Легенда о летящем змее

III

Февраль 1188 года по трезмонскому летоисчислению, королевство Трезмон, харчевня «Ржавая подкова»

— Вы, добрые мессиры, лучше горы обходите стороной, — страшным шепотом говорил хозяин харчевни «Ржавая подкова», — особо там, где леса начинаются. В прошлую осень прирезали там маркиза де Конфьяна. Не посмотрели на титул и дружбу с королем. Банда разбойников орудует, на всех страху напустили! Уже крестьяне торговать не выезжают совсем, хорошо хоть припасы кое-какие остались. А если и по весне разбойников не разгонят, так будущую зиму будут впроголодь жить.

— Так этим-то стоит озаботиться королю! — заявил фрейхерр Кайзерлинг, отпивая из кружки доброе трезмонское вино. — Когда я служил у Фридриха Гогенштауфена из Вестфалии, у нас, коли и убивали благородных, так только на поле боя, но не в лесах да не в горах. Даже как-то непочетно — быть прирезанным разбойниками.

— Видал я однажды этого де Конфьяна вблизи, — протянул брат Ницетас. — Уверен, то Господь покарал его за то, что якшается с недостойными грешниками. Станет ли честный человек с женщиной жить, чьи волосы по-мужски острижены? Да еще и с такой рыжей! Все оно от лукавого!

— Да уж, святой брат, — отозвалась молодая женщина, чье лицо было скрыто капюшоном плаща, за другим столом. — С рыжей да еще и стриженой — хуже, чем с гулящей в придорожной харчевне!

Мужчина, сидевший возле нее и шумно хлебавший похлебку, на время замолчал. А потом продолжил свое прежнее занятие.

— Правду говоришь, дитя! — тут же закивал брат Ницетас. — Недаром гулящих стригут. А рыжие, клянусь своим скапулярием, все ведьмы!

— Точно! Вот и меня моя околдовала, — с довольной улыбкой сказал любитель похлебки.

Женщина возле него только хмыкнула и встала из-за стола.

— Я спать. День нынче трудный был. Да и ты уж не засиживайся, Жан, — бросила она, убираясь прочь.

Жан только закивал, но едва женщина покинула харчевню, тут же пересел за стол к фрейхерру Кайзерлингу и брату Ницетасу.

— А я и маркизу вблизи видал, — сказал он, обращаясь к собеседникам. — Она после смерти Его Светлости совсем сдала. Ей-богу, до весны не доживет. Худая совсем, лицо чуть ли не черное. Если и ведьма, так сама себя прокляла. Клянусь, мессиры. В жизни такого горя не видал, хотя горестей встречал немало на своем веку.

— Где ж ты видал-то ее? — удивился брат Ницетас. — Говорят, сидит в своем замке, никуда не выходит, никого к ней не пускают. Еще и родня по мужу покойному на наследство позарилась. Только и разговоров теперь, что замка она не защитит, коли к ней добрые родственники пожалуют.

— Ежели б такое приключилось в Вестфалии, — многозначительно вставил фрейхерр, — детей бы отдали на воспитание кому постарше да поумнее из семьи, а ее бы в монастырь отправили. Пусть там себе вдовствует.

— Изверги, не люди, — грустно вздохнул Жан. — Ну да король наш — добрый человек. Он ее в обиду не даст. Управляющий Жуайеза, месье Гаспар, сказал, что ему теперь граф Салет письма пишет, чтобы он приказов маркизы не исполнял больше. Что недолго ей править герцогством осталось.

— Граф Салет! — воскликнул фрейхерр. — Как же! Слыхал! Знатный воин, лев на поле брани! Брат Ницетас, в прошлую зиму он вызвал на поединок восьмерых рыцарей. И нет больше ни единого из восьмерых!

— Пропал Конфьян, пропал Жуайез, — сокрушенно вздохнул Жан. — Впрочем, мы с моей Аделиной все же надеемся на короля. Маркиза-то сбежала с детишками к де Наве.

— Как к де Наве?! — загрохотал звучный голос откуда-то сзади. Вся троица и хозяин харчевни обернулись. За одним из столов сидел мужчина в богатом черном плаще, отделанном мехом и расшитом драгоценными каменьями и золотом. Он был не стар и, видимо, довольно крепок. О его, по всей видимости, богатой событиями жизни говорила задубевшая грубая кожа смуглого лица и многочисленные шрамы. Взгляд же темных глаз был острым и очень сердитым.

— Да так! — тут же кивнул Жан. — Просить защиты для детей и отстаивать их права.

— Lupa! — рявкнул незнакомец. И ударил кулаком по столу. — Опять улизнула!

Жан побледнел. Он дураком не был, быстро смекнув, что сболтнул лишнего. Нет, все-таки был. Поскольку сболтнул.

— Что ж, мессиры, — пробормотал Жан, — пойду-ка я спать. Правду говорит моя Аделина — день и впрямь был тяжелый.

С этими словами он быстро покинул харчевню.

А незнакомец встал из-за стола и обратился к фрейхерру Кайзерлингу и брату Ницетасу:

— А вы, и правда, считаете ее ведьмой, мессиры?

— Рыжая, стало быть, ведьма! — уверенно заявил брат Ницетас.

— И шлюхой?

— А к чему иначе волосы стричь и в мужской наряд облачаться? — отозвался фрейхерр Кайзерлинг.

— Вот уж спорно, — засмеялся незнакомец. — Но то, что шлюха она, я вам говорю наверняка! Я, граф Салет! Кузен несчастного герцога де Жуайеза, коего она свела в могилу, заколдовав коня на поединке, выбросившего его из седла! Она же околдовала и покойного маркиза де Конфьяна! Черная вдова, ведьма! Всем объявляю, двое ее мужей будут отомщены! А она — наказана! Со мной и семья маркиза! Мы вместе — та сила, что восстановит справедливость. И даже королю не стать у нас на пути! И всяк добрый человек должен оказать нам помощь, ибо то сам Господь говорит моими устами! И его десницей суждено стать мне! Со мною вы, мессиры?

Фрейхерр Кайзерлинг вскочил с лавки и воодушевленно воскликнул:

— Клянусь, Ваша Светлость, я с вами! Иначе стыдно мне будет ходить по земле, покуда такая несправедливость царит! Брат Ницетас, что ты молчишь?

— Церковь велит искоренять ересь, мессир, — ответил брат Ницетас. — А маркиза, несомненно, еретичка и колдунья. В этих вопросах духовенство на стороне праведности. Да, я с вами, мессиры! На правильность этого указывает мне нынче сам Господь.

— Вот и славно! — довольно потирая руки, сказал граф Салет. — В таком случае, на рассвете едем в Жуайез. Пора заявить свои права на него. А после, как только соберутся Конфьяны, отправимся к самому королю — требовать справедливости, друзья мои!

— Вот! Я всегда говорил, что нет ничего лучше доброй мужской дружбы! — весело подмигнув брату Ницетасу, добавил фрейхерр Кайзерлинг.