, что коня на скаку остановит, но выглядит при этом, как Пава Заморская. Впрочем, Гриневы тоже были не из мелких, а Эрвин Грин был и вовсе тем еще терминатором. Ну а дальше все и так ясно. У многих общеукрепляющих и, тем более, специализированных зелий имелись неплохие побочные эффекты, проявлявшиеся в раннем взрослении во всех смыслах этого слова. Оставалось только закидывать в топку роста побольше жиров, белков и углеводов, «пережигая» их при помощи магии и разнообразных тренировок в плоть, кровь и энергию, и вы получите на выходе именно то, что Эрвин мог видеть в зеркале. Но это он. Что же касается, Беллы ему оставалось только гадать об источниках ее роста и цветения. Одно он знал точно, ела она много, ни в чем себе не отказывая, но на фигуре это сказывалось исключительно в положительном плане. Вот и сейчас, съела, — быстро, но изящно, — два эклера, выпила кружку горячего шоколада со щедрой порцией взбитых сливок, и тут же заказала «повторить».

— Не смотри на меня так, — сказала, аккуратно промакивая губы салфеткой. — Мне можно, я не растолстею. У меня все в дело идет.

— Счастливая натура, — улыбнулся Эрвин. — А смотрел я так, не потому что осуждал. Я любовался тем, как ты ешь. Очень красиво, можно сказать элегантно, и…

— И? — поторопила его девочка, выглядящая, как девушка.

— И эротично, — «виновато» пожал плечами Эрвин.

— Сколько тебе лет? — неожиданно спросила Белла.

«Шутки кончились, — понял Эрвин. — И это хорошо. Пора со всем этим разобраться».

— Что ты имеешь в виду? — Он не валял дурака, он просто хотел конкретики. Спросила? Молодец. Теперь конкретизируй свой вопрос.

— Тебе, Эрвин, только-только исполнилось двенадцать, — кивнула ему Белла, соглашаясь с вопросом. — Выглядишь ты значительно старше, и этому есть объяснение. Кровь не водица, а в твоем роду было много крупных мужчин. Тренировки, сбалансированное питание, зелья. Все объяснимо, но, даже если ты выглядишь на пятнадцать, то ты не можешь говорить и думать так, как делаешь это ты. Временами создается впечатление, что в теле мальчика поселился взрослый опытный мужчина. Поэтому вопрос: сколько тебе лет на самом деле?

«Молодец, Бел! Очень грамотно сформулировала свои недоумения и вопрос задала правильный».

— Скажем так, — улыбнулся он. — Моя душа, Бел старше этого детского тела, но думаю, и твоя тоже. Увидеть то, что ты увидела крайне сложно, но допускаю, что талантливая девочка Блэк на это способна. А вот интерпретировать увиденное и задать такой вопрос, какой задала ты, вряд ли. Поэтому я могу задать тебе точно такой же вопрос, какой задала мне ты. Но я спрошу по-другому. На какой возраст ты себя ощущаешь?

— С формулировкой согласна, — усмехнулась Беллатрикс, — но я первая задала вопрос.

— Я ощущаю себя лет на сорок, пожалуй, — не стал упрямиться Эрвин. — Не всегда. Не каждый день. Не со всеми и не во всех ситуациях, но иногда мне кажется, что я сорокалетний много повоевавший и многое видевший в своей жизни боевой маг.

Возраст и формулировка стали плодом скрещивания ужа с ежом, двадцатидвухлетней девушки-каперанга Екатерины Гертнит и сорокапятилетнего бывшего майора спецназа Эдуарда Гринева. Все-таки Эрвин Грин не был магом, а Катя Брянчанинова была много моложе и к тому же женщина. Так что всего лишь компромисс.

— Мы с тобой почти одногодки… — криво усмехнулась Беллатрикс, и нахмурилась, тяжело задумавшись о чем-то важном для себя, но, по всей видимости, не сильно приятном.

— Что скажешь о непреложном обете? — предложил Эрвин, начиная понимать, что интуиция не подвела его и на этот раз.

Он уже несколько месяцев думал о том, что поведение Беллы очень сильно напоминает ему его собственный модус операнди. Взрослый человек в теле ребенка со всеми вытекающими из этого проблемами, когда физиология заставляет совершать очевидно детские глупости, а взрослый разум не дает временами расслабиться по-настоящему. Так что, окажись ее история похожей на его приключения, он бы не удивился. Все-таки они оба живут в мире магии, а магия на то и магия, чтобы творить чудеса.

— Есть что скрывать? — прищурилась Белла.

— А тебе? — не остался в долгу Эрвин.

Непреложный обет представлялся ему оптимальным решением, и правду можно сказать и о последствиях не надо будет думать. Правда, кто его знает, какой окажется эта правда? Вдруг новое знание станет причиной «многие печали»? Для него, для нее, для них обоих.

[1] Специальная воздушная служба (англ. Special Air Service), сокращённо SAS, также расшифровывается как Специальная авиадесантная или авиационная служба (САС) — специальное формирование вооружённых сил Великобритании, являющееся образцом для подразделений специального назначения во многих других странах по всему миру.

[2] Национальная портретная галерея в Лондоне (англ. National Portrait Gallery) — первая в мире портретная галерея, основанная в 1856 году с тем, чтобы увековечить образы британцев прошлых столетий — не только портреты маслом, но и миниатюры, рисунки, бюсты и фотографии. С 1896 года занимает неоренессансное здание рядом с Трафальгарской площадью.

[3] Гайд-парк (англ. Hyde Park) — королевский парк площадью 1,4 км² в центре Лондона. С запада к нему примыкают Кенсингтонские сады. Традиционное место политических митингов, празднеств и гуляний.