Лиса в курятнике (Гарри Поттер – детская версия)

Глава 1

Эрвин Грин по прозвищу Стилет был монстром. О, нет, ничего такого, о чем могли бы подумать любители сказок и эпического фэнтэзи. Напротив. Внешне он выглядел более, чем презентабельно. Брутальный двухметровый красавец он всегда нравился женщинам. Хорошие девочки в его присутствии испытывали страх, переходящий в непонятное им самим томление тела и духа. Обычно они довольно легко позволяли ему себя совратить, а то, в зависимости от возраста, и растлить. Плохие девочки млели от одного его вида и текли, едва представив, что такая машина любви могла бы с ними делать в постели, на столе, в кресле и ванной, в общем, везде, где это возможно технически, и даже там, где это в принципе невозможно из-за конструктивных особенностей человеческого организма, общепризнанных моральных принципов, правил приличия и этикета. И они были правы. На общество, состоящее из обычных людей, Эрвину Грину было насрать, а женщины в его представлении были созданы господом лишь для того, чтобы удовлетворять потребности мужчин, чего бы это ни касалось: секса, домашнего хозяйства или раболепного почитания и подчинения мужским прихотям. В рамках этого мировоззрения Эрвин не был склонен к куртуазной любви, зато легко мог взять женщину силой, хотя и не перегибал в этом вопросе палку. Зачем насиловать, если любая сама под него ляжет, надо только уметь правильно позвать. В общем, Стилет был тем еще подлым совратителем и развратником. Разбивал дамам сердца, разрушал семьи, подбивая приличных женщин на адюльтер, портил девушек и губил их репутации. Не брезговал извращениями, всегда являясь при этом доминатором, и, вообще, слыл отъявленным негодяем и патентованным сукиным сыном. Таков он и был, и, если всего этого недостаточно, чтобы назвать Эрвина Грина монстром и злом во плоти, наемник Стилет являлся закоренелым военным преступником, заклейменным судами полудюжины государств. Впрочем, кончил он плохо. Был ранен в бою, брошен «соратниками» и, оставшись в одиночестве, долго и скверно умирал от полученных ран, забившись в зловонный отстойник канализационного коллектора. Мерзкое место, чтобы умереть, но Грин заслужил все испытанные перед своим концом страдания, хотя сам, разумеется, с этим никогда бы не согласился. Он не воспринимал случившееся с ним, как месть небес или воздаяние, поскольку не верил в то, что Добро всегда побеждает Зло. Раскаяние претило Ирвину. Ему была непонятна сама концепция покаяния и искупления, и он никогда не испытывал угрызений совести или чувства сожаления. И умер, как жил, оставаясь в душе все тем же монстром и подонком.

Тем более, удивительным оказалось для него пробуждение в незнакомом месте, в чужом теле и в крайне подозрительной ситуации. Будучи отпетым материалистом, Эрвин не верил в загробную жизнь, хотя иногда и задумывался о возможности реинкарнации. Было любопытно, «посчитает» ли Сансара[1], что его грехи, то есть результаты совершенных им действий достойны того, чтобы возродиться шакалом или навозным жуком. Однако то, что случилось с ним, не было ни посмертным воздаянием, как его понимает церковь, ни результатом перерождения. Скорее это можно было бы назвать переселением душ, но имелся нюанс. Его душа явно поменяла одно тело на другое, но при этом вынуждена была слиться с душой, уже пребывавшей в этом теле. К счастью для Эрвина, его собственное сознание осталось при нем, тем забавнее выглядела случившаяся с ним неприятность.

Итак, он умер. Во всяком случае, в очередной раз потерял сознание и очнулся от ужасающего грохота, а, открыв глаза, тут же вынужден был снова их закрыть от дикой вспышки голубого пламени. Поэтому сначала он подумал, что вокруг него развернулось сражение. Работает артиллерия, а он, в очередной раз попав под раздачу, контужен или ранен, или и то, и другое вместе взятое. Но вскоре он осознал, что лежит в луже, а сверху на него льет, как из ведра. Ливень, гроза, гром и молнии, а еще женские рыдания и крики:

— Целителя! Позовите целителя!

— Девку громом убило.

— Катя, милая, не умирай!

— Брянчанинову молнией ударило!

Крики, рыдания, дождь и шквальный ветер, мокрая одежда и лужа, в которой он лежал. Вот, что было дано ему в проснувшихся сразу вдруг ощущениях. И вот в этот именно момент Эрвин понял, что или поехал крышей, или что воздаяние не миф, но выглядит совсем не так, как представлял это себе Данте, описывая семь кругов христианского Ада. Дело в том, что по давным-давно укоренившейся привычке Стилет первым делом провел «внутреннюю диагностику». За неимением какого-либо специального термина он обозначил эту странную, но небесполезную способность к физической интроспекции[2] именно «внутренней диагностикой», приравняв себя этим к истребителям 6-го поколения и современным многофункциональным роботам и киборгам.

Итак, интроспекция, она же инвентаризация. Ну, что сказать. Организм оказался цел и невредим и находился в достаточно хорошем состоянии, но, во-первых, это было явно чужое тело, — которое, Эрвин, однако, воспринимал отчего-то, как свое собственное, — и во-вторых, это было женское тело. Во всяком случае, ни члена, ни яиц Эрвин не нашел, зато обнаружил пизду и сиськи, что было охуеть, как неожиданно. Более подробное исследование того, что де-факто являлось здесь и сейчас его физической репрезентацией, показало, что речь идет о довольно высокой, правильно сложенной девушке. Возраст… Память услужливо подсказала, что Екатерине Брянчаниновой восемнадцать лет, а интроспекция добавила, что девушка физически здорова и неплохо натренирована. Не так хорошо, как был натренирован при жизни сам Эрвин Грин, и даже не так, как, скажем, та же Селеста ван Шеневельд — снайпер в его основной террор-группе, — но все-таки гораздо лучше, чем большинство тех женщин, которых он имел в прямом и переносном смысле в последние пять-шесть лет.

«Крепкая девочка… Но я-то что здесь делаю?»

На данный момент девушка лежала в луже. Судя по всему, в нее попала молния, и Катя умерла, а ее мертвое тело упало навзничь. Вероятно, именно в тот момент, когда отлетела ее невинная душа, вернее, исчезла личность Екатерины Дмитриевны Брянчаниновой, в тело девушки подселился Эрвин Грин по кличке Стилет. Он не знал, как это возможно, и возможно ли такое, вообще, но на данный момент он обитал именно в этом теле, которому было холодно и мокро и у которого болели спина и затылок. Все-таки падение навзничь на брусчатку мостовой удовольствие не из приятных. Впрочем, голову она не разбила, позвоночник, вроде бы, тоже сильно не пострадал.

Между тем, над Эрвином склонились какие-то женщины и стали проверять его кости и нервы магическими щупами. Женщинами этими, как тут же выяснилось, оказались Антонина Дмитриевна Завьялова, — классная дама седьмого курса, — и восьмиклассница с лекарского направления Даша Камышева. Опознав этих особ и суть той магии, которую они применяли, Эрвин понял, что душа бедной Катеньки никуда не отлетела. Умерло лишь ее сознание, ее личность. С одной стороны, это явно облегчит Стилету вживание в образ, поскольку в наследство от почившей в бозе девушки ему досталась не только ее память, но также моторика и совокупность эмоциональных установок. Однако, с другой стороны, сознанию взрослого брутального самца теперь придется приспосабливаться и к весьма непростой женской физиологии, бьющей временами довольно сильно по девичьим мозгам, и к той совокупности качеств, которые определяют, успевший сложиться к восемнадцати годам характер «нежной фемины». Так что жизнь обещала Эрвину немало проблем, из которых необходимость писать сидя казалась сейчас отнюдь не самой серьезной. Однако времени на истерику не было. Девушку начали тормошить, и Эрвину пришлось ожить и воспрянуть.

— Как вы себя чувствуете, Катенька? — Вопрос закономерный.

— Странно, но чувствую, — кисло усмехнулась девушка, сделав это раньше, чем Эрвин успел вмешаться.

Реакция ему понравилась, — она была вполне в его стиле, — не понравилось другое. Судя по всему, даже лишившись сознания, душа девушки продолжала «жить», действуя конечно же всего лишь на автомате, но тем не менее. На данный момент это было хорошо, поскольку поведение выходило аутентичным, и никто не смог бы заметить подмены. Однако в долговременной перспективе это было неприемлемо. Как бы он теперь ни выглядел, — хоть бесом, хоть ангелом, — Эрвин предпочитал оставаться самим собой. Вопрос, удастся ли? Особенно не хотелось, чтобы в какой-то момент будущего времени его, не дай бог, потянуло на мужиков.

«Еще не хватало заделаться на старости лет гребаным пидором!»

Впрочем, если его по старой памяти потянет на девочек, тоже может выйти неловко. Мир-то патриархальный, не поймут-с. Суки!

Вообще, его внутренний мир оказался порядком дезориентирован и взбаламучен. С одной стороны, он все еще оставался Эрвином, но, с другой — знания, опыт и привычки Катеньки Брянчаниновой, ее темперамент и черты личности, отчетливо влияли на то, как вселенец воспринимал окружающую действительность и себя в ней.

«Безумие какое-то!»

Безумие и есть, но жить или выживать придется там, куда его занесло, даже если это всего лишь бред умирающего мозга. Воображаемый или нет, мир этот был дан Эрвину в ощущениях, и, значит приходилось принимать его таким, каков он есть.

— Пойдем, Катенька! — позвала ее, подхватывая под руку Даша Камышева.

— И в самом деле, пойдемте! — поддержала ее Антонина Дмитриевна. — Вам нужно переодеться в сухое, и надо бы вас осмотреть более тщательно. Думаю, Борга Всеволодовна сможет оценить последствия удара лучше, чем мы с Машенькой!

Очень мешало то, что иногда это был Он, — мужчина, находящийся в женском теле, — а потом совершенно незаметно и, казалось бы, беспричинно, это была уже Она. Эрвин и Катя слились, но пока еще не решили, кто из них, кто. И все-таки, во всем, что касалось окончательных решений доминировал все-таки он. А вот на поверхностном уровне, — непосредственные реакции, эмоции, имя и пол, наконец, — верх брала бывшая личность. Разум Екатерины Брянчаниновой умер, да и личность была скорее похожа на компьютерную имитацию, чем на живую духовную сущность, но, в целом, это помогало Эрвину адаптироваться в новом мире и в новом теле. Однако работа его собственного сознания, скрытого под маской чужого лица, не прекращалась ни на мгновение. Эрвин рассматривал улицу, по которой они шли, узнавал чужой памятью незнакомые прежде места, и, пользуясь тем, что «она молнией поражена», — а значит, может быть немного не в себе, — изучал саму себя. Инспектировал память, исследовал почти не пострадавший от удара молнией организм, — несколько несильных ожогов на кистях рук не в счет, — и пытался сориентироваться во времени и пространстве чужой судьбы.

Итак, ее звали Екатерина Дмитриевна Брянчанинова. Девица благородного происхождения, — дочь покойного сюслумана[3] Альдейгьи[4] — круглая сирота и бесприданница. На ее счастье, она была все-таки титулованной дворянкой, — баронессой, если следовать нынешней моде на все европейское, — и к тому же являлась Одаренной, а для этой категории сирот в Гардарике существовал закон Гражданского Попечительства. Поэтому в возрасте семи лет, когда жить далее у деда по материнской линии полковника Микулова стало невозможно в связи с его преклонным возрастом, ее определили в закрытую женскую гимназию в Кенагарде[5], а в двенадцать лет перевели в Добрынинский Институт Благородных Девиц в Полоцке, предназначенный исключительно для магически одаренных девушек.

Девочка оказалась не только одаренной магически, но и талантливой, умной и волевой. Поэтому в дополнение к полному пансиону она получала ежемесячную стипендию в размере десяти целковых и еще столько же поступало через банк из наследства полковника Микулова. Деньги, в принципе, небольшие, но, если тратить их с умом, могли оказаться просто даром небес. Катя деньгами распоряжаться умела, вернее, научилась. Она, вообще, училась легко и быстро и к тому же умела ставить перед собой правильные цели. Для таких, как она, — то есть, для сирот бесприданниц, — Добрынинский институт открывал несколько не самых скверных перспектив. Можно было выйти замуж за небогатого и незнатного молодого человека, чаще всего речь шла об офицерах в невысоких чинах, или стать конкубиной[6] старого и богатого развратника. Мужчины стареют иначе, чем женщины, и, если на старушку хуй уже не встает, то на молодуху — вполне. Участь стать любовницей такого вот старичка, — а они все обычно являлись магически неодаренными, — была конечно незавидной, но тут многое зависело от того, какой был подписан контракт и каково состояние здоровья престарелого сластолюбца. Катя вполне серьезно рассматривала этот вариант, поскольку довольно-таки хорошо разбиралась и в целительстве, и в бюрократической казуистике. С магами такое проделать сложно, а вот неодаренных она «видела» достаточно хорошо, и могла на глазок предположить, насколько хватит потенции у ее предполагаемого «героя», и как быстро старичок сыграет в ящик. Поэтому, если правильно составить контракт, то терпеть секс по принуждению придется не так чтобы уж очень долго, да и не будет этого интима слишком много. Но для этого варианта прежде всего следовало избавиться от брезгливости и научиться варить правильные зелья. Учась в предпоследнем седьмом классе, Катя была вполне готова к такому развитию событий и считала конкубинат с приличной оплатой куда более предпочтительным исходом, чем брак с молодым балбесом, который то ли выйдет со временем в чины, то ли нет, а может и вовсе сложит голову на поле брани.

Еще после института можно было устроиться магом-наперсницей к богатой даме. Тут надо было уметь всего понемногу, но так, чтобы казалось, что ты во всем этом совершеннейший мастер. Немного косметической и целебной магии, чуть-чуть кулинарной — только чтобы следить за кухней, — приветствовались так же целительство, способность поддерживать «умный» разговор и умение выглядеть чуть хуже, чем наниматель. Это Катя тоже держала в уме, как возможное решение ее жизненных проблем. Но идеальным развитием событий было бы стать хозяйкой маленькой волшебной кондитерской в каком-нибудь небольшом провинциальном городке. Это было ее голубой мечтой, одна беда, у нее не было в распоряжении достаточных средств для открытия своего дела. Но тут тоже были возможны варианты. Во-первых, это мог быть богатый покровитель, с которым, впрочем, скорее всего, придется спать, во-вторых, кто-нибудь из состоятельных подруг, кто не пожадничает дать взаймы, ну или на худой конец банковский заем, что выглядело не слишком реалистично, учитывая кто она и какие у нее есть поручители. Тем не менее, пока суд да дело, Катя готовилась к любому развитию событий и углубленно изучала едва ли не все подряд. И сейчас, это ей очень пригодилось, поскольку она понимала, что и как делает целительница, и, разумеется, для чего.

— Все слава богу! — улыбнулась Борга Всеволодовна, закончив осмотр. — Даже не верится. В вас ведь, Катенька, молния ударила, и вы, мало что, живы остались, отделались, можно сказать, легким испугом. Ожоги не в счет. Я их смазала бальзамом Колвица, к утру и следа не останется. Вы же волшебница, ваш организм сам восстанавливается. Ну а с бальзамом просто выйдет быстрее и надежнее.

На этом, собственно, все и закончилось. Народ перестал суетиться, и Катю оставили наедине с самой собой. До ужина оставалось еще где-то около часа, и она направилась в свой дортуар. Ей надо было переодеться, потому что она все еще так и ходила в мокрой и грязной одежде. Вначале, это как бы не было главным, все спешили проверить цела ли она и не стала ли дурой, но теперь пришло время позаботиться о комфорте, «принять на грудь», — был у них с девочками маленький резерв на крайний случай, — затем душ и тогда уже переодеться. Впрочем, у нее оставалось еще два дела сверх перечисленного. В ванной комнате висело ростовое зеркало, и ей хотелось, наконец, увидеть себя всю как она есть. Одно дело знать чужой памятью, как ты выглядишь, и совсем другое — увидеть на самом деле. Сейчас, по идее, в дортуаре никого не было. Во всяком случае, не должно было быть. Так что начинать следовало именно с зеркала, а завершать уже перед ужином приведением в порядок своей одежды. Высушить, очистить и починить, если есть надобность. Гардероб у нее в силу ограниченности средств был небогатый, и это обязывало Екатерину очень тщательно следить за своими вещами.

И вот она стоит перед зеркалом. Разделась до гола и «вышла на авансцену». Ну что тут скажешь. Катя вложилась в свою внешность по максимуму. Магия ведь позволяет делать удивительные вещи. Другое дело, что все эти зелья, элексиры, кремы и бальзамы стоят запредельно дорого. И не с ее двадцатью целковыми в месяц равняться с девушками из богатых семей. Другое дело, что большинство этих средств действенны только в присутствии магии, и чем больше у человека этой магии, тем лучше действуют на него все эти замечательные снадобья. У Кати, судя по всему, магии было много. Она никогда не измеряла свой уровень, — это опять-таки была довольно дорогая и, в принципе, не обязательная процедура, — но по косвенным признакам являлась довольно сильной волшебницей. А раз так, в ее случае достаточно эффективными становились и гораздо более дешевые и поэтому менее действенные, в общем случае, препараты. Но дешевое зелье — это почти всегда относительно простое варево. Тот же бальзам Мотурицына Катя смогла изготовить, когда ей едва исполнилось двенадцать лет. Бальзам улучшал качество волос и позволял постепенно менять оттенки их цвета. Так для того, чтобы превратить свои более, чем обычные, прямые светло-русые волосы в густые и волнистые волосы цвета старого серебра потребовалось больше трехсот доз этого чудодейственного средства. А теперь считаем. Одна доза бальзама стоит пятнадцать рублей. На черном рынке дешевле. Где-то восемь-девять, но качество не гарантируется. И значит, за полный курс надо выложить порядка четырех тысяч пятисот целковых. Сума для Кати неподъемная, но варила она этот элексир сама. Ей он по себестоимости обходился в пять рублей. Тоже немало, но она всегда варила тройные дозы. Одну для себя, две — на продажу. Цену не задирала, отдавала дозу за двенадцать целковых, а качество гарантировалось тем, что разливала-то и себе, и покупательницам из одного котла. Конечно, существовали и более эффективные, но зато гораздо более дорогие бальзамы. Того же «Женского Счастья» ей для сходного результата потребовалось бы вполовину меньше, но сварить его сложно, — Катя на этот уровень вышла только в прошлом году, — а купить в аптеке, так это только богачи могут себе позволить. Двести рублей доза, каково?

В общем, Катя или создавала все необходимые зелья сама или получала их по бартеру. Пансион большой, мастериц хватает, и все, разумеется, знают, кто на что способен. Капли для изменения цвета глаз, например, лучше всех варила Вера Шамардина, а вот капли для улучшения зрения лучше всех выходили у Нины Хаген. Вере, однако, требовался эликсир роста, который умела варить Катя, а Нине — крем-эпилятор, который у Екатерины выходил просто замечательный, причем, чисто женский, а не как в аптеках — мужской крем для бритья, который некоторые женщины покупали для личного пользования. Крем же Брянчаниновой был мало, что нежным, но еще и долгоиграющим. Свела волосы на ногах или на холме Венеры, — причем, без раздражения и прочих побочных эффектов, — и затем целый месяц не знаешь проблем.

Стоя сейчас голая перед зеркалом, Катя вспомнила обо всех перипетиях своего взросления. Упорным трудом ей удалось вытащить из своей наследственности максимально возможный для нее рост и размер груди, изменить цвет кожи, глаз и волос и много чего еще по мелочам. Писаной красавицей она, правда, не стала. Что дали боги, то и есть, но в целом изменения пошли ей на пользу. Высокий рост, полная грудь и в меру широкие бедра. Увеличить длину ног, увы, почти невозможно, но у нее с рождения соотношение длины ног к длине туловища было правильным. Однако те три сантиметра, которые ей удалось-таки прибавить в голени, и еще пять — в бедренной кости, лишними не стали. Платиновая блондинка с глазами цвета индиго, белой атласной кожей и северорусскими чертами лица выглядела более, чем привлекательно. Эрвин бы такой непременно вдул, правда, не факт, что Катенька такому бы дала. Впрочем, теперь Эрвин навсегда остался в прошлом, а будущее принадлежало Кате Брянчаниновой со всей ее неземной красотой, которая ей теперь и даром не надобна.

Утро началось с традиционной пробежки, продолжилось короткой разминкой и закончилось спаррингами. В институте весьма серьезно относились к физической подготовке своих подопечных, как, впрочем, и к тому, чтобы благородная девушка была способна за себя постоять. Так что боевая подготовка включала не только магию, но и современный вариант древнескандинавской борьбы «авлог»[7]. Однако, если тренировки в боевой магии являлись долгом перед государством, поскольку все маги чисто теоретически являются военнообязанными, то второе нужно было самим девушкам, особенно тем, кто станет строить свою собственную профессиональную карьеру. У той же богатой дамы, наперсницей которой повезет стать одной из девушек-бесприданниц, есть муж или брат, или взрослый сын, или еще какой родственник мужского пола. И одно дело, если девушка сама ответит на легкий флирт, переходящий в адюльтер самого скандального свойства, и совсем другое — если мужчина попытается взять свое силой. Вот тут боевая подготовка точно не повредит[8].

Катя этим занятиям всегда уделяла должное внимание, — одинокой девушке это просто жизненно необходимо, — но после того, как ее ударило молнией, она превратилась едва ли не в машину для убийства. То есть, пока еще не в настоящую, разумеется, а в такую, которая делает на этом поприще лишь первые, но отнюдь не робкие шаги. Однако и этого хватило, чтобы кто-нибудь, ощутивший на себе ее бешеный напор и явно улучшившуюся технику, сказал об этом вслух.

— Катька, ты что озверин изобрела? — засмеялась Бирна Лентеева, когда после занятия они всей группой возвращались в жилой корпус. — Нет, серьезно! Ты такая брутальная… я прямо вся теку!

Сказано было, вроде бы, в шутку, но Катя все, что необходимо услышала и вдруг сообразила, что Бирна к ней и раньше подкатывала, только она по наивности не понимала недвусмысленных намеков одноклассницы. Однако теперь-то все обстояло с точностью до наоборот. И поняла, и правильные выводы сделала, не говоря уже о том, что теперь у нее появился собственный и отнюдь не слабый интерес. Ей нынешней поиметь красивую девушку не в лом, а в удовольствие, пусть даже это будет голимый паллиатив[9], потому что без того, чтобы вставить, это и не секс вовсе, а так мелкое безобразие. Но, с другой стороны, за неимением гербовой, пишут на простой, не так ли?

— Я готова проверить, — сказала она вслух, и тоже, вроде бы, в шутку, но при этом, так посмотрела своей подруге в глаза, что у той от ее недвусмысленного взгляда разом расширились зрачки и кровь прилила к лицу.

Впрочем, если что и будет, то явно не сейчас и не здесь, потому что в институте девушки проживали в дортуарах на шесть коек в каждом, а в присутствии соседок, понятное дело, сильно не порезвишься. Однако кое-какие возможности спустить пар все-таки существовали. Старшеклассницы имели право на увольнительную в город во все праздничные дни и в большинство выходных. А в городе, между прочим, полно гостиниц на любой вкус. Правда, у самой Кати денег на такие роскошества нет, но отец Бирки Лентеевой генерал-лейтенант от инфантерии и обычно отстегивает любимой дочери от своего оклада денежного содержания немалые толики. Так что, если кому-то не терпится снять трусики и пообжиматься на просторной кровати, а не на сиротской институтской койке, you are welcome[10].

Подумав об этом, Катя обратила внимание на то, что использовала выражение на английском языке, чего делать никак не следовало даже мысленно. В этом мире победу одержали классическая латынь и язык западных франков. Латынь, как язык европейской науки, медицины и юриспруденции, не потеряла своих позиций, завоёванных еще в раннем средневековье, и в Новое Время. Ну а франкский давно уже стал для Европы обыденностью, недаром все языки, выступающие посредниками между разными народами, называются Лингва-франка[11]. Так что все девочки, учившиеся в Добрынинском институте, свободно владели не только новгородским лингом и новоскандинавским спраком[12], но также латынью и языками франков и германцев. Поэтому Кате стоило проявить осторожность и выражаться исключительно на тех языках, знание которых можно как-то обосновать. Она думала об этом почти всю дорогу до дортуара, в очередной раз пытаясь разобраться в современном ей геополитическом устройстве мира, но затем все мысли из ее девичьей головки были привычно сметены стриптизом и обнаженкой, которую она с удовольствием наблюдала уже третий месяц подряд. После удара прошло семь недель, но Кате все еще не приелось зрелище раздевающихся и переодевающихся одноклассниц и, тем более, их нагота в открытых душевых кабинках или в бане, куда они ходили раз в неделю. Баня — это, вообще, был феерический аттракцион невиданной щедрости. Тридцать голых половозрелых девиц в возрасте от семнадцати до девятнадцати лет, двигающихся, сидящих на каменных скамьях или стоящих рядом с ними, идущих через мыльный зал, набирающих холодную или горячую воду из больших бронзовых кранов, сгибающихся над банными шайками, чтобы вымыть волосы, обмывающих груди и промежность и помогающих друг другу потереть спинку или сполоснуть длинные волосы. Раньше Катя не обращала внимания на всю эту эпическую роскошь, но теперь, — после грома и молнии, — все было иначе. И она вовсю оттягивалась, вполне наслаждаясь эротикой русской бани. К тому же, пользуясь случаем, всегда можно было потереть спинку той же Бирне, заодно помацав ее бедра и зад, или невзначай и, разумеется, нечаянно коснуться грудью или рукой прелестей какой-нибудь другой девушки. Но, конечно, совершая все эти «глупости», Катя никак не могла отделаться от мысли, что будь у нее член, она бы всех тут раком поставила и отымела до потери сознания. Однако, не судьба, как раз этого органа, так необходимого ей здесь и сейчас, у нее теперь не было.

«Мечты, блядь, мечты!» — покрутила Катя головой, пытаясь сбросить наваждение и успокоить заполошный стук сердца.

«Все будет, детка, но, увы, не сегодня и без «нефритового жезла»! — остановила она уже взявшие разгон мысли. — А сейчас по плану душ, завтрак и уроки! Вперед!»

Так все и случилось. Распорядок дня — незыблем, как устои государства, поэтому уже через пять минут она оказалась в душе. Включила воду и затаила дыхание. Стараясь не привлекать к себе особого внимания, даже намыливаясь или смывая мыло и бальзамы под тугими горячими струями, Катя все-таки посматривала по сторонам и видела многое у многих. У Нины Хаген, например, была небольшая, но весьма элегантная грудь, а вот Бирна могла похвастаться классическим третьим размером и круглой, гладкой, так и просящейся в руку задницей.

«Зачетные сиськи! — отметила Катя, — и задница красивая…»

Красивых задниц и сисек здесь, впрочем, было много. Все-таки они все волшебницы. И, как минимум, половина из них пользуется бальзамами для волос и кремом для кожи, изготовленными самой Катей. Вообще, самостоятельное зельеварение в институте, судя по всему, приветствовалось. Во всяком случае, девушки свободно пользовались алхимической лабораторией, зельеварней и артефактной мастерской. Формально, их никто не проверял и за ними не следил, но Катя догадывалась, что негласный контроль все-таки существует, потому что как-то так получалось, что стоило кому-то из девушек сварить что-то не то или это что-то принять внутрь, как тут же рядом оказывалась одна из дам-наставниц, смотрительница лаборатории или целительница в сопровождении одного из профессоров. Цель этой политики была очевидна и прежней Кате, и, тем более, нынешней. Большая часть доступной женщинам магии — это зелья, обереги, заговоры и простейшие ритуалы. К остальному женщин допускают редко и с большой неохотой, так что те, кто обучался в Добрынинском институте, должны были хорошо знать хотя бы эти разделы магии. Разумеется, их учили и другому. Немного чарам, но, в основном, лекарским и бытовым, чуть-чуть боевой магии, но только для того, чтобы присвоить по завершении учебы звание прапорщика военного времени.

Темной ритуалистике, магии проклятий и настоящей боевой магии институток не учили. Книг по этой тематике в библиотеке не было и все ограничивалось парой обзорных уроков, на которых им объясняли, какая, вообще, существует на свете магия, и кто какой волшбой владеет. А их было много, разных всех: волхвы и друиды, чароплеты и колдуны, ведьмы и малефики[13], кудесники и много кто еще. Однако кое-что из запретного девочки все-таки знали и умели, и вот это уже точно являлось откровенной нелегальщиной. Кое-кто приносил иногда в институт после выходных кое-какие запрещенные издания. Обычно это были жесты доброй воли и выражение заботы, демонстрируемые старшими сестрами учениц, а иногда и матерями великовозрастных девиц и их тетушками. Так еще на пятом курсе Кате посчастливилось ознакомиться с «Руководством для глупых девиц». Это была совершенно потрясающая книга. Во-первых, она повествовала о сексе не в сухих терминах биологии млекопитающих и курса родовспоможения, а рассказывала про все, как оно есть и в чем там дело. Весьма познавательная книга, но Катю она тогда не заинтересовала. Она лишь приняла к сведению ряд фактов и советов, но сосредоточилась только на главе, в которой были даны рецепты Противозачаточных зелий, Обезболивающих элексиров и еще нескольких снадобий, в необходимости которых Катя по молодости лет сильно сомневалась, но рецепты которых, тем не менее, тщательно переписала. И в самом деле, зачем этой безгрешной душе Стимулятор Полового Влечения, крем и бальзам для симуляции лишения девственности и наркотический элексир, позволяющий женщине «расслабиться и получать удовольствие», даже если ее с души воротит от одного вида и запаха того, что нужно взять в рот или впустить в свою вагину. Все это были крайне неприличные вещи, но нынешняя Катя понимала, что все это может пригодиться как раз ей, раз уж она «родилась» женщиной. Как там говорится в старой русской поговорке: «Нравится, не нравится — терпи, моя красавица»? Ну, где-то так и есть, потому что такова женская доля, и всем пофиг, что конкретно она по факту в душе мужчина.

Однако кроме той «срамной» книжки, в руки Кати, — спасибо одноклассницам, — попали и другие книги. Например, сборник боевых чар, адресно разработанных для спецназа ВДВ. Кате они тогда показались излишне экстремальными и жестокими, но кое-что она все-таки переписала в свой собственный гримуар, зашифрованный двойным шифром и наглухо зачарованный от загребущих рук и чужих жадных взглядов. Она даже кое-что разучила и попробовала, но испытав однажды на полигоне заклятие Огненного хлыста, решила, что такой ужас ей не нужен. Нынешняя Катя с собой прежней не согласилась и последние две недели только тем и занималась, что разучивала запрещенные чары и проклятия и осваивала варку весьма экзотических зелий из Черного Списка МВД и Минздрава.

После водных процедур, надев форменные платья, девушки направились в трапезную. На завтрак им предложили крошечную порцию овощного салата, бутерброд, — если так можно назвать едва ли не прозрачный ломтик хлеба и действительно прозрачный лепесток желтого сыра, — половину сваренного вкрутую яйца, мелкую плошку с овсянкой на молоке, белую булочку размером с детский кулачок и большую кружку черного кофе[14]. К булочке прилагалась чайная ложка джема, а к кофе два кубика сахара-рафинада. Наесться досыта таким завтраком не получится, но притупить чувство голода — вполне. Сейчас, на седьмом году обучения, когда девушки получили возможность покидать стены института хотя бы по выходным, их положение стало гораздо лучше, потому что на воле можно было наесться от пуза и даже прикупить кое-что в запас. А вот на младших курсах постоянным спутником институток был самый настоящий голод. Зачем это делалось, бог весть. Никакого рационального объяснения такому произволу Катя найти так и не смогла. Ну, не фигуры же они таким образом должны были сохранить? Они же волшебницы! Сжечь с помощью зелий килограмм или два подкожного жира для них не проблема. Можно даже убирать жир адресно, то есть там, где надо и не полностью, а слоями. На бедрах, например, или на талии, на заднице, наконец, но морить девочек голодом? Безумие какое-то.

Сама Катя по субботам начинала свой поход в большой мир с того, что заходила в кухмистерскую Обуховой и съедала там большую миску суточных щей или пшенной каши со смальцем и шкварками, добавляла приличных размеров пирог с мясом и средних размеров пирожок с яблочным повидлом, запивала все это чаем с медом, и покупала в запас триста граммов тонко нарезанной хазарской бастурмы из конины и кулек персидского изюма. Полоски вяленого и сильносоленого мяса были хороши тем, что их можно было подолгу держать во рту, подавляя чувство голода, а изюм был нужен, чтобы добавить в кровь хоть немного глюкозы, да и просто побаловать себя. Все удовольствие обходилось ей в тридцать копеек, и оно того стоило.

Первой лекцией в этот день стояли «Бытовые чары». Освоив за шесть с половиной лет учебы довольно много простых и действенных приемов содержания в порядке себя, своей одежды и дома, в котором ты живешь, они приступили наконец к теории. Впрочем, то ли составители учебной программы были полными бездарями, — во что слабо верилось, — то ли целью этой «теории» было ничему их на самом деле не научить, но, спрашивается, с каких пор классификация чар по объекту применения является теорией? То есть, запомнить так, конечно, проще. Но тогда это классификация по несущественному для самой магии критерию, и значит, к теории имеет весьма слабое отношение. И так дела обстояли, в общем-то, со всем, что изучалось в институте. Кроме алхимии, пожалуй, но она являлась в этом смысле единственным исключением. Остальное, — будь то рецепты зелий или боевые чары, — просто заучивалось наизусть без какой-либо попытки объяснить слушательницам принципы, лежащие в основе колдовства, его внутренний механизм и систему связей со всей прочей волшбой. Катя над этой проблемой задумывалась и раньше, но только сейчас сообразила, что, возможно, составители программы не желали давать в руки благородным девицам инструмент влияния. Ведь тот, кто знает теорию, может внести изменения в практику. Без знания принципов, заложенных в основу зельеварения, вообще, и различных групп зелий и снадобий, в частности, невозможно придумать новое зелье. Можно его лишь улучшить, имея мозги и возможность экспериментировать, но ничего нового не создать. А значит, не появятся вдруг из ниоткуда сильнодействующие яды с неочевидными симптомами отравления, и не перемрут нелюбимые мужья и покровители от сердечной недостаточности, классического удара или прободения язвы, повально поразивших вдруг целое поколение старых пердунов. И это лишь один пример, потому что, зная внутренние механизмы заклинаний, можно создать такие хитрые проклятья, что хрен поймешь, прокляли человека или нет. Впрочем, верно и обратное, зная, как действует тот или иной препарат, хороший зельевар смог бы сварить антидот, и тогда перестанет действовать, скажем, антипохмельное зелье или, для примера, противозачаточное. В жизни же встречаются очень разные ситуации. Иногда женщине надо предохраняться тогда, как супруг заливает в нее зелье, повышающее фертильность[15], а в другой раз, ей, напротив, нужно увеличить вероятность залететь, несмотря на то что супруг или любовник не хочет заводить ребенка и подливает ей в напитки контрацептивные препараты.

«Но ведь кого-то этому учат? Кто-то знает, о чем идет речь, и понимает, как можно создать новые чары или какой-нибудь бальзам!»

Катя не дура, и мозги у нее работают, как надо. Следует лишь задать правильный вопрос. И сейчас новая Катя Брянчанинова сформулировала правильные вопросы и пришла к выводу, что не здесь в Добрынинском институте, но где-то там, за его стенами, обязательно должны существовать книги по теории магии и колдовства. И значит, дело за малым, узнать, где именно искать подобного рода литературу и как сложно ее будет получить в личное пользование.

Эти мысли не мешали Кате вести конспект и запоминать те поверхностные критерии категоризации, о которых рассказывала профессор Алтынова. Для восстановления целостности объекта такими критериями были природа этого объекта, — искусственный или природный, — материал, из которого он сделан или состоит, степень и время нарушения целостности, характер повреждения и еще порядка дюжины переменных. И под каждую из них и, тем более, под различные их сочетания следовало подбирать те или иные коэффициенты и поправки к базовым чарам. На самом деле, полная ерунда, поскольку опытным путем все девушки, — ну, кто поумнее, разумеется, — давным-давно установили, что большинство из перечисленных факторов легко компенсируются вложенной в заклинание силой и добавочными чарами, которых всего-то пять. Результат тот же, а вот учить гораздо легче, не говоря уже о том, чтобы применять во время волшбы.

Катя отметила эту мысль в своем гримуаре, и с легким сердцем отправилась на практические занятия по кулинарным чарам и эссенциям. Прежняя она обожала этот предмет, готовясь, если все-таки случится чудо чудное, стать мастером-кондитером. Новая она ничего против кулинарных чар не имела, но рассматривала волшебную кондитерскую в каком-нибудь провинциальном городке не как лучший исход, а всего лишь как один из возможных вариантов развития событий. Другое дело, что ничего более интересного она пока не придумала, но времени для размышлений все еще оставалось достаточно, и Катя надеялась на какой-нибудь неожиданный случай, который разрешит все ее сомнения. Тут главное было не пропустить внезапно открывшуюся возможность и использовать ее себе на пользу. И, как ни странно, Катя в своих ожиданиях не ошиблась. Случай нашел ее сам, ей даже плести интриги не пришлось. Единственной проблемой было решить, брать свалившийся на нее приз или обождать другого случая. Вдруг откроется еще какой-нибудь вариант, который будет лучше предложенного?

[1] Сансара — круговорот рождения и смерти в мирах, ограниченных кармой, одно из основных понятий в индийской философии: душа, тонущая в «океане сансары», стремится к освобождению и избавлению от результатов своих прошлых действий (кармы), которые являются частью «сети сансары».

[2] Интроспекция (лат. introspecto, смотрю внутрь) — метод, позволяющий иметь представление о своей сущности: структуре, организации и т. п. В данном случае речь идет о способности, похожей на Интроспекцию виртуальных машин (англ. Virtual machine introspection, VMI) (в компьютерах).

Интроспекция виртуальных машин — это технология для мониторинга внутреннего состояния виртуальной машины. Она может использоваться для отладки, расследования инцидентов или обнаружения вредоносного кода.

[3] Сюсла — единица административного деления в средневековой Скандинавии, эквивалентная округу. Главой сюслы был сюслуман, что в общих чертах соответствует английскому понятию шериф.

[4] Альдейгья — древнескандинавское название Старой Ладоги.

[5] Кенугард (Кеnugardr) — Киев.

[6] Конкубина — в древнем Риме незамужняя женщина низшего сословия, находившаяся в сожительстве с мужчиной. Такое отношение, называемое в Римском праве конкубинатом, не было зазорным, но было лишено всех прав, какие имел законный брак.

[7] «Боевая борьба» викингов представляла собой единоборство, в котором сочетались борцовские приемы и удары руками, ногами и головой. Кроме того, допускались укусы и некоторые другие.

Авлог (àvlog) — своего рода промежуточная форма между борьбой и боксом, появившаяся в эпоху викингов в скандинавских странах и Англии.

[8] Для примера. В песне «О том, как Брюнхильду приняли в Вормсе» повествуется как королевич Зигфрид Нидерландский помогает Гунтеру в сватовстве к богатырской деве, исландской королеве Брюнхильде, которая дала обет выйти замуж за смелого и достойного воина. Зигфрид под видом Гунтера побеждает Брюнхильду в борьбе с большим трудом, поскольку королева была сама хорошим борцом и знала многие ухватки.

А русская богатырка Василиса Микулична (дочь Микулы Селяниновича Василиса, которая стала женой боярина Ставра Годиновича из земли Ляховицкой, Чернигова-града) переодевшись мужчиной вообще отмудохала едва ли не всех богатырей, состоявших при дворе князя Владимира.

[9] Паллиатив — не исчерпывающее, временное решение, полумера.

[10] You are welcome — добро пожаловать.

[11] Лингва франка (итал. lingua franca «франкский язык») — язык или диалект, систематически используемый для коммуникации между людьми, родными языками которых являются другие.

[12] Линг — от латинского lingua» (язык, народ).

Спрак — от шведского и норвежского språk (язык).

[13] Малефик — проклинатель.

[14] Для сравнения, вот описание завтрака в Смольном Институте в Петербурге: «В завтрак нам давали маленький, тоненький ломтик черного хлеба, чуть-чуть смазанный маслом и посыпанный зеленым сыром, — этот крошечный бутерброд составлял первое кушанье. Иногда вместо зеленого сыра на хлебе лежал тонкий, как почтовый листик, кусок мяса, а на второе мы получали крошечную порцию молочной каши или макарон. Вот и весь завтрак… Утром и вечером полагалась одна кружка чаю и половина французской булки».

[15] Фертильность (лат. fertilis — «плодородный, плодовитый») — способность половозрелого организма производить жизнеспособное потомство.