Леонид. Время исканий

Глава 10

Восемнадцатое августа 1933 года выдалось на редкость ясным и солнечным. Москва, разморенная летним зноем, казалось, замерла в ленивой неге, но в районе Ходынского поля воздух вибрировал и гудел, раздавались приветственные крики, а в воздух величаво поднимались аэростаты с портретами «вождей». С самого утра сюда стекались тысячи людей, чтобы увидеть главное зрелище года — первый в истории страны официальный День Воздушного Флота.

Когда я вышел из подъезда нашего дома на Берсеневской набережной, черный правительственный «Паккард» отполированный до зеркального блеска, уже ждал меня у тротуара. Шофер в форменной фуражке выскочил и распахнул заднюю дверь. Каково же было мое удивление, когда в прохладном полумраке салона я увидел… Дору Моисеевну! Она сидела, выпрямив спину, в строгом, но элегантном светлом костюме, держа на коленях пухлую папку с документами. Не то чтобы меня совсем уж поразило ее присутствие — в конце концов, она мой новый секретарь — но сегодня я дал ей выходной. Ведь мне весь день предстояло мотаться по авиапразднику — зачем тут секретарь?

— Доброе утро, Леонид Ильич, — она едва заметно улыбнулась. — Решила не терять времени и подготовила для вас краткие справки по всем конструкторам, которые сегодня будут представлять свои машины.

— Благодарю, честное слово, очень приятно, что ты обо мне позаботилась. Но, право, не стоило: я помню все наизусть! — отвечал я, садясь рядом, но стараясь сохранить дистанцию на широком заднем сиденье.

После того памятного разговора с ее отцом и моего уклончивого «я подумаю», Гинзбург действовал с быстротой и натиском опытного полководца. Через два дня в моем кабинете раздался звонок из отдела кадров ЦК, и вежливый голос сообщил, что в качестве личного секретаря мне рекомендована «проверенный, идеологически грамотный товарищ с блестящим знанием иностранных языков». Отказаться было невозможно, это означало бы пойти на прямой конфликт с могущественным кланом. Пришлось согласиться, мысленно поражаясь пронырливости хитроумного Моисея Аароновича.

Машина плавно тронулась, вливаясь в еще не запруженный утренний поток. Дора, казалось, совершенно не замечала моего холодного настроя. Похоже, напрочь отказавшись от своей прежней тактики прямого, отчаянного натиска, они с папенькой теперь играли в другую, куда более тонкую игру…

— Я тут просматривала вашу последнюю аналитическую записку по тактике ПВО, — начала она деловым тоном, открывая папку. — Леонид Ильич то, что вы готовите — это настоящая революция в военном деле. Никто до вас не мыслил такими категориями, не увязывал в единую систему радиолокацию, истребительную авиацию и зенитную артиллерию. Это гениально!

— Это просто системный подход и маленькая толика научного предвидения, Дора, — довольно сухо ответил я.

— Нет, не просто, — мягко возразила она, не глядя на меня, а перебирая бумаги. — Это дар! После вашего разгромного доклада на Политбюро все только и говорят о том, что в оборонной промышленности наконец-то появился настоящий хозяин.

Она не флиртовала. Она демонстрировала свою лояльность, свое восхищение, пыталась доказать, что она не просто красивая женщина, а умный, преданный соратник, способный оценить масштаб личности своего руководителя. И это, признаться, раздражало еще больше, потому что било точно в цель.

— Сегодня вам предстоит разговор с Туполевым, Поликарповым, Яковлевым, Ильюшиным, Кочеригиным, Калининым, Бартини и Ришаром, и… — она сделала паузу, — я подготовила основные данные по их последним разработкам и, что важнее, по их аппаратным связям и конфликтам. Думаю, это может быть полезно.

— Ну, давай, раз подготовила! — немного ворчливо произнес я, забирая у нее папку.

Пока я копался в бумагах, мы приехали на Ходынское поле. Огромное, освещенное ярким утренним солнцем пространство гудело, как растревоженный улей. Над головой, сверкая на солнце, проносились звенья истребителей. Вдоль летного поля ровными рядами застыли, словно на параде, десятки самолетов — от маленьких, похожих на стрекоз АИРов до гигантских, неуклюжих бомбардировщиков ТБ-3, а чуть в стороне виднелась экзотика — аэросани и автожиры ЦКБ. Мы вышли из машины и направились к правительственной трибуне — простому деревянному помосту, возле которого уже стояли припаркованные цековские машины и толпились члены Политбюро. Сталин, в своем неизменном кителе, стоял чуть в стороне, разговаривая с Ворошиловым. Рядом, с жадным, почти религиозным восторгом глядя на самолеты, я заметил знакомую, подтянутую фигуру в форме курсанта Военно-воздушной академии. Это был Артем Микоян, младший брат наркома. Он был здесь, и это было хорошо — мне надо было исполнять мою часть сделки.

Едва мы подошли, Сталин оборвал разговор с Ворошиловым и повернулся ко мне, окинув меня цепким и внимательным взглядом. Рядом с ним, вытянувшись в струну, стоял командующий ВВС Яков Алкснис, настоящий хозяин и инициатор этого праздника. Чуть поодаль виднелись фигуры Тухачевского и начальника Главного управления авиационной промышленности Баранова.

— А, товарищ Брэжнев, — произнес Сталин с едва заметным кивком. — Как раз вовремя. Идите сюда. Будете нашим гидом. Расскажите, что тут у нас летает, а что пока не очэнь.

Ну что же, желание начальника — приказ для подчиненного. И мое появление здесь не удивительно, ведь я теперь отвечаю еще и за то, в какую сторону развиваться нашей авиации.

Подойдя ближе, не без удовольствия заметил, как немногочисленная свита — Молотов, Каганович и группа военных — расступилась, образуя небольшой круг. Дора тактично осталась в нескольких шагах позади, превратившись в тень.

Мы медленно пошли вдоль строя машин под оглушительный рев моторов пролетающих в небе звеньев.

— То, что мы видим здесь, товарищ Сталин, — начал я, стараясь перекричать гул, — это основа наших Военно-воздушных сил на сегодняшний день. Но, по правде говоря, это уже вчерашний день авиации.

Сталин молча шел рядом, заложив руки за спину. Его лицо было непроницаемо.

— Настоящая революция в воздухе начнется в ближайшие год-два. Она уже куется в цехах и конструкторских бюро. Ее сердце — это новые авиационные моторы, лицензии на которые мы с таким трудом закупили в прошлом году.

Я указал на приземистый, мощный истребитель-биплан И-5.

— Вот эта машина Поликарпова — хороший, надежный агрегат, но ее двигатель воздушного охлаждения уже исчерпал свои возможности. Самолет еще выпускается, но уже устарел. А вот Владимир Яковлевич Климов в Рыбинске сейчас заканчивает доводку французского мотора «Испано-Сюиза». Это двигатель водяного охлаждения, мощный, высотный. Уверен, именно он станет сердцем для будущего скоростного истребителя, который сможет догнать любой бомбардировщик. Как только конструктор Шпитальный выдаст нам авиапушку, он будет делать мотор-пушку на ее основе. Аркадий Дмитриевич Швецов в Перми осваивает американский «Райт-Циклон». Это мощнейшая «звезда» воздушного охлаждения, простая и надежная. На ее основе мы создадим массовый штурмовик и скоростной бомбардировщик. А Александр Александрович Микулин работает над собственным двигателем М-34 — это даст нам высотные двигатели для тяжелых машин.

Сталин слушал, не перебивая. Его интересовали не столько детали, сколько система, общая картина.

— Но двигатель — это только половина дела, — продолжал я. — Благодаря системной работе Центрального аэрогидродинамического института, мы уже сейчас имеем готовые, отработанные технологии, которые изменят облик наших самолетов. Мы создали и испытали винт изменяемого шага — это как коробка передач для самолета, она дает максимальную тягу и на взлете, и на большой высоте. Мы отработали конструкцию убираемого в полете шасси — это сразу плюс десятки километров в час к скорости. Мы, наконец, создали компактную и мощную авиационную рацию, и скоро каждый наш истребитель станет не просто одиноким бойцом, а частью единой, управляемой из командного пункта стаи. В ЦАГИ разработана номенклатура профилей крыла, в том числе и ламинарных. Разработана типовая кабина истребителя, много авиаприборов, электроусилители, элементы механизации крыла. В общем, сейчас усилиями ЦАГИ, ЦКБ и ряда КБ авиазаводов мы создали оборудование, что станет основой нашего прогресса в следующей пятилетке.

Я говорил о сложных вещах простым, почти плакатным языком, понимая, что для этих людей важны не технические нюансы, а конечный, реальный результат.

— Через два года, товарищ Сталин, наша авиация будет совершенно другой. Она станет быстрее, выше и намного лучше вооруженной.

Сталин остановился и посмотрел на меня своим тяжелым, пронзительным взглядом.

— То есть мы с товарищами в Политбюро так понимаем, что ви, товарищ Брэжнев, примэнили к авиации тот же подход что и к станкам: разработали агрэгаты, и теперь будете строить самолеты. Харашо, таварищ Брэжнев. Убедительно.

Он повернулся к водителю своего черного открытого «Паккарда».

— Паехали посмотрим вблизи. А вы, — он кивнул мне, — садитесь сюда. Продолжите ваш рассказ.

Я сел на заднее сиденье рядом с ним. Дверца захлопнулась, отрезая рев моторов и восторженные крики толпы. Дора, Ворошилов, Алкснис и остальные остались стоять у трибуны, провожая нас взглядами.

Черный «Паккард» медленно катил вдоль взлетного поля, и в наступившей относительной тишине салона, нарушаемой лишь приглушенным рокотом мотора, разговор продолжился. Машина остановилась напротив самого большого самолета на поле — гиганта ТБ-3. Возле его огромного двойного шасси нас уже ждал Андрей Николаевич Туполев. Вид у него был взволнованный и немного мрачный.

Когда мы вышли он тотчас же подошел к машине, и после короткого, сдержанного приветствия, не теряя времени, с плохо скрываемой обидой обратился прямо к Сталину, демонстративно игнорируя меня.

— Товарищ Сталин, вот наша гордость, воздушный линкор 2-го класса ТБ-3. Но это уже освоенная машина. А есть ведь и новые разработки, куда более перспективные. Мы начали работу над самолетом ТБ-6, воздушным линкором 1-го класса, с гермокабиной и большой высотностью. Но товарищ Брежнев… — он бросил на меня короткий, злой взгляд, — считает эти работы несвоевременными и полностью прекратил финансирование! Единственные работы над сверхтяжелым самолетом, которые ведутся сейчас моим бюро — это агитационный самолет «Максим Горький». И то, возможно это лишь по той причине, что деньги на него собирает по всей стране журналист Кольцов со своим комитетом. Народный энтузиазм — это, конечно, хорошо, но он не заменит плановой государственной работы.

Сталин молча перевел взгляд на меня, ожидая ответа. Приходилось мириться с этой затеей Михаила Кольцова. Пропагандистский эффект от «самого большого в мире самолета, построенного на народные деньги» был слишком велик, чтобы идти против него, хоть сердце и обливалось кровью при мысли, сколько дивизионных гаубиц или истребителей можно было бы построить на эти шесть миллионов.

— Народный энтузиазм — великая сила, Андрей Николаевич, — сказал я ровным голосом. — Но государственные деньги должны идти не на единичные, пусть и впечатляющие, рекорды, а на создание серийной, эффективной боевой техники.

Тут я повернулся к самолету.

— А концепция гигантских, тихоходных бомбардировщиков, к сожалению, устарела. Посмотрите на эту гофрированную, рифленую обшивку. Она создает огромное аэродинамическое сопротивление. Толстый, несущий профиль крыла не позволяет развить большую скорость. В итоге мы имеем огромную, дорогую в производстве летающую мишень, которая не сможет уйти ни от одного современного истребителя.

Сталин прищурился, но не перебил.

— Он огромен, медлителен и неповоротлив, — продолжаю я, проверяя каждое слово. — В небе будущей войны, где будут летать скоростные истребители-монопланы, он станет идеальной мишенью. Любой современный истребитель сможет зайти ему в хвост и расстрелять, как на полигоне.

Я сделал паузу.

— На этом так называемом «линкоре первого класса» товарищ Туполев собирается ставить восемь моторов. Восемь! Вероятность того, что хотя бы один из них выйдет из строя в долгом полете, почти стопроцентная. Мы получаем не грозное оружие, а гигантскую братскую могилу, которая рухнет где-нибудь в тайге, не долетев до цели. И наконец, цена. Она безумна! Так что и ТБ-3, и однотипный с ним ТБ-6 — это не самолеты будущего. Это летающие динозавры.

Я видел, что мои аргументы попадают в цель. Взгляд Сталина стал более осмысленным, в нем промелькнуло уважение. Он ценил холодную, рациональную логику.

— Куда же вы предлагаете направить нашу авиацию, таварищ Брежнев? — спросил он. — Что наши заводы должны строить канкрэтно?

— На немедленную разработку нового, современного двухмоторного бомбардировщика, — ответил я без колебаний. — Мы не можем вечно летать на ТБ-3. Да, это была великая машина для своего времени, символ нашей мощи. Но ее время ушло. Ее производство нужно сворачивать, и как можно скорее. Будущее, товарищ Сталин, не за воздушными линкорами, а за скоростными бомбардировщиками с гладкой обшивкой и способностью наносить авиаудары с пикирования.

Туполев, уловив, что Сталин слушает мои аргументы с явным интересом, мгновенно перестроился. Обида на его лице сменилась деловой энергией.

— Скоростной бомбардировщик? — переспросил он. — Но это совершенно иная задача! Мы готовы! Товарищ Сталин, дайте задание, и мы сделаем лучший в мире скоростной бомбардировщик!

Сталин удовлетворенно кивнул. Конфликт был исчерпан, но я добился своего: публично, при самом Хозяине, была похоронена бесперспективная концепция и дан старт новому, правильному направлению.

«Паккард» тронулся дальше, оставив Туполева возле его гиганта. Следующая остановка была у линейки легких, изящных самолетов ОКБ Яковлева. Сам конструктор, молодой, энергичный, с умными, живыми глазами, стоял возле своей последней машины — АИР-7. В его взгляде читалась смесь гордости за свое детище и отчаянной надежды.

Когда мы вышли из машины, он шагнул вперед и, обращаясь в первую очередь ко мне, сказал срывающимся от волнения голосом:

— Товарищ Брежнев! Товарищ Сталин! Вот, АИР-7. Самый быстрый легкий самолет в мире. Но… После прошлогодней аварии мне запретили дальнейшие работы!

Он осекся. Все помнили ту неприятную историю, когда на правительственном показе у его самолета отвалился элерон. Хоть вины конструктора и не было, комиссия ЦК наложила запрет на его дальнейшую деятельность.

Я посмотрел на Сталина.

— Товарищ Сталин, я считаю решение о запрете работ товарища Яковлева ошибочным. Авария произошла по причине производственного характера. А конструктор Яковлев — один из самых талантливых и перспективных в стране. В конце концов, не ошибается лишь тот, кто ничего не делает! Прошу вас, под мою личную ответственность, разрешить ему продолжить проектирование новых машин.

Сталин на мгновение задумался, переводя взгляд с меня на смущенного, полного надежды Яковлева.

— Харашо, — наконец произнес он. — Если вы, таварищ Брэжнев, ручаетесь… Работайте, таварищ Яковлев.

Лицо конструктора озарилось от счастья.

Следующая остановка была у ряда истребителей И-5 — основной машины наших ВВС. Здесь нас ждал их создатель, Николай Николаевич Поликарпов, признанный «король истребителей». Он стоял возле своего самолета, невысокий, коренастый, полный энергии и чувства собственного достоинства.

Сталин медленно обошел вокруг истребителя, потрогал рукой обтянутое перкалем крыло.

— Харошая машина, — сказал он, обращаясь к Поликарпову. — Крепкая. А вот таварищ Брэжнев утверждает, что этот самолет уже устарел.

Поликарпов мгновенно вспыхнул, словно его ударили. Он бросил на меня негодующий взгляд.

— Товарищ Сталин, И-5 — это надежная, отработанная машина! Но мы не стоим на месте! — горячо заговорил он, жестикулируя. — Уже этим летом на испытания вышли машины нового поколения! Во-первых, это И-15, развитие этой же концепции, но с более мощным мотором и улучшенной аэродинамикой. Это будет самый маневренный биплан в мире, он сможет перекрутить в виражном бою любой заграничный истребитель! А во-вторых, — он понизил голос, переходя к самому главному, — мы создали истребитель совершенно нового класса! Скоростной моноплан И-16! Это прорыв! Маленький, верткий и быстрый, как молния!

Он говорил с жаром, с увлечением гения, влюбленного в свое творение. Я выслушал его тираду и, когда он закончил, спокойно возразил.

— Николай Николаевич, вы, без сомнения, выдающийся конструктор. Но, кажется, вы совершаете фундаментальную ошибку, пытаясь в своем проекте И-16 объединить несовместимое — высокую скорость моноплана и исключительную маневренность биплана. В итоге мы рискуем получить самолет, который будет уступать специализированным машинам и в скорости, и в маневре.

Поликарпов побагровел. Он не привык к публичной критике.

— Позвольте, но опыт всех войн…

— Опыт прошлых войн говорит о маневренном бое бипланов, — прервал я его. — Характера будущих войн мы не знаем, но логика подсказывает — специализированный инструмент всегда лучше, чем универсальный. Тенденции развития самолетостроения — это постоянный рост скорости. Значит, впереди у нас — бои скоростных монопланов на вертикалях. Самолет, обладающий преимуществом в скорости и скороподъемности, будет навязывать свою тактику, атаковать сверху и уходить безнаказанно. Время «собачьих свалок» в виражах уходит в прошлое. А вы в вашем «И-16» пытаетесь угодить «и нашим и вашим» — делаете самолет, который будет и скоростным, и маневренным. В итоге получится «ни то ни се»!

Закончив эту отповедь, я повернулся к Сталину.

— Товарищ Сталин, я считаю, что мы должны разделить задачи. Николай Николаевич — непревзойденный мастер маневренных бипланов. Пусть он сосредоточит все силы на доводке и массовом производстве своего блестящего И-15. Этот самолет, конечно, тоже довольно быстро устареет, но все же нам очень еще пригодится. А вот создание чисто скоростного истребителя-перехватчика на базе нового, мощного мотора водяного охлаждения «Испано-Сюиза» нужно поручить другой, молодой конструкторской группе. Это позволит избежать распыления сил и в то же время создать здоровую конкуренцию. Нельзя же все яйца класть в одну корзину!

Сталин молчал, внимательно слушая. Поликарпов, оскорбленный до глубины души, тоже молчал, не находя, что возразить на эту железную, пусть и спорную, логику. В воздухе повисло тяжелое напряжение.

— Это стоит абдумать, — отложил вопрос товарищ Сталин, когда с трибуны замахали, приглашая его произнести речь. В итоге мы вернулись к членам политбюро.

Праздник близился к завершению. Солнце клонилось к закату, окрашивая небо над Ходынским полем в багровые тона. Толпы народа медленно расходились, в воздухе повисла усталость и легкая грусть, как всегда бывает после большого торжества. Я разыскал глазами Дору, чтобы наконец отправиться домой, но в этот момент Сталин, прощавшийся с членами Политбюро, повернулся в мою сторону.

— А ви, таварищ Брэжнев, задержитесь, — произнес он своим глуховатым голосом. — Паедете с нами. Закончим разговор.

Это был приказ. Я кивнул и, проходя мимо группы молодых авиаинженеров, заметил Артема Микояна. Он стоял, возбужденный, с горящими глазами, и что-то горячо доказывал своим товарищам, чертя пальцем в пыли схему крыла. Возникла мгновенная, почти инстинктивная идея.

— Товарищ Сталин, — сказал я, подойдя к нему. — А вот молодой, очень толковый инженер, брат Анастаса Ивановича. Талантливый парень. Разрешите ему поехать с нами, пусть послушает, ему будет полезно для будущей работы.

Сталин на мгновение задержал на Артеме свой тяжелый, изучающий взгляд, потом коротко кивнул. Для Микояна-младшего этот кивок был равносилен выигрышу главного приза в лотерею всей его жизни. Он вытянулся в струну, не веря своему счастью.

В просторном салоне «Паккарда», пахнущем дорогой кожей и табаком, воцарилась тишина. Машина плавно катила по опустевшим улицам в сторону Кремля.

— Так что же с истребителями? — нарушил молчание Сталин. — Ви критикуете таварища Паликарпова. А что конкрэтно ви предлагаете взамен?

— Нам надо смотреть на шаг вперед, товарищ Сталин. Скоростной истребитель с мотором «Испано-Сюиза», о котором мы говорили, — это будущее нашей авиации. Но уже сейчас нужно закладывать фундамент для машин следующего поколения.

Я сделал паузу, собираясь с мыслями. Артем, сидевший напротив на откидном сиденье, затаил дыхание, боясь пропустить хоть слово.

— Есть совершенно новая, очень перспективная аэродинамическая схема. Истребитель с толкающим винтом, расположенным сзади, за кабиной пилота.

— Это еще зачем? — проворчал сидевший рядом Ворошилов. — Винт должен быть спереди. Всегда так было.

— Всегда было, но это неэффективно, Климент Ефремович. Воздушный поток от винта обдувает фюзеляж, создает лишнее сопротивление, мешает работе крыла. Если убрать винт назад, мы получим идеально чистый, обтекаемый корпус, как у планера. Это сразу даст серьезный прирост скорости. Но самое главное, — я повернулся к Сталину, — это освободит всю носовую часть самолета. Мы сможем установить там мощнейшее пушечное вооружение, которое не будет мешать винту. А еще важнее — у него будет прекрасный обзор передней полусферы. А значит, тактическое превосходство над машинами старого типа!

Я видел, как в глазах Сталина мелькнул интерес. Идея мощной носовой батареи ему явно понравилась.

— Я хотел бы поручить разработку эскизного проекта такой машины новой, молодой конструкторской группе, — продолжал я, глядя на Артема. — Думаю, товарищ Микоян мог бы стать одним из ее ведущих конструкторов.

— Но и это не главное, товарищ Сталин, — я решил идти до конца. — Толкающий винт — это задел на будущее. Впереди нас ждут самолеты, у которых вообще не будет винта. Реактивные самолеты.

Слово «реактивные» повисло в тишине салона.

— Чтобы их создать, нам не столько новые схемы нужны, сколько новые материалы. Нам уже сегодня, немедленно, нужно бросить лучшие силы на создание жаропрочных сплавов. Сплавов на основе никеля, хрома, вольфрама и молибдена. Из них будут делаться лопатки будущих газовых турбин и турбокомпрессоров, которые смогут выдерживать адские температуры. За этим, товарищ Сталин — следующее поколение войны. Тот, кто первым создаст такие сплавы, получит абсолютное господство в воздухе.

Сталин долго молчал, глядя на проплывающие за окном огни Москвы. Он не до конца понимал суть турбореактивных двигателей, но он уловил главное — масштаб, системность и взгляд, устремленный на десятилетия вперед.

— Харашо, — наконец произнес он. — Падгатовьте дакладную записку. Пра сплавы. И пра то, кто имэнно из молодых конструкторов будэт это реализовать…

Произнеся это, Сталин поглядел на Микояна-младшего так, что парень едва не упал в обморок.

И было отчего — не каждый день на тебя обращает свое пристальное внимание глава государства, когда ты сам еще молодой парень, не достигший больших высот. Но для меня главное было достигнуто — свои обязательства перед Микояном я выполнил. И наша авиация в скором будущем получит истребитель нового типа!