Легенда о летящем змее

XIX

Февраль 1188 года по трезмонскому летоисчислению, Ястребиная гора

Катрин уныло смотрела на платье, разложенное на кресле, и сама не понимала, отчего не желает его надевать. Но и ходить постоянно укутанной в шкуру было неразумно. Неожиданно она улыбнулась. Отбросила в сторону свою самодельную накидку и стала дергать крышки сундуков, одного за другим. Некоторые были заперты. Но и в тех, что были открыты, оказалось довольно одежды. И пусть мужской. Катрин было не привыкать. Она нашла себе все необходимое и скоро переоделась. Волосы спрятала под шапероном. Надела темно-коричневый плащ, без украшений и вышивок, подбитый коротким мехом такого же цвета. Потом запихнула наряд от Клодин и плащ, который достал Якул, в один из сундуков. Туда же бросила и испорченное платье, подаренное Лиз.

Взяла несколько яблок с подноса с завтраком, к которому она не притронулась. И покинула комнату.

Катрин вышла на двор. Глубоко вдохнула морозный воздух и спешным шагом отправилась на конюшню.

— Игнис, — подошла Катрин к коню, погладила его и, прижавшись к его шее, тихонько заплакала. — Он говорит, что не знает меня, совсем не помнит, — всхлипывала она жалобно и бормотала что-то ему на ухо. Если бы конь мог что-то понять. Впрочем, он, кажется, понимал, устраивал свою голову у нее на плече и тихонько сопел носом, будто подбадривая ее и ласкаясь.

Проплакав некоторое время, маркиза утерла слезы и улыбнулась.

— Я принесла твоих любимых яблок, — она поцеловала коня и принялась кормить. — Как же мы теперь…

— Удивительно, что он подпустил вас, — послышалось за ее спиной. — Эле не подпускает никого, кроме меня и Шаню.

Якул наблюдал за ней уже достаточно долго с прохода в конюшню. Наблюдал с улыбкой, и на душе его становилось тепло и светло при виде этой странной женщины, переодетой в мужчину. Откуда она только взялась на его голову? И что ему делать с ней?

Из-за нее где-то там, у подножия Ястребиной горы, шла война. Где-то там у нее остались двое сыновей и могила мужа. Что он может для нее сделать? Кем он может стать для нее? И нужно ли становиться кем-то?

Он шагнул в конюшню и устало проговорил:

— Вы точно ведьма. Околдовали моего коня.

— Никого я не околдовывала, — фыркнула маркиза. — Мы просто с ним друг друга давно знаем. И никакой он не Эле. Он — Игнис. Правда, Игнис? — обратилась она к коню.

Тот заржал и притопнул копытом, явно с ней соглашаясь.

— Я начинаю понимать желание половины королевства отправить вас на костер, — засмеялся Якул. И протянул руку к гриве животного. — Эле был со мной всегда. Он не предаст, не обманет. Он лучший друг. И, кроме него, у меня нет никого.

Маркиза жалобно посмотрела на Якула. Она не понимала, что случилось с Сержем. Может быть, он забыл ее по доброй воле, потому что она ему опротивела. Может быть, была другая причина. Но, так или иначе, она стала для него чужой. Такой же, как и все остальные. И кроме коня, у него больше никого нет. Эта ужасная мысль разрывала ее сердце.

— Если я и стала ведьмой, то в этом виноваты только вы, — вымолвила она и снова погладила Игниса. — Прощай, мой хороший. Ты — лучший друг.

Катрин повернулась и пошла к выходу из конюшни.

Якул бросился следом за ней и, схватив за локоть, удержал.

— Я виноват только в том, что пытаюсь поступить с вами благородно, — выдохнул он ей в лицо. — Потому что вы… вас… Я знаю, для вас я всего лишь презренный разбойник, но у разбойника тоже живое сердце. И совесть. Своя, разбойничья.

Криво усмехнувшись, она пыталась освободить руку из его пальцев.

— Я видела вашу совесть сегодня утром. И, откровенно говоря, если вы поступите со мной неблагородно, выдав Салету, вы меня весьма обяжете. Все, наконец, закончится. К слову сказать, граф наверняка заплатит вам немалую сумму из ваших же денег, захваченных в Конфьяне, — рассмеялась она. — И это будет забавно. Вы же любите забавы?

Он резко разжал пальцы и отпустил ее.

— Я не воюю с женщинами, — хрипло сказал он. — И не торгую женщинами. Вы свободны.

— Благодарю вас, Ваша Светлость, — Катрин манерно поклонилась и неторопливой походкой вышла из конюшни.

Он смотрел ей вслед и никак не мог понять, что удерживает его от того, чтобы догнать ее, затащить в конюшню и здесь же преподать ей урок, который она должна будет запомнить на всю свою жизнь — нельзя перечить тому, кто сильнее. Он сам этот урок усвоил в первые же дни своего пребывания в этом чертовом логове. Дикие люди, отребье, мерзавцы и убийцы сделали его своим предводителем, дав выбор без права выбора. Либо он соглашается на их условия, либо болтаться ему на том самом суку, на котором висел теперь рыцарь.

Якул поднялся на смотровую площадку башни, где встречал только этот рассвет. Рассвет, отделивший его, истинного, от того, который сам стал убийцей. С непокрытой головой и развевающимися отросшими волосами он сделал несколько шагов к краю площадки и посмотрел вниз. Башня была высокой. Один шаг — всего один — и все это закончится. Сжал руки в кулаки и ударил ими по ближайшему зубцу. А после в изнеможении опустился на голые камни.

— Якул, — услышал он голос Шаню. Тот неизменно оказывался рядом тогда, когда предводитель разбойников был близок к пропасти — пропасти внутри самого себя. — Я снова пытался допросить рыцарей. Но они молчат. Имен не называют.

Стражи упрямого знатного господина находились не в темнице. С другой стороны башни была вырыта глубокая яма вроде колодца. Туда бросили их накануне. И оттуда нынче достали старика.

— Как и вчера, я предоставил им выбрать, кто поднимется на виселицу завтра, — добавил Шаню.

— А они? — отозвался Якул.

— А они послали меня к дьяволу.

Якул мрачно рассмеялся и посмотрел вниз, на болтающегося висельника.

— Почему ты не применишь к ним пытки? — спросил цыган.

— Потому что я не святая церковь, — бросил Якул. — Послушай, Шаню… Они ведь, и в самом деле, готовы отдать жизнь за своего господина. А хоть один человек на земле отдаст жизнь за нас с тобой?

— Шутишь, Якул? Кому нужен цыган, который идет за ветром?

— А разбойник, который закончит на виселице? Это лишь вопрос времени, — Якул грустно улыбнулся и кивнул на раскачивающееся тело. — Почему он все еще висит? Вели его снять!

— Вы сами сказали, что к концу недели их будет висеть семеро.

Объяснять, что он не может на это смотреть, Якул не стал. Он чувствовал, как перехватило дыхание, и как невыразимая чернота душит его изнутри. Вскочил на ноги и прошелся по площадке. Потом обернулся к Шаню:

— Верно говорят, что вы, цыгане, можете обмануть глаза и душу?

Шаню улыбнулся и приосанился, сложив руки на груди.

— Два года назад я продал умирающую тощую клячу как чистокровного арабского жеребца! — с гордостью заявил он.

— Положим, рыцарь не кляча, — пробормотал Якул и снова вернулся к зубцам, взглянув вниз, на виселицу. — Вытащи старика из петли. И слушай внимательно, что надо сделать.

Спустя час цыган уже мчался в лес, к ведьме Никталь. Потому что знал наверняка, что задуманное без ее помощи ему не удастся. Но душа его ликовала. Потому что понял он — не продержится Якул в банде и месяца при таких замашках. А когда предводитель сбежит, Шаню будет рядом с ним, верным его слугой. И для обоих это была надежда начать новую жизнь.

Якул станет его ветром, дующим в другую сторону.