Леонид. Время исканий

Глава 11

Совещание в Наркомате тяжелой промышленности было похоже на жерло вулкана перед извержением. Воздух, густой от папиросного дыма, буквально звенел от невысказанного напряжения. Все присутствующие знали о результатах проведенной мною ревизии военного производства и сделанных разгромных выводах. За длинным столом собрались люди, от решений которых зависела бронетанковая мощь страны: хмурый, уверенный в себе наркомвоенмор Ворошилов; его заместитель Тухачевский, нервно постукивающий отточенным карандашом по папке; хозяин тяжелой промышленности Григорий «Серго» Орджоникидзе, и вызванные из Харькова и Ленинграда директора танковых заводов.

Слово для доклада предоставили начальнику Управления механизации и моторизации РККА Иннокентию Халепскому. Он говорил бодро, с уверенностью человека, излагающего единственно верную, утвержденную на самом верху доктрину. Предмет Иннокентий Андреевич знал «от и до» — ведь все, что к 1933 году реализовано в танковых войсках страны, было сделано с его подачи. Указка порхала по большим плакатам, где в разрезах и проекциях красовались танки — настоящее и будущее Красной Армии, а начальник УММ с умным видом изрекал:

— Товарищи! Наша система бронетанкового вооружения опирается на глубокую специализацию машин и отвечает всем требованиям современной маневренной войны! В качестве основного танка дальнего действия, для оперативных прорывов, мы принимаем скоростной танк БТ. Его уникальная колесно-гусеничная ходовая часть обеспечивает высочайшую маневренность. Непосредственную поддержку стрелковых частей осуществляет танк Т-26. Его двухбашенная конструкция позволяет вести огонь по широкому фронту, прижимая вражескую пехоту к земле. Для качественного усиления и взлома эшелонированной обороны предназначен средний танк Т-28 и проектируемый тяжелый танк Т-35! И наконец, для массовой поддержки пехоты имеется дешевая в производстве танкетка Т-27. Таким образом, мы имеем сбалансированную, гибкую и продуманную систему, позволяющую решать любые задачи на поле боя!

Он закончил под одобрительные кивки некоторых военных и сел на свое место. В наступившей тишине моя просьба дать слово прозвучала неожиданно и резко. Взгляд Тухачевского, до этого скучающий, мгновенно стал ледяным.

— Товарищи, — я говорил спокойно, медленно поднимаясь из-за стола. — Мы только что выслушали доклад о продуманной системе. Но если взглянуть на нее не с точки зрения красивых схем на плакате, а с точки зрения реального боя и возможностей нашей промышленности, то картина получится удручающая.

Я подошел к плакатам, от которых еще, казалось, исходило тепло уверенного голоса Халепского.

— Что мы имеем по факту? Две совершенно разные, сложные и дорогие в производстве машины — БТ и Т-26 — которые при этом страдают от одних и тех же смертельных болезней: противопульная броня, которую пробьет любая современная противотанковая пушка, и слабое, почти игрушечное вооружение. По сути, они дублируют друг друга в своей фатальной беззащитности. Мы распыляем огромные промышленные ресурсы, чтобы строить две разные, но одинаково слабые машины, вместо того чтобы создать один, по-настоящему мощный и универсальный танк.

Я перевел взгляд на плакат с изображением приземистой танкетки.

— А это… — указка коснулась силуэта Т-27. — Простите, но это не оружие. Это стальная, тесная гробница для двух танкистов. Машина без башни, с броней, которую прошивает крупнокалиберный пулемет, и с одним «Дегтяревым». Любой вражеский пулеметный расчет превратит ее в решето за считанные секунды. Мы тратим народные деньги на массовое производство тысяч этих бесполезных коробок, вместо того чтобы дать армии один, но действительно боеспособный танк.

Тишина в зале стала тяжелой, почти осязаемой. Все взгляды обратились к тому, кто до этого молчал, сидя во главе стола и медленно раскуривая трубку. Сталин поднял голову, и его тяжелый, пронзительный взгляд остановился на мне.

— Харашо, таварищ Брежнев, — произнес он своим глуховатым, лишенным всяких эмоций голосом. — Критиковать мы все умеем. А что вы предлагаете? Какую вы видите правильную систему танкового вооружения?

Вопрос повис в густом табачном дыму. Десятки глаз впились в меня, ожидая ответа. Это был тот самый момент, ради которого и затевалось это совещание — шанс не просто раскритиковать, но предложить совершенно иную философию, иную доктрину стального кулака.

— Я предлагаю отказаться от погони за разнообразием типов и мнимой специализации, товарищ Сталин, — ответ прозвучал твердо и убедительно. — Будущая война — это война моторов и брони. И победит в ней не тот, у кого танков будет больше по списку, а тот, чьи танки смогут выжить на поле боя и выполнить свою задачу.

Подойдя к столу, я решительно отодвинул в сторону чертежи быстроходного БТ и танкетки Т-27, словно смахивая с доски ненужные фигуры.

— Основой нашей танковой мощи должен стать не скоростной кавалерист и не бронированный пулеметчик. Основой должен стать тяжеловес с толстой кожей. Единый, универсальный танк с мощным, противоснарядным бронированием.

Тухачевский резко нахмурился, его тонкие пальцы сжали карандаш. Он уже готов был возразить, но я продолжил, не давая ему вставить ни слова, нанося удар по самому сердцу его теории.

— Все эти прекрасные идеи о глубоких стремительных прорывах рассыплются в прах в первом же серьезном бою. Рассыплются потому, что наши танки с их противопульной броней будут безжалостно расстреливаться. И не только штатными 37-ми и 47-миллиметровыми противотанковыми пушками, которые уже стоят на вооружении по всей Европе. Их будет жечь огнем прямой наводкой обычная полевая артиллерия. Их будут прошивать крупнокалиберные пулеметы и противотанковые ружья, которые сейчас появляются в массовом количестве. Наше хваленое танковое воинство, состоящее из этих машин, превратится в один гигантский, пылающий костер, едва соприкоснувшись с серьезной, подготовленной обороной противника.

Затем я указал на эскизный чертеж Т-28.

— Из всего, что у нас сейчас проектируется, единственная машина, имеющая хоть какой-то реальный потенциал — это Т-28. Да, он сложен, он дорог, его многобашенная схема порочна и избыточна. Но у него есть главное — конструктивный резерв для роста. Его корпус и ходовая часть позволяют нарастить броню до уровня, который сделает его неуязвимым для большинства существующих противотанковых средств.

Я посмотрел прямо на Сталина, который слушал, не отрывая взгляда, чуть прищурив глаза.

— Я предлагаю немедленно прекратить массовый выпуск танкеток Т-27 и танков БТ. Все высвобожденные ресурсы — сталь, моторы, станки, деньги — бросить в одном-единственном направлении: на создание на базе Т-28 единого, универсального танка. Отказаться от лишних пулеметных башен, а весь сэкономленный вес пустить на резкое усиление лобовой брони, доведя ее до 45, а лучше 50 миллиметров. Установить в главной башне мощную 76-миллиметровую пушку. Только такая машина сможет выжить и победить в войне будущего.

Не успел я закончить, как Тухачевский, не в силах больше сдерживаться, вскочил со своего места. Его аристократическое лицо побагровело от гнева, холодные глаза метали молнии.

— Это дилетантизм! — отрезал он, и его голос звенел от возмущения. — Это полное непонимание основ современной тактики! Мы строим армию для глубокой, маневренной войны, а нам предлагают вернуться к неповоротливым сухопутным крепостям времен империалистической бойни!

Он нервно зашагал вдоль стола, чеканя шаг, словно на плацу.

— Вы предлагаете отказаться от двухбашенного Т-26! Да вы понимаете, что это идеальный инструмент для прорыва тактической обороны? Он подходит к траншее и может одновременно, из двух башен, вести огонь в обе стороны вдоль окопа, выкашивая пехоту противника! Это же азбука!

Он остановился и вперил в меня негодующий взгляд.

— А танки БТ? Вы называете их беззащитными! Но их главная защита — это скорость! Это кавалерия двадцатого века! На колесах они способны совершать многосоткилометровые марши по дорогам, а у линии фронта переходить на гусеницы и врываться в тыл врага со скоростью семидесяти километров в час! Никакая оборона не устоит перед таким стремительным натиском!

Он вдруг обратился ко всему залу, и в его голосе зазвучали нотки лектора, объясняющего прописные истины неразумным студентам.

— Система, которую мы приняли — идеальна в своей логике! Массовые Т-26 для поддержки пехоты и прорыва обороны врага. Быстроходные БТ для развития успеха в глубине. А для особых случаев, для взлома железобетонных укреплений вроде линии Мажино, у нас есть тяжелые Т-28 и Т-35! Это гибкая, сбалансированная система, а вы предлагаете заменить ее одним неповоротливым, дорогостоящим танком! Это шаг назад, товарищи!

Я выслушал его страстную тираду, не перебивая. Я дал ему выплеснуть все свои теоретические конструкции, которые так красиво выглядели на бумаге и так страшно должны были развалиться при первом же столкновении с реальностью. Когда он, разгоряченный, замолчал, в кабинете наступила тишина.

— Михаил Николаевич, — начал я спокойно, и это спокойствие разительно контрастировало с его только что отгремевшим пафосом. — Давайте на минуту оставим высокую теорию и представим себе реальный бой. Вот ваш двухбашенный Т-26 подползает к вражескому окопу. Что дальше? Он останавливается, разворачивает башни в разные стороны, как раскоряка, и начинает поливать свинцом траншеи справа и слева?

Я сделал паузу, обводя взглядом присутствующих.

— Сразу скажу — ничего из этого не выйдет. Во-первых, неподвижно стоящий у самого переднего края танк с противопульной броней проживет ровно столько, сколько понадобится расчету ближайшей противотанковой пушки, чтобы сделать первый прицельный выстрел. Секунд тридцать, не больше. Во-вторых, даже если ему дадут пострелять, толку от этого огня будет немного. Вы, как военный специалист, должны знать, что траншеи редко копают прямыми, как стрела. Они всегда имеют изгибы, уступы, «лисьи норы». Вражеская пехота просто спрячется за этими изгибами и почти не пострадает от вашего фланкирующего пулеметного огня. Что уж говорить про блиндажи и дзоты? Для их уничтожения нужна хорошая, не меньше 76 миллиметров, фугасная граната. А ее у Т-26 нет.

Я перевел взгляд на плакаты.

— Далее. Вы ратуете за двойную систему: пехотные танки и скоростные. Считаете, что так получается гибко. А я вижу в этом кошмар для службы снабжения в военное время. Давайте на минуту забудем о тактике и посмотрим на все это с точки зрения подвоза и обеспечения. Вот у нас три основных танка: Т-26, БТ, Т-28. Знаете, что это означает для наших тылов в разгар наступления? Это означает, что на передовую нужно одновременно, под бомбами и снарядами, подвозить три разных типа горючего. Авиационный бензин для БТ и Т-26. Дорогой и дефицитный лигроин, дизельное топливо для артиллерийских тягачей. Добавьте к этому десятки видов масел, совершенно разные запчасти для двигателей, ходовой части, разные боеприпасы. Это, товарищи, рецепт гарантированного хаоса и паралича в первом же серьезном наступлении.

Отложив чертежи, я и посмотрел прямо на Тухачевского.

— Вы так цените колесно-гусеничный движитель танков БТ. Говорите о сбережении моторесурса гусениц на марше. Но эта проблема давно решена в мире совершенно другим, куда более изящным способом. Англичане еще в двадцатых годах начали применять для траков высокомарганцовистую сталь Гадфильда, которая обладает феноменальной износостойкостью.

Я видел, как помрачнел Халепский, который лично принимал два года назад решение о закупке в Америке системы Кристи. Как напряглись лица директоров заводов. Это была уже их епархия.

— Применение такой стали или разработка современных гусениц с резинометаллическим шарниром способно увеличить ресурс траков до четырех, а то и пяти тысяч километров! Этого с лихвой хватит на любую мыслимую военную операцию. И для этого не нужно городить этот чудовищно сложный, тяжелый и постоянно ломающийся колесно-гусеничный привод! Который, к тому же, имеет еще один критический недостаток, о котором вы умолчали. Его резиновые бандажи на колесах стираются в пыль после нескольких сотен километров марша по шоссе. И ваш хваленый «кавалерист» превращается в недвижимую мишень задолго до того, как доберется до поля боя.

Я снова обвел взглядом присутствующих.

— Товарищи, мы должны немедленно прекратить этот парад разнотипных, несовместимых друг с другом машин. Нам не нужно три разных танка сомнительных достоинств. Нам нужен один, но толковый, тип вооружения. Один танк, один двигатель, один тип горючего, одна башня, одно орудие, один набор запчастей. Только так мы сможем обеспечить нашу армию по-настоящему массовым, надежным и боеспособным оружием. И не похоронить ее в логистическом аду в первые же дни войны.

В наступившей тишине Сталин, до этого молча слушавший, выпустил густой клуб дыма и вдруг участливо, почти сердечно обратился к заму Ворошилова:

— А что скажэт таварищ Ворошилов? Климэнт Ефремович, каково ваше мнэние?

Ворошилов медленно поднялся. Внешне он оставался бесстрастным, лишь сжатые губы и бледные пятна на щеках выдавали его волнение. Когда он заговорил, в его голосе звенел холодный, едва сдерживаемый гнев. Впрочем, я не сомневался, что он поддержит точку зрения своего ведомства…

— Я полностью поддерживаю мнение товарища Тухачевского! — отрезал он. — Помимо всех возражений, которые уже были озвучены Михаилом Николаевичем и начальником Управления механизации, добавлю: исключение из производственной программы танков БТ полностью лишает нашу армию наступательных возможностей! Именно танки БТ, с их уникальной скоростью, должны осуществлять глубокий оперативный прорыв оборонительных линий неприятеля! Если их не будет — вся теория глубокой наступательной операции, принятая Реввоенсоветом, будет поставлена под вопрос!

— Что ви на это скажэте, товарищ Брэжнев? — насупив брови, спросил Сталин.

— Я скажу, товарищ Сталин, что теория, не подкрепленная практикой — это пустая фантазия. Подумайте сами. Танк БТ развивает до семидесяти километров в час на колесах. Но какой в этом толк, если пехота, которую он должен поддерживать, все равно движется со скоростью пять километров в час? Если артиллерия, без которой любой прорыв захлебнется, тащится сзади со скоростью сельскохозяйственного трактора? Какой смысл в этом стремительном рывке в пустоту, в отрыве от своих главных сил?

Игнорируя Ворошилова — он просто повторял, как попугай, идеи своего заместителя — я повернулся к Тухачевскому.

— Наконец, зачем танку такая скорость, если утвержденная вами же дневная норма наступления для стрелковой дивизии — двадцать, максимум тридцать километров? Неужели наш Т-28, который на гусеницах развивает до сорока километров в час, не сможет за день пройти с боями эти тридцать километров, поддерживая пехоту и артиллерию?

Сталин нахмурился еще сильнее, и в его глазах появился нехороший, тяжелый блеск.

— Итак, вы считаете, что БТ нэ нужен нашей армии?

— Абсолютно! В том виде, в каком он существует, он не нужен. Он не может действовать в отрыве от других родов войск. Что нам действительно нужно, чтобы технические возможности РККА соответствовали ее наступательной доктрине — это не танки-гонщики. Армии необходимы скоростные артиллерийские тягачи и бронетранспортеры для пехоты, чтобы она не отставала от танков! Нужны автомобили повышенной проходимости, способные двигаться по дорогам, разбитым гусеницами! Танки жрут массу горючего, в бою расходуется боеприпас, да и продовольствие будет нелишним. Чем все это подвозить? Газ-АА просто застрянет. И, кстати, об артиллерии: на сегодняшний день у нас даже нет орудий, приспособленных для буксировки механической тягой! И никто их не проектирует! Все силы брошены на бесполезные безоткатки! Так что, если доверится доктринам наших военных теоретиков, развивать наступление предстоит танкам БТ без топлива, без боекомплекта, без пехоты, без артиллерии, вооруженных 45 миллиметровой пушечкой.

— Танки будет поддерживать авиация! — с места заметил Тухачевский. — Авиация и ДРП. Ей не нужны классические артсистемы.

— Авиация есть не только у нас, товарищ Тухачевский. Когда наметится прорыв, туда со стороны противника слетится все, что только может нести бомбы. Толковых зенитных орудий у нас нет. Прикрыть мы наши танки толком не сможем, поскольку наши истребители будут оторваны от аэродромов. А наши бомбардировщики, когда прилетят, скорее всего отбомбятся по своим, потому что взаимодействие с танками не отработано. ДРП неработоспособны, и даже если удастся довести их до серии, они всегда будут хуже классических артсистем. Все, на что смогут рассчитывать танкисты — это свои танковые орудия. Все!

Сталин долго молчал, глядя в одну точку. В кабинете было так тихо, что слышно было, как тяжело дышит побагровевший Тухачевский.

— Итак, таварищ Брэжнев, ваши канкрэтные прэдложения? — наконец произнес Сталин.

— Предлагаю нарастить выпуск танка Т-28, немедленно начав работы по его упрощению и модернизации: убрать две малые пулеметные башни, а весь сэкономленный вес пустить на усиление лобового бронирования. Производство танков БТ прекратить, а на высвободившихся мощностях Харьковского завода развернуть разработку и выпуск бронетранспортеров. Производство танкеток Т-27 прекратить как абсолютно неэффективных. Танк Т-26 оставить как временное, переходное решение, с постепенной передачей его производства на второстепенные заводы. И все основные силы бросить на разработку нового, перспективного среднего танка — однобашенного, с мощной 76-миллиметровой пушкой и противоснарядной броней.

— Но Т-28 — это сложная, дорогая машина! — не выдержал Халепский. — Завод имени Кирова с трудом справляется с его производством!

Здесь был мой шанс опереться на практиков. Я посмотрел на директора Кировского завода.

— Товарищ директор, если с вашего завода снять все побочные заказы и сосредоточить вас только на Т-28, вы сможете нарастить выпуск?

Директор, Карл Мартович Отс, до этого молчавший, переглянулся с сидевшим рядом главным конструктором Гинзбургом, и, тяжело поднявшись, произнес:

— Если нам дадут необходимые станки и ресурсы, товарищ Сталин, и снимут другие задания, мы сможем значительно увеличить программу.

У меня отлегло от сердца. Гинзбурги выполняли свою часть сделки. Неизвестно, как они добились от Отса согласия на расширение выпуска этой сложной и капризной машины, да еще и с отказом от кондового и хорошо освоенного Т-26, но факт — есть факт.

— И пусть вас не смущает его цена, товарищи! — продолжал я, — Цена, сформировалась на крайне малых, почти штучных объемах выпуска. В настоящей, крупной серии себестоимость неизбежно упадет. Да, он никогда не станет таким же дешевым, как Т-26. В конце концов, он и весит почти втрое больше, чем легкий танк. Но и боевая ценность его несоизмеримо выше! Один модернизированный Т-28 на поле боя будет стоить целой роты этих танкеток!

Сталин долго, мучительно думал, медленно раскуривая трубку. Затем поднял голову, с нехорошим прищуром глядя на меня.

— Товарищ Брежнев. Подготовьте ваши прэдложения по реорганизации нашей танковой промышленности. В виде проекта постановления. И подготовьте предложения по артиллерии.

Вот тут настал мой звездный час. Потому что все уже было готово.

— Товарищ Сталин, с артиллерией мы разберемся на отдельном совещании, а по танкам проект постановления уже подготовлен. Первое. Производство танка Т-26, как временной и переходной меры, сохраняется, но постепенно, в течение полутора лет, переносится с ленинградских предприятий на завод «Красное Сормово» в Горьком.

Ворошилов, услышав такое, прямо скажем, нестандартное предложение, попытался возразить:

— Товарищ Сталин, но на «Красном Сормово» производятся подводные лодки! Куда переносить их выпуск?

— Этот вопрос учтен, — не дал я ему развить мысль. — Поэтому предлагается уже сейчас начать проектирование и строительство новой, дублирующей судостроительной верфи на Севере, в районе Архангельска или Мурманска. Вдали от границ и потенциальных угроз. А пока сормовичи будут заканчивать текущие кораблестроительные программы и постепенно осваивать танки. Для помощи в организации массового, по-настоящему конвейерного производства туда будут командированы специалисты ленинградских заводов, а также лучшие инженеры и технологи с Горьковского автомобильного завода.

Сталин молча кивнул.

— Второе. Харьковский паровозостроительный завод прекращает все работы по танкам БТ и полностью отказывается от планов по производству тяжелого танка Т-35.

Директор ХПЗ, сидевший напротив, был бледен как полотно. Одним росчерком пера его завод, флагман быстроходного танкостроения, лишался своей главной и самой перспективной продукции.

— Основной задачей ХПЗ, — продолжал я, глядя прямо на него, — становится, совместно с ленинградским Кировским заводом, развертывание массового выпуска танка Т-28. А также немедленное начало опытно-конструкторских работ по его коренной модернизации: упрощению технологии, переводу в однобашенный вариант, резкому усилению бронирования и установке нового длинноствольного 76-миллиметрового орудия.

— И третье, и самое важное, товарищ Сталин. Наши главные танковые заводы — Кировский в Ленинграде и ХПЗ в Харькове — находятся слишком близко к западным границам. То же самое можно сказать и о броневом производстве в Мариуполе. В случае серьезной войны они окажутся под угрозой первых же ударов вражеской авиации. Это недопустимый стратегический риск. Поэтому предлагаю немедленно начать проектирование и строительство двух заводов-дублеров на Урале. Один будет полным дублером Кировского завода, второй — ХПЗ. К сороковому году они должны быть полностью готовы к началу выпуска продукции.

Я закончил доклад и сел. В кабинете повисла тяжелая, напряженная тишина. Директора заводов были ошеломлены масштабом и безжалостной решительностью этой перестройки. Предлагаемые меры — настоящая революция, ломающая через колено всю отрасль.

Сталин медленно раскуривал трубку, обводя всех тяжелым, ничего не выражающим взглядом. Затем он повернулся к Орджоникидзе.

— Серго, задача ясна?

Тот тяжело кивнул.

— Ясно, Коба. Сделаем.

— Обеспечьте выполнение, — сказал Сталин, и в его голосе не было и тени сомнения. — Сроки — жесткие. Ответственный за исполнение — товарищ Брежнев.

Он встал, давая понять, что совещание окончено.